Под маской Джокера

Спохватилась она только в половине седьмого:

— Мне же в садик пора, за Леськой!

— Ну так поехали, чего ж ты молчала? — Влада так рванула в сторону машины, что Нелли сразу отстала.

— Ой, — пропыхтела она на бегу, захлёбываясь хохотом. — Погоди, не так быстро... Слишком много впечатлений на сегодня! Боюсь расплескать...

Да уж, достойное это было завершение свидания — в синей кабинке уличного туалета, под звуки квакающего эха музыки и крики птиц под пологом туч...

Леська узнала тётю Владу, которая подвозила их с мамой летом из больницы. С детской непосредственностью она тут же открыла бардачок, но леденцов там уже не было: бесповоротно бросив курить, Влада выкинула и «костыль», помогавший ей в первое время справиться с ощущением пустоты.

— Леся, ты что делаешь! — спохватилась Нелли, изо всех сил изображая строгость. — Разве можно шариться в чужой машине?

— А где конфетки? — спросила девочка, подняв на Владу невинные, как летнее небушко, глаза. — Тут конфетки были на палочках!

— Были, да сплыли, — засмеялась Влада. — На вот, держи. Чем богаты...

Она угостила Леську жвачкой, и та, удовольствовавшись этим, сама забралась в детское кресло.

__________

* с руки (жарг.) — подобрать пассажира на дороге, а не через диспетчера

4

Память — услужливый кинопроектор, способный на полотне облаков прокрутить кадры жизни. Услуга «автоняня» очень пригодилась Нелли: теперь она могла работать не спеша и не бежать сломя голову в садик, ведь Влада всегда исправно заезжала за Леськой и доставляла её туда по утрам, а вечером привозила домой. Это не стоило Нелли ни копейки. Сперва она испытывала из-за этого неловкость и то и дело норовила раскошелиться, но нахмуренные брови Влады заставляли её стыдливо прятать деньги обратно в бумажник. Мать, зайдя к Нелли в гости и мельком встретившись с Владой, сказала:

— Приятная девушка. А она хорошо водит машину?

— А ты думаешь, я доверила бы возить ребёнка плохому водителю? — усмехнулась Нелли.

— Не знаю, не знаю... А во сколько это тебе обходится? — тут же пожелала знать мать.

— Недорого, не беспокойся, — уклончиво ответила Нелли.

Признаться в том, что это ничего ей не стоит, она не решилась, равно как и в том, что Влада стала для неё больше, чем просто «автоняня». Стена молчания укрыла за собой исступлённые поцелуи, которыми Нелли жадно насыщалась, наконец распробовав их чувственную многогранность; открыла она для себя заново и секс — совсем иной, яркий и невыносимо сладкий. Она узнала, что он может приносить радость, а не быть тягостной повинностью и поводом для притворства — это в тридцать-то лет! Однако Нелли не ожидала, что и у матери развился своего рода «гей-радар».

— А она, часом, не из этих?.. — насторожилась та вдруг.

— Тебе везде «эти» мерещатся, — вздрогнув, но совладав с собой, досадливо проговорила Нелли. — Если девушка носит брюки, короткую стрижку и почти не пользуется косметикой — значит, она стопроцентная лесбиянка? Мам, это даже не смешно.

— Я тоже не вижу причин для смеха. — В голосе матери звенел предостерегающий ледок. — Если бы я увидела её при иных обстоятельствах, то, может быть, даже не обратила бы внимания: сейчас многие так ходят, парня от девушки не отличишь. Но, зная тебя и твои проблемы...

В комнату очкастым колобком вкатилась Леська, догоняя мячик.

— Мама, а кто такие лесбиянки?

Повисла леденящая пауза. Мать начала:

— Лесбиянки, Лесенька, это такие тёти...

— Лесь, иди к себе, — сгруппировавшись и вернув себе контроль над ситуацией, перебила Нелли. — Я тебе потом сама расскажу.

Догадка матери просвистела в опасной близости от её счастья. Как морской бой: «Е-четыре! — Ранила». Лишь бы не дошло до «убила».

Закрыв дверь комнаты, мать прошипела:

— Ох, Нелька, смотри у меня! Узнаю, что ты опять вернулась к своим старым тараканам... получишь у меня!

Может быть, эта угроза возымела бы действие, будь Нелли лет пятнадцать, но теперь это прозвучало беспомощно. Что родители могли сделать ей, взрослой самостоятельной женщине? Выпороть ремнём? Определённо, нет, но вот нервов попортить... Это — да. Особенно в этом преуспевала мать, а отец даже в детстве Нелли вмешивался в «воспитательный процесс» лишь в крайних случаях. Он всегда считал, что его задача как мужчины — работать и обеспечивать семью материально, а когда между матерью и дочерью возникали споры, часто принимал сторону Нелли. Однажды, подвыпив на Новый год, он сказал: «Твоя мама... она хорошая, но с закидонами — что есть, то есть. Она считает, что всегда должна всё контролировать, всех опекать. Это её беда. И это подтачивает её нервы. Я всегда ей говорил: ты не можешь прожить жизнь за других людей, поэтому дай им жить самим — так будет лучше и для них, и для тебя».

Даже живя отдельно, Нелли не могла не чувствовать на своей жизни эту контролирующую руку, эту удушающую дартвейдеровскую хватку; всему виной были, конечно, благие намерения. Понимая это, а также помня неоценимую помощь, которую мать ей оказала, нянчась с Леськой, Нелли боялась слишком круто проявлять решительность. Она вздрагивала от громких слов, натянутых нервов и визга, на который мать могла сорваться в приступе истерики. Правда, после курса успокоительных, прописанных ей невропатологом, она стала несколько сдержаннее, но Нелли всё равно не могла избавиться от привычки вжимать голову в плечи, когда та повышала голос. Отчасти из-за этого она долго не могла решиться заговорить с Владой о переходе их отношений на новый этап. Встречи тайком приносили короткую радость с примесью горечи, а Нелли хотелось семейного счастья — долгожданного, выстраданного, заслуженного. Леська с Владой стали закадычными друзьями, и беспокоиться о том, как дочка примет её, не приходилось; когда Леська стала первоклассницей, Влада продолжила быть её «автоняней», и у учителей не возникало никаких подозрений.

По субботам и воскресеньям они часто ходили втроём в парк аттракционов, в кино, в кафе-мороженое, а также просто за покупками в ближайший торгово-развлекательный центр «Радуга». В этом здании под одной крышей собралось множество различных заведений: огромный продуктовый супермаркет, множество магазинов одежды и обуви, ремонтные мастерские, кафе и блинные, японский ресторан, детский игровой зал, бильярд, боулинг и кинотеатр. Выходило очень удобно: после мультиков или фильма можно было посидеть в кафе или пройтись по магазинам, и они стали завсегдатаями этого центра.

Однажды, когда Нелли готовила ужин, девочка подошла и, глядя на неё сквозь сильные линзы очков и склонив головку набок, спросила:

— Мам, а ты знаешь, что такое реинкарнация?

Нелли изумилась такому «умному» слову из уст семилетней дочки, но не подала виду.

— Кажется, что-то слышала... А ты откуда узнала про это?

— По телевизору показывали, — ответила Леська. — Там рассказывали про одну девочку, которая помнила свои прошлые жизни... Мам, а может, во Владу вселилась папина душа?

Нелли положила нож, которым резала лук, и утёрла едкие слёзы. Она не знала, как поступить с этим хрупким сплавом детских фантазий, замешанных на обрывках научно-популярной передачи; что-то из неё Леська усвоила верно, а что-то истолковала по-своему и в итоге придумала свою теорию. Прохладное лезвие печали скользнуло по сердцу Нелли.

— Солнышко, чтобы душа человека в кого-то вселилась, нужно, чтобы он сначала умер. А папа жив, просто живёт далеко от нас.

Склонив голову в другую сторону и глядя на Нелли пронзительно-нездешними, недетскими глазами, Леська спросила:

— Откуда ты знаешь? Может, он сначала был жив, а потом... умер.

А ведь и правда, от Вадима в последнее время не было ни слуху ни духу. Он не звонил, не писал, Нелли не знала даже его нового адреса. Откуда ей, в самом деле, знать, жив ли он вообще?

— Я всё-таки думаю, он жив, — сказала Нелли, присаживаясь на корточки, чтобы смотреть на дочку прямо, а не сверху вниз. — Мне так кажется. Но даже если нет, то его душа не смогла бы вселиться во взрослого человека, потому что у взрослого уже есть своя. Душа выбрала бы ребёнка, который ещё у мамы в животе.

Леська подумала, многозначительно поправила на переносице очки... Ни дать ни взять — маленький вундеркинд, решающий в уме дифференциальные уравнения.

— А откуда ты знаешь, кого бы его душа выбрала? Ты сама помнишь, как это бывает? Ты помнишь, что было до того, как ты родилась?

Фантазии фантазиями, однако в логике этой девочке нельзя было отказать.

— Доча, это хорошо, что ты учишься думать своей головой, — усмехнулась Нелли. — Взрослых, конечно, надо слушать, потому что они всё-таки знают больше тебя, но... они не знают всего на свете, тут ты права. Я не помню, что было до моего рождения, и всё, что я знаю про реинкарнацию, было мной прочитано в книжках. Просто... так пишут умные люди, которые думают, что знают правду.

А Леська заявила:

— Я хочу, чтобы Влада жила с нами. Всегда, а не только гуляла с нами по субботам и воскресеньям.

Наверно, не один лишь лук был виноват в том, что глаза Нелли оказались на мокром месте.

В воскресенье, как обычно, они сходили втроём в «Радугу»: посмотрели «Короля Льва», объелись мороженого и блинчиков с клубничным вареньем и творогом; Нелли выбрала себе сумочку, а Леське купили краски и альбом для рисования. Девочка не отпускала Владу, отнимала у неё куртку и шарф в прихожей:

— Ну останься... Порисуй со мной!

— Когда так просят, надо оставаться, — улыбнулась Нелли.

— Да уж, видно, придётся. — Подхватив Леську на руки, Влада отправилась обратно в комнату. — Ну, кого рисовать будем? Бегемота? А может, маму?

— Бегемотью... бегемотиную... нет, бегемотячью семью, — решила Леська.

Альбомные листы один за другим начали покрываться акварельной мазнёй, а Леськины пальцы — пятнами всех цветов. Творческий процесс был в самом разгаре, когда настойчиво и требовательно тренькнул дверной звонок. Струнка беспокойства натянулась и зазвенела в пространстве, потревожив идиллический уют, воцарившийся вокруг двух художников-любителей.

— Рисуйте, я посмотрю, кто там, — сказала Нелли, снимая кухонный фартук и вытирая руки полотенцем.

Кто бы это мог быть? Предвыборные агитаторы? Кто-то из управляющей компании? Социологический опрос? Продавцы чудо-пылесосов? Сектанты? Эти ребята были способны просочиться куда угодно, никакие домофоны их не останавливали.

— Привет, мама...

Лучше бы это были иеговисты: перед их носом, по крайней мере, можно захлопнуть дверь, а родную мать просто так не выставишь — особенно, если она явилась с булочками собственноручной выпечки, банкой крыжовникового джема и стопкой старых детских книжек, «потому что сейчас уже такого не издают, а детей надо воспитывать на советской классике». Электронный замок на двери подъезда она открыла, конечно, своим ключом.

— Мам, ты бы хоть позвонила, предупредила, что придёшь, — пробормотала Нелли, принимая у неё пальто и пакет с «бабушкиным набором».

Мать подняла бровь.

— С каких пор мне нужно заранее просить об аудиенции, чтобы повидать родную дочь и внучку? — хмыкнула она, разуваясь. — А где мои тапочки?

Тапочки были на ногах Влады, чей голос вместе с Леськиным смехом доносился из комнаты.

— А, у тебя гости? — насторожилась мать.

Холодок пробежал по сердцу Нелли, но на плечи словно легли невидимые тёплые руки: сейчас или никогда. Час настал.

— Здравствуйте, Анна Марковна, — сказала Влада. — Я, кажется, ваши тапочки присвоила? Простите, что так вышло... Вот, возьмите.

Она сняла стоптанные шлёпанцы и аккуратно поставила их перед матерью Нелли, но та с каменным лицом прошла к столу и села. Леська соскочила со своего места, чтобы обнять бабушку, и, конечно, заинтересовалась гостинцами. Банка с янтарным джемом привлекла её пристальное внимание.

— Бабуля, здорово, что ты пришла! Давайте пить чай с вареньем!

Пространство буквально звенело от напряжения. Нелли заварила чай и крикнула в комнату:

— Лесь, Влада! Убирайте-ка там со стола, потом дорисуете!

Невидимое тепло на плечах наполняло её уверенностью в себе, а вся нервозность схлынула. В самом деле, сколько можно трястись? Впервые за долгое время Нелли чувствовала себя хозяйкой дома, а не вечно настороженной, подавленной, бесхребетной маминой дочкой, и эта сила струилась и сквозила в каждом её движении, пружинисто оплетала пряди волос и теплилась тихим светом в глазах. Восхищённый и ласковый взгляд Влады поддерживал её, а вот мать сидела за столом, как на похоронах.

— Прямо «Каменный гость», — пошутила Влада. — Анна Марковна, да вы расслабьтесь, чувствуйте себя как дома.

Матери кусок не лез в горло, а губы вытянулись в нитку, будто склеенные капелькой джема, которую она через силу попробовала.

— А вы... судя по всему, здесь уже давно освоились? — проговорила она, глядя как бы сквозь Владу.

— Она будет с нами жить, — ляпнула Леська. — Правда же, Влада?

Это было даже не масло в огонь, а самый настоящий напалм. Полыхнуло, правда, беззвучно, но от взгляда матери прокатилась такая взрывная волна, что на теле Нелли встали дыбом все волосы.

— А ты знаешь, Лесенька, что когда две тёти живут вместе — это плохо? — Прищур матери не предвещал ничего доброго, голос был подчёркнуто сдержан, но в нём уже перезванивались ампулы с успокоительным. — Мама не рассказывала тебе, что детей, у которых такая семья, дразнят в школе? Ты хочешь, чтоб тебя гнобили, показывали на тебя пальцем? Хочешь стать изгоем?

— Почему, бабуля? — Брови Леськи поползли вверх.

— Потому что семья должна быть нормальной! Мать, отец, ребёнок! Если нет отца — то одна мать! Но никак не две! — Нет, это было не змеиное шипение. Это шипел шланг баллона с анестезией — только это средство и годилось, чтобы купировать назревающий, звенящий в воздухе приступ. Щелчки лопающихся струн-нервов, визг пенопласта по стеклу... Сладкая спиртовая вонь, игла, ватка на локтевом сгибе — ещё не реальность, но уже стоящая у порога угроза.

— Семья — это не кто кого родил, бабуля, — сказала Леська. — Это когда вот тут, — она показала на сердце, — есть тепло. И эти тёплые ниточки тянутся к сердцам тех, кого любишь.