Неожиданно зазвонил телефон. Я нахмурился, снял трубку.
— Да, слушаю вас? — и узнал голос Ленчи Рудиной.
— Это ты?
— Безошибочный вопрос. Естественно, раз вам ответили, то это я. Что дальше?
— Андерс, что все это значит? Ты где? Я сейчас приеду...
— Разумеется. Как все просто, а ? Достаточно поднести маленький огонек к кораблям, и все бросаются их тушить? — с грустной иронией спросил я, — Ах, малышка, малышка... Поздно. Теперь я не хочу, чтобы ты приезжала. И по простой причине: я уже не один, ты будешь здесь третьей — лишней. Спокойной ночи, я совсем не собираюсь вешаться, топится и так далее. Не звони мне больше. Это уже наше с тобой обоюдное "никогда", малыш.
— Но я ничего не поняла... — сказала трубка, прежде чем нажала на рычаг.
Татьяна продолжила прерванное на время разговора занятие со столом. Я посмотрел на напряженную фигурку девчонки и захохотал. Она недоуменно и обиженно покосилась в мою сторону:
— Ты чего? Это надо мной?
— Нет, над собой. Видишь ли, нам предстоит трудная ночь. Ведь я тоже, увы, девственник, вот ведь гадость какая, вот ведь чудовище...
Она вскинула изумленные глаза — и тоже засмеялась. Нервно, напряженно:
— Ты никогда не был с женщинами?
Я припомнил свои сексуальные опыты с Люсей, студенткой мединститута, вздохнул:
— Ну вообще был, но не так, как общепринято. Потом все поймешь. Ее руки расставляли снедь все медленнее:
— О чем ты?
— Кончай с этим. Постельное белье в глухом отделении стенки... — сказал я и пошел в ванную, — Постелешь, приходи. Можешь немного выпить для храбрости, а то уж больно нервничаешь.
— Ну а ты? Может, принести поднос в ванную?
— Никогда не пью перед сексом. И потом, все это на столе предназначено главным образом тебе. Я в ресторане и наелся, и напился. А ты, как мне кажется, ела несколько раньше моего.
Татьяна не ответила. Звякнула вилка, булькнула винная бутылка. Я подождал, пока из крана пойдет достаточно горячая вода, разоблачился и окликнул даму:
— Чего — то стало скучно. Время идет, Татьен.
Пустив воду, сполоснулся и опустился в узкую короткую лохань.
В ванную вползла, дожевывая крабовый салат, девица.
— Ага, очень кстати. Бери мыло, щетку и шуруй спину, насколько фантазии достанет, — командовал я и вскоре почувствовал прикосновение мягкого намыленного ворса купальной щетки к своей шкуре. Татьяна, смущаясь, поворачивалась так, чтобы не смотреть в мою сторону.
— Ты даже не оказал, как тебя зовут. Откуда у тебя все это?
— Что "все"? Кожа и кости? От мамы с папой.
— Ну, столько денег. Ты торгуешь нарком?
— Ох, бож-же мой! Мыть мужика с зажмуренными глазами не пролезет. Даже если ты и не профессионалка, но ты же женшшына. Хотя это тоже в перспективе. Почему ты думаешь, что я торгую наркотиками? Теперь намыливай фасад.
— Ой, — сказала Татьяна и замерла.
— Я уже сказал. Так не пролезет. И зачем тебе подробности моей биографии? Отлупляй свои гляделки. Я не голивудский зомби. Парень как парень, с самым что ни на есть стандартным аппаратом. А что естественно — то не безобразно. Видишь, ровно ничего ужасного. Валяй, намыливай. Ну! Сколько ж тебе лет, чудовище?
— Пятнадцать, — созналось "чудовище", осторожно касаясь кожи мыльной мочалкой, — Ты такой странный. Я совсем не так себе все это представляла.
— Ну... — кашлянул я, — Знаешь ли, я это я. С каким-нибудь развратным дедулей все вышло бы по-другому. Он бы вокруг скакал молодым козликом и комплименты блеял. Надеюсь, что не доживу до такого срама. А могло быть и гораздо...
Снова зазвонил телефон. Тут я уже разозлился:
— Подойди и скажи, что моешь мне пепиську. И выдерни шнур. Пусть названивает, до самого утра, если этой Джульетте ревность спать мешает. Вперед!
Сквозь приоткрытую дверь донесся голос Татьяны, слово в слово передающей телефонограмму. Затем она появилась в дверях ванны:
— Кажется, это была не Джули, а твоя мама. Но я сказала. Она закричала: "Он всех до инфаркта доведет!!!"
Татьяна хихикнула. Я же мрачно на нее уставился. Назревали Крупные Неприятности.
— И долго я буду сидеть намыленным, как тот коллега — инженер? Эн Ди имеет в виду одного из персонажей книги Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев": мужа Элочки — людоедки, инженера, выскочившего намыленным из ванной на лестницу.
— Ну прости. Все-таки вам, мальчишкам, намного лучше нашего. Из дома тебя, конечно, не вытурят, и вообще... — тяжко вздохнула она.
Я хмыкнул:
— Так мы мамам пореже в подолах приносим разные сюрпризы. От Санта-Клауса.
— А то они без вашей большой помощи получаются. Мне залезать?
— Ну не здесь же заниматься твоей девственностью, — тяжко вздохнул я, — Чем ближе к этому самому, тем меньше желания вообще ей заниматься. Теперь вытри меня, набрось на плечи халат, да подай из прихожей шлепанцы.
— Ну ты и барин, — протянула она, — Кажется, я здорово продешевила.
— Ничего, зато я выгадал, — довольно сообщил я, подставляя плечи под мягкий махровый халат, обнаруженный в ванной, — Учись, малышка, нигде задаром так хорошо не научишься ублажать. Что же, оценим твои услуги в бытовом плане в двести, сексуальные... хмм, сомнительного качества — в тысячу двести. За девственность вычтем скромный штраф в восемьсот ефимков.
— Вот и выходит как раз шесть сотен. Что-то неясно?
— Какой это еще штраф?! — вознегодовала начинающая путана. Я откровенно расхохотался в ее растерянно — злое лицо, — О, дорогуша, да ведь недостаток похуже волосатого хвоста! Нет, я не спорю, есть любители и тех, у которых хвосты, но я это я, и что ты знаешь о том, как меня холить — лелеять? Где тапочки?
— Здесь тапочки, — вздохнула девица, — Ну ты и чудак!
— Чудак? Ерукда. Мудак, а не чудак. Чувствовал же, что все пошло наперекосяк И нет, чтобы выпить да лечь спать, начал дурить. Со злости, что ли, тебя снял?
— Да просто назло этой своей Джульке, — неожиданно мудро сказала Татьяна, — А теперь на мне отыгрываешься за то, что она не дала, вот и все. Ну злой ты на нее, а я тут причем?
— Когда ты молчишь, ты симпатичнеее, — поморщился я.
— Так откуда у тебя столько бабок?
— Брат с Севера приехал. Помоешься — приходи некрашеной, краситься ты не умеешь. Семь футов под... клитором, — и прикрыв за собой дверь, я прошел в комнату, обнаружил зашарпанный кассетник, но без кассет, сунул разочарованно маг обратно.
Включил телевизор. Тот показал ночной выпуск ТСН и заверещал насчет обесточить.
Пришлось остаться в тишине. Простыми чуть пахли затхлым. Плеснув на донышко коньячку, смочил язык и небо. Землянин во мне бурно запротестовал против такого варварства — если бы волю дали ему — то уж попил бы!
А курсант Академии морщился. Он брезговал общества грязной тупой дикарки, чьи познания в искусстве наслаждений вряд ли простирались дальше сведений, что имеются такие штуки ниже пупа. Я хмыкнул, поймав себя на жалости к этой невезучей начинающей шлюшке. Потом разозлился на себя: "Ну не я, так другой ее оттрахает завтра же. И что? Если ей такая судьба?"
Вода перестала шуметь. Я дипломатично погасил верхнее освещение, услышал шуршание ткани и с интересом подумал — или она шарит по моим карманам, решив все же добыть себе маленькие премиальные, или одевается.
— Ээй, не тяни кота за хвост, — сказал я в сторону Татьяниного укрытия. Дама тяжко вздохнула и вдруг резко открыла дверь, держа наготове зеленый баллончик боевой аэрозоли:
— Куда дел деньги?! Деньги давай!
— Бог ты мой, — поморщился я, укоризненно качая головой и переходя в боевой режим, -Татьяна, это уже ни в какие ворота не лезет.
— Давай капусту, козел! — заорала она визгливым противным голосом.
— Да убери ты этот отвратительный предмет! Все было так хор...
— Гони бабки! — палец на кнопке дрогнул. Я глубоко вздохнул, резко ударил по руке, вызвав паралич мышц, перехватил баллон и слегка придушил даму, для профилактики обездвижив и другую руку.
Когда взгляд моей террористки стал осмысленным, она лежала на постели и не могла прикрыться ничем, кроме ладошки. Что она и сделала. Руки пока что слушались ее неважно.
— Зря ты это затеяла, девочка, — сказал я, побалтывая порцией коньяка и вдыхая прохладный дымок "SALEM", — Если бы ты знала, что я терпеть не могу любое давление на себя, то навряд ли ты стала бы заниматься глупостями. Если б не лень, то я бы уже на тебя залез.
— Отпусти меня, а? По-хорошему. Я карате изучала два года. Тронешь — пожалеешь, — Татьяна подумала и добавила, — Кобель.
— Слу-ушай, глупее ничего не может быть, как драться голым с голой проституткой. Это же как раз хохма в моем стиле! Предлагаю: если побьешь ты, то деньги на кухне, в заварочном чайничке, ну а уж если я...
Из-за последовавших с ее стороны действий пришлось на время прервать фразу. Дама перешла в наступление, шипя, как кошка. Я гоготал и отмахивался от ее довольно — таки грамотных ударов. Когда осада уже наскучила, я снова обездвижил ее, живописно уложил в позе Данаи, оглядел взором знатока и сообщил:
— А ты ничо, вот только ноги кривые. Ну мне уже надоело драться, Татьен, немного лирики, please. Девственность такая же залипуха как и неопытность, да? Ну я просто в восторге. Между прочим, у нас на безумную любовь остается все меньше времени. А ты даже не помылась, от тебя пахнет. Да еще и вспотела.
— Ккхх, — прохрипела дама, — Я тебя ненавижу!
— Непрофессионально, милочка. Ну что же, прийдется искупать тебя, бо уж слишком гадостно смердите. И не рыпайся, ты, это тебе не похотливых старичков выставлять, ясно? Другую тетку я уже не найду, так что давай уж отрабатывать свой кусок героина, ребенок. А на будущее рекомендую не искать для всяких глупостей вроде разборок. Костей не соберешь, киска — каратиска.
Сам не зная зачем, спокойно, без всяких эмоций помыл, время от времени тыкая в нервные узлы. Без улыбки посмотрел во все больше накапливающие страх глаза:
— Значит, не хочешь? Как ты думаешь: а я тебя хочу? Так внесем ясность: я тебя тоже не хочу. Сейчас я вытру тебя, одену, дам обещанные деньги. Да, все шестьсот, а потом дам понюхать твоего газа и вышвырну как распоследнюю потаскуху, идет? Одного можешь не бояться: мне не насиловать тебя охота, а выдернуть руки с ногами, паскуда, вонючка... Жалей вас таких. А я тебя еще накормить да поутру нетронутой отпустить хотел. Не с самого начала, врать не буду, но могло быть и так. Все же до утра была бы в тепле и безопасности. А теперь — ночуй где хочешь.
Газ я на нее пожалел, вынес вниз и вышвырнул из дверей подъезда.
Спустя минут пять заквакало устройство, второй блок которого находился внизу, у подъездной двери:
— Слушай, как там тебя, отдай баллон.
— Выйти к тебе и еще баллон вынести? -расхохотался я, -Прощевайте, сударыня, да ступайте — ка на дачу. На Канатчикову, там вам самое место. Канатчикова дача — место, где расположена психиатрическая клиника.
— Я тебе что — то скажу. Важное. Если баллон отдашь.
— Слушай, мне пора работать. Если ты не отстанешь, я спущусь вниз и на пару минут забуду про твой нежный возраст и слабый пол. Отпусти кнопку. Торчать перед парадным не рекомендую. Заберут как пить дать пьяного подростка.
— Отдай баллон, ну пожалуйста... — Ее голос стал умоляющим, — Хочешь, я деньги верну, честно, все шестьсот. Ну отдай! Нахера он тебе нужен?
— Завтра. У почтамта, в восемь утра. То есть сегодня. До свидания. Будешь беспокоить — вызову полицию. Отпусти кнопку, мне некогда болтать!
Лег на измятую постель, чувствуя Зов, сомкнул глаза. Мгновенный переброс сознания, воспринятый им как щелчок переключателя — и я оказался там. Утренний дождь ласково шелестел в невидимых из видеоокна мясистых листьях айонурии. Землянин, то есть терранин во мне засыпал. Остался только курсант Академии. Синтезатор привычно щелкнул и выдал разовую лагуну, блюдо с приевшейся кусичкой. Расправившись с завтраком и одеванием, я привычно огладил волосы и оказался в Аудитории Два.
Дэв пожал мою конечность с видом заговорщика:
— Телеграмму получил.
— У тебя тоже это было болезненно?
— Не то слово. Как ты провел свой первый день?
— Так себе. Мрачное место эта Москва. Если не считать ресторана и последовавшей за ним псевдошлюхи, то тоска.
— Мнда... А как это — псевдо? — заблестел линзами друг. Я обьяснил. Он оскалился, — Ну ты вечно не как все... Нарвался на историю. Надо же, а я и не думал, что у вас может быть такой сильный рэкет. Смотри-ка, Тунг...
Тут на кафедре и вправду обозначился старший преподаватель Тунг и разговор прервался на весь день. Пятнистый гнал нас сквозь дебри сложнейшей темы войн во времени. Боевые действия на хроноскафах, хрональное оружие, парадоксы и квазипарадоксы его применения и все такое прочее. Это было чертовски сложно и не менее интересно. После лекции, растянувшейся на весь день, американец спросил:
— Не приходила в голову мысль что-нибудь сделать? Я имею в виду там, на Террис?
— Видишь ли, я был занят разными другими делами. Но задумка неплохая.
— Как оно, не слабо, а?
— Идет. За недельку проработаем детали, и — вперед, на амбразуру!
— ?
— Не обращай внимания. Жаргон совка. Был у нас такой, что подскользнулся и стал нечаянно героем.
— А, вспомнил, это ты про вашего Павлика Морозова! — щегольнул новыми познаниями Дэвид, — Но постой, ведь он закрыл амбразуру своим отцом, да?
— Может быть. Извини, Дэв, я должен еще кое-что сделать, прежде чем начать думать над нашим проектом.
..."Говорит Москва. Московское время семь часов пятнадцать минут, в эфире эстрадная программа." -сообщила радиоточка на кухне:
Под легкие гитарные аккорды я поднялся, зашел на кухню, врубил чайник и проковылял в ванную. Из репродуктора доносилось:
"-Понимаешь , малыш , у Земли , вероятно , ангина ,
А я себя чувствую горлом, которому больно глотать эту жизнь.
Только ты на меня не сердись, лучше дальше по жизни кружись,
Ты уже для меня не смогла стать глотком анальгина.
Мы живем так, как будто у всех тридцать восемь и восемь,
И поэтому все происходит вокруг в бесконечном больничном бреду,
Только я от себя не уйду, и ответа никак не найду:
Почему друг у друга мы помощи скорой не просим?
Так и смотрим на мир воспаленно больными глазами,
И кричим о любви, только голос пропал, от вселенской простуды пропал...
... Но с тобой все в порядке: ты жива и здорова,
Безнадежно здорова, и толку не будет со мной, безнадежно больным,
А когда все растает как дым, заходи, посидим, помолчим,
Обо всем помолчим, и о главном не скажем ни слова..."
Я вспомнил светло-серые глаза Рудиной на продолговатом, умном, ироничном, чертовски породистом (лучших петербургских кровей) лице, вздохнул: "пальцем в рану". И прикрутил радиоточку. Быстро прибрал, воткнул штеккер в телефонную розетку, под несмолкающий звон телефона завернул баллончик в подвернувшуюся кстати старую газету, выпил растворимой кофе в кол-ве 1 (одной) чашки и еще раз оглядев комнату, прихватив о собой непочатые почти бутылки и газ, вышел, проверил наличие ключа. Захлопнул дверь. Часы показывали половину восьмого. Во дворе за баранкой сонно блестел черепом Рома.
