Тропой Небытия: Союз Рыжих

— Я ничего не видел. — Выставив ладони, я на всякий случай сделал маленький шаг назад.

— Что тебе нужно?

Вот так с ходу прямо в лоб! Да уж, похоже, что Узумаки Кушина и дипломатия — вещи явно несовместимые. Вон и Четвертый с явным недовольством покосился на супругу. Подбитым глазом. (М да, чего только не доведется узнать об этом мире. Это ж надо, поставить фингал призраку!). Но подобная прямота меня сейчас вполне устраивает. Не знаю насколько хорошим политиком был Минато, но соревноваться с ним в плетении словесных кружев не имею ни малейшего желания. Потому мой ответ прозвучал также прямо:

— Жить!

В глазах моих собеседников мелькает озадаченность, но я тут же продолжаю:

— Как уже говорил, я понятия не имею, каким образом оказался здесь, но уйти отсюда уже не могу. И не только потому, что не знаю как. Мне просто некуда возвращаться! Я умер! — Мои губы искривляются в горькой усмешке. — И уж не знаю, кому или чему понадобилось переносить мою душу сюда и зачем-то вселять в это тело, но даже так отказаться от подобного шанса я просто не могу и не хочу. Я хочу жить! Пусть даже для этого мне придется стать Узумаки Наруто, джинчуурики Конохагакуре но Сато!

При этих словах Кушина резко дернулась, яростно сжимая кулаки, но тут же притормозила, задержанная упавшей ей на плечо рукой Минато.

— "Интересно, а Четвертый не боится еще раз сгоряча получить в бубен? Или это у них просто обычная семейная ссора такая была?".

— И ты, очевидно, вытащил нас из печати в надежде, что сможешь убедить поделиться знаниями, которые помогут тебе здесь выжить. При этом, продемонстрировав нам знание фактов, которые, по сути, просто не могут быть известны никому из живущих в известном нам мире! Не желаешь ли это объяснить, для начала? — Слегка насмешливый голос Минато прервал мои столь несвоевременно вылезшие мысли.

Да уж, силен мужик, ничего не скажешь. Ни в голосе, ни на лице нет ни малейшего намека на то, насколько ему сейчас, в самом деле, паршиво, и каких усилий стоит вести нынешний внешне спокойный разговор.

— Ну, то, что я очень издалека, полагаю, вы уже поняли. — Не стал я испытывать чужое терпение. — Воином никогда не был. В основном занимался литературой. И так уж получилось, что возможно именно поэтому мне и повезло в моей прошлой жизни заглянуть в то, что можно назвать Книгой Судеб этого мира, — "Интересно, а как бы они отреагировали, узнав, что Книгой Судеб на самом деле является развлекательная манга?", — и все мои знания — это то, что я успел там увидеть.

На этот раз мне ответили не сразу. Супруги, похоже, озадаченные услышанным, обдумывали мои слова. Сзади, неожиданно, тихо шевельнулся Девятихвостый. Ах да я же не говорил ему, откуда конкретно у меня знания. В голове успела еще промелькнуть мысль, что надо будет, пожалуй, извиниться перед лисом, когда Четвертый, наконец, прервал затянувшееся молчание.

— Допустим, мы тебе поверим. — Медленно проговорил он. — Твоя история крайне странная, но именно поэтому вполне и может быть правдивой. Во всяком случае, ты действительно веришь в то, что говоришь. Да и другие мелкие нюансы подтверждают, что в своем прошлом воплощении ты явно жил не по эту сторону Барьера Бурь. Но, тем не менее, я пока не вижу ни единой серьезной причины, по которой мы должны доверить стратегическое оружие деревни, — (тут лис возмущенно рявкнул, да и я сам почувствовал, как где-то в глубине души шевельнулось нечто похожее на обиду за хвостатого), — и наши знания какому-то чужаку.

— "А вот тут ты братец врешь! Морда у тебя конечно кирпичом, да и по голосу не скажешь, что все это тебя сколь-либо волнует, но вот только я прекрасно ощущаю, что разговор наш тебе по каким-то причинам очень даже интересен и его исход волнует тебя, пожалуй, ничуть не меньше чем меня. А Курама еще бурчал: на кой мне эмпатия!"

Тут, правда, следует признать, что своей последней мыслью я, пусть и не вслух, но все же несколько погрешил против истины. Лис бурчал на тему того: на кой ленивому человеку просить у него эмпатию, которую он вполне способен — и даже уже начал развивать самостоятельно. Дескать, какая-никакая чувствительность имеется, собственные эмоции отсекать умеет (при этих словах лис почему-то на несколько мгновений вдруг умолк, а выражение его морды приобрело некоторую озадаченность, но затем он продолжил, как ни в чем не бывало) — тренируй себе дальше потихонечку. Так нет же ему, видите ли, все прямо сейчас нужно!

Но, тем не менее, невзирая на недовольство демон, следует признать, весьма щедро поделился со мной и способностями и опытом. К сожалению, единственным, что я мог в настоящее время хоть как-то использовать была вышеупомянутая эмпатия. Да и то страшно вспомнить, сколько времени и сил мы с Курамой потратили, чтобы достичь хоть какого-то резонанса и я, наконец, смог что-то осознанно почувствовать. Но оно того стоило, и потому сейчас, осторожно вслушиваясь в эмоции Четвертого, я испытывал пусть и весьма ослабленную, но тем не менее, вполне искреннюю благодарность к лису.

— Причины? — Я слегка приподнял уголки губ. — Ну, для начала, Конохе не придется тратить время и силы на очередной отлов и перезапечатывание биджу, с чем, насколько я понимаю, в этот раз будут, вдобавок, особые проблемы. У деревни ведь нет еще одного Узумаки в запасе!

В яблочко! На лицах шиноби не дрогнул ни один мускул (хотя Кушине это определенно далось нелегко), но внутри у обоих все всколыхнулось будь здоров. Так что я явно угадал. Дело в том, что меня, помнится, еще при чтении первоисточника весьма удивляло крайне странное поведение руководства Конохи, которое не понятно с какого бодуна решило доверить свое стратегическое оружие куноичи из пусть и союзной но, тем не менее, ЧУЖОЙ деревни. А с моей нынешней догадкой все становилось на свои места: похоже, отнюдь не случайно с момента поимки лиса его джинчуурики становились исключительно Узумаки. Очевидно только они, благодаря своей сверхплотной чакре и невероятной живучести, могли удерживать в себе, без серьезных последствий, разрушительную чакру Девятихвостого. И именно поэтому от Четвертого сейчас вовсю тянуло сильнейшей тревогой и досадой, а от его жены — смесью ярости и застарелой боли. Н да, надеюсь, я не слишком перегнул палку?

— Если своими словами я прошелся по больному, то искренне прошу меня простить. — Я счел за нужное поклониться. — Если позволите, то возможно мои дальнейшие пояснения позволят несколько смягчить эти неприятные слова. Я понимаю, что мысль о том, чтобы поделиться клановыми знаниями с чужаком, никак не связанным с деревней, для вас выглядит дикой. Но может быть вы, в таком случае, согласитесь передать свои знания для будущих поколений клана Узумаки, который я, вне зависимости от моего желания, буду восстанавливать?

— Восстанавливать! Ты, чужак?! — В голосе Кушины, вновь дернувшейся, но по-прежнему удерживаемой рукой Минато, явно прозвучали шипящие нотки.

— Но мои дети таковыми уже не будут. — Мой ответ, в противоположность, прозвучал ровно и спокойно. — Мы все прекрасно понимаем, что благодаря ему, — короткий кивок назад, — любая попытка покинуть деревню будет последней глупостью, которую я совершу в этой жизни. И все что мне остается — это попытаться обустроить свою жизнь здесь. А значит рано или поздно у меня появятся дети, урожденные Узумаки, для которых деревня будет родной. И не важно, чья душа будет у их отца.

— Если только тебя раньше не убьют. — Буркнула, уже немного остывшая Кушина. (Хм, а остывает также быстро, как и заводится).

— Как и любого другого на моем месте. — Я снова изогнул губы в улыбке. — От подобного исхода, стопроцентную гарантию может дать разве что Шинигами. Но, надеюсь, с вашей помощью я смогу отодвинуть это событие на как можно более долгий срок.

* * *

Курама но Йоко

Наблюдая за тем, как этот странный человек ведет переговоры с моими тюремщиками, я все никак не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Неправильности, начавшейся с того самого момента, как я проснулся от какого-то странного тянущего ощущения. Проснулся и увидел вместо привычной проклятой решетки подступающую со всех сторон тьму! Беспросветную, черную... пустую, за которой не ощущалось ничего, словно все эмоции и чувства моего носителя, отголоски которых я так или иначе постоянно чувствовал, в одно мгновение бесследно исчезли. А поглотившая их тьма теперь надвигалась на меня и я, со всей моей безграничной мощью, ничего не мог с этим поделать.

Но подступив почти вплотную и едва не заставив меня впервые в жизни заскулить от страха (Аррр! Какое мерзкое состояние! Никогда себе этого не прощу!), она, на секунду замерев, неожиданно просто взяла и рассеялась, оставив меня неверяще таращиться на вновь оказавшуюся на своем месте решетку; которую я, грррр стыдно признаться, был даже рад видеть тогда.

Пытаясь разобраться, что же все-таки произошло, я вновь принюхался, но лишь на самом пределе чувствительности смог уловить какие-то слабые отголоски эмоций. Они были настолько слабы, что я, как-то умудрившись позабыть про печать, попытался добавить силы, чтобы зацепиться за них. И у меня получилось! К сожалению, дошло это до меня только тогда, когда эта самая треклятая печать, словно опомнившись, через несколько секунд все же отшвырнула меня назад. И второго шанса уже не дала. Четвертый, чтоб его! Но кое-что понять я все же успел: учуянные мной эмоции обладали совершенно иным запахом, чем тот, который я привык постоянно ощущать за последние двенадцать лет. С мелким щенком что-то случилось и в его тело, неведомым мне образом, вселился кто-то другой. Я не знал, кто это и откуда он взялся, но был уверен, что произошедшее как обычно не сулит мне ничего хорошего.

А потом он пришел сам. Чужак. Непонятный, странный, неправильный! Ярость, страх, ненависть, иногда — жадность и вызванный ею интерес — вот то, что при виде меня всегда испытывали люди. Но никто и никогда не испытывал при виде меня того, что проскользнуло в глазах чужака, стоило лишь мне обозначить себя. Впервые на моей памяти кто-то, глядя на меня, испытывал пусть и слабое, но все же — восхищение! Я, честно признаться, даже не сразу то и понял, что это было такое; а — определив, и вовсе подумал, что, наверное, каким-то образом умудрился снова заснуть. Слишком уж нереалистичным было происходящее. Но затем он заговорил и я понял, что все происходящее было не более чем прелюдией.

Чужак! Надо же, как иронично! Назвав его так, я и понятия не имел насколько, в самом деле, окажусь прав. И это, пожалуй, говорит не в мою пользу. Ведь вместо вопросов достаточно было просто принюхаться, чтобы поймать это практически неуловимое, но в то же время, четко воспринимаемое ощущение чуждости. Чуждости, которой не может быть ни у пришлого из-за Барьера Бурь, ни — у гостя из Анклавов. Передо мной стоял один из тех, о чьем существовании я знал, но за всю мою предыдущую очень и очень долгую жизнь, так ни разу и не видел. Истинный чужак, Пришелец из-за Грани, каким-то неведомым даже мне образом переродившийся в теле джинчуурики. Странный, необычный, непонятный.

За всю мою предыдущую жизнь, неоднократно бывали случаи, когда людишки пытались со мной договориться. Но какими бы не были их слова, я практически всегда ощущал исходящий от них запах алчности, жажды обладания моей силой, проистекающей из этого постоянной лжи и постоянного же желания использовать меня, отделавшись лишь пустыми обещаниями. Так происходило постоянно, и я уже давно привык к подобному. И возможно потому, вслушиваясь в сказанное этим чужаком, я то ли во второй, то ли в третий раз в жизни испытывал нечто весьма близкое к тому, что двуногие называют растерянностью. Слишком уж странно звучали его слова. И не потому что я не чувствовал в них ни капли лжи. Думаю следует признать, что мне и до этого пару раз встречались двуногие, способные держать слово. Нет, дело было в ином. В том — что после первого же заданного им вопроса, заставило меня усомниться в собственных способностях и принюхаться посильнее к сознанию чужака... и — окончательно убедиться в полной неправильности сегодняшнего дня.

Что бы я сделал, если бы ему удалось найти способ безопасно меня выпустить?

Он просто не мог выбрать худшего вопроса для начала разговора! Худшего, если бы я уловил в нем хотя бы малейший намек на запах сарказма, издевки, лицемерия или даже пустого любопытства. Но нет, сколько я не принюхивался, так и не смог уловить ничего похожего. Мой собеседник был совершенно искренен и серьезен. Ему действительно было важно получить ответ на этот вопрос.

Наверное, впервые на моей памяти мне встретился человек, который совершенно искренне хотел понять, что нужно мне! Человек, которому явно требовались мои знания и способности, но, тем не менее, в первую очередь честно попытавшийся узнать, чего же хочу Я! И не из-за жажды обладания искомым или, как это пару раз бывало раньше — исследовательского любопытства, а просто потому, что считал это правильным! Я постоянно ощущал это во время нашего разговора. А разговор у нас, как и все сегодня, вышел очень непростой. Несколько раз мне до зубового скрежета хотелось разорвать его за то, что он говорил о вещах, которые мне не хотелось признавать даже перед самим собой! Но вот только, как бы мне этого ни хотелось, человек так и не сказал ни единого слова лжи. (Хотя, конечно кое-о-чем и умолчал. (Книга Судеб — интересное понятие). Интересно, чем же он так выделился, что ему позволили посмотреть в нечто подобное?). И я это прекрасно чувствовал. Равно как и его, пусть и (подобно всем прочим чувствам) изрядно ослабленное Смертью, но, тем не менее — вполне искреннее желание меня понять!

Что ж, следует признать, чужак, в самом деле, смог заинтересовать меня. И я принял решение: я буду помогать ему. Это выгодно нам обоим, во всяком случае, пока. Ну а в дальнейшем... Что ж, как ни парадоксально это звучит, но странный чужак вполне может оказаться наиболее приличным джинчуурики из всех, с кем мне приходилось иметь дело с момента моего запечатывания. Во всяком случае, как я уже не раз говорил, его действительно волновало мое мнение. (Интересно, они там, за Гранью, действительно все настолько отличаются от местных или это просто мне вот такой нестандартный попался?). Так что посмотрим, что будет дальше. Кто знает, но вдруг все же окажется, что во время нашей последней встречи, старик Рикудо и в самом деле был не настолько уж и впавшим в маразм, как мне это начало казаться в последнюю пару столетий.

* * *

Вторая попытка возвращения в реальность оказалась более удачной. Резко открыв глаза, я тут же вновь рефлекторно прищурился, спасаясь от неприятно резанувшего по ним яркого света. Хотя, как выяснилось в дальнейшем, свет пасмурного утра, проникающий через единственное окно палаты, даже с большой натяжкой вряд ли можно было назвать ярким, но и его оказалось достаточно, чтобы вызвать неприятную резь в несколько поотвыкших от света глазах.

Впрочем, неприятные ощущения длились недолго и вскоре сошли на нет. Так что более-менее проморгавшись, я навел глаза на резкость и...