— Скажите мне, любезный Алексей Николаевич, — обратился ко мне Есипович, когда ландо проехало по бревенчатому настилу, покрывавшему русло ручья, — насколько ценно для Вас украденное портмоне?

— К чему Вы спрашиваете?

— А к тому, что Иван Иванович знает эту округу окрест тридцати пяти вёрст как никто другой. И если кто и сыщет вашего Смита, то только он. Где Вы ночевали в тот раз?

Задумавшись, словно вспоминая, я стал отвечать:

— До Вас я добирался четыре часа, с востока на запад.

— Мост через Жереспею проезжали?

— Не помню, вроде нет. Погодите, я названия записывал, — вытащив записную книжку и открыв на нужной странице я принялся объяснять, — по Смоленской дороге ехали, проезжали Печёрск, останавливались в Захаринке, а оттуда вёрст пять-семь проехали и не найдя где заночевать остановились. Вспомнил, был мостик. В версте перед ним дуб огромный, а за мостом не то избушка на холмике, не то землянка какая-то. Где-то с полверсты от неё всё дело и произошло. Я возвращаться не захотел, предпочёл на свежем воздухе, в шатре. У меня с собой кровать раскладная — очень удобная, да и место подходящее...

— Ну да, подходящее. Вы сударь, как раз напротив своей усадьбы и заночевали.

— Тот домик? — с удивлением спросил я.

— Нет, не тот, — раздражённо ответил Есипович с таким выражением лица, словно какую-то несуразицу услышал. — Это у Леонтия коптильня была. От брода надо было левее взять, как раз с полверсты. А вы к Абраменкам повернули. Бывает же так, словно приманивали. Но и обольщаться не стоит. Последние годы были не простыми, да и урожаи... Ладно, а как выглядел этот Смит, сможете описать?

— Зачем описывать, проще нарисовать. Я зарисовки делать люблю, места там разные, пейзажи красивые, людей, зверей. Есть у меня портреты Смита. Думаю, вырвать для дела лист из дневника можно. Так даже проще будет.

— Тимофей стой! — вдруг крикнул Генрих Вальдемарович. — Приехали, ближе не надо.

Лошади остановились как вкопанные, а спустя секунду от окружённой с трёх сторон лесом избы послышался вой. Я бы сказал — волчий.

— Братец, — позвал Есипович денщика, — тебя Серый знает, сходи, покличь Иван Ивановича, дело до него есть.

Едва Тимофей отошёл от кареты, Генрих Вальдемарович вновь обратился ко мне:

— Я ещё раз спрашиваю, насколько дорого портмоне? Сколько сможете выделить награды?

— Сто рублей.

Агх... — поперхнулся Есипович.

— Что ж там было?

— Разное, — равнодушно ответил я. — Кто найдёт, тот увидит, а вот прочесть сложно будет.

Вскоре показался Полушкин, а за ним увивался мальчонка с палкой, сильно похожий на встреченного накануне перегонявшего гусей пастушка. Штабс-капитан обнял Иван Ивановича, стиснул в объятиях (как мне показалось, что-то шепнул ему на ухо) и представил мне. Минут пять шёл разговор на отвлечённые темы, а затем Генрих Вальдемарович чётко поставил задачу: найти беглого преступника-иноземца по имеющемуся портрету.

— Если вчера сбёг, то это можно, — стал рассуждать Иван Иванович, — все бегут в сторону города, к Смоленску. Там и людей поболе и затеряться не сложно. Это они так думают. Тем более вы говорите, что иноземец, да на своих двоих. Сыщем.

— Должен Вас предупредить: Смит вооружён, и обучен пользоваться как огнестрельным, так и холодным оружием. Имеет опыт абордажного боя и организации засад. Язык наш знает. При нём как минимум тесак из обломка палаша и топор. Возможно, сделает пику, с ней он управляется лучше всего.

— Ваня! Дай!

Мальчонка подбросил вверх палку, Полушкин просто взмахнул рукой, и пастуший посох улетел метров за пять. Когда же палка была принесена, то в верхней её части торчал клинок с коротким лезвием.

— Впечатляет. Но помимо трюков с ножом, я бы хотел, что бы вы были вооружены как на войну. Ваня, посох не жалко?

— Ещё выстругаю, — ответил сорванец, показывая мне двухкопеечную монетку.

Вернувшись к карете, я откинул спинку сиденья, открыл потайную дверцу, и достал из тайника патронташ с готовым к бою двуствольным ружьём. Нехитрые манипуляции и два патрона с дробью заняли своё место.

— Ваня! Дай!

Палка взлетела в небо под острым углом и не так аккуратно как для Полушкина, но на таком расстоянии для стендовой стрельбы это даже не упражнение. А я в своё время, хоть и не становился призёром, но в десятку входил часто. Посох лишился испачканного в земле куска и разлетелся в щепу в нескольких местах.

— Смит стреляет не хуже меня, — пояснил я.

Иван Иванович просто пожал плечами:

— Я от пули не помру, цыганка нагадала.

Штабс-капитан сделал жест пальцами, намекающий на оплату, и мне снова пришлось лезть в тайник, вынимая ассигнации и пятачок для пастушка, последний, из мелких разменных монет.

— Пятьдесят рублей аванс, и пятьдесят после того, как притащите моего слугу. С ним должно быть портмоне из рыжей кожи застёгнутое на ремешок. Если я буду удовлетворён тем, что находится внутри, — выплачу премию.

— Договорились, — сухо сказал Полушкин, принимая две двадцатипятирублёвые ассигнации со скруглёнными краями. — За четыре дня управлюсь.

— Успеете за два — сумма гонорара возрастёт втрое.

— Тогда прощайте, господа.

Иван Иванович развернулся и скорым шагом, почти бегом, двинулся к дому, а мальчонка, сложив две монетки вместе, мечтательно зажмурился.

Теперь стоит рассказать, для чего выдумывалась вся эта история со Смитом. Ведь и документы, которые тут называют 'пашпорт', и свидетельство о рождении и прочие бумаги у меня подготовлены и в полном порядке. В конце концов, можно было не городить весь этот огород, если бы не та цель, которую я поставил перед собой, оказавшись в этом времени. Замечу, цель сложновыполнимая, требующая колоссальных ресурсов и людских резервов. И там, где за год, лупя палкой без остановки, обезьяна расколет деревянную колоду, у меня будет возможность нанести удар только один раз; и если в руках не окажется колуна, то и стараться не стоит. Печаль, а иначе только становиться обезьяной. И социология о том же говорит, что простые пути не всегда наиболее короткие и надо бы поразмыслить, стоит ли нырять в омут, когда лучше потерять время и выбрать путь в обход. И один из вариантов — это воспользоваться одним из свойств человеческой души: люди стараются разглядеть в банальных вещах нечто необычное. Но и тут есть подводные камни. Как только вы поймаете себя на том, что уже готовы управлять результатами, постарайтесь осознать, что произошло в действительности. Ведь заинтересованный вами человек, воспользовавшись вашим же советом, может сотворить действие, прямо противоположное вашему желанию. И чтобы этого не произошло, надо постараться связать нужного вам индивидуума совместной ответственностью, так как человек часто испытывает потребность в оказании помощи другим. А ещё лучше — совместным делом, таким как поиски чёрной кошки в тёмной комнате. В нашем же случае, кошка обзывается Смитом, и уже мало кому есть дело до разных существенных для меня вещей и совершенных пустяков для других.

К чете Пулинских мы добрались довольно шустро, примерно за час с четвертью. Во-первых, Тимофей приноровился к управлению каретой; а во-вторых, последние девять вёрст неслись по укатанной дороге, без явных ям и огромных луж. Кстати про лужи: они здесь в изобилии. И часто, не проверив глубину палкой, двигаться по дороге невозможно. Впрочем, могли и не торопиться, так как глава семейства отбыл в Смоленск ещё вчера, и рассчитывающий на особый приём Генрих лишь скрипнул зубами. К тому же, встретившая нас горничная предупредила, что баронесса (хотя она не имела даже титула учтивости) не здорова и пребывает в меланхолии, а значит и принимать никого не будет. При таких обстоятельствах потребовался нестандартный ход. Стоит заметить, что при нанесении незапланированного визита, иными словами, если вас не звали, а вы пришли, принято было передавать визитную карточку, не настаивая на аудиенции. И всё бы шло своим чередом, кабы приносящий карточку слуга был абсолютно индифферентен к своему работодателю. Но здесь даже невооружённым глазом было видно, что горничная с хозяйкой общается тесно и вступится за неё горой, ну, соответственно, и девице будет многое прощено, а посему вместе с карточкой я передал серебряный рубль, со словами:

— Дело неотложной важности.

— Хорошо, я выясню, пожелает ли госпожа Вас видеть, — неохотно сказала она, с шипящим польским акцентом. — Вы можете пройти внутрь и подождать в комнате.

Нас приняли спустя полчаса, предварительно дав время привести себя в порядок после долой дороги и осмотреться. Мы попали в настоящий дворец. После увиденных мною 'дворянских гнёзд' провинции, где скромность граничила с откровенной бедностью, высокая прихожая с причудливыми колоннами подавляла своими размерами. Широкая серовато-белая мраморная лестница, устланная шикарным ковром, уставленная вазами с цветами, ведущая к огромному портрету женщины в полный рост в тяжёлой золочёной раме с двумя античными скульптурами воинов, возвышающимися, словно верные поклонники вокруг хозяйки, призывали смотреть с открытым ртом. Лакей провёл нас в небольшую комнату, удивительно уютную и обставленную со вкусом. Тёмно-зелёная бархатная мебель, гармонирующая с мягкими пуфиками, под цвет портьер и гардин; пол с пушистым ковром, угловой диван и массивный шандал на дюжину свечей.

Хозяйка явилась в длинном голубом шёлковом платье с красными бантами, держа в руках веер и играя им таким образом, что определить с одного взгляда количество колец и перстней было бы невозможно. В ушах у неё сверкали два брильянта, — карата по полтора каждый — а запястье украшал гранатовый браслет.

— Что Вам угодно? — ангельским голоском спросила она.

Баронесса была неотразима и элегантна как тонкий фарфор. Всё в ней было божественно: гармония, благоухание, походка, блеск! Она была поистине нимфа, до того прекрасная, что хотелось сыпать комплимент за комплиментом, пока не познакомился поближе. Есть такой тип женщин, про которых говорят: маленькая собачка до старости щенок; Анастасия Казимировна сочетала в себе, несмотря на шестерых детей, некую миниатюрность, правильные черты лица и ярко выраженную беспардонность, другого слова я не смог подобрать. Хозяйка дома привыкла к власти, как к удобной одежде, и совершенно не находила нужным это скрывать. К тому же я лишился четырёх сотен рублей ассигнациями, ушедших сиротам, нуждающимся в помощи после наводнения одна тысяча семьсот девяносто третьего года. Пожертвование давало зелёный свет на оформление нужных мне документов, и если возникнут какие-либо затруднения, то Анастасия Казимировна непременно пожалуется папочке, почётному опекуну фонда , и тот разотрёт всех в порошок, а дабы уважаемые люди могли заниматься своими делами, через пару недель их навестит стряпчий, который всё и привезёт. Хотели быстро и без проблем — получите. Потрясающий сервис, оставляющий широченное поле для коррупционного манёвра. Приедет стряпчий и скажет, мол, бумажки нужной нигде нет и найти никак. И что делать? Бежать к Казимировне? Конечно, проще 'сунуть на лапу' на месте. Ещё можно придушить стряпчего в подвале за излишнюю инициативу. В общем, кабы мне не нужен был весь этот балаган, в гости к Путилинским я бы в жизнь не поехал.

— Зря вы рубль той дуре дали, — сокрушался Генрих Вальдемарович, когда мы возвращались обратно, — чай, не в столице. Ей и полуполтинника за глаза хватило бы. Глядишь, и обошлись бы меньшей тратой.

— Не было у меня с собой четвертака. Вообще разменной монеты не осталось. Генрих Вальдемарович, а где тут мелочью разжиться можно? Ни в одном трактире сдачу получить невозможно.

— Только у ростовщиков, — серьёзным тоном произнёс Есипович. — Есть в Смоленске две-три конторы. Выгоднее всего в 'анфилатовскую' обращаться. За рубль ассигнациями пятьдесят шесть копеек серебром получить можно . Слышал я, финансовое учреждение у нас скоро откроют, может, тогда и не будут драть половину. А пока только так.

— Проблема-то в том, — глубоко вздохнув, произнёс я, — что билеты у меня в основном иностранные.

— Даже не знаю, что и посоветовать, — лицо Генриха Вальдемаровича приняло задумчивое выражение — только в Петербург. Впрочем, есть у меня один знакомец, ещё с прежних времён. Хотя он всё больше скупкой промышлял, но думаю, вашу проблему он решить в состоянии.

— Представите меня?

— Боюсь, общаться Вам с ним станет неприятно.

— Ваш знакомец еврей что ли?

— Упаси господь с ними связываться, без портов остаться можно. Хотя, пожалуй, этот сам их без исподнего выставит. Щепочкин его фамилия. Поручик Павел Щепочкин. В Юхновском уезде у него самая крупная мануфактура, да и во всей губернии, наверно.

— Мануфактурщик — это хорошо, — произнёс я. — Когда сможете устроить встречу?

— Вообще-то, Щепочкин — друг Елизаветы Петровны, и я с ним не общаюсь.

— Ревнуете к мутер?

— Я? — возмутился он. — К тёще? Да если б не её...

— Генрих Вальдемарович, извините. Переведём разговор в другую плоскость. Можно ли попросить Елизавету Петровну посодействовать? Или даже уговорить съездить к этому Щепочкину. Я в долгу не останусь. Все расходы за мой счёт. Сами видите, обстоятельства сложились ни к чёрту. А если вспомнить о паршивых урожаях за последние годы, то дела в именье, как мне кажется, хуже некуда.

— Ах, мой друг. Дела в вашем именье и вправду печальны. Одних крупных долгов на шесть тысяч, а сколько по мелочи набралось, так и не знает никто.

'Ух ты, — подумал я, — для Генриха Вальдемаровича я уже друг и именье, которое ещё не оформлено как следует, моё. Это радует, однако что-то сумма долга высока. Надо выяснить'.

— Как на шесть? — с испугом произнёс я.

— Сашка. Пристрастился к картам негодник, моего чуть не вплёл. Назанимал у него.

— Проклятье! Я предполагал немного иное.

— Такова жизнь: мы предполагаем, а Бог располагает. Я вот что думаю: а не выкупить ли Вам у Щепочкина Грядненскую полотняную фабрику за ваши английские билеты. А мы уж потом как-нибудь разберёмся.

'Всенепременно Генрих Вальдемарович. — размышлял я. — За болвана меня держишь? Картёжник Сашка назанимал, а тут такой прекрасный случай вернуть невозвратный долг. Но так говорить мне нельзя. Буквально через неделю необеспеченные ассигнации рухнут, и вскоре менять их на серебро по курсу три к одному станет за счастье. К тому же, буквально в спину дышит фактор 'дубликата'. Бумага через год-полтора начнёт расползаться и избавиться от фунтов и франков нужно таким образом, что б никто не смог предъявить претензий. В идеале, если они окажутся за пределами России, я был бы доволен'.

В течение всей дороги до Борисовки, штабс-капитан рассказывал о мануфактуре. Приводил какие-то цифры, высказывал пожелания и всячески склонял меня к принятию положительного решения. При всём при этом, Генрих честно указал на отсутствие нужного оборудования по переработке конопли. Предупредил об износе станов и слабой квалификации работников. А уже после того, как мы стали проезжать узнаваемые мной по киносъёмке дома, выдал фразу: