Свежая прода "4-го Интернационала"

— Тут нет ничего удивительного, — развел Ник руками, — Просто вы у себя привыкли к военным и гражданским товарам, которые проходили жесткий отбор специалистов вашего Внешторга, или комиссии по Ленд-лизу. За качеством тщательно следили, не позволяя сбагрить дешевку или брак. Неудивительно, что до советских людей дошли только лучшие вещи, добротные, и, как правило, весьма недешевые. А выпускать дешевую дрянь капиталист может легче легкого, особенно если является фактическим монополистом. Никто его не «съест»: конкуренции, как таковой, в развитом капитализме давно нет. Рынки либо поделены между крупными производителями, либо вовсе захвачены одним или двумя концернами, а все «конкурирующие», якобы, фирмы, им и принадлежат, и просто создают впечатление разнообразия выбора. Я бы, на вашем месте, лучше купил английскую краску фирмы «Тэтчер». Представления не имею, как они обходят блокаду, но её в продаже много, и на качество пока никто не жаловался.

Поговорили на отвлеченные темы. Ник поздравил соседа с выдающимся успехом СССР, на что тот упредительно поднял ладонь, и шустро сбегал в дом, откуда вернулся с запотевшей бутылкой русской водки из холодильника, парой чистых рюмок, и тарелочкой с нарезанным копченным салом, ветчиной, сыром и жаренными креветками.

— Я помню, Николас, что вы не пьяница, — пояснил он на своем правильном, но несколько «скудном» английском, — Я и сам не большой любитель, если честно. Я сегодня один в увольнительной, все мои коллеги заняты, а отметить такое необходимо. Просто, понимаете, к сегодняшнему дню вела очень долгая дорога. И не все товарищи, к сожалению, дошли до её конца. Сейчас я, конечно, очень рад. Но я вспоминаю про них. Про всех тех, кто страстно мечтал услышать сегодняшнюю новость, кто должен был быть сейчас там, на Байконуре, но не дожил… Их было много, товарищ Фрезер, в том числе таких, кто мечтал о космосе еще во времена первых наших ракет. Многие из них прошли войну, голод, и другие тяготы, но сохраняли мечту до последнего вздоха… Сегодня я просто не могу не выпить за них.

Нику ничего не оставалось, как молча, не чокаясь, поднять рюмку вместе с соседом. Холодная водка пошла на удивление хорошо, а, закусив крупной креветкой, зажаренной с чесноком, Ник убедился, что идея закуски после хорошей выпивки — отнюдь недурна. Было даже странно, что американцы её, в основной массе, игнорируют.

После этого ритуала дело пошло на лад. Они, путая языки, но, почему-то, отлично друг друга понимая, рассказывали друг другу про свою жизнь, про то, как это необычно — жить с сознанием того, что вскоре люди начнут колонизировать новую стихию (у обоих не было ни малейших сомнений относительно того, что это произойдет в ближайшие годы). Выпили за Гагарина лично, за разработчиков ракет, за Генерального Конструктора, потом за какого-то маршала Неделина, затем за Никиту Сергеевича Хрущева (лицо соседа явственно скисло, но тост он поддержал без возражений). Потом — за победу над мировым капитализмом и наступление коммунизма, а также мира во всем мире. Чтобы, стало быть, люди летали на ракетах в иные миры, а не пугали ими друг друга до поноса. После этого Екатерина Александровна, супруга Николая Ивановича, высунулась из дома, слегка отругала мужа за то, что тот держит гостя во дворе, и Ник не успел оглянуться, как оказался за семейным столом, на котором оказался огненно-алый борщ, со сметаной, присыпанными чесноком пампушками и зеленью, потом — запеченная индейка, салаты и другие вкусности. К удивлению Ника, большую часть этого роскошества хозяин приготовил сам.

Под борщ выпили за кота Леопольда. Под заливного тунца и лангустов — за лису Злату. Под индейку — за шимпанзе Хэма. Под запеченную под сыром картошку, острые маринованные закуски (Николай Иванович готовил их, как и многое другое, самолично) и, наконец, фрукты — за всех прочих, не столь знаменитых, зверей, которые героически прокладывали людям дорогу в космос. Когда из школы вернулись Джозеф, и сын Червяцовых, Вячеслав, оба тоже оказались за столом, тем более, что на нем как раз оказался торт и фруктовый десерт. В конце концов, вернулась с работы и Салли. Убедившись, что Ник уже успел должным образом «напраздноваться», она махнула рукой, и поддалась на уговоры Екатерины, тоже «дернув» вместе с ней пару рюмок наливки. Кажется, пили еще за космос, за советские ракетные войска на страже мира и труда, пели какие-то советские песни, которых Ник не знал, но, почему-то, очень быстро стал подпевать как родные, старательно вытягивая: «Artilleristy, Stalin dal prikaz! Artilleristy, zovet otchizna nas!». О том, насколько забавно звучит эта песня в исполнении американца немецкого происхождения, да еще и троцкиста, он, как-то не подумал.

Ник, вокальными талантами не блиставший, и сам спел простенькую рабочую песенку «Solidarity Forever», которую, к его удивлению, Николай Иванович знал, и без труда подхватил. Оказывается, в СССР её исполняла одна из этих новомодных фолк-металл групп, «Танкоград», из уральского города Челябинска.

Потом вышли смотреть фейерверк. На радостях, кто-то из городского начальства распорядился, и был отстрелян весь запас ракет, отложенный на 26 июля. В ночное небо над Ольгином взвились яркие огненные стрелы работы китайских мастеров, которые разрывались в поднебесье густыми гроздьями. Все жители окрестных кварталов высыпали во дворы, и громко ликовали и хлопали в ладоши с каждым разрывом. В Гаване, Сантьяго, Санта-Кларе и других городах устроили карнавалы, которые показывали по телевизору в прямом эфире. Но это Ник уже помнил весьма и весьма смутно…

Утро Ник встретил хуже, чем могло бы быть, но куда лучше, чем предполагал. Видимо, сказывалась его общее окрепшее здоровье, качественное русское пойло, почти не содержащее сивушных масел и иных вредных примесей, да и общая культура питья, включающая в себя аппетитные и сытные закуски. Голова почти не болела. Правда, Салли, которая, по сравнению с мужем, отпраздновала триумфальный прорыв человечества почти «всухую», изрядно страдала, и ругала ягодные настойки Червяцовых, исключительно вкусные, но весьма коварные, почем свет стоит. Когда Фрезеры уже успели привести себя в порядок, из своей спальни, зевая, вышел Джозеф, и полюбопытствовал, от чего это мама и папа проснулись в такую рань, если еще вчера по телевидению и радио выступал товарищ Нуньес Хименес, и сообщил, что завтрашний день, 13 апреля, в честь исторического полета Гагарина, на Кубе объявляется выходным. В Гаване планируется пресс-конференция советского посла, и некоторые другие мероприятия. Ник и Салли переглянулись: не было сомнений, что правительство просто решило «узаконить» то, что свершилось, так сказать, явочным порядком. Скорее всего, большая часть населения сегодня в любом случае утратило работоспособность… Ну, и, кроме того, можно было предположить, почему с обращением выступил Хименес: надо думать, команданте Кастро проявил солидарность с большей частью населения острова…

Поэтому, после завтрака было решено позвать соседей на семейный отдых, на пляж Гуардалавака, до которого ехать было не так уж далеко, всего 40 км. Иван Николаевич и Екатерина Александровна согласились — оба были свободны, хотя перед этим хозяин заставил Ника выпить холодного огуречного рассола. Особенной нужды в этом не было, и выглядел рассол мутным, неаппетитным и весьма варварским, однако, попробовав прохладный душистый напиток с плавающими зубчиками чеснока и смородиновыми листиками, Ник нашел его весьма и весьма вкусным, и даже спросил рецепт. Вообще, Иван Николаевич выглядел немного смущенным.

— Простите меня, немного я не сдержался, — виноватым тоном признался он, — Я, в последний раз, так основательно надирался в 42-м, и тогда чуть в снегу не замерз по глупости. Переболел пневмонией, но дело не в том. Очень было стыдно перед бойцами. С тех пор, до вчерашнего вечера, больше двух рюмок не выпивал, и далее не буду…

Ник понимающе улыбнулся, и ответил, что все в порядке, мол, он и сам от себя ничего подобного не ожидал, просто новость была слишком уж ошарашивающая.

После этого обе семьи «упаковались» в тесный «Ребел», и отлично скоротали нежданный выходной на море, за купанием, рыбалкой и загоранием. Лежа в шезлонге, Ник не выпускал из рук планшета с карандашом, и, время от времени прибегая к помощи супруги, намечал эскизы заряжаемой с казны мортиры отстрела осветительных и дымовых маркерных мин для «летающей батареи». Выходило, что лучше всего будет сделать её с нуля, не прибегая к переделке миномета, и большую часть деталей изготовить из легкого сплава. Задуманная конструкция получалась удобной и простой, вполне доступной для обслуживания одним радистом, вот только Ника смущала одна особенность: она не исключала возможности заряжения миной с полным зарядом. И если какой-нибудь остолоп попробует это сделать, вся конструкция вполне могла развалиться. Приделывать же к ней специальные буферы гашения отдачи казалось неуместным излишеством, увеличивающим вес и усложняющим конструкцию. Над этим стоило поломать голову. Такого рода комбинированный отдых, совмещающий полезное с приятным, пошел Нику весьма на пользу, не только ликвидировав последствия пьянки, но и прибавив новых сил.

Зато уже 14-го с утра к Фрезерам постучался Патрис Эрейера, и, смущенно извинившись за ранний визит, вручил Нику повестку. Ему приписывалось в самое ближайшее время явиться в сборный пункт интербригады «Билл Хейвуд» на окраине города Карденас, и приступить к обязанностям каптенармуса, в связи с введением режима повышенной боеготовности. Делать было нечего. Попрощавшись наскоро с побледневшей Салли и ничего не понимающим Джозефом, Ник собрал вещи, в том числе чехол с винтовкой и рюкзак с формой, сел в машину, и, заехав за тремя сослуживцами, живущими в Ольгине, и не имеющими своих машин за полной ненадобностью, поехал к месту назначения.

Когда добрались до Карденаса, там уже, вовсю, кипела бурная деятельность. Командующий бригадой, молодой капитан Луис Медина, бегал как ошпаренный, гоняя ротных, и требуя немедленной явки личного состава. Личный состав стягивался со всего острова довольно неспешно — к часу, когда Ник припарковал свой «Ребел» у ворот базы, собралось меньше половины. Командир роты Ника, усталый бывший морской пехотинец Джек Линкольн, по гражданской специальности — инженер-строитель, тут же заставил Фрезера, и всех троих прибывших вместе с ним товарищей, живо шуровать в оружейку, и начинать готовить вооружение к выдаче. Бойцов роты тяжелого вооружения на месте вообще не обнаружилось, кроме её командира, Билли Найта, и одного кубинца по имени Хосе Игнасио, живущего поблизости в Карденасе. Поэтому на Ника, волей-неволей, легла, также, задача приготовить к немедленному использованию все четыре имеющихся 82-мм миномета, станковые пулеметы Браунинг М1919А4 и два безоткатных орудия Б-10. Ничего сложного в этом не было, их устройство и правила эксплуатации Нику были отлично знакомы, но, из-за нехватки рук, выверка прицелов, проверка состояния узлов и механизмов заняли много времени. Поэтому, когда артиллеристы бригады, с явными следами недавних возлияний на лицах, явились, таки, в расположение, Ник с преогромным удовольствием передал их матчасть в их распоряжение, а сам занялся стрелковым оружием, с которым возни тоже хватало. Только отдав распоряжения двум помощникам и ученикам, американцу и мексиканцу, Ник нашел время, чтобы переодеться.

Униформа интербригады была сшита на Кубе, но из качественных материалов, закупленных на средства Интернационала. Модель была разработана с учетом последних веяний западной «военной моды»: китель и мешковатые брюки были удобными, имели множество карманов, в том числе и с ИПП, вентиляционные клапаны и сетчатые вставки в паху, на плечах и подмышками. Окраска была стандартная для кубинских вооруженных сил, четырехцветный тропический камуфляж, разработанный советскими специалистами. Ременно-подвесная система из брезентовых ремней, со стандартными подсумками FAL, флягой в чехле, штыком в ножнах, фонарем и сухарной сумкой была песочной по окраске. Основной причиной выбора было нежелание походить, особенно издалека, на вероятного противника, хотя оливковую ткань на Кубе достать было куда проще. По сравнению с обмундированием РВС, форма Интербригады была, все же, попроще. Фасон одежды был несколько «вторичен», его разработали с оглядкой на американский, считавшийся на Западе лучшим, разве что, немного изменив, добавив удобства и внеся отличия в силуэт бойца. Подвесная система была почти точной копией М41, оба ранца, большой и малый, использовались французского образца, а обувь представляла собой штатные ботинки чехословацких парашютистов. Шевроны, знаки различия и нашивки крепились на «липучках».

Регулярные части РВС уже переходили на форму советского образца, которую Ник, как и большинство его товарищей, считал куда более современной и продуманной. Она шилась из прочной, стойкой к износу, но при этом легкой армированной ткани, и учитывала не только удобство ношения собственно формы, но и снаряжения, в том числе, бронежилетов с интегрированными разгрузочными системами. Причем, все это, благодаря хитрой системе подвесов, утяжек, застежек-липучек и «молний», можно было удобно подгонять по размеру и боевой задаче. Ботинки, прочные, с кожаным низом и брезентовым вентилируемым голенищем, чрезвычайно удобными крючками шнуровки из прочного пластика, не перетирающими шнурки, и «липучками» фиксации, а также подкладкой с сетчатой потоотводящей мембраной, тоже были настоящей мечтой военного, да и просто любого человека, много времени проводящего на ногах. Помниться, особенно впечатлили Ника встроенные в форму наколенники и налокотники, убирающийся в подкладку панамы накомарник, а также пластиковые кровоостанавливающие жгуты, вшитые прямо в ткань: настолько продуманной была советская униформа. Сейчас лишь милисианос ходили в старой оливковой форме, донашивая прежние запасы РВС (которые, в свою очередь, являлись по большей части обносками дореволюционной армии). Кроме того, старая форма осталась в качестве парадной, напоминая о днях повстанческой войны. У Ника тоже был такой комплект, хотя в парадах вместе с «барбудос» участвовать, еще, не доводилось.

Затянув шнуровку ботинок, Ник попрыгал на месте, убеждаясь, что все застегнул правильно и ничего не болтается, после чего напялил кепи, и двинулся к месту своей боевой работы. Правда, делать там оказалось, неожиданно, почти и нечего: помощники сноровисто, без ошибок, заканчивали набивать пулеметные ленты, а все вооружение бригады лежало в пирамидах, готовое к употреблению. Так что Нику ничего не оставалось, как присесть за стол, и заняться собственной винтовкой, привычно поругивая про себя систему Гаранда за хитрую схему разборки. Он, как и все остальные члены бригады, получил в свое распоряжение переделочную винтовку, которой присвоили индекс «Rifle de infantería M-1 modelo de 1961», или, как говорили чаще, «Тип 61». Как и раньше, Фрезер получил винтовку стрелка-охотника (casador), оборудованную оптическим прицелом ПУ, устанавливаемым на вновь изготовленное крепление советского типа ПКЗ, щелевым пламегасителем, и накладкой на приклад для удобства стрельбы с оптикой. Ночного прицела ему, к сожалению, не досталось: советские прицелы НСПУ были в огромном дефиците, и отправились спецназу, настоящим снайперам-дальнобойщикам и другим серьезным людям. Вообще, с ночной оптикой в интербригаде дела обстояли неважно: на всех имелось лишь четыре 1,5-кратных ночных монокуляра у командиров рот, два таких же монокуляров в распоряжении штаба, и два прожектора инфракрасной подсветки с тяжеленными ранцевыми аккумуляторами. Правда, осветительных мин для минометов было в достатке.