Невозвращенцы. Часть шестая. Ярослав.

— Зачем?... — прохрипел он. — Я же приказывал тебе уйти... Зачем пришел?... — тихим голосом спросил он.

— Вот. Корзинка сломалась... Стоны твои услышал и пришел. Извини, — смутился Ярослав. — И вот.

— Ну и что? Полюбовался? — прошептал Ретус.

— Ну... — не зная что сказать замялся Ярослав, — это каждый день ты так? И сколько уже дней? Десять? Двадцать? Больше?

— Больше...

— Помочь я тебе чем могу?

— ...Хотел я спасти тебя от этой ноши, но Судьба... От нее никто не уйдет... Держался сколько мог, да нету у меня сил больше... Нету силушек терпети... Прости меня, прости... Не по тебе сия ноша, но нету у меня силушек... Как знал, за три дня знал, услал тебя да ты сам пришел... Судьба... — шептал старик сквозь слезы.

— О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю... Чем тебе помочь?

— Водицы принеси...

Ярослав дошел в сени, зачерпнул из бочки воды ковшиком и принес старику. Пока тот пил, все шептал под нос, и Ярослав напрягал слух, чтобы услышать.

— Прости меня, Ярослав, прости... Не держи зла... Боролся я, мучался, а не могу боле... Прости... Под печкой... Там найдешь... Сожги... Меня не хорони... Придут скоро, все равно придут... Нашли... Не хорони... Уходи после... Умру сейчас...

— Да ладно тебе, Ретус! Уже же лучше тебе! Скажи что принести лучше, щас травки какой запарим и совсем все пройдет! — стал ободрять его Ярослав.

— Станет... Лучше... — шептал с остановившимся взглядом старик.

— Ну да! Допивай и говори что надо... — без всяких задних мыслей, с наигранной бодростью, сказал Ярослав. Позже он не раз клял себя за те слова, хотя вряд ли их отсутствие что изменило, но сейчас они стали последним перышком, которое сломало Ретуса.

— Сказать, "что надо"? — как-то недобро усмехнулся Ретус. — Хорошо! — он сделал последний глоток воды из ковшика и протянул его рукой Ярославу. — На, забери.

Ярослав раньше ни разу не замечал за собой чего-то такого "этакого". А то, что он после того случая со своим другом и своей любовью стал очень остро чувствовать состояние окружающих людей, особенно, когда им было больно в душе, он отнес к своей мнительности, хотя не ошибся ни разу... Но сейчас все чувства и шестые, и седьмые, и надцатые — все не просто предупреждали, все просто завопили на разные голоса об опасности. Но ничего сделать, даже понять откуда что грозит он не успел. Отзываясь на слова старика тело само, на автомате, протянуло правую руку взять из рук старика ковш. На секунду руки Ретуса и Ярослава соприкоснулись...

Темнота. Темно не как ночью, не как в погребе, а как в самой-самой черной дыре, откуда даже свет не может убежать.

"Кто я? Где я?" — тишина ничем не разрывается. Мысль так и остается мыслью.

"Мысль — что это?..."

Полная тишина в ответ. Ни звука. Ни запаха. Ни шороха. Вокруг. Темнота. Тьма.

— Прими... — первый шепот в ответ.

— Кто здесь? Скажите, кто я? Где я?

— Прими и все вспомнишь...

— Что принять?

— Прими...

— Да что я должен принять?

— Ты знаешь. Прими. Согласись...

Внезапно темнота потеряла свою однородность. В ней показались сгустки, темнее, хотя этого не могло быть, окружающего мрака. Сгустки приняли вид лиц, которые начали нагло глумиться над ним.

— Скажите, кто я? Ну пожалуйста!

— Он останется здесь навек!

— Пока не примет!

— Прими!

— ПРИМИ! — голоса уже не шептали, хором орали, скаля свои мерзкие рожи.

— Скажите, что я должен принять? Богом прошу... — от последних слов рожи передернулись и чуть отпрянули.

— Богом прошу. Богом прошу! БОГОМ! СЛОВОМ БОЖЬИМ ЗАКЛИНАЮ ВАС ВСЕХ!

Ярослав прекратил срываться на крик. Он вспомнил себя. Вспомнил всю свою жизнь. Мерзкие хари, в которых он с удивлением узнал всех своих недругов, начиная с самого детства, чуть отпрянули в сторону. В море мрака, оказалась совсем небольшая точка света, которой и был он.

— Ты на всегда останешься здесь!

— Если не примешь!

— То, что ты вспомнил ничего не значит!

— Прими!

— Или умрешь!

Но Ярослав не слушал их. Он с удивлением рассматривал свое тело, которое было сейчас сероватым сгустком, и все было покрыто черными пятнами, выглядевшими как чернильные кляксы на чистом листе. Он прикоснулся к одному из них...

"Чем?"

И перед его глазами...

"Каким глазами?"

Всплыло то самое детское воспоминание. Тогда он отдыхал в пионерском лагере и чтобы быть своим в детской компании надо было унизить одного из мелюзги. Он увидел себя со стороны, как он подошел, слыша сзади подбадривающие и издевающиеся крики стаи молодых пацанов, к совсем мелким детишкам, которые играли в песочнице в свои незамысловатые детские игры. Как он разрушил их песочные замки, вырвал из рук у одного из них маленький, иностранный — что его сильно разозлило, игрушечный самосвальчик и силой наступил на него. А когда малец потянулся к его ноге, то он с силой двинул его кулаком в лицо. Малыш заревел и побежал из песочницы, а пацаны сзади радостно загоготали...

Было в этих кляксах много всякого. И то, как он отталкивал от себя раз за разом скромную маленькую одноклассницу в первом классе, и вместе с пацанами ржал, дразня ее "невестой". Было тут и то, как он с опаской прошел мимо толпы подвыпивших подростков, в подворотне избивающих какого-то бомжа, было и его равнодушное подтворствование шуточкам одного своего приятеля, только чтобы не поссориться: "смотрю, а бабки как кинулись на мою банку. Самая удачливая из них отработанным движением ногой хрясь ее в блин! Во, они какие, бабки!". Много чего было...

Все что он сделал плохого, или не сделал хорошего лежало на нем тяжелыми черными пятнами. И тьма вокруг не оставила его интерес без внимания.

— Любуешься?

— Ты мерзкий!

— Злой!

— Черный!

— Ты наш!

— ПРИМИ! — насмехались и корчили гримасы черные рожи.

Ярослав, внимательно себя осматривающий, вдруг обнаружил в себе и белые, лучащиеся радостным чистым светом небольшие белые пятнышки. Мало их было, очень мало, гораздо меньше, чем мог считать о себе Ярослав. Но дело в том, что многие хорошие поступки были не то чтобы хорошими, а простыми — серыми. Добрыми — но с надеждой что-то в каком-то виде получить в замен, или не злыми — вот они и составляли основную его часть, а поступков чистого и незамутненного никакими задними мыслями добра, добра просто так, было до обидного мало...

— Прими!

— Да пошли вы!

— Прими!

— Ты не вернешься в свое тело! Прими!

— Утомили! Шли бы вы на ....! А то...

— А то что?

— Ты ничего не можешь нам сделать!

— Мы это ты!

— А ты наш!

— Прими!

Ярослав, которого одна из морд, приблизившаяся слишком близко и кричавшаяся особенно громко, достала сильнее всех, сжал кулак и ударил по ней. В место кулака в опешившую морду врезался столбик, или щупальце, выросшее из его тела. Однако морда от такого обращения, кувыркаясь, отлетала далеко и под ее глазом быстро вырастал заметный даже на фоне тьмы еще более темный синяк.

— Ах так, ну я вас ща всех к ногтю! — обрадовался Ярослав, и бросился мысленно наносить удары по этим уродцам.

Некоторое время он развлекался избиением рож, пока не понял что все равно это не к чему не приводит. После этого он прекратил тренировку, а обрадованные уродцы, многие из которых щеголяли синяками, опять подобрались поближе.

— Мы бесконечны!

— Мы вечны!

— Мы бессмертны!

— Мы это ты!

— Прими нас!

— Ах, бесконечны? Ах вы это я? Ну что же. Тогда так!

Ярослав решил попробовать нечто совсем другое. Если здесь его мысли это его действия — то почему бы и нет? Он представил себя просто бесконечной плоскостью, листом бумаги, рассекающий две половинки бесконечности пополам... И у него получилось — сквозь тьму пролег маленький серый лучик.

"А теперь представим, что это не одна плоскость, а две, но вместе. Два листа бумаги. Получилось!"

Летающие сгустки тьмы заволновались, а Ярослав даже "закрыл глаза", чтобы лучше сосредоточиться.

"А теперь представим что эти плоскости не разделяют напополам одну бесконечность, а ограничивают ее с двух сторон. Ведь так оно и есть — просто смотря с какой стороны смотреть, изнутри этих двух плоскостей или снаружи... Вот. А теперь, если уж две эти плоскости ограничивают ее, нет ничего более простого, как представить, что эти две плоскости теперь сворачиваются, скручивая, ужимая и запирая в себе эту тьму. Посмотрим, что получилось?"

Вокруг было все серо а остатки тьмы, запертой в одном маленьком колодце, судорожно трепыхались, пытаясь пробить стены своей тюрьмы. Но разве можно пробить то, что совсем не имеет толщины?

Теперь уже не Ярослав был во тьме, а тьма была в Ярославе. Но как вернуться обратно в свое тело было все так же непонятно.

Внезапно бесновавшаяся в свой клетке тьма съежилась и превратилась в небольшую темную человеческую фигурку. Эта фигурка с постоянно изменяющимися чертами лица склонилась перед ним на колени и произнесла:

— Что ж. Ты оказался умнее и сильнее. Ты победил. Я буду служить тебе.

— Кто ты?

— Смотри что я могу сделать! Я дам тебе Богатство...

И так непонятная реальность померкла и перед Ярославом проплыли различные сказочные видения. Он идет по темной, полной капающей воды и свисающих сталактитов пещере. Внезапно он упирается в дверь. Дверь со скрипом открывается и он оказывается в пещере, которая по колено завалена невиданными сокровищами, такими, что пещера Алладина показалась бы просто лавкой старьевщика. В свете факела все это добро переливается неземным светом, сверкая как тысячи звезд. Здесь и золотая посуда, и россыпи ограненных разноцветных камней с ноготь величиной, и богато украшенное оружие, меха, шитые золотом ткани... Не чувствуя особого отклика в душе Ярослава голос посулил другое.

— Я дам тебе Силу, которую ты сможешь использовать по своему желанию. Ты будешь великим воином! Перед тобой склониться весь мир!...

Вот он, статный воин в богатых доспехах, принимает выложенные на бархатной подушечке золотые ключи от огромного, восточно выглядящего города. Несколько богато одетых горожан стоят перед ним на коленях, покорно склонив головы и ожидая его решения. Со стен в страхе смотрят оборонявшие его воины, ожидая неминуемого разграбления и насилия. За его спиной, огромная, до края горизонта, армия скандирует его имя, а в глазах каждого воина, а они все его воины, слезы радости от повиновения такому Великому Властелину.

— Князь! Князь! Князь Ярослав! — колышется людское море.

Ярослав с легким любопытством смотрит на эту картинку, не выказывая особого интереса. И картинка медленно меняется.

— Я дам тебе Знания, тебя будут в веках почитать как пророка...

Теперь Ярослав находится в центре площади большого города. Вокруг него колышется людское море, но море тихое, по которому не пробегает даже рябь шепота. Они все молча слушают Его, иногда даже запрещая себе дышать, чтобы не пропустить Его слов. И вот по всему миру растут храмы причудливой архитектуры, в которых на иконах только одно лицо — его Ярослава. "Ярослав Прощающий", "Ярослав Гневающийся"....

— Твои аппетиты будут услаждать лучшие в мире...

Ярослав пирует за огромным столом, который заставлен огромными блюдами со все возможными яствами, собранными со всего мира. Лучшие музыканты услаждают его слух, столетние вина льются в его бокал...

Неинтересно.

— Тебя будут любить все женщины мира...

Теперь Ярослав идет по улице какого-то города и улыбается всем встречным. За ним идет толпа девушек, каждая из которых готова на все, всего лишь за его одну улыбку. Они все его — но не за деньги, по принуждению или страху, а по зову своего сердца...

Не отдавая себе отчета Ярослав заинтересовался этой картинкой и она стала полнее и объемнее, насытилась красками и запахами...

...Вот Ярослав заходит в огромный дворец. В нем много комнат, в каждой из которых его всегда ждет самая красивая женщина. В центре дворца, в пиршественном зале, на мягких подушках возлежат десять неописуемых красавиц, которые повергли бы в прах любую победительницу конкурсов красоты. Среди них есть и черные, и красные, и белые, и желтые, и худенькие и полненькие, и совсем юные кошечки, и опытные пантеры... Каждая из прекрасна и каждая из них жаждет его, и только его — Ярослава...

— Приди ко мне, — шепчут их полные красные влажные губы.

— И они всегда будут любить тебя, никогда не предадут, — вкрадчиво стал рассказывать ставший совсем близким голос. — А те кто хоть раз тебя обидел, будут наказаны по всей строгости твоих желаний. Как только ты примешь мою помощь...

Внезапно в зале с красавицами, вдоль стен появились различные пыточные санки, в которых извивались все те, кто хоть раз причинил Ярославу боль — видимо проявленный интерес позволил тьме подобраться к воспоминаниям, что раньше ей были недоступны. На особом, почетном месте, в жутко сложных конструкциях исходили криком и кровью двое. Первым был его старый, неизвестно кто теперь — друг или враг, Вадик. Жуткие приспособления медленно даже на разрывали, а разнимали его на куски. Во второй он узнал свою единственную любовь, ту, которая причинила ему столько боли. В их глазах была только боль и просьба о прощении...

— Все это будет, как только ты примешь мою помощь... — вкрадчиво шептал голос. — Прими, и все будет твое....

— Прости, мы виноваты перед тобой, прости нас... — униженно плакали и молили оба...

Ах ты МРАЗЬ!!! — зарычал Ярослав и все исчезло. Осталось только серое пространство и склоненная фигурка из тьмы. Ярослав ощупал себя и стал собирать в единое в все те яркие светлые чувства и чистые звездочки добрых дел, которые были у него. Сюда пошла улыбка его матери, которая ласково качала его на руках, матери, которая рано умерла, и добрые дела, и любовь, которая горела в его душе чистым и ярким пламенем. Все это он собрал в один единый кусок света, которые по его мысленному желанию превратился в длинный кнут.

— Я тебе покажу, как меня совращать! Как ты мог даже предположить такое? Ведь я ее люблю! — прокричал он и разрубил стоящую на коленях фигурку лучом света напополам. — Ты у меня все получишь! — продолжал хлестать он плетью разбегающиеся по сторонам кусочки тьмы. — Все! Все! — рубил и хлестал до тех пор, пока не осталось одно маленькое зернышко. Но это последнее зернышко никак не хотело подыхать, как только он не пытался...

— Ты совершил невозможное, дитя! — вдруг раздался со всех сторон бархатный сильный голос. — До тебя так никто и не смог на столько победить тьму, каждый поддавался соблазнам. За это я возвращаю тебя в явь. Но помни, хоть ты и победил тьму той силы, что тебе досталась, все равно ее зерна неуничтожимы. И все равно ты остаешься колдуном, хоть и невольным, сила колдунская все равно в тебе. И она будет ждать. Будь сдержан и осторожен, сыне, иначе не будет тебе жизни в людях... Удачи тебе и до встречи...

Ярослав очнулся. Он лежал во все той же комнате в лесном домике у колдуна Ретуса. Тело Ретуса валялся на полу около печи, видимо свалившись в последней судороге вниз. Парень осторожно встал с пола. Руки дрожали, ноги подкашивались, впечатление было такое, будто кто-то раскачивает дом. Мутило.