— Подожди! — Кано попытался урезонить девчонку, которая, шалея от умиления, начала дергать дверцу клетки, желая запустить руку внутрь и коснуться красивой птички. — Он боится!
— Я только погладить! Он сразу успокоится, как только поймет, что я не злая!
— Не надо! Подожди пару минут, пусть он успокоится.
— Но...
— Потише! Хочешь, чтобы он от страха умер?
Кицунэ смутилась, опустила глаза и со смущением вздохнула:
— Ну хорошо, я постою здесь и подожду немного. Но ты мне скажешь, когда будет можно?
— Конечно! — Кано обрадованно кивнул.
Минуты две Кицунэ стойко выжидала, не спуская с птички жадного взгляда и ища первые признаки успокоения. Сколько же можно ждать? Когда эта глупая, но такая очаровательная зверюшка привыкнет и ее можно будет хоть немножко потискать?
— Куо, — принц обернулся к, возникшему словно из небытия телохранителю. — Попроси кого-нибудь принести с кухни несколько кусочков фруктов для попугая...
Отдавая указания, Кано совершил ужасную ошибку. Он повернулся к Кицунэ спиной.
Почувствовав, что осталась без надзора, Кицунэ с восторженным вздохом дала волю слишком долго сдерживаемым желаниям. Торопливым движением она протянула руку и засунула пальчик в клетку, слегка ткнув им усевшегося на жердочке попугая. Птица, все еще нервничающая, любопытства к себе не оценила и, обернувшись, с силой тяпнула хулиганку клювом.
Дикий вопль Кицунэ разнесся над оранжереей. Девчонка отпрыгнула от клетки на пару метров и спряталась за спину Кано, которого бесцеремонно развернула лицом к мечущейся по клетке птице. Кано, полный недоумения, посмотрел на Кицунэ, потом на попугая и фыркнул от смеха.
— И ничего смешного! — обиженная в лучших чувствах, Кицунэ зашмыгала носиком и нежно гладила пострадавший палец. — Очень даже больно! Скажи ему!
— Я... э-э-э... — Кано снова посмотрел на нее, затем на давящего в себе смех Куо, а потом на попугая. — Обжора, ты что вытворяешь?! Нельзя так!
— Вот, вот! — Кицунэ несколько раз утвердительно кивнула. — Что он больше всего любит?
— Ну... яблоки, груши. Виноград.
— Слышишь, Обжора? — Кицунэ высокомерно вздернула нос. — Я хотела тебя угостить чем-нибудь вкусным, а теперь не будет тебе ни яблока, ни груши! И винограда тоже не дам! Глупая птица!
Попугай меж тем с громким чириканием прыгнул на решетку клетки и принялся кусать стальные прутья. Кицунэ, увидев это, сочла действия попугая реакцией на свои заявления и, вжав голову в плечи, затаилась за спиной Кано.
— А... а он не выберется? — боязливо спросила девчонка.
— Тебе страшно?
— А вдруг нападет? Он же такой миленький! Я его стукнуть не смогу. А он меня покусает.
— Не беспокойся. — запинаясь от смеха, заявил мальчишка. — Если этот монстр вырвется на свободу, обещаю, что смогу тебя защитить!
Была уже поздняя ночь, когда долгая беседа леди Хикари и генерала Шичиро завершилась. Генерал распрощался с гостьей и удалился в свои покои, а Хикари направилась искать дочь, надеясь и молясь о том, чтобы златовласая хулиганка ничего серьезного не успела натворить.
Войдя в библиотеку и поднявшись на второй этаж, камигами-но-отоме обменялась взглядами с Йори. Бывшая гейша, спокойно поклонившись госпоже, дала знать о том, что все в порядке.
Сделав еще пару шагов, Хикари вышла из-за тумбы с зелеными растениями и увидела свою дочь, которая с живейшим интересом смотрела на то, как зеленый попугайчик втягивает в клетку кусок тонко нарезанной груши.
— Смотри, смотри, лапкой берет! — Кицунэ взвизгнула от восторга и толкнула грушу пальчиком, помогая птице. — А теперь клювом кусает, пробует! Вкусно? Нравится ему?
— Кажется, да. — Кано кивнул. — Груша мягкая, он такие любит.
Кицунэ заметила движение позади себя, обернувшись, увидела маму и одним прыжком подскочила к ней.
— Мам, мам, смотри какая птичка есть у принца Кано! Она меня за палец укусила, я обиделась, но потом подумала, что приручать диких зверей тоже очень интересно! Смотри, смотри! Какая яркая и маленькая! Даже еще интереснее, чем котик леди Кадзуми!
— Да, очень красивая птичка, — Хикари взглянула на горы разнообразного корма, которые успела натолкать в клетку попугаю ее дочь. Похоже, в понимании Кицунэ приручение состояло в том, чтобы заставить жертву объесться до полуобморочного состояния. — Это розовощекий неразлучник, верно? — леди подошла к клетке и, присев, рассмотрела птичку поближе. — Кано-сама, вы держите его в такой маленькой клетке и оставляете в одиночестве?
— Только на ночь. Днем его обычно выпускают, и он летает по оранжерее, общаясь со слугами, что заботятся о растениях и наводят порядок в библиотеке. Генерал Шичиро приставил к нему слугу, который заботится о моей птице, приручает и учит говорить.
— А это говорящий попугай? — Кицунэ всплеснула руками.
— Щебечет, отдаленно похоже на слова. Но разговорить его по-настоящему может только слуга.
— А можно послушать? Позови его, пожалуйста!
— Время уже приближается к полуночи, Кицунэ, — напомнила Хикари. — Может быть, оставим то, о чем ты просишь, до утра?
— Но, мам...
— Надеюсь, благородные господа не будут возражать, если я сейчас позволю себе забрать дочь? Прошу вас простить меня за вмешательство, но время уже позднее, а долгая дорога была весьма утомительной.
Кано вызвался проводить свою новую подружку и ее маму до комнат, которые были отданы гостям в личное пользование. Никто не стал возражать, и вся компания совершила небольшую прогулку по коридорам замка, пока не остановились у нужных дверей. После недолгих раскланиваний и вежливых прощаний гости и хозяева разделились. Принц с его телохранителями остались в коридоре, а Хикари и Кицунэ со служанками скрылись в комнате. Кано, удаляясь по коридору, весь обратился в слух, надеясь уловить еще хоть какую-нибудь, самую короткую реплику Кицунэ о себе.
Восторженный вздох девчонки и теплый голос ее матери:
— Ты выглядишь счастливой, Кицунэ-чан. Понравился тебе Кано-сама?
— Очень! Он такой... такой... как я мечтала!
Кано расплылся в довольной ухмылке. Душа пела, тусклый огонь электрических ламп под потолком коридора казался ярче солнца в самый ясный день.
— Здесь поворот, Кано-сама, — ехидно напомнил Куо, когда коридор пред принцем внезапно закончился и мальчишка, потерявший связь с реальным миром, застыл перед преградившей ему дорогу стеной.
Кано встрепенулся, выныривая из грез и поворачиваясь, чтобы продолжить путь к лестнице, соединяющей этажи жилых помещений замка.
— Куо-сан, женщины... они все так же красивы, как Кицунэ и леди Хикари?
— Кано-сама, скажите, все мужчины так же сильны, как Макото, пузаты, как ваш брат, или несравнимо восхитительны по всем параметрам, как я? Конечно же, нет! Женщины так же различны меж собой, как и мужчины. Скажи-ка лучше, нравится тебе Кицунэ-чан?
— Да, очень!
— Вот это и все, что тебе надо знать. Честно говоря, я нисколько не сомневался, что вы поладите, ведь Кицунэ-чан еще совсем ребенок, как и ты...
— Куо-доно! — Макото побагровел.
Рыжий, осознав, что сболтнул лишнего, вдруг метнулся в сторону, прыгнул через перила лестницы и, не хуже любого шиноби, моментально скрылся с глаз.
— Ничего, некуда тебе деваться, — процедил сквозь зубы Кано, не успевший ухватить верткую рыжую бестию и отомстить за оскорбление парой ударов. — Замок у нас маленький! Макото-доно, попросите кого-нибудь из слуг передать Куо-доно вызов на урок боя на мечах. Он слишком много времени уделяет мастерству стрельбы из лука, пора бы показать ему несколько приемов кендо.
— Позвольте мне стать наставником моего товарища по оружию на этом уроке, мой господин?
— Неплохая мысль, — Кано довольно улыбнулся, предвкушая зрелище. Макото был на голову выше и в два раза шире Куо. — Так и поступим. Только не убей, он еще пригодится.
— Как пожелаете, господин.
Куо скрылся в своей комнате, взглянул на принесенный слугой листок с приглашением на урок кендо и шумно перевел дух.
— Последние два дня были весьма богаты на события, — проворчал он, приближаясь к столу и усаживаясь на стул возле него. — А что у нас завтра с утра? Избиение от Макото. К обеду? Избиение от Макото! К вечеру? Та же концертная программа. Ну что за люди? Неужели за столько лет так и не поняли, что подобные негуманные методы на меня совершенно не действуют? И врачи у нас хорошие, сводят синяки за час. Что в итоге? Безнадежно потерянный день! Эх, беда и уныние. У самураев как у всех — скажешь, что думаешь, а потом тебе в морду да в морду... и это называется благовоспитанное общество?
За окном мелькнула тень. Куо, мгновенно становясь серьезным, поднялся и, подойдя к окну, открыл обрешеченные ставни.
В комнату один за другим скользнули двое людей в крестьянской одежде. Мужчина и женщина. Лица обоих были закрыты масками из намотанных тряпок.
— Задание выполнено? — осведомился Куо, и шиноби-мужчина протянул ему большую серую коробку, довольно тяжелую. — Замечательно. Сложности были?
— Мы правильно выбрали время, и вокруг не оказалось лишних глаз, — ответила самураю куноичи. — Продавец был удивлен большим заказом и видел наши лица. Возможно, он запомнил нас, но перед началом закупок мы с помощью грима изменили свою внешность, и опознать покупателей даже в случае нашего пленения он не сможет. Ваше доброе имя в безопасности, мой господин, никто никогда не узнает, что заказчик именно вы.
— Благодарю за службу, — Куо поставил ящик на стол и открыл его. — Ваши услуги будут достойно оплачены, как всегда.
— Вы слишком добры к нам, господин. Ваша щедрость требует от нас максимума стараний.
Шиноби поклонились и удалились, снова через окно. Телохранитель принца поспешил закрыть за ними ставни, прервав поток холодного воздуха, льющийся в комнату с улицы.
Тишина.
Убедившись, что шиноби ушли незамеченными, Куо вернулся к коробке и вновь заглянул внутрь. Губы рыжего самурая растянулись в ухмылку.
— Это будет хорошим подарком для тебя, мой господин и для твоей маленькой гостьи. Теперь ты надолго забудешь о том, чтобы угрожать мне избиениями и казнью. Наслаждайся покоем и отдыхом, пока можешь. Утром я пущу это в ход. Главное в нашем деле — эффект неожиданности.
Куо посмотрел на лежащий рядом с коробкой листок с приглашением на тренировку. Подхватив его, лучник смял бумагу и метким броском отправил в корзину для мусора. Клок бумаги упокоился среди смятых альбомных листов со стихами для трех неофициальных невест Куо и пяти обычных подружек, с которыми он просто весело проводил время.
— Не до кендо сейчас, — рыжий настороженно оглянулся, прислушался, убедился, что поблизости никого и никто его не подслушивает, а затем с таким видом, словно собирался ухватить ядовитую змею, запустил руку в коробку и извлек оттуда... журнал с седзе-мангой. В коробке было еще штук двадцать шесть, не самых свежих номеров, конечно, но это все, что было возможно достать. — Отлично! Если мои информаторы не облажались, это будет эффектнее бомбы! — самурай полистал журнал и скривился. — Кошмар. Может, не надо? Кицунэ-чан ведь и Кано заставит это читать. Зачем расшатывать неокрепшую детскую психику принца? Как это хоть называется? "Девять розовых лепестков". Агрх... — самурая передернуло. — Три ведра слез и цветочки на каждой странице! Убийственное сочетание. Но, перед тем как отдать это детям, я обязан провести, так сказать, дегустацию. Шиноби люди темные, могут что угодно приволочь. Не хватало мне только сейчас картинок с голыми тетками, трусами на всю страницу и прочей дребеденью. Итак, приступим. Все, что не пройдет возрастной ценз, — в корзину.
Минуты за четыре Куо пролистал первый том манги, секунду отдышался и взял следующий.
— О ужас! — рыжий воин чуть не заплакал. — Про девочек-волшебниц! Ладно, сразу допускаю... хотя нет, надо листать. Кто их знает, этих художников, они и в детских сказках незнамо что намалюют! Десять минут успокаивающей медитации и самовнушения, а потом продолжу. — Куо сел на специальный коврик у кровати, закрыл глаза и начал отстраненным голосом повторять одну и ту же пару фраз: — Самурай сделает все для блага своего господина, преодолеет любые трудности и испытания, не отступив, а лишь закалив дух и тело для новых битв. Я смогу, я прочту и проверю каждую страницу ради сохранения душевного равновесия и нормальной психики моего господина...
Все бы хорошо, но голос самурая постепенно утихал и к окончанию десяти минут успокаивающей медитации в комнате уже вместо слов звучало только похрапывание, пополам с сонными вздохами.
Кицунэ, даже не думая о том, что кто-то рядом сейчас испытывает из-за нее столь тяжелые нравственные мучения, спокойно сидела перед зеркалом и самостоятельно накручивала себе прическу.
— Мам, а как лучше, так? — она уложила локон в общий поток волос. — Или так? — локон был освобожден и повис хулиганской крохой хаоса среди общего порядка.
— Вот так лучше! — Хикари со смехом взъерошила пальцами волосы маленькой оборотницы, безжалостно разрушив плоды всех стараний дочери. — Переодевайся в ночное, Кицунэ-чан, и укладывайся спать. А прическу мы тебе сделаем утром, хорошо?
Кицунэ кивнула, сладко зевнув. Она любила, когда мама укладывала ей волосы. Прикосновения ладоней и гребешка. Осторожные, легкие, ласкающие. Девочка зажмурилась, вспоминая эти ощущения. Как приятно!
Не переставая мечтать о прекрасном завтрашнем дне, Кицунэ без споров позволила уложить себя в кровать, и усталость дня почти сразу заставила ее сомкнуть глаза, но проспать долго не получилось.
Маленькая оборотница очнулась, услышав судорожный всхлип, полный страха и боли. Боевые рефлексы сработали безотказно. Мгновенно сориентировавшись, даже опережая бабушку Таку, она метнулась к постели леди Хикари.
— Мам, мама! — обмирая от ужаса, Кицунэ потеребила камигами-но-отоме за плечо, и, к великому облегчению девочки, та открыла глаза. — Что случилось? Тебе плохо? Позвать доктора?
Хикари села на кровати и растерянно утерла пот со лба. Разговоры и воспоминания о прошлом не прошли даром. Тени беды вернулись и обратились мучительным ночным кошмаром.
Очнувшись, леди крепко обняла хнычущую от страха дочку и ласково погладила ее по голове.
— Все хорошо. Все хорошо, это был только плохой сон. Я вспомнила то, как осталась одинока, и это было... очень больно.
Хикари снова уложила Кицунэ спать и легла сама, с твердым намерением бороться со сном ради того, чтобы больше не беспокоить дочь, как вдруг худенькое девчоночье тельце скользнуло к ней под одеяло и ласково прильнуло, пытаясь согреть тело и душу мамы своим теплом.
— Аматерасу, — шепнула Кицунэ тихо.
— Что? — удивленно переспросила Хикари.
— Богиня солнца Аматерасу. Напуганная злыми делами, она спряталась в глубокой пещере, и в мире наступила тьма. Я видела эту тьму и холод, но, зная, что ты есть, искала тебя, Аматерасу. Всю свою жизнь. Мама, ты никогда больше не будешь одинока. Я — лисенок, но в темноте нет цвета. В золото мою шерстку красит твой свет, мамочка. Я очень-очень, очень сильно тебя люблю и обещаю, что никогда, никогда и ни за что не оставлю тебя в одиночестве.
