...как части единого целого. Кулон

— Эй, Курт, мы тут ещё одного русского нашли. Живой! Ребята его волокут. Ты нам борт задний открой, чтобы его запихнуть в кузов,— противоположная дверь кабины открылась. В неё заглянул эсэсовец. Ударом ноги в лицо, я сбросил его с подножки, а Чанг припечатал пяткой в область сердца. Сдёрнул с плеча эсэсовца МР-40-й, вытащил из-за голенища сапога запасной магазин.

Четыре здоровенных эсэсовца тащили Лимонадного Джо. Двое за руки, один за ногу в сапоге, четвёртый — за штанину, поскольку левого сапога не было, как и части ноги. Ещё двое эсэсманов шли позади, переговариваясь между собой. Двумя короткими очередями в два-три патрона, мы уложили тех, что шли позади. Эсэсовцы бросили Джо, но за автоматы успели только схватиться. Четыре очереди — четыре трупа. На всякий случай всадил всем шестерым по пуле в голову из "Вальтера", который затем выбросил. Вдвоём мы подхватили Джо, дотащили до грузовика и уложили в кузов. Туда же положили тело Вовы Ерохина. Чанг залез в кузов. Я запрыгнул в кабину, завёл мотор и погнал грузовик прямо через поле к ферме. Остановился в паре метров от капсулы, развернувшись к ней задним бортом. Женщины стояли возле капсулы, в страхе закрыв лица руками. Выскочил из машины, бросился открывать задний борт.

— Да то ж наш дядечка!— крикнула молодая остарбайтерша.

Мы с Чангом спешили, как только могли. Содрали с Джо мундир, сапог. Покалеченная нога была перетянута жгутом из пулемётного ремня с металлическими скобами. Пока Чанг менял этот ремень на жгут из своей спортивной куртки, я стянул с тела Ерохина сапоги и мундир. Быстро осмотрел обоих женщин. Ни серёжек, ни колец, но на шнурках ботинок — металлические наконечники.

— Ботинки долой!— приказал я им, взваливая Ерохина себе на плечо. Чанг точно так же поднял на себя Джо.

Затолкнули женщин в капсулу, влезли сами. Тесновато, но не до жиру...

Я нажал на кнопку возврата. Вот и финал хренового хронорейда.

Джо сразу же очутился на операционном столе. Ему переливали кровь, одновременно зашивая обрубок ноги, которую оторвало чуть ниже колена. Вика подключилась, хирург не возражал, и колено удалось спасти. Не стало только ступни и большей части голени.

Обе женщины при хронопереходе потеряли сознание, как и Иван Шалаев. Сказывалось истощение организма, общая слабость. Но возле них принялась хлопотать Маша и две девушки из научной группы.

Шалаев уже пришёл в себя, лежал на каталке, порываясь встать. Биллера возле хронопортала не было, похоже, унесли досыпать. Тело Вовы Ерохина, по прозвищу Соколиный Глаз, унесли спецназовцы. Хотя бы похороним по человечески.

И только через час мы втроём вышли из огромного ангара, где находился хронопортал. С Чангом я попрощался до завтра, ещё предстояло сдать ему отчёт о моём последнем хронорейде.

— Всё, девочки, клянусь детьми, что теперь — финиш. Больше от вас ни на шаг. Ну, не ревите же вы, вам нельзя. Я — вот он. Живой, здоровый. И люблю вас всё так же. Хотя, нет. После того, как заглянешь, смерти в глаза, начинаешь больше любить жизнь. А моя жизнь — это вы и детки.

Они с двух сторон лупили меня крепкими, тренированными, маленькими кулачками.

— Сволочь, гад, скотина, негодяй! Морда противная, собака, свинья, урод!! Подлец, хам, недоносок, дурак, дрянь эдакая!!! Идём скорее домой! Мы тебя хотим! Очень-очень.

Глава XII

Атака на холостяка.

Утром следующего дня мы стояли у дверей госпиталя. Как всегда, втроём.

— Чего ждём?— спросил я у жён.

— Не чего, а кого.

— Кого?

— Миссис Поллак.

— Джо не женат.

— Это пока не женат...

— Петрова и Саблина, пойду-ка я, схожу к подполковнику Сену с отчётом.

— Ты же ещё не знаешь, как Ерохин погиб.

— Потом додиктую.

Дверь госпиталя открылась и, в сопровождении медсестры, на крыльцо вышел Ваня Шалаев в больничном халате.

— Здравствуйте. Спасибо Вам большое, что с того света вытащили. А мне вот разрешили в саду погулять. Сказали, что полезно.

— Конечно, полезно. Гуляй, Ванюша, скоро совсем поправишься и забудешь лагерь, как дурной сон. Учиться пойдёшь, другая жизнь начнётся.

— Учиться я люблю. А лагерь... Разве такое забудешь? Правда, что из-за меня один из наших погиб?

— Не из-за тебя, а за тебя. Теперь ты жить должен и за себя и за него.

— Хорошо, я обещаю,— серьёзно сказал Ваня, и я знал, что этому пареньку можно верить.

Медсестра, поддерживая Ваню под локоть, повела его в сад. Спецназовцы чаще других попадали в госпиталь, и стараниями полка спецназ был возле госпиталя посажен сад. Под тенистыми деревьями стояла беседка, возле которой по камням журчал искусственный ручей. Он вытекал из водопроводной трубы и сразу за пределами сада пропадал в канализации. Каждый день отделение спецназовцев приходило ухаживать за садом: подстригать кусты и газоны, следить за деревьями, чистить ручей. А вечером все выздоравливающие собирались в беседке и на лавочках у ручья. И славили полковника Шульца, хотя идея заложить сад принадлежала ещё Папе Доновану.

Упоминание девичьих фамилий сработало.

— Джо, ведь, кроме службы в "Грона-хроно" ещё и главный инструктор Базы по пулемётному делу.

— Вот новость-то сообщили сногсшибательную.

— Погодь ёрничать. У него в группе спецназа обучалась Анна Родионова. Кличка — Анка-пулемётчица.

— Рассказывал он мне про неё. Говорил, что при виде пулемёта, девчонка визжит от восторга, а от MG-42 её за уши не оттащишь. С завязанными глазами разбирает и собирает любой пулемёт с той же скоростью, что и сам Джо. По секундомеру засекали. А в стрельбе чуть уступает Джо, но он говорит, что у неё просто опыта маловато.

— Так вот, они полюбили друг друга, но Джо считает, что у них слишком большая разница в возрасте и пытается сохранять дистанцию. А Анка от любви чахнет и сохнет. Маша решила выступить в роли свахи, я присоединилась. Вот и невеста идёт.

К нам подошла худенькая невысокая девушка. Круглолицая, курносая, лицо, в симпатичных веснушках, типично русское.

— Здравствуйте. Простите, что запоздала, сдавала дежурство по группе.

— Причина признана уважительной. Ну, что, пойдёмте к этому старому чёрту...

— Вика, не называйте его при мне старым чёртом, пожалуйста,— попросила Анна.

— Это я по привычке. Он же мой старый боевой товарищ.

— А для меня он и товарищ боевой молодой, и чёрт — молодой.

— Наш человек,— толкнула Вику в плечо Маша.

— Стала бы я для не нашего стараться... Идёмте в госпиталь.

— К Поллаку? К нему велено пускать только Викторию Иванову. Состояние очень тяжёлое.

Я увидел, как побледнела Анна. Вика спокойно сказала:

— Так я и есть Виктория Иванова.

— Вас-то я знаю. Но, ведь вас — четверо.

— Как четверо? Я одна. В какой палате Поллак?

— Ну, конечно, одна. Я и сама вижу. В двенадцатой он.

— Халат мне выдайте, пожалуйста.

— Пожалуйста, халатик.

— И ещё три.

— Пожалуйста, ещё три,— сказала медсестра и вернулась на пост.

Вика раздала каждому по халату и повела за собой. Маша показала ей большой палец. Вика хмыкнула:

— Уж глазки-то отводить...

Анна восторженно смотрела на Вику — впервые видела прославленную Ведьму в действии.

Поднялись на второй этаж. У дверей двенадцатой палаты Вика сказала:

— Анка, ты пока посиди здесь на стуле. Когда надо будет, я тебя позову.

Анна послушно кивнула и уселась на стул. Но видно было, что нервничает. Даже при всей спецназовской подготовке.

Втроём мы вошли в палату. Джо был в беспамятстве. Тяжело дышал, на лбу блестели капли пота. В забытьи ругался матом на русском языке.

В видеокамеру с микрофоном, через которую наблюдали за палатой, Вика сказала:

— Виктория Иванова. Со мной ассистентка и энергодонор.

После чего велела Маше:

— Машенька, закачивай в него ци, но маленькими порциями, потихоньку, как я тебя учила. Серёжка, тебе придётся отдать Джо часть своей энергии. Я свою отдавать не могу, деткам может повредить.

— Да хоть всю забирай, для Джо не жалко.

— Всю нельзя, ты тогда умрёшь,— серьёзно сказала Вика и начала колдовать.

Я вдруг почувствовал слабость и адскую усталость. Но Джо перестал метаться и материться, дыхание стало ровным и тихим. Маша взяла с тумбочки салфетку и вытерла ему пот с лица. И снова простёрла над раненым обе руки, одну — ладонью вверх, другую — вниз.

— Потерпи, любимый ещё чуть-чуть,— ласково обратилась ко мне Вика. Ощущал я себя, как после сорокакилометрового марш-броска по пустыне. Да ещё и на время. Зато Джо открыл глаза.

— Сабля, тьфу, Маша, и ты колдуешь?— слабым голосом сказал он. Но сказал, а не прошептал.

— Колдует Вика, а я так, чуть помогаю.

— Спасибо, уже лучше. Чувствую, как силы прибавляются. Только вот ногу жжёт. Может, укольчик попросить?

— Не надо тебе укольчик, уплывёшь. А тебе сейчас ясные мозги нужны. Во-первых, ты рассказать Серёжке должен, как вы с Ерохиным немцев задерживали. А ногу я тебе сейчас обезболю, для этого мне энергии не требуется,— строго сказала Вика.

— Командир, ты чего такой?.. Ты же меня вытащил оттуда.

— Чанг вытащил.

— Ага. А ты возле капсулы сидел? Хоть мне-то не ври.

Фрицы до нас долго добирались, потому что, похоже, аж от брошенной машины пустили по следу собак. Так что появились они перед нами растянутой цепочкой. Вова сразу овчарок перестрелял, чтобы по Славкиному следу не пошли. Потом начал офицеров выбивать, а я простую пехтуру короткими очередями косил. Много положили.

Но тут у них машины подъехали и миномёты привезли. Стали они минами кидаться. Плюнул я на перегрев ствола и с одной ленты миномётные расчёты смёл. А время наше уже вышло. Кричу: "Глаз, уходить надо!". Он не отзывается. Подполз, а у него возле самой головы — две воронки от мин.

Развернулся, чтобы с холма скатиться. Но немцы расчёты уже заменили. Тут мне в левую ногу и прилетело. С холма всё равно скатился. Ногу жгутом перетянул и к роще через поле пополз. Сколько полз — не знаю. Очнулся — в палате лежу.

Вот и всё. Отпрыгался бобик. Ну, не везёт моей левой ноге. Спасибо, Ведьмочка, боли почти не чувствую.

— Тело Ерохина мы вытащили, вчера его похоронили на нашем базовом кладбище. Его младшей сестре я оплачу полностью учёбу в хорошем колледже и положу на счёт миллион кредов. Только объясню девочке, что это ей не на косметику и тряпки, а её стартовый жизненный капитал,— рассказывал я Джо тихим голосом. На нормальный голос сил не было.

— За тобой, командир, как за каменной стеной. Ты и родителям Эдиссона помог, и родных гронморов и грударовцев, которые на Океании погибли, не забыл.

В палату стремительно вошёл хирург. Окинул всех взглядом, спросил:

— Снова чудеса творите?

Обратился в микрофон: — Сестра, как состояние Поллака?

— Температура — 36 и восемь, пульс и давление в норме,— раздалось из динамика.

— И вправду чудеса. Утром, на обходе, я прописал ему пару литров антибиотиков. Теперь они, похоже, ни к чему. Придётся отменить.

Вика подошла к хирургу и совсем тихо ему что-то сказала. Но хирург не понял, что тихо говорят, чтобы огласки не было. И разговаривал в полный голос:

— Анна Родионова? Хорошо, я распоряжусь.

Вика сказала ещё что-то. Хирург хмыкнул:

— Круглосуточно? Ну, раз Вы утверждаете, что надо... Без пяти минут жена, говорите? Хорошо, скажу.

Джо, словно сомнамбула, раскрыл рот. Потом закрыл и пару раз судорожно сглотнул.

Хирург вышел из палаты так же стремительно, как и вошёл. Вика направилась к двери, но Маша её остановила:

— Подожди, Виченька, я Гоше пару слов хочу сказать.

— Какому Гоше?— всё так же тихо спросил я.

— Русский аналог имени Джордж — Георгий. Если ещё точнее, то Егор. Но пусть будет Георгий. Ну, не Жорой же его звать, или Гогой? Значит, Гоша, раз уж в бреду матерится по-нашему. В общем, Гоша, вот тебе от нас два колечка. Тебе подойдёт или нет, не знаю, навскидку выбирали. Если что, к ювелиру обратись, он растянет. А Анечке я примеряла, ей впору. Сейчас она сюда войдёт, ты ей его и оденешь. И цветы не для тебя, а для неё от тебя. Тебе только груши, бананы и яблоки.

И молчать, слова тебе пока не давали. Ты — сержант, а я — майор. Соблюдай субординацию. Это Вика твоя старая боевая подруга, а я с тобой всего в одном хронорейде была. Так что, миндальничать не буду.

Ежели ты, Гоша, к своему комплексу, что ты старше её на двадцать восемь лет прибавишь ещё комплекс, что ты безногий, то...

Пока Маша произносила свою тираду, Вика подошла к аппаратуре наблюдения за палатой, что-то сказала медсестре в микрофон, после чего и микрофон, и видеокамеру выключила. А Маша продолжала вещать:

— Анечка принадлежит к тем девушкам, которые, если полюбят, то один раз и на всю жизнь. И ей плевать и на твой возраст, и на то, что у тебя вместо части левой ноги будет биопротез. Колено-то у тебя целое, в нём всего пара маленьких осколков была. Вон, у Вики мама любит папу и с биопротезом.

Короче говоря, Гоша, если ты девушке жизнь испортишь, то я тебе Клинком правую ногу отрублю и скормлю базовым собакам.

— Нет,— помотал головой Джо,— вот, Ведьма может, а ты добрая.

— Ладно, ты меня ещё плохо знаешь, но ногу тебе, конечно, рубить не буду. Просто перестану тебя уважать. А, если я перестану, то и Вика с Серёжей тоже. Если тебе наше уважение до лампочки, то давай, плачь: "Ой, Анечка, да я старый, да я безногий, да не порти свою жизнь молодую, да ты меня бросишь, когда я тебе надоем". Так ты собирался сопли со слюнями распускать?

— Я же тяжелораненый, а ты мне, Маша, такое выговариваешь,— вздохнул Джо.

— Тебе ведь миной не оторвало то, что между ног. Ты мужик или дерьмо? Вичка, зови Анечку. Посмотрю я, как он её встретит.

Иногда благовоспитанная Маша была более резкой, чем Вика. Я к этому уже начинал привыкать. Вика шагнула к двери, но остановилась.

— Серёженька, ты же у нас двужильный, если после вчерашнего хронорейда сумел ночью нас ублажать.

Щёки у Маши слегка заалели. Вика могла прикинуться простушкой (будучи ох, какой не простой!). А Маше её многовековая дворянская порода не позволяла прилюдно обсуждать свою частную жизнь. При том, что с нами наедине Маша была абсолютно раскованной и большой проказницей.

Вика попросила меня:

— Вытащи тумбочку, которая между койками стоит (в палате стояли две кровати).

Вздохнув, я поднялся со стула и выполнил Викину просьбу.

— А теперь придвинь вторую кровать к кровати Джо. Не могут же твои беременные жёны двигать тяжёлые госпитальные койки.

Зубы скрипели, но кровать я передвинул, поставив тумбочку с другой стороны передвинутой койки.

— Умничка ты наш. Золотце ты наше,— и дальше продолжила уже тоном строгой воспитательницы детского сада:

— Так вот, Джоша...

Маша прыснула. Джо и я не смогли сдержать улыбки.

— Ты зря улыбаешься. Не первый день меня знаешь, знаешь, на что я способна. Я — не добренькая Маша, ноги тебе рубить не буду. Всё понял?

— Понял, понял. Слушаю и повинуюсь.

— То-то же. Но я в тебя верю. Почему, это я уже при Ане скажу.