Музыка тишины

— Я рада, что они вам понравились, — вежливо ответила Мария.

— Тут нечему радоваться, поверьте мне.

— Я Вас не понимаю... простите...

Женщина повернулась к ней, и только теперь Мария заметила какие у незнакомки большие чёрные неподвижные глаза. "Боже, она же слепая!".

— Вы... вы же не видите... — ошарашено произнесла Мария.

— Мне и не нужно видеть — я чувствую. Ваши картины великолепны.

— Откуда Вы знаете, что это именно мои картины?

— Проклятие гениальности выделяет человека из толпы. Посмотрите на свои шедевры, Мария — ваше ожидание скоро принесёт свои плоды.

Мария вдруг почувствовала, что её начинает колотить от непонятно откуда взявшегося страха. Ей стало казаться, что сейчас она запускает неведомый адский механизм, который никто не в силах будет остановить. Она отчётливо ощущала, как бьётся её сердце, как отдаляются все звуки кроме ритмичных учащающихся ударов и всё застилает густая липкая пустота.

— Мария! Мария, не пугай меня! Что с тобой? — проник в её сознание встревоженный голос Ника.

Мария открыла глаза, но окружающий мир почему-то качался и раздваивался. Странное состояние, будто где-то на грани. Марии, наконец, удалось сфокусировать взгляд на лице Ника, который, оказывается, держал её за плечи. Чего он так испугался? Что вообще произошло? Ведь ничего страшного не случилось, просто закружилась голова, только и всего. Мария хотела успокоить его, но горло сдавило, и она не смогла произнести ни слова, только беспомощно протянула к нему руку. Он всё понял и повёл её к двери, бережно придерживая за талию.

— Ник! Что ты делаешь?! — у самой двери остановила их Мириам.

— Я просто хочу вывести Марию на свежий воздух. Посмотри, на ней же лица нет, — ответил Ник.

— По-моему, с её лицом всё в полном порядке. И вообще, она мне здесь нужна! Это выставка её картин, если ты не заметил.

— Мириам, я не собираюсь с тобой спорить.

— Но...

— Я просто ненадолго уведу её отсюда. Не переживай, мы скоро вернёмся. Даю слово.

Мириам была далеко не в восторге от этой идеи, но продолжать спорить не стала. Бесполезно. Придётся самой как-то развлекать гостей, пока гениальная художница не соизволит вернуться.

Ник отвёл Марию в сквер, который находился рядом с галереей, и осторожно посадил её на скамейку. Уже совсем стемнело, зато фонари горели ярко, даже как-то по-особенному тепло. В воздухе пахло опавшей листвой и приближающимся морозом. Ник снял пиджак и набросил его на дрожащие плечи женщины. Мария, не отрываясь, смотрела на него — он был единственным, кто удерживал её в состоянии устойчивого равновесия.

— Мария, — тихо позвал Ник, присаживаясь на скамейку рядом с ней.

— Да, — отозвалась она.

— Так что с тобой всё-таки случилось?

— Ничего... вроде.

— Ничего? Ты стояла бледная и неподвижная как статуя. Мне даже показалось, что ты перестала дышать.

— Да? Я этого не помню.

— А что ты помнишь?

— Страх.

— Тебя кто-то напугал?

— Ник... не знаю... картины... я не знаю... я почувствовала что-то, будто от них исходила... угроза... больше ничего не помню...

— Это всего лишь картины. Ты же сама их рисовала.

— Писала, — всё-таки улыбнулась Мария.

— Ну, хорошо-хорошо, писала, — легко согласился Ник. — Там кроме холста и красок ничего больше нет.

— Наверно ты прав, но...

— Ты слишком долго и слишком много работала. Тебе просто необходимо отдохнуть.

Ник притянул её к себе, и она прижалась к нему, будто ища защиты.

— Ник, я порчу тебе жизнь, — пожаловалась Мария, ещё крепче прижимаясь к нему.

— Ничего ты не портишь, радость моя, — возразил Ник. — И вообще, жить без тебя слишком просто, а слишком просто жить не интересно.

— Ты просто очень вежливый.

— Кто? Я?!

— Ты.

— Да я хам, каких ещё поискать!

— Врушка.

Мария согрелась и почти совсем успокоилась. Закрыв глаза, она вслушивалась в его дыхание и чувствовала, как страх разжимает свои ледяные щупальца. Она действительно не помнила, что произошло в зале, и не хотела этого вспоминать. Это всё усталость, волнение, бессонница, да и картины её были не самым весёлым зрелищем. Ник прав, она слишком долго жила только своими творениями, так долго, что они поработили её. Всё! Больше никаких картин! Ну хотя бы в ближайшие пару месяцев.

Вскоре Ник с Марией вернулись в зал. Мириам успокоилась и приветливо кивнула им. Гости уже немного пришли в себя и бурно обсуждали выставку, напряжение, порождённое тишиной, стало понемногу спадать, Ник больше ни на шаг не отходил от Марии. Дело двигалось к концу — осталось продержаться ещё минут сорок.

========== Глава 6. Всё для победителей. ==========

Беттани пришла домой уже вечером, в прескверном настроении и настроение её нисколько не улучшилось, потому что она попала на тусовку крокодилов матери. По дому болтались незнакомые мужчины во фраках с бабочками (неизменная парадная форма), и женщины в модных платьях, увешанные дорогущими украшениями. На мамины "светские приёмы" только такие и ходили — при бабочках и в драгоценностях, а как же иначе. Радовало только то, что здесь подобные мероприятия устраивались редко — маловат домик, да и простоват для представителей высшего света, был же ещё шикарный особняк, которому со стороны родителей всегда отдавалось явное предпочтение. И правда, как удобно — дочурок можно лишний раз обществу не демонстрировать, да и штат прислуги вполне можно было сократить до одной единственной уборщицы, приходившей раз в неделю. А зачем двум малолеткам больше?

Решили, значит, любимых детишек проведать. Соскучились. Бет не ожидала от встречи с любящими родителями ничего хорошего и без особого энтузиазма отправилась в самую большую комнату дома (к сожалению, именно там находилась лестница, ведущая на второй этаж, где были расположены комнаты сестёр). Естественно мама блистала там, папы пока не было видно, зато хорошо было видно Эмили, которая с застывшей вежливой улыбкой сидела на диване.

— Милая, — направляясь к Бет, проворковала мама, — пойди, поздравь сестру. Она такая умница — победила на олимпиаде. Я знаю, ты у нас тоже умненькая и сможешь победить на следующей.

— Конечно, мамочка, — в тон ей подтвердила Бет, — я обязательно победила бы и на этой, если бы принимала в ней участие. А моя святая сестричка одолжила бы мне на время свой нимб с крылышками. Правда, Эми? Одолжила бы? Но я не принимаю участия в олимпиадах, потому что я конченная дебилка и моего тупого умишки хватит лишь на то, чтобы унитазы драить, чем бы я без сомнений и занималась, если бы не была твоей дочерью.

— Беттани! — в притворном ужасе воскликнула мать.

Ну, что? Что Беттани? Она и так прекрасно знала всё, что мама хотела ей сказать. На самом деле умственно отсталой Бет вовсе не была, она всегда много читала, правда, в основном то, что было ей интересно, и круг её интересов бульварной макулатурой отнюдь не ограничивался. Возможно, она знала даже больше, чем ботаники из её класса, однако по общей успеваемости держалась в середнячке опять же из-за того, что занималась только по тем предметам, которые ей нравились, остальные же тянула кое-как, особо не напрягаясь.

Беттани надоело, что её всегда и во всём сравнивали с Эмили. Мамочка постаралась, чтобы и в школе старшая близняшка всегда была на первом месте, взяла и сразу объяснила всем учителям, какая неуравновешенная и злобная её дочурочка Бет, и какая замечательная её дочурочка Эми. В младших классах Бет ещё пыталась бороться, в результате её перевели в другой класс, тогда она плюнула и стала вести себя так, как от неё того ждали. Ей самой иногда до смерти надоедала роль "плохой девочки", но что же тут поделаешь, если все видят в тебе только плохое? В итоге, Эмили, конечно, стала местным достоянием, а Беттани так никем и не стала, если не считать титул главной местной Буки. Она уже и сама не знала, плохая она или нет, ей просто стало всё равно — выгорело что-то внутри. Единственным человеком, до которого ей всё ещё было дело, как это ни парадоксально, была Эмили.

Мама тем временем вовсю разыгрывала трагическую сцену под названием "неблагодарная дочь или страдания благородной матери", ей, скорее всего, казалось, что в этой роли она просто неподражаема. Бет только горько усмехнулась. Луиза Сэнджио всегда была ослепительно красива, даже теперь, когда ей было уже хорошо за тридцать, ей бы никто не дал больше двадцати пяти. Она наверняка очень расстраивалась, что природа отдохнула на её дочерях — единственным, что близняшкам досталось от царственной красоты матери, были густые золотисто-каштановые волосы и янтарно-карие глаза, а от красавца отца они вообще ничего не унаследовали, разве что длинные чёрные ресницы. Особенно угнетало Луизу то, что у девочек совершенно не аристократические курносые, чуть вздёрнутые носики, которые она, презрительно морщась, называла пятачками, да и манера одеваться оставляла желать лучшего. Ну, Эмили-то ещё можно было назвать миленькой, благодаря её врождённой доброжелательности, а вот к Беттани, чей холодный колючий взгляд мог остановить кого угодно на почтительном расстоянии от её персоны, это определение совершенно не относилось.

Беттани терпеть не могла публичные сцены, особенно если роль главной героини предстояло исполнять ей. Как же её всё это достало! Эмили победила на олимпиаде... И что? Да не было Луизе никакого дела ни до Эми, ни до её олимпиады. Эмили, сколько её знала Беттани, всё время где-то в чём-то побеждала, но никогда мама не устраивала столь пышных праздников, она вообще предпочитала не устраивать свои собрания крокодилов дома... Может, Эмили Нобелевскую премию получила? Но потом Бет заметила на одной из стен новую картину, и ей сразу всё стало ясно. Это как с их Днём Рождения. Бет тогда было девять и она ещё до конца не поняла, что из себя представляют их с Эмили родители. Мама тогда тоже устроила приём в честь своих обожаемых девочек и была очень ласкова с ними, даже с Бет. Все собравшиеся поздравляли их. Родители подарили Беттани какую-то старинную дорогущую китайскую вазу, а Эмили не менее древнюю и дорогую малахитовую шкатулку с секретом. Бет была счастлива, только потом она поняла, что это был спектакль — просто Луизе нужно было продемонстрировать всем свои новые весьма ценные приобретения... Всё. Конец грустной истории, занавес и аплодисменты — последние иллюзии и жалкие остатки детской наивности разбились подобно вазе, которая вскоре выскользнула из рук маленькой Беттани. Она плакала тогда, не из-за вазы, конечно, а из-за того, как страшно изменилось выражение лица матери — вся, пусть и фальшивая, но всё-таки любовь, мгновенно слетела подобно маскарадной маске, и осталось лишь бесконечное презрение... папа сказал, что от такой, как Беттани другого и ждать было нечего. Только Эмили успокаивала и жалела её — опустилась рядом с сестрой на колени и стала неумело собирать осколки, ранила руки, но продолжала и плакала вместе с Бет... Сейчас уже не хотелось об этом вспоминать.

Бет решила, что с неё хватит и направилась наверх. Её никто не удерживал. Никого не расстроил её уход. Закрывшись в своей комнате, Беттани почувствовала себя усталой, за целый день она не устала так, как за несколько минут разговора с матерью. Она попробовала читать, но мешал гул голосов, доносившихся снизу, спать ещё совсем не хотелось... и вообще ничего не хотелось. Беттани встала с кровати, открыла окно. Рядом с домом росло дерево, ещё в детстве Бет освоила, как с его помощью можно незаметно выбираться из дома и так же незаметно возвращаться обратно. Спустившись вниз, она отправилась в сторону реки. Ей не хотелось никого видеть, просто хотелось идти и идти, куда-нибудь, не важно куда.

— Бет, — позвал её кто-то.

Она обернулась и увидела Рика. Он бежал к ней через дорогу, не обращая внимания на машины, и у него было такое счастливое лицо, будто он только что миллион выиграл.

— Ты с ума сошёл! — накинулась на него Беттани, как только он до неё добрался. — Тебя же сбить могли!

— Да ерунда вnbsp;

nbsp;

сё этоnbsp;, — отмахнулся Рик и, вдруг посерьёзнев, отвёл глаза, — я искал тебя.

— Зачем? — не поняла Бет.

— Я по тебе скучал. Мне кажется, что я это... ну, типа... люблю тебя что ли.

Вот это да... И что теперь ей с этим прикажите делать? Она и представить себе не могла, что для него всё может быть серьёзно. Он ведь даже не знал её толком, вообще ничего о ней не знал, только имя, и то не полное.

— Ты всё придумал, — уверенно заявила Бет. — Я не люблю тебя, так что найди себе другой предмет обожания. Ладно? — она знала, что это жестоко, но уж лучше так — сразу резать по живому, чем медленно вытягивать жилы.

— Куда ты идёшь? — тихо спросил Рик.

— Не знаю, просто иду и всё.

— Можно я пойду с тобой? Я не буду тебе мешать, правда. Можно?

Он смотрел на неё с грустью и надеждой щенка, забытого на вокзале хозяйкой. Мачо, блин. Доигралась. Ну что же это за наказание такое? Рик ведь старше её, и в том возрасте, когда ко всему относятся проще, а уж музыканты и подавно. И из всех ей достался вот такой экземпляр — один на миллион — который склонен всё усложнять. Романтик... Чёрт!

— А где твоя куча гёрл? — обречённо спросила Бет.

— А мне никто не нужен... только ты.

Ну вот, даже его знаменитое "типа", которое он постоянно вставлял к месту и не к месту, пропало — совсем плохо дело. Ему нужен кто-то вроде Эмили — вот два сапога пара — она белая и пушистая, и он просто лапочка, как выяснилось. Так ведь нет же.

Надо бы было его прогнать, Бет даже собиралась, но не смогла, жалко его стало. В конце концов, если ему так уж хочется, пусть идёт, ей-то от этого ни жарко, ни холодно.

В результате, они вместе шли по набережной. Странная парочка. Даже внешне они совсем не подходили друг другу — Рик, конечно, был уверен в обратном, а вот Бет знала совершенно точно. Всё это было бы смешно, если б не было так грустно. Всё-таки жизнь иногда бывает очень несправедлива. Ну, никак не подходила Бет на роль девушки столь ранимого создания как Рик, каким бы крутым он ни хотел при этом казаться. И что он в ней нашёл? Как он вообще её заметил? Сначала-то понятно — оба хорошо наклюкались, а потом-то что?

Вечер потихоньку перетекал в ночь. Ещё позавчера ударил мороз, стало не по-осеннему холодно и неуютно. Рик терпеливо и послушно шёл рядом с Бет и, кажется, радовался этому. Потом она сказала ему, что ей уже пора домой.

— Может, ты всё-таки пойдёшь со мной на тусовку? — устремив на неё свой щенячий взгляд, спросил Рик.

— Нет, — кратко ответила она.

— Пожалуйста. Мне просто хочется, чтобы ты хоть немного побыла рядом.

— Ну, хорошо, только не вздумай сказать кому-нибудь, что я твоя девушка.

"Дура" — обругала себя Бет.

— Я обещаю, — просиял Рик, будто к нему снова вернулся его миллион.