Юки опускает руку, касается Такео там, где бьется пульс его страсти, начинает ласкать его, нежно, едва касаясь. Такео стонет, почти кричит от наслаждения, перед глазами его расцветают красные круги, вспыхивают белые искры, движения внутри его тела сводят его с ума, по лицу его текут слезы, он не в силах справиться с бурей этих чувств. Он почти теряет сознание, когда вдруг ощущает, как его будто захлестывает прохладной волной, и он начинает стремительно и сладко взлетать все выше-выше ... а потом невесомо падать, вздрагивая всем телом в руках своего возлюбленного...

Юки крепко держит Такео, прижимает к себе, пока тот бьется в его объятиях в своем первом оргазме, и чувствует, как это невыносимое наслаждение передается и ему, устремляется по его венам, заставляет бешено вскипать его кровь. И он уже больше не сдерживает себя, он позволяет этой волне захлестнуть его и унести в самую глубь этого непередаваемого земного огня...

Они еще долго лежали, обнявшись, не в силах вымолвить ни слова. Такео на какое-то время проваливался в сон, потом просыпался, нежась в сильных руках своего любовника, потом снова засыпал. На улице было уже совсем темно, и комната почти полностью погрузилась во мрак. Но когда Такео поднимал голову, он видел глаза Юки, влажные, горящие, такие любимые, и он не хотел больше ничего, только лежать вот так, в этой жаркой темноте, чувствуя рядом его сильное тело, осознавая, что теперь он принадлежит ему без остатка, и между ними нет ничего, кроме пульсирующего тепла.

Юки заставлял себя встать, но не мог. Ему не хотелось уходить, не хотелось вновь ощущать пустоту рядом с собой. Он хотел чувствовать Такео возле себя, так близко, ощущать кожей его нежное тепло и наслаждаться той безотчетной любовью, которую дарил ему этот юный мальчик. Он хотел ласкать его, гладить его нежную кожу, невыносимо желал вновь ощутить тот трепет и дрожь, который рождали в нем его пальцы. Он чувствовал, когда Такео засыпал, утомленный, расслабленный происшедшим с ним, и когда просыпался, вздрагивая, поднимал голову, заглядывая ему в глаза с такой преданностью, с такой радостью. Сдерживая стон, Юки наклонялся, целовал его в губы, успокаивающе, бережно, нежно, заставляя себя больше не думать о близости, о своем ненасытном желании снова войти в него, утонуть в его огне. Он понимал, что Такео нужен отдых, нужно время привыкнуть, осознать, ощутить в полной мере то, что он испытал, но с каждым прикосновением он все сильнее мечтал снова пить этот нектар, владеть этим податливым телом. Он так хотел научить его всему, что знал сам, чтобы доставить ему еще большее наслаждение, чтобы пробудить в нем еще большую страсть, чтобы было еще жарче, еще слаще, чем в этот, первый раз...

Понимая, что не может больше сдерживать свое желание, и оно уже полыхает в нем с новой силой, собрав остатки разума, стиснув зубы, Юки отодвинулся и проговорил:

— Такео, тебе пора... Тебя, наверное, уже ждут... Я отвезу тебя домой.

— Да, конечно, — слабым голосом прошептал Такео, — ... сейчас... Но я ведь еще увижу тебя, правда? ... Когда? Скажи!

— Скоро, малыш, скоро. А теперь нужно идти... Пора...

Они встали, пошатываясь, привели себя в порядок, оделись. Все было, будто во сне, будто не с ними. Вышли на улицу. Вечер обрушился на них шумом города, огнями витрин, голосами людей. И каждому из них вдруг так захотелось обратно, в спасительную сумрачную тишину комнаты, которая стала приютом их первой близости. Но они лишь глубоко вздохнули, не смея признаться в этом даже самим себе; молча, сели в машину... Асанте вел медленно, будто ловя последние минуты их встречи, но все равно миг, когда за Такео хлопнула дверь, наступил, разделяя их во времени и пространстве. Юки бессильно откинулся на сиденье, закурил. Что же делать теперь? Как же теперь жить?..

Несколько месяцев Юки Асанте не появлялся в доме Роджера Бейли. Отчим Такео не раз приглашал его, но у него всегда случались неотложные дела, и он был вынужден отказываться. Ведь уже потом, наедине с собой, он понял, что боится, по-настоящему боится тех чувств, которые вспыхнули в нем. Он не мог справиться с ними, не знал, как с ними жить. И, хотя он понимал, что поступает неправильно, даже зло по отношению к Такео, он не мог иначе: ему нужно было время побыть одному и понять, что же делать дальше. Он хотел написать ему, но не нашел нужных слов... По ночам он продолжал просыпаться в горячечном бреду, повторяя имя Такео, не в силах усмирить бешено бьющееся сердце и прогнать воспоминания о безумных, жарких образах, виденных им во сне. Он до изнеможения загонял себя тренировками, загружал себя работой, яростно, с каким-то остервенением пытаясь уйти от охватившей его сумасшедшей любви, от всюду преследовавших его желаний. Однажды, совершенно обессилев от этой борьбы, он попытался найти выход в продажной любви, но не смог даже приблизиться, лишь быстро прошел мимо, кривясь от омерзения и стыда. Он понимал, что ищет замены, суррогата внезапно проснувшейся в нем страсти, и с каждым днем все больше ощущал растущую острую тоску по Такео, который неосознанно, но так неумолимо завладел его сердцем. Юки старался не давать себе самому ни единого повода для новой вспышки, но это вовсе не спасало его от уже полыхающего внутри него огня...

Жизнь же Такео все это время, наоборот, состояла из воспоминаний. Он с радостью пускал их в свое сердце, не тая от себя своих чувств к Юки, вновь и вновь возвращаясь к каждой сладостной минуте того незабываемого вечера, проведенного с ним. Он вспоминал его глаза, его голос, его страстные нежные слова, и мечтал об одном — увидеть его снова. Он часто просыпался под утро, посреди сбитых влажных простыней, ощущая такой голод, такую тоску, а потом, со стоном откидывался на подушки, переполненный этой томительной, нетронутой страстью. Но он не смел никого просить поехать с ним в магазин Асанте, не смел никому даже заикнуться о нем, боясь выдать свои чувства. Он только ждал, терпеливо ждал их новой встречи, вздрагивая каждый раз, когда рядом кто-нибудь произносил его имя...

Но проходили дни, недели, месяцы, а Юки все не появлялся, не напоминал о себе, и Такео все чаще стало охватывать отчаяние. Он не допускал мысли, что Юки пренебрег им, что, насладившись им один раз, он больше не хочет его видеть, но сомнения уже росли в нем, все сильнее укреплялись в его неискушенной душе, разъедая ее кислотой ревности и обиды...

Закончилась осень, прошла зима. В середине весны отчим сказал Такео, что отправляет его учиться в Европу. Такео ничем не выдал своего отчаяния, лишь радостно улыбнулся, поблагодарил его, поцеловал мать... А потом рыдал всю ночь в подушку, горько, беззвучно, исступленно, холодными пальцами сжимая мокрое от слез лицо, дрожа от безысходности и жгущей боли... Через три месяца он уехал.

1972 год, университетский город к северу от Лондона

Был уже вечер. Такео медленно шел по извилистой улочке, убрав руки в карманы, носком ботинка вздымая в воздух снежную пыль. На душе его было тихо и спокойно. Он успешно сдал все экзамены, и через день должен был поехать домой, на каникулы.

Все шло своим чередом, в университете ему нравилось, он прилежно учился, писал письма матери, у него появились друзья. Правда, с романом так и не случилось, ребята посмеивались над ним и давали ему разные глупые прозвища, но он не обижался. Он знал, почему его не тянет к другим. Все это время он хранил в себе память о Юки Асанте, сильном, властном, ласковом Юки... Та первая неуемная страсть теперь перестала жечь его, сменившись ровным и спокойным огнем, который согревал его, давал ему силы справиться с одиночеством вдали от дома. Он скучал по Юки, помнил его и перестал, в конце концов, убеждать себя, что тот обманул его, бросил и что теперь ему нужно забыть все, что произошло между ними. Он смирился с этой любовью, с этим влечением, пустил его в сердце и снова научился жить с ним, верить ... и ждать...

Когда до его дома оставалось всего лишь два квартала, у тротуара, прямо перед ним вдруг резко затормозила машина. От неожиданности Такео отбросило в сторону, он испуганно уставился на темный автомобиль, пытаясь усмирить бешено бьющееся сердце. Но тут дверь открылась, и горло его будто перехватило. Прямо на него смотрели радостные, шальные, смеющиеся глаза Юки.

— Подвезти, малыш? — улыбаясь, спросил он.

— Меня?.. Куда?.. — пролепетал Такео, не вполне осознавая, что говорит.

Он отступил назад, словно пытаясь избавиться от наваждения. От неожиданности, от накатившей волны внезапного счастья он почти перестал дышать. Потом его вдруг охватило ощущение нереальности, он замер, не в силах оторваться от дерзких карих глаз.

— Садись, — уже жестче проговорил Юки. — Ну же, давай!

Поддавшись власти этого голоса, Такео послушно сел на заднее сиденье.

— Там направо, — спустя какое-то время сказал он.

Но машина проехала поворот.

— Постой! Куда мы едем? — Такео подался вперед и схватился за спинку переднего сиденья. — Нам — не туда!

— Не бойся, — Юки на секунду отвлекся от дороги, чуть повернул голову. — Мы едем ко мне. Я снял домик, здесь, неподалеку. У тебя ведь каникулы, да?

— Да, — кивнул Такео, — но вечером ...

Но Юки, казалось, даже не слушал его. В нем чувствовалось такое радостное возбуждение, такой мальчишеский азарт, он весь просто искрился. И Такео поддался его настроению, улыбнулся, расслабился, полностью доверившись своему другу.

Они вошли в темный коридор. Такео боялся даже дышать, ему вдруг стало как-то тревожно, он не знал, как себя вести, что говорить. Юки тем временем зажег свет и сказал:

— Проходи. Снимай куртку. Тут, правда, немного прохладно, но я сейчас разожгу камин. Это быстро. Ты пока располагайся. Там, на кухне, есть кофе. Ты умеешь варить кофе? Я люблю крепкий, густой, с корицей и сливками, а ты? Может быть, ты хочешь выпить или поесть что-нибудь? Хотя ты, ведь, наверное, не пьешь... Но там, по-моему, была какая-то еда, посмотри...

Юки говорил и говорил без конца, пока укладывал дрова, пока разводил огонь, пока разжигал камин, все время пытаясь заполнить неловкое молчание, успокаивая Такео, отвлекая его, не давая ему застыть в пустой чужой тишине. Такео прошел на кухню, заглянул в полки, выбрал что-то, начал готовить кофе. Движения его были механическими, почти неживыми, но он слушал и слушал голос Юки, который поддерживал его, возвращал к реальности, спасительным мягким облаком окутывал его мятущееся сознание. И только тогда, когда вдруг неожиданно наступила тишина, Такео запаниковал, он отступил вглубь кухни, держась за стол. В руки ему попалось какое-то полотенце, он машинально схватил его, потом положил, потом снова взял, зачем-то начал комкать в руках. Асанте вошел, вытирая мокрые руки, такой высокий, стройный, грациозный, как большая кошка, такой невозможно красивый... Он улыбался, приближаясь к Такео, а тот стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести от него взгляд.

— Ты что? — спросил Юки, прищуриваясь.

— Зачем я ... здесь? — вместо ответа произнес Такео. — Ты ... Столько времени прошло... Ты не хотел меня видеть... Я так ждал, но ты... Почему же сейчас...? Тебе ... что-то нужно ... от меня? Зачем я ... тебе?

Голос его срывался, сердце бешеными толчками сотрясало его грудь. Для него, всегда такого робкого и тихого, эта разорванная речь была неслыханной дерзостью, невероятным проявлением всегда скрываемых чувств. Юки видел, сколько сил стоят Такео эти слова, как он нервничает, как белеют его тонкие пальцы, сжимающие мягкую ткань, и такая волна нежности и любви к этому мальчику вдруг захлестнула его, что он стиснул зубы, опустил голову. Как же он мог жить все это время? Как он мог так затянуть разлуку? Как мог подумать, что ему нужно забыть его? Он помолчал, потом спросил тихо:

— Ты не рад мне, малыш? Ты больше не помнишь меня? Не скучаешь по мне?

Тот поднял глаза, в них стояли слезы, и была такая боль, что Юки не нужно было больше никаких слов, чтобы узнать ответ. Он протянул руку, коснулся лица Такео, погладил его по волосам, мягко привлек его голову к своей груди, обнял так нежно, так бережно, прошептал:

— Прости меня! Я не мог ... встретиться с тобой раньше... Но я так... так скучал!..

Он наклонился и поцеловал Такео в губы. Почувствовав соль на своем языке, взял его лицо обеими руками, заглянул в темные горящие глаза, а потом вдруг стал осыпать его поцелуями — мягкими, легкими, быстрыми, словно прикосновения крыльев бабочки. Такео задохнулся от этой нежности, мгновенно теряя разум, теряя силы. Колени его подкашивались, он не мог больше стоять, его шатало, голова кружилась.

— Что ты?.. Что ты, мой мальчик? Хороший мой... мой горячий...

Внезапно позади них раздалось шипение, запахло чем-то горелым. Кофе!

Юки чертыхнулся, отпустил Такео, шагнул в сторону, — того шатнуло следом, — схватил металлическую турку, зашипел, швырнул ее в раковину, выругался, машинально прислонил ладонь ко рту. Такео на ватных ногах подошел к нему, взял его руку, не осознавая, что делает, поднес к губам обожженную ладонь, стать тихо дуть на нее, потом поцеловал, раз, другой, невесомо, едва касаясь. Юки остолбенел:

— Что ты делаешь? Малыш мой... Господи...

Он сгреб его в охапку, порывисто прижал к себе, забыв о боли, забыв обо всем. Он гладил его по волосам, по плечам, он вдыхал его родной теплый запах, не зная, не думая, не помня больше ничего... Они обнимали друг друга неистово, будто удерживая, не желая отпускать, будто боясь снова расстаться, разделиться, потерять ощущение этого взаимного тепла. Потом все же оторвались, отстранились, задохнувшиеся, разгоряченные этими объятиями, не осознающие ничего, кроме нарастающего желания. Юки посмотрел в глаза Такео и увидел в них только безотчетную преданность, только любовь, только согласие. Он подхватил его на руки, все такого же хрупкого, такого же легкого, как и тогда, поцеловал в губы... Потом принес его в темную холодную спальню, уложил на постель, жадно впился в его влажный покорный рот, застонал... Такео отвечал на его ласки с такой робкой страстью, так нежно, так горячо, что Юки терял разум от этих поцелуев, от этих прикосновений, от этих неосознанных движений гибкого юного тела. Не в силах больше ждать ни минуты, он начал быстрыми умелыми движениями раздевать Такео, лаская его обнажающуюся кожу легкими, обжигающими касаниями, жарко шепча:

— Мой мальчик ... нежный ... любимый ... только мой ...

Такео стонал, вздрагивая от этих безумных ласк, умоляя возлюбленного подарить ему еще большее наслаждение, погасить этот пылающий внутри него огонь.

И он захлебнулся воздухом, когда Юки взял его сразу, глубоко, сильно, утоляя накопившийся дикий голод их обоих, почти потеряв разум, заставляя его трепетать в своих руках и кричать от наслаждения... Это было безумие — сладкое, бесконечное, звездное безумие... Их тела пламенели, сливаясь вместе, дыхания обжигали кожу, сердца бились как одно, пока их обоих одновременно не унесла волна невероятного освежающего экстаза...