Четыре возраста Нулизы-сан

— Взять с оружейки, у кого что израсходовано. Готовы?

Опять семь зеленых.

— Девчонки... — неуставным голосом обращается флагман. — Кому плохо... Кто сомневается... Нажимайте красный сигнал.

А вот хрен: семь зеленых огоньков.

— Девчонки. Вы чудо! — Тенрю переходит на уставной язык:

— Держаться в кильватере! Просто удержитесь в кильватере. Не отрывайтесь. К полному ходу! Готовность!

Семь зеленых, в меру голодных, остро вооруженных, разве только что не босых — на коньках.

— FORWARD!

Господи боже — в прошлый раз Восьмая думала, что Тенрю движется быстро! Но теперь! И как она разбирает дорогу в каше ночного боя? И кто теперь прикроет “Феникса” при погрузке раненых? И...

Ночь глухая — лишь восточный край моря впереди по курсу чуть-чуть светлеет. Или кажется? От века рассвет приносит людям надежду. Так то — людям!

Плотность взвеси — шестьдесят. Воздух — двадцать четыре.

Вот и грузовик. Ого, сколько нечисти! Лупи куда знаешь, не промахнешься. Копья работают, как иголки в швейных машинках. Главный калибр линкоров ревет уже без перерыва, долбя кого-то на дальних подступах. Стволы канмусу блокированы: слишком близко свой борт. Вот еще кто-то сломал копье. Восьмая слабо улыбается: не только над ней будут смеяться. Зеленая кровь кружевами. Лицевой щиток снова залепило. “Нанауми” держит ход; конвой держит ход. А хорошо, что грузовиков только три! Один — пусть и громадный — было бы еще проще сберечь. И в Школе все типовые маневры учили применительно к одному грузовику в конвое...

Хлоп! Еще одно копье расплескалось об воду...

— ... RECHARGE WEAPON!

Вот как флагман вышла через кашу к родному борту? Пока будешь таращиться на карту — убьют. Если отбиваться без оглядки — фиг поймешь, куда несет вместе с боем. Но Тенрю — мастер красного уровня. Вывела точно к лацпорту. Над школоносцем серебристое сияние, ореол, искры на взвеси. Ореол — воздух свыше тридцати, так учили. Потом вспучивается белое солнце, срабатывает светофильтр; резкие черные тени — стартовала Валькирия с ранеными на борту. Хоть одна хорошая новость.

Вокруг уже бой во всю ширину. Лиловые ореолы за трассами блок-снарядов — и тут же зелено-синие в ночнике брызги, когда глубаря находит полновесный корабельный фугас, а не наперсток из башенного калибра канмусу. Протирая заляпанный визор, Восьмая случайно задевает сенсор связи и вываливается на общую волну конвоя.

— Прикрывай, я достала его!

— Рука! Моя рука!

— FORWARD!

Кашель пушек и ракет глубарей — их так много, что под воду загоняют не всех. Успевают и прицелиться, и выстрелить. Ало-желтые шестиугольники поля Клейна над туманниками — и белые прочерки рикошетов от поля.

— Иже мученик светлый!... Н-на, тварь!!

— Четвертый отряд, курс три-три-два.

— Феникс, это седьмой отряд. Марка три, скорость сорок. Прошу помощи.

— Седьмые, возвращайтесь, посылать к вам некого!

Белые столбы воды с зелеными кружевами взвеси. Тошнотворный хруст копий. Черные “короны” потерявших скорость пуль и снарядов, вокруг которых скачком уплотнилась взвесь. Полностью отключенные гидрофоны — бедные подлодки, как они там хоть что-то видят?

— ... Больно! Суки, мне же больно!

— По конвою: ход полный!

— Флагман! Флагман? Кто-нибудь! Где я? Пеленг! Дайте пеленг!

— Урод! Сдохни! Сдохни уже, блядина!

Тут Восьмая, наконец-то, сбрасывает настройки на волну тридцатого подразделения. Тишина! Тишина же! Облегчение такое, как будто экипировку сняли вместе с комбезом!

Мичман в радиорубке “Феникса” отключить общую волну не может. Моряк с подвыванием бьется головой о консоль:

— Суки! Твари!

Сосед живо хватает его за руки, прижимает к столу. Пинает ногой тревожную кнопку. Врывается старший смены, все понимает с полувзгляда. Смотрит в мутнеющие глаза радиста:

— Что случилось? Причина какая?

— Там девки погибают, а я тут ручки кручу! Это татарский полон. И каждую ночь твою девку насилуют рядом с тобой же. А у тебя руки связаны и колодка на шее, горло перегрызть и то не бросишься...

Старший смены без суеты выдергивает из аптечки шприц-тюбик и аккуратно втыкает его в шею радиста.

— Держи, — говорит соседу. — Держи, еще минут пять, пока подействует.

Снова заглядывает в глаза истерика:

— Ну, ты же знаешь с чего началось. Допуск же имеешь?

— Началось? Парня Ото-химе крутые убили, — отвечает продышавшийся радист. — Она и психанула.

Старший смены расстегивает ремень, складывает в четыре раза:

— Ты правды хотел? Так вот же тебе правда, бляденыш. Ты местных крутых терпел, потому что сам таким стать мечтал. Аж задрачивал на сериал “бригада”. Татуировки набивал, вон — вся шкура в партаках. Не космонавтом же, сука, и не фрезеровщиком. Работать лохи должны, ага? И вот оно сложилось — как сложилось. Не в том поселке, так в другом бы порвалось. Больно уж до буя развелось крутизны. И все терпели ее. Кто боялся. Кто сам хотел примазаться. Круто же! По Земле шагает крутота, лохам будет ата-та?

Тут старший смены с неожиданной силой лупит истерика по заднице — пряжкой с якорем.

— Терпи! Я тебя даже с вахты не сниму. Собрал себя в горсть — и крути ручки! И только ошибись мне. Враз на трапе поскользнешься.

“Феникс” режет волны заданным генеральным курсом; вокруг него взахлеб режутся полные нелюди с немного не совсем людьми. Упавшие снаряды возводят над собой водяные минареты с кружевными верхушками взвеси. Постояв немного, водяные пальмы рушатся на палубы кораблей; противоминный калибр в брызги расплескивает попавших на прицел глубинников. Главный калибр осыпает и осыпает взвесь, расчищая воздух для радаров и прицельной электроники. У борта “Феникса” катится тридцатое подразделение, и флагман его — Тенрю, “тридцать-ноль-красный”, командует:

— Первая, Вторая, Третья! Прикрывайте, остальным — перезарядка.

Лонжерон откинут — новые гарпуны, трезубцы, копья. Реактор? Зеленый. Коньки? Зеленый. Еще два тюбика — на вкус чистое железо, но почему-то приятно до дрожи.

— Четвертая, Пятая, Восьмая! Прикройте!

Восьмая чуть не за шиворот заставляет себя оторваться от борта хотя бы на полкабельтова. Взвесь — шестьдесят. Воздух — сорок. Над головой белоснежные хвосты ракет. Ночник видит разницу в полградуса между гребнем и основанием волны, факел ракеты для него так ярок, что срабатывает светофильтр. Черные кольца ткнувшихся в уплотнение снарядов — черные и в ночнике тоже. Слева-спереди темная масса — Восьмая на одном испуге вбивает в гада сперва блок-гарпун, а потом трезубец — без единой мысли, заученная в Школе связка; Четвертая и Пятая добавляют. Зеленые пряди расплывающейся взвеси; затухающая пульсация темно-алого в кальмароподобной массе. Остыл. Готов. Хорошо...

— АТМ! Аll-to-me!

Восьмая послушно поворачивает к своим. Теперь Тенрю говорит ласково:

— Девчонки, соберитесь. Чуток осталось. Резервная эскадра уже идет нам навстречу. Валькирии выжигают дорожку. Вот, смотрите!

— Так это не восход там, впереди?

— Это бутылку Клейна в узел Минковского завязывают, — хрипит Инес. — Все, кто нас там ждал, резко зажгли.

— Точно. Девчонки, милые, еще одна пробежка. Вон там, — Тенрю включает маркер на общей карте — и Восьмая радуется, что сейчас вполне понимает схему. Наверное, потому, что вне схватки. Флагман поясняет:

— ... Признаки наличия Старшей особи. Похоже, оттуда командуют нападением на замыкающий грузовик. Я уже запрос кинула. Сейчас их снарядами приголубят, они занырнут. Пока будут булькать, мы подбежим на выстрел. В гидрофонах сейчас только мат начальника можно разобрать, так что им поневоле придется выставить головы на воздух. А тут из-за угла появляемся мы. Давайте, лапушки, впереди полосочка! Красненькая!

Восьмая пытается сообразить, чем так важна красненькая полосочка, но тут же и бросает глупую затею. Думать сил не осталось — только следовать за флагманом. Зеленый...

Тенрю смотрит на семь зеленых огоньков. Утереть слезы сквозь лицевую пластину никак, так что флагман глотает их молча.

— К полному ходу! ... FORWARD!

Взвесь — шестьдесят пять. Воздух — сорок пять. Зато стрелять можно. Из сорок пятой взвеси можно такое выформовать — Ото-химе обзавидуется.

— Ракетами — огонь!

Пламенные хвосты отлично выжигают взвесь. Над головами опять блок-снаряды главного калибра линкоров. Линкоров три в эскадре. И еще тяжелые крейсера. И легкие. И эсминцы. Сперва — лиловые хвосты сотен блок-снарядов. Потом почти неслышный шорох осыпавшейся взвеси. Воздух — девять! Без маски жить можно. Два или даже три вдоха.

А главное, осыпавшаяся взвесь не мешает радарам. И начинает работать вся электроника наведения! Недолго: пока неимоверно громадное скопище глубинных не надышит до уровня тридцать — и выше. Но в эти короткие минуты по стае лупит все, что может стрелять.

— Держите мне спину!

Разгоняются “тридцатые” без особого рвения — очень уж хочется спать. Двужильная Тенрю ловко уводит отряд от “собачек”, пытающихся задержать прорыв. Башни с металлорезками плюются направо и налево, но Восьмая выстрелы уже воспринимает как шум лесного ручья.

— Трезубцы — н-на р-руку! Р-руби!

Тенрю идет прямо сквозь кашу оглушенных глубарей; тридцатый отряд следом за ней орудует копьями и трезубцами. От усталости древки движутся не так быстро, как надо бы — но проход к главной цели все же расчищен.

А цели-то и нет. Нырнула. Старшая особь — не зубастый унитаз. Старшие особи разумны. Как люди. Кое-кто и хитрее... Тенрю закладывает поисковую спираль: никакая хитрость не поможет распознать скользящих канмусу. Акустика не в силах выделить слабый шелест коньков среди громких всплесков боя. Чтобы командовать набегом, Старшей особи надо видеть поле. А для этого рано или поздно придется всплыть и смотреть глазами.

Туда, в эти глаза, Тенрю и загоняет боекомплект. Глубинник взметывается над водой — не туша, стальной змей!

И тогда весь тридцатый отряд, наконец-то полностью проснувшись, полосует серо-синее тело — и башенным калибром, и плетями трассеров из металлорезок, и гарпунами, и копьями, и трезубцами!

Тварь падает с неслышным в грохоте боя всплеском. Движение массы глубинников резко меняется. Ближайшие к месту событий просто разворачиваются и уходят под воду: больше их никто на смертельный штурм не гонит. Флагман тоже сигналит отход, и с ужасом понимает, что выложившийся в рывке отряд едва переставляет ноги. А ведь нужно догнать школоносец, идущий со скоростью конвоя — сорок узлов!

— Феникс — Тридцатому! Мы выдохлись! Марка пять! Снимайте нас, мы Старшего срубили!

— Некому снимать. Правее вас восемнадцатый и шестой. Собирайтесь на марке два. Вас прикроют эсминцы дозора.

Восьмая снова отключает общую волну. Когда успела нажать слишком чуткую клавишу?

— Отряд!

О, это Тенрю. Не напрягай меня, большое алое облако...

— ... Первый тюбик — принять! Подтвердить!

Вкус первого состава — горячее железо. Имбирь. Чай с имбирем. Чай — это хорошо. Тепло. Люди. Когда-то и она была человеком...

Состав срабатывает, и Восьмая подпрыгивает на коньках. Заснуть посреди боя! Сожрут же нахрен! Зеленый!

— Не отставайте, — Тенрю что, всхлипнула? Да быть не может, это, небось, двужильная слюной от ярости захлебывается. — Курс на точку два, полный ход... FORWARD!

Полный ход, веселенькие зеленые волны. Круглые и некруглые кусочки всех цветов радуги. Ночное зрение — такое... Такое ночное! Красиво идет флагман! По скатам, сквозь гребни — ну правда же, красавица! Может, и правда, ну их лесом, этих мальчиков?

Борт... Железная стена, лиловые сполохи поля Клейна... Решетчатый ложемент.

— GO ON BOARD!

Ложемент — фиксаторы — копье... Нет копья. Блин. За потерю копья — штрафной балл. Ночь кругом, как же найти его? Да и бой вокруг...

— Флагман, я копье потеряла.

— А я трезубец.

— А я...

— Да хрен с этими дровами! Зато все живы! — Тенрю как будто удивляется, заталкивая свою экипировку в личный флагманский шкаф.

— Сама в шоке, — огрызается Инес. Ей проще, экипировка рядовых канмусу так и остается на ложементе. Вокруг решетчатого крыла уже суетятся дежурные оружейники. Седьмая делает несколько шагов к двери отсека — и мягко, тряпочкой, оседает на мелко дрожащий пол. Мгновение спустя перестает действовать даже первый тюбик — весь тридцатый отряд сопит в две дырочки прямо на металле высадочной камеры. И Тенрю, размазывая слезы, таскает спящих к диванчикам в комнате отдыха. Позвать дежурную смену? Но те, наверняка, заняты приемом раненых...

* * *

— Раненых стало в два раза больше. Безвозвратные потери — четырнадцать. Без вести — трое. Правда, арьергард еще не докладывался, вдруг все-таки подобрали.

— Я боялся худшего. Эти новички еще ничего.

— Как посоветуете идти дальше?

— На рогах.

— Пожалуй, по-другому и не выйдет... Феникс — капитану конвоя.

— Есть Феникс.

— Больше никого на воду не спускать.

— Есть никого на воду.

— По конвою! Канмусу выбыли, дальше пойдем на стволах. Главного калибра оставить по десятку на башню. Торпеды, ракеты и универсальный, противоминный — расходовать без ограничений. Ход полный, принять изменение генерального курса, приготовиться к маневру. Напоминаю: минимально допустимый интервал!

Отрываясь, конвой увеличивает скорость до предельной. Гонка сквозь ночь, гонка к рассвету — к настоящему зареву, сквозь лиловое пламя осыпателей, сквозь шары трассеров, на крыльях воды и взвеси выше носовых башен. Зайтись бы сердцу — да после суматошной резни всем кажется, что время застыло, и ничего не происходит, и даже клонит в сон. Лишь багровые полотенца залпов, лишь уханье главного калибра. Огненные стены заградительного; да в оттаявших, наконец, гидрофонах утробные вздохи ныряющих зарядов...

Тридцатое подразделение сопит на диванчиках отсека ожидания. Тенрю в полудреме слушает общий канал конвоя. И уже под самое утро, разобрав знакомые позывные Резервной Эскадры, Тенрю понимает: дело сделано. Выкуси, Ото-химе: конвой прорвался в Гонолулу!

* * *

В Гонолулу все первым же делом бросились на узел связи. Восьмая не бросилась: как бы ни был велик узел, триста человек сразу он вряд ли примет. Будут очереди, придется ждать, подскакивая от нетерпения. Да и говорить придется под нетерпеливыми взглядами: ну скоро ты там? Мы тоже ждем!

Так что Восьмая не спеша вымылась в освободившемся душе тридцатого кубрика. С чувством, с толком, с расстановкой позавтракала всем, что предлагал камбуз “Феникса”. После боя аппетит взлетел до невиданных высот. Правда, заслуженных поросят обещали к ужину — когда подразделения соберутся за торжественным столом. Но канмусу и так не морили голодом; а уж бывших в бою вовсе угощали без нормы. Благо, за талию опасаться нечего: ведь просто бежать вдоль борта школоносца — и то приходится со скоростью конвоя. Сама не зная, зачем, Восьмая расставила приборы как делалось дома — неимоверно давно и необъяснимо далеко, в другой Вселенной... И поняла, что напоминала себе об этом зря. Стерла слезы (как будто никто не заметил?) — и после завтрака спустилась поплавать. Так-то в бассейн фиг прорвешься!