ослиная упряжь.
— Старик, по-видимому, ты здесь старший?
— Да, мой господин. — Пастух поспешно вскочил и застыл в
подобострастном поклоне.
— Оружие у вас исправно?
— У нас все в хорошем состоянии, мой господин.
— Не испытываете ли вы недостатка в ячмене, полбе, овощах
или в чем-либо другом?
— Мы всем довольны, о, заботливый потомок божественного
Зиусудры. Вот только, — старик понизил голос, — иногда люди храма
Наннара выгоняют свой скот на наше пастбище. Они утверждают,
что это мы пасем на их территории.
— Хорошо, мудрый эн в этом разберется.
— И еще, господин мой, недавно овца из стада храма окотилась тремя
барашками.
— О, это благая весть: и Город будет процветать, и достаток
храма, хозяина овцы, приумножится. Я порадую этой новостью
эна, господина нашего.
— Если угодно, быть может, подать тебе верхового осла? Тогда
к началу сумеречной стражи, господин, ты бы успел в Город.
Лучшие ослы храма пасутся в нашем табуне.
Юноша призадумался и мельком глянул на внезапно погрустневшую Пэаби.
— Я, пожалуй, старик, продолжу путь с гончаром.
Пэаби глубоко вздохнула, и лицо ее озарилось радостной улыбкой.
Пастух же в ответ низко поклонился и приказал сыновьям
навьючить ослов Мешды.
Дорога петляла вдоль берега реки, густо поросшего кустар-
ником и редкими деревьями, мимо полей и оросительных каналов.
К каждому возделываемому участку, со всех сторон огороженному
земляными валиками для задержания воды, от каналов шли
неглубокие боковые канавы шириной в два-три локтя, и путники
легко их преодолевали.
Огибая крупную храмовую плантацию финиковых пальм и
фиговых деревьев, обрабатываемую рабами и наемниками,
Мешда заметил небольшой участок, на котором росли огурцы.
— Хорошо бы сейчас съесть свеженького огурчика, а, дочка?
Пойдем, попробуем купить. — Гончар вытащил четыре небольших
горшка из числа непроданных меднику, подал пустой мешок дочери
и, оставив сына присматривать за ослами, в сопровождении Пэаби
и Аннипада направился на участок.
— Будьте благословенны, почтенные горожане! — поздоровался
Мешда с огородниками. — Пусть всеродящая мать Нинхурсанг продлит радости жизни тем, кто предан земле! Боги, как видно по урожаю,
благоволят к вам, земля ваша щедро рожает и бережно взращивает.
Не дадите ли мне за мои горшки немного огурцов?
— Пусть и о вас помнят Великие боги, — приветствуя их,
огородник, владелец земли, поклонился Аннипаду. — Да принесет и тебе достаток твое ремесло, гончар. Чтобы бог земледельца был милостив к
нему, нужно поспешать: и успеть посеять во время прилива, и
вознести молитву матери Великих богов Нинхурсанг, едва ростки
пробьются сквозь поверхность земли, и хорошо поливать
взращиваемое.
Все поле было залито водой и хозяин, стоя босиком по щиколотку
в воде, пробивал выемку в земляном валике, окружающем его
участок, мотыгой с зубьями из рога и, регулируя уровень воды,
спускал часть ее в водоотвод. Взрослый сын земледельца углублял
канаву, очищая ее от ила. Он накладывал в корзину деревянной
лопатой растекавшийся по ней плодородный ил и выносил на поле.
— Вода не должна подниматься слишком высоко, иначе при
спуске поток уносит слишком много земли, — пояснил земледелец.
— У тебя не очень много земли, — отметил гончар, — сколько
ты платишь храму за аренду?
— Мне отмерен надел в один ган, участок в одно поле, и цена
ему — баран. Ну и еще как все: отдаю седьмую часть урожая. Я
вполне удовлетворен тем, что имею, на жизнь нам хватает. Семья
у меня маленькая — все тут.
Когда жена владельца надела, крепкая, еще не старая женщина,
бросив взгляд на энси, за четыре горшка нарвала целую горку ярко-зеленых, сочных, пахнущих солнцем огурцов и уложила их в мешок гончара, земледелец громко и возмущенно пожаловался Аннипаду на своего приятеля-соседа, выращивающего тыкву, который
воровал у него огурцы.
Аннипад заверил его, что как только пострадавший обратится в суд,— похититель овощей непременно будет строго наказан: Ут покарает
вора, — у бога глаза не закрыты. Хозяин, испугавшись суда
старейшин, тут же пошел на попятную и принялся горячо доказывать, что сосед, даже пойманный с поличным, скорее всего, скажет, что
решился взять в долг без спроса потому, что огурцы ему были
срочно нужны, а владельца он тогда не смог найти, но если бы нашел, то
обязательно попросил бы разрешения и договорился об оплате. И
вообще, брать друг у друга овощи без разрешения — признак давней
и прочной дружбы.
Перед уходом Мешда, стоя на земляном валике, встревожено
прислушался к плеску воды, пощупал ее пяткой левой ноги и
поежился:
— Вода сегодня какая-то злая, голодная. Боюсь я вечером духа
воды. — После некоторого раздумья, улыбнувшись, он подошел к
дочери. — А что, если и мне попросить у родовой общины надел в
одно поле? Ты — уже невеста, Гаур тоже большой, и девочек пора
приучать к работе. Осилим. Другие родичи и с большими наделами
справляются! Мы посадим какие-нибудь овощи, и это будет
неплохим подспорьем к нашему заработку.
Жгучая дневная жара спала, и слетевшиеся невесть откуда
мухи, комары и слепни, назойливо кружась над путниками,
чрезвычайно досаждали людям и животным.
Спеша попасть в Город до закрытия ворот, их обогнал на
двуколке хранитель вод, чиновник, отвечающий за плотину и
надзирающий за подачей воды для полива. Остановив онагров и
дождавшись, пока опадет дорожная пыль, чиновник торопливо
спрыгнул с двуколки, снял камышовые сандалии, взял их в руки и,
приветствуя поклоном энси, спросил: "Чем могу почтить?" — и
предложил подвезти в Город. Получив отказ, чиновник еще раз
поклонился, сел в повозку, стегнул прутом онагров, и те резво
затрусили по переброшенному через горловину отводного канала
бревенчатому мостику.
Набросив веревку на шею своего осла, Гаур также повел его
через переправу. Мешда погонял следом двух других животных.
Осел, идущий последним, рьяно хлестал себя хвостом по бокам,
отгоняя слепней. Неожиданно он рванулся в сторону, взбрыкнул и,
шарахнувшись в испуге от вертикальных кольев поднятой
шлюзовой загородки, поскользнулся на влажных бревнах и упал
набок у самого края мостика. Тяжелая поклажа — переметная сума
с медными слитками — свесилась через край и потянула его в
мутную, заиленную воду. Перевернувшись, осел беспомощно
взмахнул копытами и скрылся в глубине. Все произошло так
внезапно и быстро, что опешивший гончар не успел удержать
упавшее животное. Глаза его от удивления и испуга округлились.
"Двадцать четыре гура ячменя!" — похолодел Мешда и, не долго
думая, прыгнул следом за ним в канал. Нащупав животное, он
приподнял его и над водой показалась ослиная голова, вращающая
остекленевшими глазами и жадно хватающая воздух открытым
ртом. Мешда шел по дну и, пуская из глубины пузыри, тащил осла
к берегу в надежде, что тот с его помощью сможет выкарабкаться
на сушу. Обернувшийся на громкий всплеск, Гаур сорвал с себя
юбку и, не мешкая, бросился на помощь отцу. Осел, ища опору,
резко ударил копытом по плечу подплывшего мальчика, и Гаур
исчез в воде. Задыхающийся Мешда отпустил животное,
вынырнул, набрал воздуха и вновь ушел под воду. Осел,
поддерживаемый выплывшим Гауром, лихорадочно барахтался,
еле удерживаясь на плаву.
Спокойно стоя на мостике и повернувшись так, чтобы не
смотреть на свое отражение в воде, ибо дух воды мог утащить
отражение, внешнюю душу человека, под воду, оставив его умирать,
Аннипад с интересом наблюдал, как разворачивались события.
Житель побережья, он с малолетства знал, что если человеку
предназначено утонуть, стать жертвой духа воды, то спасать
утопающего, вырвать жертву из лап духа — большой грех, вызов
божеству. И дух воды впоследствии отомстит: обязательно утопит
спасателя.
Когда гончар вновь скрылся под водой, перепуганная Пэаби,
забывшись, судорожно схватила юношу за руку, — 0, Аннипад, отец утонет и смерть прикроет ему лицо! Сделай что-нибудь, ведь ты все можешь!
Вытащив из ножен обломок кинжала, юноша соскочил в воду
и, избегая касаться людей, срезал с осла поклажу. И тот, освобожденный от груза, легко поплыл вдоль берега. Аннипад, догнал
животное, схватил за топорщившееся ухо, медленно подтащил к
берегу и, зайдя сзади, вытолкнул на траву. Мешда же, насмерть перепуганный, с налитыми кровью от натуги глазами, отвел душу,
охаживая мотыгой осла.
— Вот безрассудная скотина! Чтоб ты жаждал воды в
преисподней! Чтобы тебя отправили на корм рыбам в твой самый
счастливый день, исчадие демонов!
Видишь, сын мой, как близка бедность, а богатство-то далеко,
— повернулся он к Гауру.
Успокоившись, гончар озабоченно оперся о мотыгу. — Сегодня мой бог-хранитель уберег меня от духа воды и сохранил жизнь, но, похоже, мне выпало зловещее предзнаменование.
— Умилостивь Всесильных, Мешда, принеси искупительную
жертву. Попроси владыку Энки, чтобы послал благополучие дому
твоему. Быть может, все и обойдется, — сочувственно посоветовал
юноша, доверительно коснувшись пальцами груди гончара. Глаза
Мешды потеплели и увлажнились, лицо просветлело.
— Блажен отец, которого боги одарили таким сыном, как ты,
Аннипад. Ты добр и способен сострадать простому человеку в несчастье его. Воистину, сказано: "Лучше иметь слепые глаза, чем слепое сердце".
У мостика через следующий канал несчастный осел зафыркал
и, прядая ушами, остановился. Гончар не стал его понукать.
— Придется переносить. А как? В это время здесь людей не
собрать. Разве только их попросить помочь, — удрученно указал он
на чучела из соломы и глины, защищающие посевы от злых духов
и дурного глаза. — Остается ждать до утра, ничего не поделаешь,
— вздохнул, смирившись, Мешда. — Давайте-ка, дети, снимем с этого
бедняги поклажу. Я останусь тут до завтра, а вы все идите домой,
в Город. Ты, Гаур, вернешься сюда пораньше. — Гончар не спеша
принялся развязывать узлы.
— Подожди, Мешда, давай перенесем вдвоем: ты — мешки, а я —
осла, — хлопнув животное по крупу, с улыбкой предложил юноша. Гончар оценивающе, с сомнением осмотрел Аннипада: мощный торс и
длинные мускулистые ноги атлета пробудили в нем некоторую надежду.
— Всё в руках богов, попробуй, господин мой, может быть, и получится. Я сейчас свяжу его, чтобы не брыкался.
Ноги животного прочно прикрутили к копью, накинули на его
голову пустой мешок, и Аннипад, подсев под осла, обхватил его
руками, примерился и без видимого напряжения выпрямился.
Тяжело ступая по бревнам мостика, юноша с удовлетворением
уловил ожидаемый им восхищенный взгляд Пэаби, и прилив сил
облегчил его ношу. Используя тот же способ, путники преодолели
и последний канал.
Темнело. Облака из белых становились жемчужно-розовыми
и золотыми, потом красными, позже багровыми. Защитник правых
и отец бездомных лучезарный Ут входил через гору заката в свои
спальные покои внутри небесного купола: солнечные лучи
постепенно гасли и сгущающийся сумрак таинственной ночи
окутал землю. Млечный Путь, небесная дорога туда, где живут
Великие боги, засветился всеми своими видимыми звездами.
"О Великие боги ночные: могучий Эрра, Лук и Ярмо, Крестовина
и Дракон, Колесница и Коза, Овен и Змея, Пламенный Гибел, ныне
восходящие, будьте к нам милостивы на нашем пути," — воздев к
ним руки, воззвал Аннипад. На бледном западном небе появился
ярко сияющий серебристый Наннар, украшение ночи, и ладьей
поплыл по волнам небесного океана на восток. Перед Наннаром,
зеницей сумерек, при его восходе, спутники с радостной молитвой
преклонили колени.
— В Город нам уже не попасть, все ворота закрыты. Пока
подойдем — срединная стража заступит. Здесь недалеко, в
пригороде, в новом доме, живет мой двоюродный брат, тоже гончар,
он охотно нас примет...
— Ничего, продолжим путь в Город. Нигде не бывает лучше,
чем у себя дома...
Мешда помолчал и нахмурился.
— Хорошо, господин. Отсюда ближе к Козьим воротам, но надо бы войти через ворота Источника. Ослов давно пора поить.
Продвигаясь в потемках вдоль стены, возведенной из блоков
белого, тесаного известняка, путники отыскали ворота Источника.
Над воротами, прикрывающими проем шириной в три локтя,
отчетливо вырисовывались в бледном лунном свете две
небольшие, сложенные из сырцового кирпича, сторожевые башни
с узкими, длинными бойницами для стрелков из лука. Приложив
ухо к воротам, Аннипад прислушался: ничто не нарушало тишины
теплой, полной благоуханий южной ночи. Оживление и сутолока
городского дня стихли и лишь изредка доносились далекие,
приглушенные голоса ночных сторожей, обходящих улицы. Ни из
караульного помещения, пристроенного к внутренней части стены,
ни из башен не доносилось ни звука. Стража спала.
— Стучи, горшечник, — приказал Энси.
— Да пребудет со мной благословение бога моего, — прошептал
Мешда, с опаской подошел к воротам и негромко постучал кулаком.
Раздался заливистый лай сторожевой собаки.
— Стучи громче, не стесняйся, — выждав некоторое время
потребовал энси Аннипад, теряя терпение. Его голос сделался
жестким, давящим, в нем чувствовалась нарастающая злость.
Гончар повиновался и принялся колотить по воротам изо всех сил.
За стеной послышались тяжелые шаги, грубая брань, проклятья.
Осторожная Пэаби, устрашившись, поспешно увлекла брата
подальше от ворот в густую тень у стены. Загремел деревянный
засов и массивные створы, кованные медью, повернулись со
скрипом на толстых опорных столбах.
— Кому это не спится среди ночи? Кто тут еще не оплакивал
день своего рождения? Ну, сейчас тебе не поможет и твой бог!
Выскочившая из ворот собака прыгнула на Аннипада, но далеко
отброшенная пинком, повизгивая, юркнула в караульное помещение
и забилась под скамью. Прикосновение к нечистому животному
вызвало у юноши-жреца отвращение, и он трижды сплюнул через
левое плечо. В полумраке полусонные стражники наткнулись на
Мешду и с побоями стали заламывать ему руки за спину.
— Вы что, псы паршивые, — властно загремел энси, резко
расталкивая стражников, — плетей захотели? Не видите? Перед вами — горожанин, полноправный общинник, а не чужак какой-
нибудь? Как смеете наказывать без суда? Забыли, что пролитие
крови шумера — деяние, мерзкое для Энки? Спите на службе?
Почему на стене никого нет? Почему раскрываете ворота
