— Вась, так он вроде того уже. В плену... Может уже всё там с ним?
— Заладил, понимаешь! 'В плену', да 'в плену'! Да хоть хрен в дыму! Не смей об этом трепать и все!
— Ну, а если кто другой его по такой фотографии узнает?
— Последний раз тебе, комиссар, повторяю. Плюнь тому в рожу, а за клевету на советского летчика, и за фашистскую провокацию, особистам сдай ту бестолочь. Сам сдай... Понял меня?!
— Да понял я, понял! Ну, а если немцы сами его расколют да нам же, уже как предателя и выдадут, тогда что?
— Хрен чего они расколют!!! Не такой человек Пашка! Он их с сотню раз вокруг хрена обведет и как курят безголовых отрубями накормит, пока они его там колют! А потом и вовсе сбежит нахрен от них, и нам же еще и расскажет обо всем. Ты, вот, сам про те 'мессеры', что в Учебном Центре появились, и через которых мы шесть десятков пришлых считай, что розгами неделю гоняли. Вот что ты про них думаешь?
— Да купили их видать, когда пакт подписали...
— 'Купили'?! Тьфу ты! Дьяка розгами лупили, и овса ему в дупу зашили! Пашкина это работа, к гадалке не ходи! От него это нам польский подарок. За всех за нас он там с шантрапой фашисткой дрался! Полтора десятка сбитых, и рейды к Герингу за шиворот, это тебе, Ильич, не хрен собачий...
— Да кто ж спорит...
— 'Кто спорит'. Ой, непростое у Пашки теперь задание, непростое... А мы с тобой... Проглядели мы все-таки с тобой, Сергей, этого героя. У меня-то в полку уже бы эскадрилью водил! А он, понимаешь, там за бугром за месяц капитана с низов выслужил, и семь наград заслужил. Угум... И это притом, что у себя дома он за Китай даже чахлой Звезды на грудь повесить не успел...
— А вот это ты брось, комбриг! Не пил бы он, и орден бы носил, и в комэски бы в свой срок вышел. Нечего тут все в одну кучу складывать. И ты его польские да штатовские цацки с нашими советскими наградами не ровняй!
— Ну, все теперь! Нашел, понимаешь, зануда, к чему придраться... Ты теперь еще епитимью на меня наложи! 'Окормленец' ты наш бригадный...
— Ладно, проехали. Пойду я, всю злость на нас с тобой собранную, на кого другого выплесну...
— Во-во, это правильно! И ко мне того 'козленка отпущения' тоже пришли. Рявкну на него разок. Глядишь, тоже отпустит. Это чтобы, значится, кровь-то наша командирская не дурнела...
— Шут ты, Вася, гороховый, а не комбриг. Вот, когда Локтионов к нам приезжал, мне ей же... ей, за тебя чуток даже стыдно стало. Как был ты у меня шпаной Тульской, так и остался. И какие ромбы тебе в петлицы не цепляй так ты все и останешься комзвена перестарком. Ну, нету в тебе настоящей генеральской основательности... Нету, хоть ты тресни!
— Иди-иди, 'совесть ты наша'. У меня нынче забот полон рот, еще и от тебя нотации слушать...
Та беседа оставила у полковника легкую оскомину грусти. Даже сейчас ему остро хотелось чего-нибудь сделать, но вот ничего сделать для Павла Колуна он не мог. А впереди в прицеле уже появилась взлетная полоса родных Скоморохов, умытая коротким октябрьским дождичком. И еще была работа, которая никогда не заканчивалась...
//Черновое обновление от 11.02.14/
* * *
Начальник училища и по совместительству командир учебного авиаполка будущей реактивной авиации, приехав из Москвы, был ошарашен неожиданным известием. Оказывается, за время его отсутствия произошел инцидент, беспрецедентного разгильдяйства. В результате того инцидента, один из молодых инструкторов училища сейчас лежит в лазарете с тяжелыми травмами, полученными, кстати, в обстоятельствах никак не согласующихся с планом учебных мероприятий училища. После доклада начмеда училища военврача первого ранга Шостака о состоянии травмированного лейтенанта, наступила очередь выслушивать объяснения ответственного за эти 'художества' заместителя. Клювообразный нос начальника хищно уставился в сторону монгольского ветерана...
— Что вы можете сказать в свое оправдание, товарищ майор?!
— Товарищ комбриг, дело не в оправданиях. Я виноват и готов понести наказание... По моему приказу в училище были начаты тренировки 'принудительного покидания самолета' на толком не отлаженном тренировочном стенде. Из-за этого вчера лейтенант Васильков получил тяжелую травму при 'катапультировании'... Но товарищ комбриг! Разрешите высказать, все, что я думаю по этой теме?
— У вас три минуты, майор Грицевец. Если вы меня сейчас не убедите, то я быстро найду вам замену! Мне такие заместители не нужны! Говорите, майор...
— Мы тут готовим из этих мальчишек будущих пилотов реактивных машин. Но до начала летной подготовки, настоящего понимания о риске не вырабатывается, ни у учлетов, ни у их инструкторов. А это неправильно! Когда нам читали лекцию о будущих особенностях реактивных самолетов, товарищ Еременко из ХАИ, многократно повторял нам, что из аварийных и подбитых машин, пилоты смогут выпрыгивать с парашютом только на скоростях не более шестисот километров в час. И что, сами новые самолеты будут летать до девятисот километров в час, и поэтому для них уже начаты работы по созданию катапультируемых кресел для принудительного покидания. Фотографии и чертежи нам показали, но, ни одной действующей катапульты нам не дали даже пощупать... Тут вроде бы все понятно — разработка процесс не скорый. Но в наших-то учебных планах, уже следующим летом стоят полеты ребят на реактивных учебных машинах. А прыгать с них как?! Или нам вовсе не надо об этом задумываться, в надежде на талант и настойчивость товарищей инженеров? Вот, поэтому, товарищ комбриг, вместе с другими инструкторами, я постоянно ищу способы повышения безопасности обучения наших учлетов...
— Значит, это 'ради безопасности' вы приказали инструктору Василькову рисковать своей жизнью?!
— Так точно, товарищ комбриг! Именно для этого. И я сейчас попробую вам доказать, что на сегодняшний день это самый короткий путь...
'Зря, вы товарищ комбриг, так обо мне думаете! Я, конечно, мог бы ему, и приказать, но это было бы просто нечестно. А так, перед тем 'прыжком' все инструкторы тянули жребий, для того, чтобы исключить эмоции. Ведь каждый из нас хотел лично первым испробовать то 'кресло'. Жаль только, что мне самому тот жребий не выпал. И еще очень жаль будет, если такую толковую тему всего из-за одного несчастного случая просто закроют. Но за все, что было сделано, оправдываться я перед начальством не собираюсь. Я был тут старшим, я и отвечу. Вот только уверен я, что очень скоро кому-то из ребят эти наши опыты спасут их юные жизни...'.
Комбриг зашел внутрь огороженного дворика, в котором стоял тот самый злополучный тренажер, и недоверчиво хмыкнул. Кинопроектор сейчас не работал, но и так было понятно, что на белом экране перед кабиной должен был появляться вид из кабины летящего к земле сбитого самолета. Похлопав по борту макета двухместной кабины, Филин, задрав голову, осмотрел торчащие на расстоянии десяти метров высокие деревянные мачты, с натянутым между ними планерным амортизатором. Под которым, покачиваясь на ветру, сейчас болталось кресло обучаемого, закрытое с боков и сверху, обитой толстым войлоком, предохранительной алюминиевой рамой...
— И вот этой своей 'детской рогаткой' вы так гордитесь? Что еще за ребячество, товарищи инструкторы?! Умнее вы ничего не придумали?
— Старший инструктор первого курса, лейтенант Симаго. Разрешите доложить товарищ комбриг?
— Докладывайте лейтенант.
— Сегодня, в нарушение запрета товарища майора, я лично опробовал этот тренажер. В трех попытках мной достигнут результат вполне приемлемый для начала обучения...
— Что?!!! Грицевец, ты сышал?! Да что же это такое?! Мне, что уже ни на день отсюда отлучаться нельзя?! Что за бардак ты тут развел! Может, вообще будет лучше заново набрать весь инструкторский состав? А, товарищи инструкторы?!
Начальство еще пару минут метало глазами искры перед вытянувшимися подчиненными, но затем успокоилось, и тут же, недоверчиво потребовало демонстрации. Глядя на Симаго, снова усаживающегося в подтянутое обратно к 'кабине' катапультное кресло, Грицевец тяжело вздохнул. Сейчас все должно было решиться. Если Сергей сейчас получит, хотя бы малейший ушиб, Филин вставит им всем по первое число, но самое обидное, что о тренажере можно будет забыть...
В задней кабине инструктора в этот раз сидел начтех училища, военинженер Кобзарь. Прозвучала короткая команда. Щелчка открытия замка никто не расслышал. А когда кресло с пилотом пулей вылетело из кабины и несколько долгих минут танцевало, стабилизированное подтягивающим его обратно к самолету тросом, среди общей тишины звучали только 'изумленные междометия' комбрига. Стоящие за его спиной командиры ВВС почти синхронно с облегчением выдохнули. А еще через пару минут, лейтенант Симаго строевым шагом подошел к нему для доклада...
Филин не зря до назначения в училище был одним из лучших начальников НИИ ВВС. Этого показа ему хватило, чтобы быстро оценить преимущества нового тренажера. Неизвестно, когда там расщедрится московское начальство на настоящие катапульты, но вот такая подготовка совершенно точно прививала будущим реактивным пилотам полезный навык выживания...
Но этот нервный день не закончился на столь счастливой ноте, потому что еще одна ситуация потребовала не менее мудрого начальственного решения. После обеда группа из тридцати командиров внезапно для себя оказалась в роли ценителей прекрасного. Это знакомый многим по согласованию учебных киноматериалов режиссер Гольдштейн привез им на 'дегустацию' новый кинофильм. И ладно бы этот 'шедевр' был одним из заказанных ранее учебных кинофильмов, но все оказалось значительно сложнее. Правда, выяснилось все это уже через полтора часа волнующего кинопоказа...
В кинозале зажегся свет, но напряжение читалось на лицах зрителей. Фильм всем очень понравился, но заявление режиссера, заставляло задуматься, и последовали вопросы...
— Товарищ режиссер, а почему вы перед показом не сообщили нам, что этот фильм не утвержден в Москве к прокату?
— Потому, товарищ Филин, что в этом случае вы могли вообще отказаться от его просмотра. А теперь я рассчитываю хотя бы получить ваш вердикт и пожелания...
— Гм. Тогда хотя бы расскажите, на основании чего третью серию 'Соколов' не пускают в прокат?
— Вы же видели, с кем дрались в Испании наши советские добровольцы... И вы наверняка уже знаете, какие инструкции сейчас выдают по поводу всего, что связано с Германией после заключенного больше месяца назад 'Пакта о ненападении'. Вот вам и ответ — фильм оказался не ко времени. Еще полгода назад бы он пошел во всесоюзный прокат, как и первые две части...
— Мда, ситуация. Фильм-то правильный, а товарищи? Или кто-то считает иначе? Евгений Васильевич, ваше мнение, как комиссара училища...
— Если, как комиссара, то фильм нельзя пускать в прокат. Дело даже не в жестоких сценах про то, как франкисты живого советского летчика топором рубили. Там-то хоть главные ужасы за кадром остались. Дело не в этом... Вспомните товарищи. Мы ведь все понимаем, что заключенный недавно 'Пакт' с Германией, заключен не просто так. Советская дипломатия связала этим документом руки буржуазным агрессорам. Франция и Британия, судя по газетным статьям, спят и видят, как бы столкнуть нас с Германией лбами. И значит, что? Правильно! Это значит, что этот фильм станет провокацией, способной разрушить международные усилия нашей страны, и стать причиной нарушения Германией договора...
— Да-а. Под таким градусом пикирования, советские зрители этот фильм не скоро увидят...
— Товарищ комбриг, а что если временно сделать его не художественным, а как раз учебным...
— То есть, вы майор, предлагаете, показывать его только в ВВС РККА?
— Даже не просто в ВВС, а как раз в особых частях вроде нашей. В Учебных Центрах, в школах воздушного боя и на курсах переподготовки командиров звеньев.
В этот момент со стороны расположенной слева от окна киномеханика массивной вентиляционной решетки, раздался негромкий мальчишечий возглас 'Ура-а! Нам покажут!'. На секунду опешившие инструктора-воспитатели, быстро сориентировавшись в ситуации, тут же кинулись ловить 'малолетних шпионов'...
— А ну стоять! Я кому сказал!
— Та-ак. Вот, значит, кто у нас тут вместо уборки территории шпионит за своими командирами? Воспитанник Гандыба, и воспитанник Орловский?
— Мы, товарищ майор.
— Вам мало одного наряда, мечтаете о гауптвахте?
— Никак нет, товарищ майор.
— Погодите, майор Грицевец. Оба немедленно подошли ко мне!
— Товарищ комбриг, по вашему приказанию...
— Ну ка, живо рассказывайте, что вы тут успели вызнать!
— Мы тут эта... Вроде того, мы с Лехой просто хотели новый фильм заценить ...
— Угу...
— Комиссар, эти двое по твоей части. У меня на эту парочку уже стопка докладов на столе лежит. Можем просто обоих отчислить, и перевести в Сибирь. Если, конечно, не сумеешь найти к ним подход...
— А ну, кругом 'орелики', и за мной в ленинскую комнату шагом марш...
— Товарищ комбриг, разрешите доложить возможное решение этой проблемы?
— Опять это вы, Симаго?! Погоди комиссар. Ну и какое вы предлагаете решение, лейтенант?
— Я только уточню один момент, товарищ комбриг. И сразу вам отвечу.
— Уточняйте.
Сергей серьезным взглядом оглядел съежившихся в предвкушении командного воздействия нарушителей, и задал менее всего ожидаемый ими вопрос. Но оба на него ответили без раздумий...
— Как вам, ребята, просмотренный фильм, понравился?
— Так точно, товарищ лейтенант!
— Так точно! Правда мы не с начала его глядели...
— А с самого начала поглядеть его хотите?
— Даже на губу для этого пойдем, товарищ лейтенант.
— И ни разу не пикнем. Да мы за это готовы целый месяц плац подметать!
— Точно!
Отвернувшись от нарушителей, Сергей встретился с глазами начальства. Рядом с Филиным лицо Грицевца медленно расплывалось в улыбке. Он уже понял. Но Филин требовательно изогнул свою бровь.
— Товарищ комбриг, пусть эти 'разведчики' расскажут остальным воспитанникам об этом фильме. И заодно донесут ваш приказ, что увидят его через пару недель, только те, из воспитанников, у кого с завтрашнего дня не будет ни одной тройки по учебе. И кто не будет иметь дисциплинарных взысканий. А чтобы среди них хитрецов не было, все кто за это время попадет в лазарет, для допуска к просмотру будут обязаны пересдать все пропущенное...
— Гм. Комиссар, как тебе это решение?
— Звучит необычно, товарищ комбриг. Но если за две недели ребятишки действительно серьезно подтянут учебу и дисциплину, то училище точно от этого не пострадает. И насчет самого учебного просмотра идея тоже хорошая. Думаю, выйдет из этого воспитательный эффект.
— Значит, принимаем это 'непедагогичное' решение. Симаго, отведите ребят в расположение, а потом зайдите ко мне.
— Слушаюсь, товарищ комбриг! Гандыба, Орловский, за мной шагом марш...
К слову сказать, через две недели приехавший вместо Гольдштейна Чибисов, два дня подряд показывал кино, поделенным на смены воспитанникам. От комиссара училища он узнал, что отстающих, недопущеных до просмотра не оказалось. А сам Володя, выйдя из будки киномеханика в проход у стены, внимательно отслеживал реакцию учлетов на очередную серию киноэпопеи. Когда японские и фашистские пилоты с улыбкой на губах расстреливали колонны беженцев, и бомбили мирные города и деревни, Чибисову даже показалось, что еще чуть-чуть и в экран полетят камни из рогаток и другие предметы. Возмущению мальчишек не было предела.
