Привет, любимая!

— Давай, Олежка, мы его в озеро макнем? Весь грипп, как рукой снимет.

— Отстань от мужика, Толян, — продолжал ехидничать Олег. — Может быть, у него горе? Может, он влюбился?

— Кто? Миха?

— Ну, — Олег закурил новую сигарету. — Безответно.

— Это гнусная клевета, — голос у Толика стал до невозможности противным. — И как тебе это в голову пришло? Кто-кто, только не Миха.

— Ну что же, он и не человек, что ли?

— Ты даешь, Олег. А еще Мишкин кореш. Да Миха сроду баб за людей не считал. Только с шеи стряхивал. Это у него грипп. Или ветрянка. А, может, рак?

— Дурак у него, а не рак, — открыто издевался Олег.

— Может, и дурак, — подыгрывал Толик.

Мне стало обидно за Рыжего. И сама не знаю, почему? Они разыгрывали его, как сопливого пацана. Захотелось заслонить его от парней. Я чуть было не выскочила из своего укрытия, но вовремя опомнилась. Впрочем, Мишка мог обойтись и без моей помощи. Он встал. Снова закурил. Помолчал. Огонек его сигареты на какое-то мгновение загорелся ярче. Ребята ждали. Уж не знаю, чего? А я ждала, что Мишка как-нибудь удачно отшутится. Он ведь у нас записной шутник. Не привыкать.

Ожидание затянулось надолго. Почему он молчит?

— Да, влюбился, — сказал неожиданно Мишка. Тихо так сказал и как-то отстраненно, — Ну и что?

— Чего? — в один голос озадаченно переспросили парни.

Я и сама была ошарашена. Что-то невероятное происходило на моих глазах. Олег читал в чужих душах. Рыжий, не способный влюбиться по определению, влюбился. Чудеса да и только! Что дальше-то будет?

Я совсем затаилась. Даже дыхание стала задерживать. Не от страха. Из любопытства. Боялась пропустить хоть одно слово. Но Мишка не сказал больше ничего.

— В кого? — спросил наконец Толик и голос его звучал напряженно.

Интересно, а этому Крокодилу с какой статьи напрягаться?

— Мое дело, — Мишкины слова были увесистыми, как булыжники.

И опять — тишина.

— Ты, Миха, вот что, — после изрядной паузы подал голос Олег, — ты мою сестру трогать не смей. Отскочи от Светки, слышишь? Хоть ты мне и друг, но морду я тебе набью.

— Испугал ежа голой задницей... Хоть ты мне и друг, — передразнил его Рыжий, — но сестра мне твоя нужна, как прошлогодний снег. Уж не обессудь, матушка.

— Ну и все. Замяли, — легко согласился Олег. — Главное, не Светка.

— А мне просто любопытно, — сознался Толик. — Это случаем, не Алька?

— Алька? — удивился Олег.

— Да кто еще? Уж больно Миха вокруг нее увивается в последнее время.

— А что? — усмехнулся Мишка. — Ты против? Алька — девушка, что надо. Только на Олега не в меру заглядывается. Я ведь Олежке не враг.

— При чем тут я? — медленно спросил Олег.

— Я думал — у вас любовь, — пояснил Мишка. — В противном случае я бы не зевал.

— У нас нет любви. По крайней мере, с моей стороны, — голос Олега звучал сухо и одновременно осторожно. — Но ты к ней все же не подкатывай: она — Светкина подруга и, вообще, ... Маленькая еще.

— Что ей, Светку до старости пасти? — возмутился Мишка. — И не маленькая она вовсе. Наши с тобой бабки в ее возрасте уже замужем были.

— Маленькая и глупая, — уперся Олег. — Нечего малолетних развращать. Сам знаешь, чем это заканчивается.

Он показался мне сейчас таким мерзавцем: трусом, лжецом, клеветником. Мир померк. Мир вокруг меня рушился с треском. Да и как иначе, если в одно мгновение с треском рухнул многолетний кумир? Потрясение было слишком велико, чтобы осознать его в полной мере.

— Зачем ты так, Олег? — неприязненно бросил Мишка. — Алька же не такая. Она — хорошая девчонка.

— Хорошая, — неожиданно сказал Олег, противореча самому себе, — пока. Вокруг полно таких девчонок. Уж тебе ли этого не знать? Есть ведь и лучше. Почему не поискать?

— Значит, лично ты будешь искать себе лучше? — заинтересовался Мишка.

— Куда торопиться? Впереди вся жизнь. На мой век девчонок хватит.

— Нет, ты мне прямо скажи. Значит, здесь свободно? — настаивал Рыжий.

— Ну... Свободно... — неохотно уступил Олег.

Молчавший до сих пор Толик вдруг заговорил и заговорил неожиданно враждебно:

— Что ты, как на допросе? Твое какое дело? Пусть Олег с Алькой сами разбираются. Ты иди вон к Таньке-вдове. Она и так все глаза проплакала. В принципе, можешь и ты поискать себе получше.

— А мне никого лучше не надо, — зло сказал Мишка. — Слышите? Я в нее влюбился. В Альку... Раз место свободно, я его занимаю. И соваться к Альке никому не советую.

Он резко взмахнул рукой. Огонек его сигареты описал в воздухе крутую дугу, оставляя за собой светящийся след.

— Всем пионерский привет! — и Рыжий мгновенно растворился в темноте.

Долго стояла полная тишина. Вот это новости! Целый год надо переваривать. Можно было и самой обо всем догадаться. Как же, черт возьми, получилось, что...

— Трепло ты, Олег, — нарушил молчание Толик. — Зачем врать, если Алька тебе нравится?

Вместо ответа Олег закурил еще одну сигарету.

— Я же знаю, она тебе нравится.

— Нравится, — помедлив признался Олег. — Она и тебе нравится. Ну и что?

— Как что? — поразился Толик. — Ты сам от нее отпрыгнул. Теперь не подъедешь.

— Будет нужно — подъеду.

— Брось... — скептически заметил Толик. — Миха и тебе ноги переломает, если что...

— Да я и сам не полезу. Как нравилась — так и разонравится. Она такая еще дура. Что мне с ней, детей крестить?

— Что дура — это точно. Все равно. Зря ты... — Толик вздохнул. — Ладно. Пошли по домам. А то вокруг одни амуры.

И они ушли. А я еще выжидала минут десять. В голове все перемешалось. Разобраться сразу не было никакой возможности. И я побрела к дому. Ничего не скажешь — ночь Мадридских тайн.

Дорога домой оказалась путешествием вне времени и пространства. Просто черная дыра какая-то. Перелезая через подоконник, я зацепилась подолом за гвоздь, вбитый снаружи неизвестно для чего, и с треском разорвала подол. Только тогда немного пришла в себя. Вытащила из-под кровати чемодан. Достала оттуда свежую ночнушку, а мокрую, грязную и рваную запихала на ее место... Слава богу, тетя Нина предоставила мне возможность самой следить за своими шмотками. Я переоделась. Залезла на кровать, натянула одеяло до подбородка. Меня трясло. Не от холода. От обиды, гнева и еще чего-то непонятного. Казалось, уснуть не смогу никогда. Но сон сморил меня тут же.

* * *

Меня разбудила воробьиная возня на подоконнике. Я забыла ночью прикрыть за собой окно. Нахальные птахи раздергивали клочок ткани, зацепившийся за гвоздь. Не хватало, чтобы этот клок увидела тетя Нина. Пришлось встать, согнать птиц с подоконника и отцепить злосчастную полоску материи.

Утро выдалось великолепным. Свежим и солнечным. Это, наверное, природа назло мне подстроила. Против воли я полюбовалась в окно. Нет, настроение все равно поганое. Дальше ехать некуда!

За завтраком я давилась любимой яичницей с помидорами. Аппетита не наблюдалось вовсе. Тетка всполошилась и помчалась за термометром. Напрасно суетилась. Градусник оказался на моей стороне. Температуры не было.

— Ты перегрелась на солнце, — решила тетка. Она привыкла видеть у меня отличный аппетит. Я всегда ела за трех мужиков.

— Я не ходила на пляж. И, вообще, я абсолютно здорова.

— Да ты посмотри на себя! Синячищи под глазами — Во! Что я Володьке скажу?

Она еще долго кричала и одновременно гремела посудой на кухне. Что за гремучий характер? Удивляясь на саму себя, я взялась за домашние дела. И вот что интересно: по идее все должно валиться из рук, — ничуть не бывало. Наоборот, веник и тряпка просто порхали в руках. Я ощущала необыкновенный прилив сил. Может, это у меня от злости? Тетя Нина посмотрела, посмотрела и высказалась:

— Нет, это ты точно заболела. У тебя с головой непорядок.

А когда я взяла ведра, чтобы идти за водой, она втихомолку осенила меня крестным знамением. Захотелось вдруг уткнуться ей в плечо и расплакаться.

У колодца никого не было. Это радовало. У меня не хватило бы сил ни с кем разговаривать, здороваться. Даже мыслишки ни одной завалящей в голове.

Я машинально крутила ворот колодца и чуть не облилась водой, когда первый раз поднимала ведро... Как-то позабыла, чем занимаюсь. Цепочка на колодезном ведре была холодная, мокрая и скользкая. Сегодня меня это раздражало больше обычного. Со вторым ведром я ковырялась в два раза дольше. Меня все злило. Подцепив крючками коромысла свои сосуды, полные воды, и устроив эту окаянную деревяшку на плече, я развернулась и, как нарочно, столкнулась с Олегом. И он с ведрами. И он за водой. Только без коромысла. Олег как-то очень пристально, очень внимательно всмотрелся в меня. И вдруг широко улыбнулся. Улыбка получилась радостной. Наверное, сам не ожидал, что улыбнется. Интересно, чему это он радуется? Мне — так совсем не весело.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — равнодушно поздоровалась я. Окинула его взглядом, отмечая про себя, что в первый раз не боюсь открыто посмотреть ему в лицо, поздороваться. В первый раз мне безразлично, что он обо мне подумает. Абсолютно. Его улыбка только обидела. Но даже обида была какой-то равнодушной. Вот по этому человеку я сходила с ума? Да такой трус не стоит и одной, самой маленькой моей слезинки.

— Давай, помогу, — предложил он ни с того, ни с сего.

— Спасибо, я — сама, — и пошла себе потихоньку, стараясь не расплескать воду. Прекрасно знала, что он стоит, смотрит мне вслед и ничего не понимает. Раньше я бы обязательно проверила, так ли это? Но теперь, и сама не знаю, почему, мне это было не нужно. А вот что мне действительно было нужно, так это переварить все свои новости. Разобраться в мыслях, чувствах, ощущениях. Подумать, как следует подумать.

* * *

Я не пошла, как всегда, к Светке. Знала, чем мне это грозит, но не пошла. Вместо этого отправилась в лес. Шла лугом, обрывала головки цветов и представляла, как сяду на какое-нибудь поваленное дерево и обо всем не торопливо подумаю. Но едва дошла до опушки и завернула за кусты — опустилась на траву и разревелась.

Я ревела долго. Очень долго. Затихала, вроде успокаивалась и вдруг опять начинала реветь. Кто бы слышал тогда мои мысли! Это же надо!

Когда слезы иссякли, я, все еще всхлипывая, заснула. Сама не заметила, как... А, проснувшись, долго не могла сообразить, почему солнце тянет к закату? Правая рука и правая нога затекли от неудобной позы, в которой я лежала. Пошевелиться больно. Трава неприятно щекотала нос и щеку. Постепенно память подсказала, где и почему меня сморило. Ничего себе! Проспать до вечера. Ну, не до вечера, часов до шести. Все-таки. Скоро ужинать. Опять я не приходила домой к обеду. Еще и дома будут неприятности. Часа полтора в запасе есть. Может, сбегать домой и быстренько проглотить обед? Да, но тогда ужинать не захочется.

Я пошевелилась, медленно разгибая затекшие руки и ноги. Черт, какое неприятное ощущение. Бок отлежала. Так же медленно я села. Потрясла головой, прогоняя остатки сна. И только тут заметила, что чуть в стороне, прислонясь к стволу тоненькой березки, сидит Рыжий. Спокойно так сидит. Жует травинку и смотрит на меня. Ах, ну да... Он же пустующее место занял. Вот сволочь!

— Привет! Ты что тут делаешь? — злобно поинтересовалась я.

— Проснулась? — вместо ответа улыбнулся Мишка, не обратив внимания на мою агрессивность, и сунул в рот очередную травинку. — Нашла место, где спать.

— Где хочу, там и сплю, — тут же взбрыкнула я. — Это никого не касается.

— Ага, — хмыкнул он. — Если не считать, что Светка тебя обыскалась. Нас весь день на поиски гоняла. Заметь, уже второй раз. По какому поводу ты бунтуешь?

— Не твое дело.

— Не мое, — в глазах у Рыжего вспыхнули смешинки. — Только у Светика побег карается расстрелом.

Какие заразительные смешинки в глазах у этого Рыжего!

— Ну и как она? Апоплексический удар не хватил? — Мишкино веселье злило, но одновременно и успокаивало.

— Пока нет, но, может, и хватит.

— Ну и черт с ней! Я — не собственность, — сказала я в воздух.

Рука сама стала нервно ощипывать стебелек тимофеевки. Должно быть, мой голос все еще был злобным, потому что Рыжий пересел поближе и растеряно спросил:

— Аль, что-нибудь случилось?

И я не стала ему врать, хотя сначала такое желание имелось.

— Да.

— Что-нибудь серьезное?

— Да.

— Кто-нибудь обидел? — он подсел еще ближе. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять — он за меня действительно переживает. А за меня никогда никто, кроме отца и тетки, не переживал. И мне больше не хотелось делать ему больно. Наоборот, неизвестно откуда возникло теплое чувство благодарности. Благодарности? Н-да...

— Сама себя обидела. Больше, чем другие. Не сердись, Рыжик, никому не хочу об этом говорить.

— У тебя заплаканное лицо, — спокойно заметил он. Вытащил из моих волос сухую веточку. Сунул пальцы в карман модных джинсов и вытянул крохотную расческу, — На, причешись. Плакала?

Я молча кивнула. Рядом с Мишкой мне сейчас было лучше, чем с кем бы то ни было. Лучше и спокойней. От него шло доброе человеческое тепло. Ничего не надо из себя строить. Можно говорить правду. Можно не бояться выглядеть такой, какая ты есть. В глубине души существовала уверенность, что Мишка все поймет правильно. Я подняла на него глаза и вместо привычных голубых льдинок увидела два теплых озерка. И удивилась. Он смотрел на меня с какой-то нежной жалостью. Мне стало не по себе, и я перевела взгляд на куст волчьей ягоды за его плечом.

— Как ты меня нашел?

— Случайно, — он пожал плечами. Мускулы так и заиграли под белой футболкой.

— Ехал с футбольного поля. Решил срезать угол — проехать здесь, ну и увидел... "спящую красавицу"...

— А почему не разбудил? — мне захотелось обидеться. И смотреть не на Рыжего, а на бабочку, которая порхала возле его уха.

— Уж больно ты сладко спала. Даже причмокивала.

Вот змей! Думает, он тут кому-то нужен. Мечтать не вредно!

— И давно ты здесь?

— Что? — Мишка отмахнулся от бабочки.

— Я спрашиваю, давно ты мой сон караулишь?

— Часа два, — рассмеялся он. — Там, наверное, уже игра закончилась.

— Какая игра? — спросила и сразу вспомнила, что наши должны сегодня играть в футбол с парнями из Березовки и Хлебникова. — А ты? Ты не играл?

— Меня освободили. Я же тебя искал, — Мишка, как и вчера в овраге, заглянул мне в лицо. До чего ему веснушки идут! Заглянул и сразу отодвинулся. А я облегченно вздохнула. Потому что, как и вчера, очень испугалась.

— На, — он протянул мне аккуратный сверток. В свертке — два бутерброда с вареной колбасой. В желудке сразу же начались спазмы. Оказалось, что очень хочется есть. Надо же, от себя оторвал.

— Спасибо, — зубы уже впились в бутерброд и вместо слов получалось голодное урчание. — Еще бы попить.

— Ага, — кивнул Рыжий, — и умыться.

Он опять скалил зубы. И что за человек? Я никак не могла понять. Рыжий подождал, пока я доем, и выкатил из-за кустов мотоцикл. Хорошо же я спала, если не слышала Мишкину "Яву" — из-за утерянного глушака она ревет, как сто чертей — только мертвый не услышит. Я полюбовалась мотоциклом и тут заметила, что на багажнике лежит целый ворох васильков.