Уставился в книгу. Но ровные строчки цифр расплывались в пляшущие закорючки. Перед глазами стояла картина: отец и чужеземка. Лучше бы сородичи забрали Айлу! Убили, затоптали, отдали своему богу на растерзание! Им с отцом хорошо жилось вдвоем... Правда, Ландмир изменился с ее появлением. Стал улыбаться чаще и будто помолодел.

Задумавшись, мальчик не заметил, как перед стойкой вырос хмурый мужчина в длинном плаще и скрученным кнутом в руке.

— Пива. Живо! — отчеканил гость, похлопывая свободной ладонью по столешнице.

Ард кликнул одного из помощников, попросил принести холодного пива из погреба.

Кучер пробурчал недовольно, что ждать некогда. Поглядел на Вэлю, протиравшую стол. Ухмыльнулся. Глаза маслянисто заблестели.

Дождался, когда выйдет хмурый Пард. Ущипнул служанку.

— Девка, задницу не отклячивай. Я человек свободный, молодой. Могу не сдержаться, — попытался ее обнять, но Вэля вывернулась.

— Убери руки, свинья!

— Ну-ну, не вопи. Я ж без злого умысла. Наоборот — обласкаю раз-другой... Хочешь, медяк дам?

— Я тебе не шлюха портовая. Руки есть? Сам себя обласкай.

Лицо кучера пошло красными пятнами.

— Еще раз пасть откроешь — отхлещу, в зеркало глянуть побоишься.

В глазах у девушки сверкнули слезы, но она отважно шагнула навстречу мужчине.

— Попробуй!

— Да я тебя, подлюку... — кучер упер кнут в лицо Веле.

— Эй, ты! Хватит буянить и задирать служанок! — крикнул рассержено Ард, привлекая внимание немногочисленных посетителей. — Забирай пиво и убирайся. Иначе охранника кликну.

— Ты еще вякать будешь, щенок! — кучер осклабился. Замахнулся...

Словно из-под земли выросла Айла. Ловко выхватила оружие из рук мужчины, отпихнула от стойки. Загородила Арда.

— Ударишь ребенка — умрешь, — голос кочевницы был сух и спокоен. Она ловко щелкнула кнутом, заставив буяна подскочить.

Народ в зале зашептался.

Драчун ругнулся. Дернулся... Хлесткий удар рассек ему губу.

Кучер рассвирепел. Со злостью пнул женщину в голень, схватил за плечо и повалил на стол. Выбив оружие из руки, ударил кулаком по лицу. Еще раз.

В зале поднялся крик, двое бондарей выбрались из-за стола, бросились оттаскивать кучера, но тот словно с ума сошел. Схватил табурет, швырнул в мужчин. Тупо улыбнулся, заметив кнут. Нагнулся за ним...

Вэля пронзительно завизжала. Один из сыновей Пэг стрелой вылетел во двор звать охранников. Но пока нагрянут братья... Ард дрожащей рукой обхватил старый стаканчик с медяками, запустил в буяна. Удар пришелся в плечо, монеты зазвенели по полу.

— Уродец, я тебе нос откушу!

Пард вырос за спиной дебошира. Дубина с глухим стуком опустилась мужчине на голову, свалив на пол. Не особо валынкаясь, охранник дотащил за шиворот драчуна до порога и выкинул из трактира. Вспахав носом землю, тот замер в ногах у спешивших на подмогу Горда и Мурда.

Мальчику было стыдно признаваться, но он наблюдал с радостным удовлетворением, как братья-охранники лупили кучера и заталкивали бесчувственное тело в телегу.

Никто не смеет обижать его людей!

Ард посмотрел на Айлу. Левую щеку и глаз кочевницы изуродовал жуткий кровоподтек, на разбитых губах запеклась багровая корочка. Другая рыдала бы на ее месте, а девушка держалась, точно победитель на поле сражения.

— Мое племя, — обвела она с гордостью рукой зал. Затем встревожено развернулась к креслу с калекой. — Ты цел? Эта коровья лепешка тебя не тронула?

Прежняя обида вновь накатила на Арда.

— Не прикасайся ко мне! — мальчик выдернул рукав из ее пальцев. — Видеть тебя не могу! Пард, отнеси меня в мою комнату, пусть Пэг присмотрит за трактиром. Все равно посетители разбежались...

В ответ на растерянный взгляд кочевницы охранник пожал плечами, подхватил кресло и легко занес вместе с мальчиком на второй этаж. Помог перебраться на кровать.

— Это... может чего подать надо, пирога или вина для успокоения, что б спалось лучше?

— Ничего не нужно. Иди, — Арду не терпелось, пока за Пардом закроется дверь.

Противные слезы наворачивались на глаза. Происшествие с кучером дало толчок теснившим грудь чувствам. Давно он не ощущал себя таким несчастным и покинутым. Ард разрыдался бы, уткнувшись в подушку, не скрипни за спиной дверь.

Легкие шаги Айлы он узнал без труда.

— Уходи! Не хочу с тобой разговаривать, — бросил зло.

— Чем я тебя обидела?

Мальчик хотел гордо промолчать, но слова сами собой вырвались из горла.

— Я думал, мы друзья.

— Так и есть.

— Ложь! — выкрикнул он, задыхаясь от гнева. — Тебе нужен мой отец. Я только средство забраться в его постель. Я видел вас вчера внизу, в зале.

Ард ждал, что она смутится, начнет оправдываться, но лицо Айлы осталось спокойным, только в глазах появилось выражение жалости. И от этого еще больше охватывала злость.

— Ландмир очень хороший человек, но несчастен и одинок. Я тоже одинока. Что плохого, если два одиночества решили согреть и утешить друг друга?

— Тебе никогда не занять места мамы, никто в мире не любил так, как отец ее, — жестокие слова намерено слетали с языка, желая ранить побольнее.

— Я и не пытаюсь. У нас говорят: "Человек не сможет дышать, если у него вырвать сердце". Твоя мама — его сердце. Так пусть оно продолжает биться. Как и твое. Я лишь хотела смягчить боль потери. Это неправильно, когда человек живет в горе. Твой отец заслуживает счастья. Разве не так?

Ард ждал от Айлы негодования, возражения, насмешки, только не этих слов, не сочувствия во взгляде, не нежности в голосе. Однако распалить воображение проще, чем успокоить.

— Мой отец не одинок! У него есть я. И нам хорошо вдвоем, без тебя.

Девушка взяла стул, поставила возле кровати, села.

— Пока да. Но, что будет, когда ты вырастешь и покинешь этот дом? Тебе хочется, чтобы он доживал в одиночестве и печали? Такова благодарность за его заботу и любовь?

— Покину дом?! — повторил мальчик в гневе. — Разве что ногами вперед! Ты, видно, забыла, что я калека.

Айла пару мгновений смотрела на него задумчиво, потом встала, притворила плотнее дверь, вернулась к кровати. Ее пальцы потянули шнуровку на груди, ткань поехала с плеч, и платье упало на пол.

— Что ты делаешь? — изумленно пробормотал Ард.

— Хочу проверить, так ли верны твои слова, — кочевница, откинув край одеяла, забралась к нему в постель. — Что ты чувствуешь, глядя на обнаженную женщину?

— Я хочу, что б ты ушла, иначе все расскажу отцу, — губы мальчика внезапно стали сухими, горло походило на выжженную степь.

— Негодование. Смущение, — кивнула Айла. — А что еще? — она взяла его руку, приложила к своей груди. — Потрогай, не бойся. Тебе нравится касаться ее?

— Да, — сипло выдавил он, помимо воли гладя ее грудь, ощущая бархат кожи, исходящее от нее тепло.

Рука кочевницы скользнула ему под рубашку, горячее дыхание обожгло шею.

— А сейчас, что ты чувствуешь? — лаская, пальцы девушки опустились вниз, проникли в штаны, сомкнулись на члене. — Жар растекается внутри твоего живота, рождается желание?

Ард к своему стыду и впрямь ощутил, как чресла наполняет кровь, плоть твердеет. Впервые.

— Я... я... — выдавил он, густо краснея.

Айла вдруг выдернула руку, встала с кровати, накинула платье.

— Маленький лгун и большой лентяй! — произнесла она резко. — Хочешь выбраться из кресла? Перестань жалеть себя и бездельничать. Пробуди Тха, подчини его своей воле. Твои ноги не мертвы. И заставить их ходить в твоих силах.

Отчитав его, развернулась и вышла из комнаты.

Глава 4

— Ная, беги!

Плечо обожгло болью...

Боль всегда приходила вслед за криком, возвращая Наю в день, когда она умерла. Случившееся накрепко врезалось в память, не давая ничего забыть. А если события прошлого начинали меркнуть, девушка воскрешала их снова и снова, деталь за деталью, не позволяя потерять яркость, а сердцу — смириться. Смириться — значит, простить.

Ная сжалась клубком на каменной скамье, закуталась сильнее в старую волчью шкуру. Холодно. Ледяной воздух выстуживал даже дыхание, которым девушка пыталась согреть озябшие пальцы. За ночь так и не удалось уснуть. Проворочалась с боку на бок в поисках капли тепла. От дряхлой, вытертой до дыр шкуры было мало толка, но если с холодом Ная кое-как примирилась, то к ноющей боли в плече привыкнуть не удавалось. И не хотелось. Привыкнуть — значит, забыть.

Пальцы легонько коснулись шрама. Грубый рубец неприятно царапнул кожу. Восемь лет прошло, а все ноет. По словам Кагар-Радшу ей еще повезло — могла остаться совсем без руки или погибнуть в бурном потоке. Прихоть Незыблемой, решившей из каких-то соображений дать полумертвой девчонке шанс. Но главное, жива. И Ная благодарила Мать Смерть за милость. Умереть — значит, не отомстить.

Скинув шкуру, девушка поднялась с ложа. "Незыблемая, как же холодно". Заученное движение пальцев — и в очаге вспыхнул огонь. Ная протянула к нему руки. Ночь прошла, теперь она имеет право зажечь его... и в последний раз заглянуть в воспоминания, чтобы навсегда проститься с ними. Сегодня ей предстоит перешагнуть грань и вернуться в мир уже Привратницей Смерти. Если сумеет пройти испытание. "Ты должна стать чистой мыслями, как первый снег, свободной от прошлого, как птица, чтобы служить Незыблемой", — учил Кагар-Радшу. Порой он любил выражаться красочно, словно это сглаживало мерзость жизни.

Взгляд привычно устремился в глубину пляшущего пламени. Извивающиеся языки взметались вверх, переплетались, свиваясь в желто-красного зверя. Распахнутая в рыке пасть исторгала дым, в глазницах плясали такие же огненные звери. Ненасытные, жадные, пожирающие лесную деревушку с ее мертвыми жителями и деревьями предков. К одному из них был пришпилен копьем дед, на другом висел искромсанный труп волхва Карагача.

Отблески пожарищ играли на кожаных доспехах и лицах пришлых воинов, капли тягучей крови падали на землю с оружия. Кровь ее соплеменников. Каждая капля отзывалась громом в голове, ломая, безвозвратно круша прежний тихий мирок.

— Ная, беги! — крик Ильгара подхлестнул сильнее страха.

И она побежала. От своего прошлого, ставшего пеплом. И от настоящего, протягивающего к ней руки смерти. Убежать не удалось. Соарты не солгали. На заре она умерла, сброшенная в холодные воды реки метко пущенной стрелой. Умер и брат.

Все восемь лет Ная заставляла себя помнить каждый миг того утра, лицо каждого захватчика, но сегодня ей придется отказаться от имени и воспоминаний. Иначе чувства перечеркнут все усилия, годы лишений и отбросят в прошлое — сделав опять обычной девочкой, сжимающейся от страха и боли... и не способной отомстить.

Она прошла слишком долгий и нелегкий путь, убеждая колдунов принять ее в ученики. Не пала духом, даже, когда получила отказ Призванного в первый раз. Сухие слова до сих пор звучали в ушах:

— В тебе слишком много жизни, чтобы взойти даже на низшую ступень служения Смерти. Ты нам не подходишь.

— Я мертва! Мертвее самой смерти!

Старец покачал головой:

— Тебя переполняет ненависть и жажда мщения, дитя. А ничто не заставляет так цепляться за жизнь, как желание отомстить. Внутри тебя нет покоя, а значит, нет единения со смертью. Уходи.

Но Ная осталась. Запрятала глубоко внутри себя все чувства и с упрямством мула доказывала, что готова терпеть любые трудности, лишь бы добиться согласия колдунов принять ее в клан. Девочку гнали, относились с пренебрежением, но она, как побитая собака, околачивалась возле их селения, хваталась за любую работу: таскала воду, приносила дрова, стирала одежду, чистила котлы, обмывала мертвых. Никто не просил сиротку-заморыша это делать, никто и не запрещал. Так прошел год. И однажды Кагар-Радшу поманил ее пальцем и сказал, что возьмется за обучение столь настырного создания, только если Ная каждый день будет отказываться от одного своего воспоминания. С наступлением утра колдун касался двумя пальцами лба воспитанницы, отнимая какой-то миг жизни. Призванный не стирал память, но воспоминание меркло, серело, теряло краски и прежние чувства. Оно становилось тенью, безжизненной, бесполезной, как сгнившая листва под ногами, что не вызывала никаких эмоций. О том миге уже не возникало ни сожаления, ни желания возвращаться в него мыслями. Ная отказалась от многих светлых и радостных дней детства. Но последний день, день ее смерти, берегла как самую великую драгоценность, как ожерелье из костей медведя, что подарил брат. И вот сегодня вынуждена с ним расстаться.

Ная оторвала взгляд от пламени, подошла к краю пещеры. Напротив вздымались к небу исполинские горы со снежными шапками на изломанных вершинах, где гулял ветер и парили орлы. Внизу темнела пропасть. Еще полшага и... Девушка не боялась ни высоты, ни смерти. Годы жесткого обучения вытравили все страхи. Привратникам Смерти не свойственны человеческие чувства, их сердца бесстрастны, а сами они подчиняются только указующему персту госпожи. Эту истину за семь лет учебы в нее вбили накрепко. Пришлось не раз перешагнуть через себя, отречься от многих чувств и пристрастий.

Первый урок Нае преподали в тот же день, когда Призванный взял ее в ученики. Подвели к шеренге людей и велели убить одного из них. Напуганные женщины, заплаканные дети, юные девушки и парни, немощные старики.

— Что они сделали?

— Твое дело не рассуждать, а исполнять, если желаешь служить Незыблемой, — Кагар-Радшу вручил ей нож.

Ная поняла, еще миг промедления — и ее прогонят навсегда.

— Кого? — пальцы сжались на костяной рукояти.

— Выбери сама. Чью жизнь готова вручить Матери Смерти?

Она внимательнее оглядела цепочку людей. Кого? Чью нить судьбы легче оборвать? Взгляд остановился на старике-калеке. Рука висела плетью, правая нога распухла от загнившей раны, кожа покрыта кровоточащими язвами. Старик болен и долго не протянет. Что ему дадут лишние полгода жизни в страданиях? Лучше он, чем молодка на сносях, ребенок, или теребившая косу девчонка, которой самая пора невеститься. Старик, поймав взгляд, понял все без слов.

— Доченька, не надо, помилуй.

Ладонь, держащая нож, взмокла от его молящего взгляда и скатившейся по дряблой щеке слезы. Но если не он, то кто? Молодой парень, перешагнувший черту отрочества и не успевший оставить потомства или женщина с двумя детьми? Это было бы несправедливо. Они еще толком пожить не успели.

— Убей или уходи, — подстегнул ее возглас Призванного.

Уйти она не могла, да и некуда было. Ная шагнула к старику.

— Прости, — и пока не покинула решимость, вонзила лезвие ему в сердце.

Калека упал на колени. Распахнутые глаза глянули с удивлением. Ная, в ужасе вскрикнув, отшатнулась назад. На нее смотрел брат. Вытянув руку, Ильгар прошептал окровавленными губами:

— Что же ты наделала, сестренка... За что?

Она бросилась к нему, зажала ладонью рану. Льющиеся из глаз слезы падали на пальцы, смешивались с кровью — багровой, густой... как капли на мечах жнецов. Рассудок сходил с ума. Как такое возможно? Ная непонимающе уставилась на бесстрастно наблюдавшего Призванного.