Трофеи берсерков

— Ее вещи остались здесь. Она вернется.

— Да она испугалась просто и сидит где-нибудь, прячется. Придет утром, ей все равно некуда бежать. — Ральф не растерял уверенности в себе. — У нее не хватит смелости бросить открытый вызов Ханнесу, а побег значил бы именно это.

— Ты прав, — Генрис спрыгнул на землю и недовольно оглядел своих воинов. — Но впредь никаких попоек! На этот раз повезло, к тому же мы еще на своих землях. Чем дальше, тем будет опаснее.

— А с девчонкой что? — подал голос угрюмый и разочарованный, настроившийся на ночь развлечений, а получивший фигу без масла оборотень.

— Да что с ней будет? Явится утром наша Мышь ненаглядная, — Генрису, если честно, было уже все равно. — А если нет, то Ханнес использует силу главы. Девчонка не может не знать об этом.

Оборотни расходились позевывая, не забыв, однако, выставить у фургона караул из самых трезвых. Как бы пьяны и расслаблены они ни были, но своих ошибок повторять не намеревались.

Матис стоял, облокотившись о повозку и злился. Вино, гулявшее в крови, усиливало злобу и жажду реванша.

— Ее надо наказать, — процедил сквозь зубы.

— Да поняли мы все, не дураки. Обдурила она тебя снова, — Ральф похлопал приятеля по плечу, раздался веселый незлобный хохот.

— Да что она о себе возомнила?! Ее скоро вообще берсеркам отдадут! Что — тогда тоже выделываться будет? — продолжал негодовать Матис.

— Да, это у тебя, Ральф, дома все желания исполняет твоя киса, а мы должны перебиваться остатками, — поддержал рыжего тот самый, обделенный и разочарованный.

— А шлюхи, они ничего так... — мечтательно добавил кто-то из укладывающихся спать. Наверное, настраивался на приятные сновидения.

Понятно, о чем он вздыхал, вспоминая. Общие женщины, путаны, их не так чтобы очень много, но они есть. Особенно в крупных поселениях. Их не осуждали, а ценили. Такие женщины жили, ни в чем не нуждаясь, и пользовались огромным спросом. Неудивительно в обществе, где мужчин на порядок больше женщин. Не всем доставались свои, собственные и единственные, в пару. А потребности у всех одинаковые. Если есть спрос, есть и готовые его удовлетворить.

Рысь утомилась, она удачно поохотилась, вволю набегалась и наелась от пуза. Для переваривания кролика и куропатки требовались покой и сон. Вскарабкалась на дерево и обнюхала сложенные на ветке вещи. Никто их не трогал, только пара любопытных жучков забралась в складки ткани.

Ада снова сосредоточилась на смене облика, каждый раз это требовало небольшого использования силы, чтобы не было больно. Она не знала как оборот происходит у других, испытывают ли они при этом боль, или нет. Сама она сильно мучилась, до того как научилась осознанно добавлять в процесс толику своего дара.

Ночь прошла, солнце взошло, Ада жива и невредима. Но, как только стала вновь человеком, тревоги и неуверенность вернулись. Рыси было все нипочем, человеку же присуще больше переживать. Вернуться незаметно не получится, ее отсутствие вряд ли осталось для кого-либо тайной. Девушка шла к обозу, и сухие прошлогодние листья хрустели под ногами.

У фургона ее встретили Матис, Ральф и Райнис. Первый — злой и жаждущий мести, второй жаждал развлечения за чужой счет и денег, третий — молодой и неудовлетворенный. И все они невыспавшиеся, голодные и продрогшие. Встреча намечалась на высшем уровне.

Тактика поведения, выручавшая Аду всю жизнь, не подвела и сейчас. Девушка уверенно подошла к повозке и трем встречающим. Она их намеренно игнорировала, ждала, что предпримут.

Никогда не действовать, не подумав, лишнего не говорить; где можно избежать конфликта, постараться его избежать. Где нельзя, показать исключительно силу. Ни грамма слабости.

— Где была? — первым не выдержал Матис.

— В лесу. Я обязана отчитываться?

— Да! — а это уже Ральф, ему все всегда должны.

— Что ты мне вчера наобещала?! — прошипел, как разъяренный рыжый кот, Матис. — Почему не пришла?

— Передумала.

Девушке хотелось отступить, увеличить расстояние между собой и нависающим над ней оборотнем. Но не сделала ни шагу назад, это был бы ровно один грамм слабости. Дышала спокойно и размеренно, притворялась равнодушной. Только взгляда не поднимала, иначе они увидели бы в ее глазах целый океан страха. А это тонны слабости.

Ее сметут, унизят, растопчут и даже не заметят, что здесь стояла когда-то Мышь. Она станет никем. Грызун все-таки на ступеньку выше, чем никто. Может, даже на несколько ступенек выше — снова включился черный юмор.

Райнис рассмеялся: его, как и Ральфа, вся ситуация веселила. Он ждал, не мог дождаться развязки.

— Ох, эти женщины! Им бы поменьше думать, да, Мат? У этой мозги слишком сложные, что и мешает тебе, брат, выиграть.

Последнее слово было определенно лишним. Сразу две пары глаз зло зыркнули на распустившего язык Райниса. Мышь не должна знать о пари, это еще больше усложнит Матису его задачу. Хотя... Сколько уже можно тянуть?

Ада все поняла. Непрекращающееся, странно настойчивое внимание к ней со стороны Матиса, ухмылки и подколы его друзей. Еще в городе охранники то и дело насмехались над ним, что, мол, раз сказал, то теперь и делай. Несмотря на отталкивающую серость и угрозы со стороны выбранной жертвы.

Попал Матис, однако. Спор есть спор, и проигравший его должен будет отдавать долг. К несчастью и для Матиса, и для Ады, несмотря на давность лет, об обещании Матиса переспать с Адой не забыли.

Для них это спор, развлечение. Жестокая забава, где жертва в панике ищет пути спасения, прячется в лесу, запутывает следы. И эта жертва — Ада. Почему она?

Изо всех сил сжала челюсти и зажмурила глаза, удерживая готовые пролиться слезы. Почему она? Они поспорили.

— По коням! Отправляемся! — так вовремя крикнул Генрис.

Девушка метнулась, как самая настоящая серая мышь, в повозку и забилась в угол. Слезы вырвались, несмотря на все усилия их сдержать. Но этих капель никто не увидит.

Ненужное ей, противное и опасное внимание Матиса и то оказалось лживым.

Фургон дернулся и поехал. Окруженную всадниками контрибуцию повезли дальше на север.

Последующие дни прошли относительно спокойно. Воины не дергали Аду, после полученной встряски вживаясь в роль серьезной охраны, а девушка старалась лишний раз не попадаться им на глаза. Повозку покидала только при необходимости, ночами читала, в светлое время пыталась спать под непрекращающийся скрип старых колес фургона. Через трое суток отряд должен прибыть на место встречи с представителями лисьего клана.

Генрис решил, что лучше приехать в деревню засветло и уже там спокойно расслабиться. Поэтому весь последний день ехали, не останавливаясь на привалы. Так к обеду они достигнут небольшого поселения, где к обозу присоединятся Лисы.

Ада сидела в фургоне и не показывала оттуда и носа. Прислушивалась к происходящему снаружи и боролась с наваливающейся дремотой. Сидеть неподвижно в сумраке, закутавшись в матрасы, и не засыпать — настоящее испытание для не спавшего всю ночь организма. Еще не до конца восстановив ресурсы после истощения, Ада то и дело клевала носом.

Основная часть отряда поворачивала назад. Благополучно проводив трофей берсерков до границы Рысиных земель, охранники считали свой долг выполненным... Из узкой щели между доской и тканью внимательный зеленый глаз следил, как воины прощались, весело переговаривались и желали удачной дороги, хлопая друг друга по плечам. Кто-то из них собирался и дальше сопровождать обоз, а кто отправлялся обратно в город. Надо заметить, последние выглядели более довольными и с облегчением оставляли неблагодарную миссию на других. Воины были громогласны и веселы, не особо обращая внимания на угрюмые взгляды местных жителей.

Генрис по-прежнему возглавлял отряд, теперь уже состоящий всего из пяти воинов. С ним продолжали путь Ральф, Райнис и Матис, еще двое оборотней Аде незнакомы. Довольно молодые и с виду спокойные, они держались немного в отдалении от Матиса и компании.

Трое заинтересованных в том, чтобы выиграть спор, и трое, включая Генриса, кажущихся на первый взгляд нейтральными. Не лучший расклад, но и не наихудший. Генрис все-таки недаром старший, он взял в опасный путь самых сильных воинов, но учел все немаловажные обстоятельства и нюансы. Такие, как, например, приказ главы об обязательном присутствии в отряде Матиса.

Лисья деревня пребывала в плачевном состоянии. Все, что построено из дерева, сожжено. Уцелевшие камменные строения, закопченные до черноты, с выбитыми дверьми и окнами. Когда-то, всего несколько месяцев назад, это была богатая деревня. Она находилась на перепутье нескольких трактов, и поэтому торговля и постоялые дворы здесь процветали. По этой же причине, из-за своего расположения на границе клановых земель, деревня и пострадала больше всего. Теперь местное деревенское кладбище больше, чем то, что возле Рысьего города, а в знаменитых тавернах держали уцелевший скот. Больше для него нигде места не нашлось.

Местные жители ходили, шаркая ногами и сгорбив спины под тяжестью утрат. Или из-за чувства вины. Непонятного, вряд ли ими самими осознаваемого чувства вины перед детьми. Не эти простые и слабые оборотни развязали межклановую войну. Многие, да считай что все, были против нее. Но деревенские жители ничего не могли поделать, все повинуются главе своего клана.

Дети же в этой деревне пережили страшное, с молодых лиц смотрели безрадостные глаза стариков. Их детство после войны вряд ли продолжится так же просто, как продолжилась мирная жизнь воинов. В очередной раз Ада сжала челюсти, не давая себе заплакать, и быстро перевела взгляд с ребятни на сопровождающих обоз оборотней.

Всадники, не мешкая, двинулись в обратный путь, а Генрис с Ральфом направились в самое крупное уцелевшее здание за лисьей платой — золотом и девушками. Встречать их никто не вышел.

Ада весь путь пыталась придумать новую приемлемую линию поведения. Заставляла сонный и вялый мозг искать возможные решения и выходы из плачевного положения. Но ничего, кроме как стать невидимой, в голову не приходило.

Любое действие не принесет освобождения, которого она так желала. Бездействие в какой-то мере даже безопаснее. Нужно постараться сохранить то малое, что имеет сейчас.

То малое... А нужно ли ей это? Для кого? Зачем? Может, если бы она с самого начала не упорствовала, не отказывалась от 'заманчивых' предложений и не отбивалась от откровенных домогательств, не ставила бы свои идеалы выше других, может, тогда... может, ее бы больше любили?

Девушка тихо и невесело рассмелась собственным мыслям: придут же такие глупости в голову. Идти на поводу у чужих и равнодушных к ее судьбе людей, подстраиваться под низкие, чисто звериные в плане взаимоотношений, обычаи их клана — нет, она не настолько слаба.

За пять первых лет жизни, когда у нее еще были родители, Ада чувствовала и видела настоящую любовь. Она помнила, смутно, но помнила, как ее папа относился к маме и к ней самой, к своей дочери. И это чувство в их семье было обоюдным.

В удручающем настоящем ощутить такое тепло невозможно, прошлое кажется выдуманной прекрасной сказкой. Вот уже тринадцать лет. Никогда больше в своей жизни Ада не чувствовала и отдаленно ничего подобного и даже не встречала у других пар, в которых увидела бы что-то похожее на отношения своих родителей. Во всяком случае, не в клане рысей.

Немногочисленные, но яркие воспоминания детства были для Ады недосягаемой мечтой. В детство не вернешься, но именно о такой любви, даже втайне от самой себя, Ада мечтала. И на меньшее соглашаться не хотела. Прогибаться и угождать в надежде, что бросят ласковое слово, как кость собаке, не для нее.

Поэтому, если не хочет предать свою мечту и саму себя, остается вертеться как уж на раскаленной сковороде, хитрить и искать союзников. Продолжать делать то, чем она занимается всю сознательную жизнь, — выживать.

Быть незаметной Ада умела — и хорошо умела. Этому поспособствовали годы практики в окружении главы клана. Казалось бы, быть одновременно и незаметной, и востребованной невозможно. Но ей это удавалось почти всегда. Главное, чтобы в целительских качествах нуждались больше, чем в сомнительной женской ласке и компании в постели. Аде удавалось оставаться только целителем, бесполым, серым, молчаливо выполняющим свои обязанности существом.

От размышлений, уже плавно переходящих в дрему, отвлекло шебуршание в другом конце повозки. Щель, в которую Ада все время подглядывала, выходила на противоположную сторону, и то, что творится у входа в фургон, не видно.

Прикрывающая вход материя отодвинулась в сторону, и в образовавшийся проем заглянула незнакомая девушка. Из-за бьющего ей в спину дневного света черты лица не разглядеть. Яркие рыжие волосы распушились вокруг головы ореолом и сияли, подсвеченные солнцем. Ада не успела ни слова сказать, ни даже просто рот открыть, как ткань снова закрыла вход, и незнакомка спряталась за ней.

— Ты куда полезла?! — раздался приглушенный встревоженный шепот. — Тебе ясно сказали, стоять и ждать.

— Я только посмотрела, чего ты все ко мне цепляешься? — не менее эмоционально прошипели в ответ.

— Не цепляюсь, дуреха! Попадешь как-нибудь со своим любопытным носом в заварушку, будешь знать.

— Бе-бе-бе... мы и так уже попали дальше некуда. — Обладательница рыжих кудрей и любопытного носа не желала признавать правоту оппонентки, и последнее слово осталось за ней.

Ада же подумала, что та ошибается: всегда есть 'куда' дальше и хуже.

Она по-тихому выбралась из кучи матрасов и подползла к пологу, осторожно выглянула наружу. Спиной к ней, в шаге от фургона, стояли две девушки. У одной, что выше ростом, коротко остриженные каштановые волосы, она застыла прямая, как палка, и в обеих руках сжимала по вместительному мешку. Видимо, сумки были нелегкими, потому что мышцы на обнаженных руках девушки напряжены, и она периодически перехватывала ношу поудобнее. Но на землю не ставила, держала крепко в руках.

Вторая незнакомка ниже ростом, и это ее волосы конкурировали по яркости с солнцем. Чисто морковного цвета, кудри развевались на ветру и напоминали одуванчик, готовый вот-вот разлететься веселыми оранжевыми искрами. Ада моментально назвала девушку про себя Лисичкой, характерный оттенок волос не оставлял места для фантазии. Если только менее благородно звучащее прозвище — Морковка.

Девушка неспокойно топталась на месте. То приседала и ковыряла палочкой землю, то поддевала носком валяющиеся вокруг камешки, мало обращая внимания на шикание и одергивание первой девушки. Лисичка маялась в ожидании. Нетерпеливая, она не могла долго спокойно стоять и ждать.

Сразу понятно, что эти две — сестры. Необъяснимо как, ведь внешне они мало чем походили друг на друга, во всяком случае, со спины. Но с первого взгляда на эту, такую различающуюся парочку становилось совершенно ясно одно — они семья.

Старшая сестра, привыкшая опекать и караулить младшую, и маленькая Лисичка, привыкшая, что ее опекают и караулят, и поэтому норовившая из чувства противоречия что-нибудь, да напакостить. Просто чтобы оправдать ожидания окружающих. Интересно, сколько им обеим лет?