Прода (Малец)

— Говорит, что сам, — пожал плечами Степан, — обратно морем не смогли пройти, льды пошли, а ветер все время встречный был.

Ага, есть такое, в тех местах попутный ветер можно месяцами ждать, а встречный может прибить к берегу лед, который как терка разрушает деревянные суда, слышал, что немало путешественников попали там в переплет. И все же что-то не так, если он помор, то не может не знать про Мангазею, до которой можно добраться через обский залив, зачем нужно было так рисковать? Через час вместе со Степаном трясли Михаила на предмет, какого лешего он забыл так далеко от родных мест. Мужик упирался долго, пытался врать и при этом пыхтел и краснел, 'уходил в несознанку' — я не я, и лошадь не моя, пытался симулировать выпадение памяти — шел, упал, очнулся, ничего не помню. Но терпенье и труд все перетрут, перед нами, во всей красе, раскрылся моральный преступник. Нет, он не мучил человека и не ограбил сироту или инвалида на паперти, но совершил страшный грех, о котором не то, что говорить, думать страшно. Короче, дело житейское, переспал с чьей-то женой, а потом мучимый терзанием совести сошел с судна на дальней остановке, а сказочку о том, что не смог вернуться домой придумал, чтобы хоть как-то обосновать свое появление в Сибири. М-да, покажите мне место, куда ему печать поставить для подтверждения святости. Степан, после выяснения обстоятельств, был поражен до глубины души, он просто не мог понять, как можно все бросить и отправиться в далекое опасное путешествие в одиночку из-за пустяка. Ага, это для него пустяк, а у человека в один момент рухнула вся система ценностей. Естественно душевные терзания мужика мне были безразличны, вполне может статься, что измена жены вовсе не была тайной для многих, даже мне известны случаи, когда с молчаливого согласия бесплодного мужа жена шла на сторону, чтобы прижить дитя. А вот что меня волновало больше всего, так это возможность выхода через море Карское в море Белое. Это только кажется, что можно на месте самому найти проход, как бы не так, исследователи месяцами искали, поэтому наличие человека в этих делах сведущего обязательное условия попытки прохода северным путем. Но это на будущее, а что в настоящем так это необходимость срочно заказать у наших 'корабелов' морской корабль с усиленным килем, лед-то он совсем не мягкий.

* * *

— Даш, а чего Вася от всех прячется? — Спросила Глаша свою мелкую подружку, которая старательно вырисовывала лаком на шелке части изображения цветка. Вернее не самого цветка, а старательно затушевывала лаком все пространство, где изображения не было, потом мастера брали этот шелк, накладывали его на фарфор и продавливали сверху ракелем краску. Там где лака не было, краска проходила сквозь шелк и отпечатывалась на фарфоре, после сушки, действие повторялось с другим шелком и другой краской, так, слой за слоем на поверхности фарфорового изделия появлялось изображение цветка, причем оно было настолько точно, что от живого не отличишь.

— Да ничего брат не прячется, — Дашка аккуратно окунула кисточку в лак, провела кончиком по краю посудины, чтобы избавиться от капельки лака на кисти и снова наклонилась над шелком, — его же в Москву возили, а там царь ему наказ дал, вот и пропадает на заводе целыми днями, чтобы исполнить.

— Царь? — Глаза у Глаши округлились. В понятии ее родителей царь равен богу, а значит с простым смертными разговоры вести не будет, а тут вдруг какому-то пареньку из далекой Сибири наказ дает. Так-то понятно, Василия здесь все уважают, и иногда даже не стесняются это уважение показать, но ЦАРЬ? — Ну, если сам царь, тогда понятно.

Дашка оторвалась от своего занятия и хитро посмотрела на подругу:

— Не уж-то сохнешь?

— Скажешь тоже, — сразу вспыхнула та, — просто интересно, он же меня со дна реки вытащил, а теперь вроде и не замечает.

— Замечает, как приехал, спрашивал как поживаешь. — Девчонка снова макнула кисть в посудину, но приглядевшись к шелку, мотнула головой и решительно стерла остатки лака с кисточки тряпицей. — Все эту закончила, передохнуть надо, да и поесть бы не мешало. Пойдем в дом, мамке сегодня пироги принесли.

— Да я к своим пойду, — смутилась Глаша.

— Вот еще, — хмыкнула Дашка, — больше время потеряешь. Пошли, нечего стесняться, заодно расскажешь как живете.

Самовар еще был горячий, так что ждать не пришлось:

— Быстренько мойте руки и за стол, — скомандовала мать.

Дашка и без напоминаний уже метнулась к рукомойнику, а вот Глафира опять забыла, поэтому напоминание было не лишним:

— Даш, все тебя спросить хотела, — шепотом обратилась к подруге Глаша, — а зачем руки-то мыть, они же у нас не грязные.

— Не грязные, — согласилась та, но Васька говорит, что болезни к рукам пристают, и просто так их глазами не видно, поэтому перед тем как есть нужно по возможности руки со щелоком мыть.

— Как это не видно?

— А так, вот чуму же не видно, как дотронулся до больного, то болезнь к рукам и пристала, а со щелоком их помыл, и болезнь с рук смыл. А мы же с тобой сегодня много чего руками брали, а вдруг и человек какой с болезнью их тоже брал. Васька говорит, что всегда не убережешься, но если руки перед едой моешь, то болеть много меньше станешь.

— Ну-ка, хватит там шептаться, — прикрикнула хозяйка, — пироги совсем остынут.

Да, пироги оказались очень вкусные, а если их еще запивать ароматным китайским чайком, умм.

Скрипнула дверь и в комнату ввалился Василий собственной персоной, за тот год он подрос, чуть раздался в плечах и уже не выглядел тем тощим мальцом, что без раздумий нырнул за девчонкой на дно реки.

— О, у нас гостья, — улыбнулся он, снимая сапоги у порога, в этом доме в отличие от многих других в слободе слому на пол не стелили, — здравствуй Глафира Даниловна, как здоровье твоей матушки? Про отца не спрашиваю, так как сегодня с ним на заводе виделись.

— Спасибо, — потупила глаза Глаша, — с матушкой все, слава Богу, хорошо.

— Ну и хорошо, что хорошо, — откликнулся молодец, повернувшись к рукомойнику, — а то обоз из Нерчинска неделю назад проходил, у Пахома останавливались, так вот сын у него слег, немец подозревает что чума. Воевода уже вдогон отряд послал, чтобы людей посмотрели, да обоз остановили, теперь месяц будут в лесу стоять, пока всех больных не выявят. Поди, когда степями шли тарбаганов отлавливали, вот и результат, эти степные звери почти всегда чумой заражены.

Новость оказалась шокирующей, ведь если в слободу пришла чума, то воевода просто обязан взять всех в карантин, а тогда не то, что в лес не выберешься, до Ангары не дойдешь.

— Нет, всю слободу стреножить не станут, — тут же разрушил опасения Василий, — но монахи по всем домам ходить станут и на людей смотреть. Так что в домах, где есть больные, заставят всех домашних из дворов не выходить.

Парень вытер руки льняным полотенцем и уселся за стол, а Дашка сразу вскочила, чтобы помочь матери управиться у печи, так и получилось, что за столом Глафира осталась один на один с Василием. Но парень в отличие от нее не стушевался:

— Как там дела с обучением мастериц продвигаются?

Девушка улыбнулась, когда она вместе с Дашкой связала первые платки, то домашние решили крепко взять в руки это дело, но все их планы разрушил Асата. Кузнец сразу втолковал, что сделать сама Глафира много платков не сможет, даже если будет работать денно и нощно, да и через год — другой и другие мастерицы научатся вязать такую красоту. А потому не стоит держать в тайне умение плести воздушные кружева, наоборот стоит взяться за обучение девушек, чтобы они тоже стали настоящими мастерицами. Зачем? А затем чтобы потом их можно было объединить в женскую артель и полностью подмять под себя столь нужное для женщин дело. На сегодняшний день Глафира уже могла точно сказать, что три ученицы были готовы к самостоятельной работе, а еще через месяц подоспеют и еще две девушки.

— Это хорошо, — кивнул Василий, откусывая кусок подогретого в печи пирога, — Ух, не иначе Лукерья пекла, — прошамкал он, закатывая глаза от удовольствия.

— Она, — рассмеялась мать, — говорит, чем на торгу целый день покупателя ждать, проще сразу по домам разнести.

— Это она правильно делает, — согласился сын, — только лукавит Лукерья, она и по домам разнесла и верно уже на торгу стоит на своем месте. Не упустит она лишней копейки.

-Так то, само собой, — согласилась хозяйка.

— А с женской артелью затягивать не стоит, — вновь обратился парень к девушке, — надо шерсть начать выделывать, и в наших лавках под это дело уголок отведем, пусть народ оценивает ваши труды. Да за дешево продавать не стоит, а то купцы вмиг все в Тобольск свезут.

— На днях видела, как на торге зеркальце стеклянное заморское продавали, — в свою очередь поделилась новостями Глафира, — шесть рублей за него просили. Маленькое оно, а смотришь и стекла не замечаешь, как насквозь видно.

— Это да, — кивнул Василий, — умеют в Венеции мастера стеклянные зеркала делать. И продают задорого. Но ничего, печи стеклянные мы уже опробовали, скоро выделывать стекла для окон станем, а потом и зеркала сподобимся делать, и будут они много больше, чем ты на торге видела.

— Как бы нашему теляти, да волка забодати, — не поверила девушка фантазиям парня.

— А что такого? — Василий даже про пирог забыл. — Ты думаешь не смогу?

— Не-а, — мотнула головой Глафира, — заморские мастера большие зеркала делать не могут, а ты превзойти их собрался.

— А что будет, если смогу?

— А за что ты станешь биться?

— Ну, — парень в задумчивости провел ладонью по затылку, — даже и не знаю за что. Хотя ..., давай так, если я не смогу к концу зимы зеркало больше чем в две ладони сделать, то будут тебе сапожки как у боярыни, а если смогу, то ты кроме платков возьмешься за ткацкое дело, будешь девушек на новых станках учить работать.

— Да как же я смогу их научить, коли сама не умею? — Удивилась Глафира.

— Не можешь — научим, не хочешь — заставим, — выдал Василий и добавил, — если бы все просто было, разве ж я с тобой спорил бы?

— Так надо же думать, чего требовать?

— А чего я здесь невозможного требую? — Пожал плечами парень. — Вот если бы потребовал от тебя грамоте обучиться, тогда да, это для тебя недоступно.

— Как это недоступно? — Возмущению девушки не было предела. — Да чтобы ты знал, я некоторые слова могу без помощи прочитать.

— Некоторые это не все, — тут же парировал Василий, — и уметь читать это не вся грамота, а только небольшая ее часть. А если можешь, то докажи.

Разум Глафиры помутился от возмущения и она, вскочив, в запальчивости выкрикнула:

— Да я до весны всю грамоту освою не хуже тебя.

— Вот и ладушки, — тут же успокоился парень и взялся за очередной кусок пирога, — даже могу за тебя перед игуменьей похлопотать, она давно хочет женскую школу набрать.

Раздался сначала смех Васькиной матери, а потом к ней присоединилось фырканье Дашки. Только тут до девушки дошло, что она попала в умело расставленную ловушку, но самое интересное, что это нисколько ее не возмутило и даже наоборот, она уже давно подумывала о возможности не только научиться читать книги, но и освоить перо. Через минуту Глафира тоже рассмеялась:

— Надо же, как ты хитро силки расставил.

— А как же, — кивнул Васька, — я ж как-то говорил тебе, что на охоту хожу, а там уметь ставить силки первое дело.

Уже позже Глафира поняла, что ничего она не умела, запомнить начертание некоторых слов можно, а вот сложить буквы в слоги, а потом в слова уже нужен труд. Ну а самой мысли на бересте изложить, да не как думается, а как надо — труд большой. И много раз она возвращалась к тому разговору с Василием и удивлялась, как он ловко сыграл на ее неуместной гордости, а еще стала понимать всю пропасть в образовании между ними. Но Глафиру учили, и учили не абы как, послушницы девушек до истерик доводили, а Ваську-то кто учил? Поговаривали, что Зосима, царство ему небесное, свои знания передал, да не сходится то, для этого годы нужны, а за пару месяцев чему там научишь? Но девушка тянулась, ведь она обещала освоить грамоту не хуже и игуменье о том донесли:

— Почто жилы рвешь, себя лишний раз изводишь? — Спросила она Глафиру. — Много вопросов от тебя ненужных, дочь не боярская, в послушницы идти не собираешься, так зачем тебе это все?

Как бы то ни было, но скрывать свои мысли девушка не умела, да и приучили ее, что скрывать ничего в святых местах нельзя, поэтому и поведала как на духу о том, что ее тревожило последнее время.

— Ну что же, знаю я Василия, лучше тебя знаю, — поведала она девушке, — его ведь и вправду в Лисьем за дурачка считали, да вот как повернулось все к несчастью он за ум и взялся. Много знает сей отрок, да только не от дьявола сие, а от Бога, все видит, все примечает, да на свой лад понимает, а понимает он лучше многих, от того и видится всем, что знания у него не свои. Скажу тебе так, не тянись в знаниях за ним, все одно не дотянешься, да и другое у тебя в жизни предназначение, а если случится так и соединятся ваши судьбы, стань опорой ему, как бы не был умен человек, а все же всей мудрости земной не осмыслит.

С этого дня и успокоилась Глафира, не изводила себя больше мыслями ненужными, а зимой принес Василий ей подарок доселе невиданный, зеркало в локоть размером, тут и ахнула вся слобода.

— Так говоришь, Васька дочери Данилы Рябого царский подарок сделал? — Поднял в удивлении бровь воевода. — А не рановато ему женихаться-то?

— Рановато, конечно, — согласился приказчик, — да только дело-то молодое.

— Ну, да, — кивнул Перфильев, — молодое. И как он так быстро секрет выделки зеркал раскрыл? Тут уж не от монастырских перешло, они бы такое ни за что другому не отдали. Может немец всему виной?

— То видимо так и есть, Иван Максимович, — подтвердил подчиненный, — немцу тому немало каких-то зелий купцы привезли, особливо ртуть и масло купоросное, вроде, как говорят, такое только схизматики заказывают.

— А..., — махнул рукой воевода, — то не нашего ума дело, с этим пусть Игнатий разбирается, а нам царь отписал сироту не притеснять. И немца того не просто так с ним из Москвы прислали, значит знали, что не только стекло выделывать станут. Ты лучше скажи, почем эти зеркала продавать станут?

— Так неизвестно пока почем, — пожал плечами приказчик, — Асата этот цены на откуп купцам отдал, только условие выставил, что две трети в его доход. Но нам беспокоиться не о чем, Васька тут шепнул мне на ушко, что первые пять штук в приказ отдаст, и это без учета тягла.

— Ишь ты, — хохотнул Перфильев, — действительно молодой, да ранний, знает с какой стороны подкатить. Только помнится мне, месяц назад он нам еще стекла оконного обещал.

— Так поставил уже все, вон в сенцах ящик с соломой стоит, столяр только разрешения ждет, чтобы в рамы вставить.

— А чего ждать, чай не лето, пущай в два слоя и вставляет.

— А еще мне донесли, что на заводе машину огненную сделали, — понизил голос приказчик, — чтобы воздух качала, и привод теперь не от колеса водяного, а с машины той, и дюже сильно та в работе паром исходит. И сил у нее много больше, чем у коня и работать не устает.