Дыхание в басовом ключе

Потом здесь поочередно сменялись полевой госпиталь, дом культуры и даже краеведческий музей, пока в середине девяностых здание не выкупил один бизнесмен-альтруист, опять-таки голландский. Теперешнего голландца, правда, в отличие от его предшественников, пушнина не интересовала ни в каком виде, и он, наняв администратора и толпу адвокатов (куда ж без них-то, родимых?) и изъявив желание лицезреть "первоклассную школу" для "несчастных забитых советских детей", свалил назад в свои Нидерланды. Вот только не учел он ни широты русской души, ни глубины ее же наглости. Что случилось позже, думаю, любой постсоветский человек сообразит на три-четыре без малейшей подсказки — здание самым наглым образом приватизировали те самые адвокаты, а голландец по традиции остался ни с чем. Круг замкнулся, хищно щелкнув на прощание, и иноземные любители экзотики с балалайками и медведями в очередной раз убедились, что умом Россию не понять. Другими частями тела, впрочем, тоже.

В вестибюле, как обычно в такие часы, было шумно и тесно. Юные кокетки толпились возле зеркал, поправляя свеженаложенную боевую раскраску и стреляя идеально накрашенными глазками по парням, подпирающим стены и лениво обсуждающим дела насущные — футбол, машины и сиськи. Ребята помладше, в яркой кричащей одежде розовых, оранжевых и зеленых оттенков, с обилием рюшечек, значков и всевозможных аксессуаров, как у мальчиков, так и у девочек, кучковались у лестницы. Странная мода у малышни, подумалось мне. Я, в общем-то, уже привыкла, но все равно странно. В мое время были только панки и нормальные, ну и еще, пожалуй, гопники. A теперь, куда ни глянь — панки, готы, эмо, битники и чего только еще... Эти, кажется, анимешники, то есть спецы по мультикам. Ребята обменивались какими-то карточками и яростно спорили, кто круче — страстная юная революционерка Утена или холодный, как Плутон, пилот космического крейсера Хиро.

Протискиваясь сквозь их пеструю стайку, я ненароком подслушала пару аргументов с обеих сторон и чуть не грохнула челюстью о каменный пол. Нет, мы в их возрасте, конечно, тоже взахлеб смотрели мультики и мечтали превратиться в прекрасную русалку Ариэль или покорять моря подобно славному Синдбаду-мореходу. И что скрывать, мечты эти порой приобретали, мягко говоря, романтический характер, но никогда, клянусь, никогда и никому в наше время не могло прийти в голову, что красавица Бэль может возжелать выйти замуж не за мрачного сексапильного заколдованного принца, а, скажем, за Золушку! Или что капитан Врунгель спит и видит, как сорвать с бедного Лома его полосатую тельняшку и брючки клеш и заставить танцевать фривольные танцы, используя мачту вместо столба. Я с трудом вернула челюсть на место и, решив, что, наверное, что-то не так поняла, двинулась наверх, попутно делая себе зарубку на память поинтересоваться сюжетом мультиков, которые смотрит Даник.

Путь мой пролегал напрямую в логово дракона. В смысле, в кабинет директрисы. Все равно нет ни малейшего шанса, что мое отсутствие осталось незамеченным, так чего тянуть кота за хвост? Да даже если бы ангелы небесные, заинтересовавшись ни с того ни с сего моей печальной судьбой, спустились бы долу и, представ пред ясны очи Тамары Ефимовны Черных, ослепили ее блеском своего великолепия, лишив возможности видеть — даже тогда она безошибочно знала бы, явилась ваша покорная слуга на эту чертову летучку али нет. А все потому, что кое у кого слишком длинный язык, чересчур короткий фитиль и неимоверно глубоко запрятанный инстинкт самосохранения. И весь этот набор отнюдь не милых и, без сомнения, далеко не первой необходимости качеств не дает мне держать рот на замке даже те несчастные двадцать минут в день, что, по идее, должна идти летучка. Тихо, коротко и спокойно. Именно благодаря мне и моим неизменным пяти копейкам она никогда такой не является.

Нет, я не спорю с пеной у рта, не скандалю, не требую — я по другой части. Я — как та приблудная шавка на деревне: дождусь подходящего момента, гавкну один раз и полчаса наслаждаюсь произведенным эффектом. А когда последние отзвуки возникшего в результате злобного перелая всех псов в округе смолкнут где-то на окраинах задних дворов, гавкну еще раз. Лениво так, как будто сама себе — ну, гав, что ли. И понеслась по новой, еще громче, еще злобнее. А я что? Я ничего... Так что не заметить мое отсутствие в принципе невозможно — подозрительно тихо.

Нужный мне кабинет находился на последнем, четвертом, этаже, так что, карабкаясь по лестнице наверх на своих десятисантиметровых каблуках и проклиная их изобретателя, я как раз успела еще раз задуматься о необходимости так вот прям немедленно лезть выяснять размеры недовольства своего начальства. И вообще, кто сказал, что это самое начальство недовольно? Вон, небось, в кои-то веки, умудрилось не оскандалиться с утра, а кому за это спасибо надо сказать? Мне, родименькой, за то, что соизволила не явиться. Было бы начальство недовольно, уже вызвало бы на ковер. Меня кто-то вызывал? Нет. Чего прусь тогда, спрашивается?

Мысль эта, без сомнения привлекательная, откуда ни погляди, озарила мои хмурые размышления, когда я уже заканчивала последний пролет. Моментально отметя в сторону возникшее было "ну я же уже, вроде как, тут", я начала шустренько разворачиваться, когда дверь наверху приоткрылась, являя миру в моем лице щуплую фигурку нашей местной Змеи Горыничны, в будние дни откликающуюся на Тамару Ефимовну и пытающуюся руководить этим зверинцем. Увидев меня, она хищно улыбнулась, продемонстрировав воистину акулий оскал, и поинтересовалась:

— Викуся! — я с трудом удержала лицо от попытки перекоситься, как после килограмма лимонов. — Вы все же решили почтить нас своим присутствием? Как мило, деточка. Ну, идите работать, не заставляйте своих воспитанников ждать. Это, знаете ли, не тот пример, что учитель должен показывать детям. Идите же, Вика. До свидания.

Директриса развернулась и поплыла куда-то вглубь коридора, по направлению к оранжерее, а я осталась во второй раз за этот день подбирать челюсть с пола — это что, все? Не наорет? Не пригрозит уволить? Не лишит премии на полгода вперед? Только "Викуся, не подавайте плохой пример"? Да чтоб я сдохла, не сходя с этого самого места, быть такого не может! Я поудобнее пристроилась на ступеньке, отставив одну ногу в сторону и опершись плечом о стену, и принялась буравить удаляющуюся спину, от всей души желая ее обладательнице долгих лет икоты.

— Ну-ну,— тихо пробормотала сама себе, — а то я тебя первый день знаю. Итак, четыре...

— Ты чего тут развалилась практическим пособием по бренности бытия? — рядом притормозил Егор, наш сисадмин, и, скопировав мою позу, привалился к стеночке ступенькой ниже. — Будет интересно? Имеет смысл ждать?

— Ты бесподобно беспардонен, как, впрочем, и всегда. Можешь понаблюдать, стервятник, меня сейчас будут макать носом. Три...

— Кто стервятник?! Я? — Егор настолько правдоподобно изобразил оскорбленную невинность, что, не знай я его, как облупленного, вот уже три года, непременно купилась бы. Честные и непорочные, как у недельного младенца, голубые глаза выглянули из-за моего плеча и, вмиг оценив обстановку, сверкнули не по-младенчески коварно. — О... Ну, разве что с твоего позволения. А что ты отчебучила на этот раз?

— Два... Да так, то то, то се, то на летучку не пришла...

— Опять? Это же какой уже, третий раз за этот месяц? Ты, Дольная, или камикадзе хренова, или выиграла в спортлото пятьдесят миллионов и не знаешь, как признаться. Впрочем, я сегодня тоже забил. Шел вот сдаваться, когда тебя увидел...

— Один! — перебив Егора, я театральным жестом вытянула руку в сторону замершей вдруг Тамары Ефимовны. — Итак?..

— Ах да, Викуся... и Егорушка! — заметив голубоглазого компьютерщика, директриса тут же приплела и его. — На премию в этом месяце можете даже и не рассчитывать!

Вот не знаю, чего она ожидала, но явно не того, что мы, переглянувшись на секунду, синхронно отвесим ей поясной поклон и, радостно заявив "Да, даже и не сомневались", свалим восвояси. Будь я одна, я бы еще попробовала вымолить прощения, поунижаться, может, даже пустить слезу. Иногда это помогало, в конце концов, предыдущие два опоздания мне же простили. Но не проделывать же все это под носом у первого сплетника нашей конторы? Мне для полного счастья еще не хватало потерять с трудом приобретенную репутацию холодной непробиваемой стервы. А то, что Егор не преминет поделиться кусочком столь лакомой информации со всеми желающими, не исключая младших классов, это же как пить дать. Он, вообще-то, малый неплохой, один из немногих в нашем серпентарии, с кем я дружу, но вот посплетничать любит почище товарной бабки. Если срочно нужно оповестить о чем-то максимально большое количество людей, достаточно просто поведать это под большим секретом нашему ходячему голубоглазому недоразумению, а уж он-то позаботится, чтобы в неизвестности остались только слепо-глухо-немые жители северных штатов Америки. Так что, уж лучше без премии.

Хотя чем, собственно, лучше? Деньги-то мне нужны. Я же Данику обещала велосипед на день рождения. Он уже даже выбрал маленькую синенькую Сефору, как две капли воды похожую на взрослую модель и оттого еще более милую. Как же я теперь скажу ему, что покупка двухколесного друга откладывается до тех времен, когда мама сподобится научиться приходить вовремя на работу? Представив себе полные слез глаза сына, я стиснула зубы и приняла, как впоследствии оказалось, судьбоносное решение — эта халтурка у московских рокеров должна быть моей! А на войне, как известно, все способы хороши. Трепещите, панки, как оказалось, вы мне нужны, а я так просто не сдаюсь. Так что никто никакую юбку переодевать не будет — должно же у девушки быть хоть какое-то преимущество?

День до обеда пролетел без особого экстрима, может, потому, что я благоразумно не выходила из своего кабинета, а найти приключения в практически пустом помещении на отшибе не под силу даже мне. Кстати вспомнились слова когда-то популярной песни "в коморке, что за актовым залом..." — ну прямо про меня написано. Музкабинет и в самом деле находился подальше от всех, в конце длинного пустынного коридора, извивающегося змеей вокруг актового зала, дабы избавить уши и нервы невольных слушателей от порой не совсем мелодичных звуков, доносящихся из него. Меня такая дислокация более чем устраивала, так что до Ромкиного приезда я была предоставлена сама себе и с пользой использовала это время, вспоминая все, что я знаю об ударных установках, роке и Рельефе. Да-да, я даже залезла в интернет и, скачав парочку их самых популярных песен, попыталась отработать барабанные партии, безбожно копируя их ударника. Получалось так себе, учитывая, насколько виртуозно тот владел вверенным ему инструментом, но я хотя бы не выбивалась из общего рисунка. Так что к двум я была все еще жива, полна энтузиазма и более-менее готова.

Ромка ждал меня на парковке, прислонившись к дверям своей серебристой "Тойоты Камри" и нетерпеливо куря, судя по количеству окурков у его ног, уже далеко не первую сигарету. Обведя задумчивым взглядом мою фигуру, он выдал:

— Судя по тому, что это недоразумение все еще на тебе, ты настроена решительно. Мне их заранее жалко.

Мимоходом чмокнув его в подставленную щеку, я залезла в прокуренный салон и чуть не оглохла от дикой какофонии звуков из приемника.

— Романыч, я надеюсь, что это безобразие, ошибочно считаемое за направление в музыке, не является тем, что от меня ожидается?

— Чем тебя не устраивает Рамштайн? — огрызнулся друг детства, заводя машину. — Всех устраивает, а ее, блин, не устраивает. Да ты знаешь, сколько у них наград, а? Вот у твоего Моцарта есть платиновые альбомы? А у них есть!

— Что-то твои платиновые давненько не выступали. Когда у них последний концерт был, а?

— Это у твоего Моцарта давно концертов не было, — загоготал Ромка, вспомнив полюбившуюся ему фразу из КВН, — и вообще, при чем тут они? Давай я тебе пока что что-то из Рельефа поставлю?

— У тебя есть и их диски?

— А то! Я самый ярый фанат, между прочим, — этот псих, не отрываясь от дороги, пошарил под сиденьем и, выудив оттуда серебристый диск с изображением желто-черного горного ландшафта, воткнул его в проигрыватель. — Сиди и внимай. Они круты, да.

Машину наполнили звуки хорошо известной мне мелодии, и я офонаревшими глазами уставилась на парня.

— Не поняла?

— А ты не знала, что твоя любимая песня — это Рельеф? Ну ты даешь, Витек.

— Да я даже не знала, что это считается роком! И у них много такого?

— Какого — "такого"?

— Ну, такого, — я неопределенно ткнула пальцем в направлении приемника, — классного.

— Ага, я ж говорю, они круты, — Романыч переключил на следующий трек, и по мозгам ударило сочетание звуков, более ассоциирующихся в моем понимании с определением тяжелой музыки, чем предыдущее. — Круты-ы-ы, детка!

Я поморщилась. Ну, не все коту масленица, спасибо, что хоть не Рамштайн.

И тут, видимо, желая окончательно добить меня, Романыч принялся диким голосом подпевать солисту Рельефа, совершенно не заморачиваясь по поводу таких мелочей, как мелодия, такт и наличие слуха:

Гламур, гламур, один гламур,

Блестеть, и никаких гвоздей!

Да... Петь Ромка не умел, но, к сожалению, любил. Особенно тяжко приходилось, когда он выпивал. Подбодренная алкогольными парами душа требовала самовыражения и неизменно находила его в распевании во всю мощь далеко не слабых легких песен любимых групп. А так как слушал Романыч исключительно тяжелую музыку, а отсутствие даже зачатков слуха с лихвой компенсировал громкостью, то в такие моменты мы с его женой Леной резко забывали о собственных разногласиях и дружно сваливали по своим срочным делам, о существовании которых до того даже и не догадывались. Ибо заткнуть этот фонтан вдохновения было никак. В данный момент сваливать было некуда, а потому я попыталась переключить творческий энтузиазм друга в другое русло:

— Кстати, Боженов, я так понимаю, ты их хорошо знаешь? — дождавшись утвердительного кивка головой, я продолжила: — Кажется, даже дружишь? — еще один кивок, а пальцы отбивают на руле такт, признаться, довольно зажигательной мелодии. — Но друг с большой буквы Дэ ты все же мой. Так просвети меня по секрету, как мне им понравиться?

Ромка оглядел меня с ног до головы и категорично заявил:

— Никак.

— В смысле?

— В прямом, Витек. Нет ни малейшего шанса. Даже не пытайся.

— Я настолько не подхожу? Если я настолько безвариантна, то какого мы туда вообще премся?

— Зайка, ты молодая, высокая, смазливая девица с буферами третьего размера. Ты во вкусе как минимум половины человечества, так что не комплексуй. Дело не в этом.

— А в чем? Мне позарез нужна эта работа, Романыч. Ну, помоги мне?

— Витек, тут вообще не в них дело. В смысле, не во всех них. Тебе надо понравиться одному-единственному человеку, а ему по определению не нравится никто, кто трогает его барабаны.