Прикидывая, что и в каких объемах подтягивается к месту предстоящих событий, впору было перепугаться. Волосы вставали дыбом. Когда растущее напряжение прорвется настоящими боями, они, по всему, должны обернуться настоящей бойней. Кроме того, знающего человека не могла не смутить необычайная сложность предстоящего сражения: море, горы, флот, авиация, сухопутные силы, которые и сами по себе ведут очень сложную кампанию, уже обещали неуправляемый и непредсказуемый рисунок сражения. Но, как будто этого мало, поверх накладывалась высокая вероятность массового применения новых, толком не освоенных систем вооружения. Это было почти неизбежно и значительно усиливало неопределенность ситуации. А когда он увидел, как летает здешний массовый пилот, терзавшие его смутные сомнения переросли в убежденность: переучить этих людей на реактивные машины в отведенные сроки нельзя. Придется привлекать какое-то количество своих, хотя бы на первое время, хотя бы только для нужд ПВО.

— Я никогда не ожидал, что нам передадут столько реактивной техники.

— Нет, ничего удивительного. Старых, добрых «бесов» в свое время наклепали как следует, а вот теперь списывают, почитай, новые машины. Все! Выпуск прекращен. Заводы гонят принципиально новую технику. ПВО вдоль границ уже перевели на сверхзвуковые перехватчики, но фронтовые машины тоже сменят. «Ла» попросту мал для нового борта и вооружения.

— Не страшно. Для наших целей даже, наверное, к лучшему. Доведенные до совершенства машины, давным-давно без детских болезней, сюрпризов не ждешь. Может быть, оно и к лучшему. Все равно на той стороне ничего лучше нет.

— Пожалуй. На последних сериях «борт» переработан радикально, можно сказать, это вообще новый борт. С аппаратурой для ВКК все, до единого! Прицел полностью автоматический, — он вдруг запнулся, но потом все-таки продолжил, — с дальномером...

— Может быть, — вы не откажетесь разделить со мной обед? Отметим ваш приезд, знакомство, начало плодотворного сотрудничества. Все сразу.

— Не откажусь. Вот только насчет «отметим» есть замечание. Я буду отмечать чаем или, если есть, каким-нибудь морсом. Помимо всего прочего, я выполняю особое задание командования и, пока оно не будет выполнено, мне запретили употреблять спиртное. Так что я уже полтора года, как трезвенник.

И не расскажешь, что связана эта не слишком распространенная среди бывших фронтовиков трезвенность именно с тем самым прицелом. Надо сказать, он выделялся особой меткостью стрельбы даже среди самых выдающихся асов. Их всех, до единого, отличал особого рода летный универсализм, но, кроме этого, у каждого имелся свой «конек», как у него — меткость. Нередко мог выпустить из пушки один-два снаряда, не сомневаясь, что попадет, и не ошибался. Поначалу никак не мог взять в толк: если не уверен, что попадешь, — зачем стрелять? С этим качеством связаны и некоторые особенности его манеры вести бой: он делал то, за что опытные летчики материли молодежь, а именно, нередко стрелял с большой дистанции и попадал. Не удивительно поэтому, что именно к нему подошли с диким требованием описать, как именно он это делает. Он взмолился, — мол, избавьте, ради бога, потому что знать не знаю, ведать не ведаю, как это делаю. А начну разбираться, так точно никуда не попаду. Сам стрелять разучусь, факт. Однако ничего у него не вышло, поскольку последовал прямой приказ. Не позволили даже отлынивать, создавая видимость работы, требовали результата. Хуже всего было то, что сами требовальщики толком не знали, чего хотят, — или не могли объяснить, — но тут хрен редьки не слаще. Так что пришлось, для начала, разбираться с конкретными требованиями и создавать терминологию, а потом разбивать задачу на подзадачи. Например, почти сразу же, выяснилось, что в точности никак не известно, как человек определяет расстояние на глаз без всякого радара с сонаром: обычно приводимого тут механизма «бинокулярности» человеческого зрения, — при «базе», равной расстоянию между глазами! — никак не могло хватить. Только потихоньку-потихоньку стало понятно, какого именно опыта набирается человек, вырабатывая профессиональный глазомер. Точнее, — потихоньку шло сначала. Потом, когда определился принцип, пошло гораздо быстрее и эффективнее. Именно на основе этой занудной и, поначалу, не особо понятной работы создали пассивный режим прицеливания комбинированной прицельной установки современного истребителя. Иметь еще и такой режим считалось полезным для осуществления неожиданной атаки, потому что излучение радиоприцела улавливали детекторы врага. Впрочем, очень скоро выяснилось, что хитрые настройки при самых незначительных изменениях отличным образом подошли и для «активного» режима.

Иван Никитович сам не заметил, как увлекся, и эта работа незаметно изменила его самого. Сделала из обычного, — хотя и очень хорошего! — пилотяги настоящего инженера и исследователя. Хороший от природы ум превратился в отточенный инструмент, незаурядная память стал еще более цепкой и избирательной. Работа над прицельным комплексом еще не была закончена, когда его привлекли к следующей: созданию автопилота нового поколения. Вообще принципиально нового, способного, в том числе совершать взлеты и посадки в автономном режиме при стандартных условиях. Раньше сама мысль об этом показалась бы ему фантастикой, а теперь он примерно представлял себе направление и метод работ, хотя и старался не лезть в саму по себе технику. Во-первых, не знал, как отнесутся к его интересу очень серьезные заказчики, а, во-вторых, следовал коренной советской мудрости относительно лишнего знания и крепкого сна по ночам.

...А выпивать ему запретили в самом начале, увидав, как он, будучи расстроен диким для него заданием, расслабляется спиртным. Будучи честным военным, он приказ выполнил, потому что выполнение приказа для офицера является именно что делом чести. Со временем поотвык от фронтовой еще привычки регулярно употреблять алкоголь. Решил про себя, что отпразднует успешное прохождение испытание новинок в бою, а до этого считать приказ действующим.

Большой Антракт II: замах

У тех, кто не пробовал, у тех, кто долгие годы провел по другую сторону баррикады и прицела под огнем собственной пропаганды, могло сложиться неправильное впечатление о боеспособности наземных сил США. Да, — трижды «да»! — флот. Да, авиация. А вот о возможностях наземных войск американцев ничего конкретного известно не было. Они не успели себя как-то особенно показать на главных фронтах Второй Мировой. Те, кто пробовал, глупостей не болтают. Да, для их сухопутного стиля не слишком характерны лихие маневры в стиле блицкрига: да, при удаче таким способом удавалось обрушить целый фронт, в один мах выиграть войну, зато при неудаче следовал удар под основание, окружение, и войну выигрывали уже у тебя. Блицкриг выдумали не от хорошей жизни, его можно только выиграть или проиграть, а вот компромиссного мира при его помощи не дождешься. Американцы, зная свои достоинства и недостатки, поступали так же, как поступает любая армия с вменяемым руководством: воевали соответственно. Атаковали с ограниченными целями, стремясь не столько захватить какой-то пункт, сколько уничтожить побольше живой силы противника. Блестяще организовывали снабжение в любых, самых немыслимых условиях и вываливали на головы противника такое количество стали, взрывчатки и напалма, что тот не мог поднять голову и нес постоянные тяжелые потери. Потери эти, кстати, не давали пополнить, поскольку авиация днем и ночью терзала прибывающие резервы и, чисто профилактически, все транспортные узлы в ближайшем тылу противника. Когда, наконец, им удавалось добиться прорыва вражеской обороны, контратаковать противной стороне было попросту нечем, и наступление долгое время развивалось беспрепятственно. В общем итоге, получалось не менее эффективно.

У метода имелся всего один недостаток: он ни разу не был испытан против врага, имевшего хотя бы сопоставимые материальные возможности. К счастью народа Соединенных Штатов, в самой его истории не нашлось места для конфликтов с противниками примерно равной силы. А сейчас дело хотя и со скрипом, но шло. На самом деле эти слова носят настолько «общий» характер, что граничат с цинизмом: сами по себе северокорейские войска никто и не подумал информировать относительно хитроумных замыслов Генштаба НОАК, и они дрались по-настоящему героически, с мужеством отчаяния. Как, впрочем и части самой НОАК, действующие на данном направлении. От них так же, как и от союзников на полном серьезе требовали «держаться любой ценой», и они держались в немыслимых, нечеловеческих условиях. Наличие хитроумного плана командования проявляло себя только почти полным отсутствием подкреплений, но имелись и некоторые отличия от других случаев в том же роде: во-первых, было на диво неплохо с боеприпасами. Во-вторых, — авиация поддерживала всерьез, так, что это постоянно чувствовалось. На сделанное неофициально замечание Пэн Дэ-хуая относительно ненужной траты сил, Чжан Су-чжао ответил с откровенностью, переходящей в цинизм: специфика войны в воздухе состоит в том, что при боях такой интенсивности, которая имеет место сейчас, силы ВВС только возрастают. Он стремится пропустить через горнило реальной боевой работы возможно большее число летчиков, не посылая их, однако, в самое пекло. Пекло еще впереди, и в боях такой накала люди без боевого опыта будут совершенно бесполезны и даже вредны.

Пхеньян горел, подожженный как в результате артобстрела, так и вполне сознательно, напалмовыми бомбами, в русле основной концепции армии США: победим — не победим, а жить вам будет и негде, и нечем. Большого военного смысла в этой акции не было, очаги сливных пожаров, раскаленная гарь вместо пригодного для дыхания воздуха мешали захвату города не намного меньше, чем отчаянное сопротивление северян. Так или иначе, штурм продолжался уже четвертые сутки, а до решительного успеха было все еще далеко. Восточнее, там, где сильнее ощущалось влияние флота, наступление шло несколько более успешно.

Но был и скрип. Ой, был! Временами он был и громок, и назойлив, но любые попытки командиров как либо довести свои опасения до командующего оставались безуспешными. Макартур совершенно очевидно закусил удила и не желал видеть ничего, что противоречило бы его убеждениям.

Тяжелый разведчик «Б-29» с красивым именем «Абигайль», как обычно, пересек береговую линию на высоте десяти километров, практически недоступной для юрких китайских истребителей, когда произошло что-то неожиданное и страшное. Громадный самолет вдруг содрогнулся от целой череды взрывов, воздух мгновенно вырвался через многочисленные бреши в специально загерметизированном корпусе разведчика, а неизвестный самолет со скошенными назад крыльями восходящей полуспиралью вырвался вперед, гася чрезмерную скорость и готовясь к новому заходу. Судя по мощи вооружения, неизвестный хищник был специально заточен на стратегические бомбардировщики: двух заходов хватило вполне и как бы ни с избытком. Один из левых двигателей буквально разлетелся вдребезги, а потом и само крыло в этом месте вдруг величественно, со странной неторопливостью обломилось и, кувыркаясь, унеслось прочь. «Крепость» резко накренилась...

Так же или примерно так погибло несколько стратегических бомбардировщиков, а в некоторых случаях они просто исчезали, не успев передать никакого сообщения. Авиационному командованию стало совершенно ясно, что против тяжелых самолетов Южного Альянса противник задействовал реактивные машины с мощным пушечным вооружением. Умному человеку многое говорил и тот факт, что реактивные машины действуют исключительно над территорией Севера, не отваживаясь пролетать даже над морем, не говоря уже о землях, находящихся под контролем противника.

— Сэр, — почтительно докладывал командующему полковник Джером Уэбб, — это русские. Им нельзя попадать в наши руки ни живыми, ни мертвыми, и поэтому они не атакуют на дальних подступах. Очевидно, у наших косоглазых друзей проблемы с освоением реактивной техники.

— Не вижу тут ничего нового, — нетерпеливо проговорил командующий, — нам и без того известно, что они гадят, где только могут... Полковник, их уши торчат тут буквально отовсюду, это всем известное, общее положение, и не следует обращать внимания на частности! Вот только войны никогда не выигрываются интригами, а только и исключительно только схваткой на поле боя! Они прячутся? Отлично! Значит, невзирая на весь свой гонор, чувствуют себя слабее. Не решаются на открытое противостояние. А это значит, — смелее вперед! Когда я разверну базу где-нибудь в Наджине, в ста милях от этого их Владивостока, они окончательно подожмут хвост. Что нибудь еще?

Сам тон, которым он задал этот вопрос обозначал, что все остальные факты точно так же не будут приняты во внимание. Ни то, что авиация северян даже не думает сдаваться, ни на йоту не снижая своей активности над полем боя. Ни то, что атаки против целей в тылу врага стали практически невозможными. Ни то, что в линейных частях авиации появляются признаки истощения, а пилоты опасно утомлены. Впрочем, что-то такое Макартур все-таки услышал:

— Я свяжусь с Вашингтоном. Пусть пришлют наши новейшие машины, — не годится, чтобы у кого-то было лучшее оружие. Это плохо влияет на боевой дух армии.

Трудно судить, был ли генерал выдающимся военачальником, — в этом сомневались многие, в том числе его собственный главнокомандующий, президент соединенных штатов Трумэн, — но в том, что он был величайшим специалистом по саморекламе, сомневаться не приходится. То, что на родине широкие массы избирателей стали воспринимать его в качестве героической фигуры и живой легенды, являлось всецело его заслугой. А еще его сжигало бешеное, лихорадочное честолюбие.

После Инчхона, который еще давал возможность обвинить его в слишком больших потерях, ему нужен был успех бесспорный и абсолютный. Ослепительный настолько, что все предыдущие обстоятельства просто перестанут существовать. Хотеть — значит, мочь. Его воля неизменно преодолевала, да нет, СМЕТАЛА любые препятствия, на бейсбольном поле так же, как на поле боя... а то, о чем с таким многозначительным видом говорят все эти люди, — даже и не препятствия вовсе. Это выдумки, которые кажутся препятствиями людям с мелкими душами, у которых осмотрительность прямо переходит в трусость. И если им хочется, чтобы весь этот вздор именовался фактами, — тогда тем хуже для фактов, которые осмеливаются противоречить его замыслам. Очевидно, существует много сортов истины, и все эти бессвязные огрызки сведений — самый низший ее сорт. Высший — это прозрение истинных избранников Судьбы.

И, надо сказать, Судьба подала Знак своему Избраннику. Буквально через полчаса после того, как он отпустил Уэбба, пришло долгожданное сообщение: сегодня, двадцать восьмого января 1951 года на три четверти разрушенный и сожженный Пхеньян, наконец, пал. Разрозненные группы северокорейских и китайских войск спешно отступают на север. Управление ими, судя по всему, полностью утрачено.