Бедняга Иов оказался между двух огней. Взгляд его бегал между нами с кастеляном и никак не мог остановиться от смятения. Но, похоже, я все-таки был страшнее. Потому что егерь оторвал спину от ворот и подвел мне коня — того, на котором только что выезжал сам навстречу войску. Я едва попал ногой в стремя от ярости. Овейн молча следил за мной, бледный до синевы, но в красных пятнах. Он не попытался схватить коня под уздцы — и это было очень хорошо.

— Открывай!

Кастелян издал низкий горловой звук, прелюдию к моему имени. Иов, должно быть, читал его мысли, потому что не тронул засовов на створах ворот, но отпер узкую калитку сбоку — как раз довольно, чтобы проехать одному всаднику. Я зарычал бы на него за это, но меня что-то душило изнутри. К тому же я услышал позади "звяк-звяк" и понял, что это бежит одоспешенный Рейнард.

Я ударил коня пятками по боками с места выслал его в галоп. Первые секунды я слышал, как Рей позади зовет меня по имени, но не обернулся. Послушная крестьянская скотинка, не привыкшая к таким требованиям, затрюхала странным, тряским аллюром, для которого я даже названия не знаю. Мне стало легче, когда ветер коснулся лица, сдувая капли пота и откидывая волосы. Я увидел рыцаря в первых рядах войска, в белой котте, на красивом черном коне — он крутился в седле, делая знаки солдатам. Несколько вскинувшихся было луков опустилось. И они мне будут говорить!.. Сердце мое залило солнце. Я ехал к Роланду. К Роланду!..

— Роланд! — вскрикнул я, давая шпоры коню, и тот полетел вниз по склону, как птица. Рыцарь остановился — он был уже почти у подножия — и ждал, откинув забрало. На нем был хороший латный доспех (разбойники, вспомнил я, вдоль тракта! Вот зачем такое большое войско — разбойники!), и на миг мне стало стыдно, что я скачу другу навстречу на бог весть какой лошаденке, в старенькой тренировочной кольчуге с прорехой на боку. Но ничего, он поймет. Он обрадуется мне и такому, а потом я переоденусь в красные одежды, его подарок, и приму друга как подобает. Вот только где нам разместить это войско? Разве что в деревне. Конечно, в деревне!

Я подъехал совсем близко, и белый рыцарь тронулся мне навстречу, слегка оторвавшись от остальных. Конь мой замедлил шаг и остановился. Он тоже остановился и спешился, и я спрыгнул с седла, улыбаясь и делая шаг навстречу, чтобы обнять его. Тогда он поднял обе руки и снял свой шлем. У меня в сердце как будто что-то умерло. Потому что это был не Роланд. Это был Этельред.

Он смотрел на меня черными, черными глазами и не улыбался. Я стоял, слегка приоткрыв рот. Наверху, у меня за спиной, на стенах, что-то кричали, но я не слышал.

Наконец я понял, что надо спросить, и выговорил:

— Где Роланд?

Именно так — даже не "зачем вы пришли".

Этельред первый раз в жизни заговорил со мной. Рот его был как черная щель, из которой выпали слова:

— Это не твое дело.

Я просто задохнулся. Стоял и смотрел на него, не в силах поверить. Потом развернулся — единственный шанс был в скорости — и побежал... Не к крепости, не к своему коню. Прямо к войску, которое привел Этельред.

Я расталкивал солдат локтями, и они, как ни странно, давали мне пройти, ошалев от такой наглости — а может, просто не смея без приказа тронуть дворянина. Я бежал и звал Роланда по имени, зная, что он здесь, но не зная, что сделал с ним этот... злой колдун...

Он сам выехал мне навстречу — второй всадник, на белом коне, в черной котте (траур по отцу), без шлема. Он был без доспеха. У него были такие белые волосы, и белое лицо... У моего Роланда... как будто он долго болел — тени под глазами, и рука, державшая поводья, была совсем тонкая, тоньше, чем я помнил. И совершенно больной, отсутствующий взгляд. Как будто он плохо видел. Или не сразу узнал меня. Но это был он.

— Роланд, — выдохнул я, хватаясь рукой за луку его седла. Я хотел взять его за руку, но сразу не достал — конь был высокий. Гора свалилась у меня с плеч: он был здесь, и он был жив, значит, все не так уж плохо.

— Эрик, — отозвался он чуть слышно — и отвел глаза. Это было так ужасно! Он не смотрел мне в глаза. В самом деле.

— Роланд, что происходит? Ты что, в самом деле приехал меня...

Я не смог выговорить ни "завоевывать", ничего в это роде, лишь скривил губы, готовый рассмеяться, как только будет нужно. И рот мой так и остался крив, когда Роланд так же тихо, не глядя мне в глаза, отозвался — и ветер чуть шевелил его блестящие белые пряди.

— Да, Эрик. После того, что ты сделал... Ведь я считал тебя другом...

— Я? Сделал?! — вскричал я во весь голос, чуть не упав от потрясения. Я сделал что-то Роланду? Когда? Что это за бред? Глаза мои так вытаращились, что я боялся — они вывалятся из орбит и повиснут на ниточках.

И тут на плечо мне легла тяжелая рука.

Роланд смотрел вперед и вдаль, но не на меня, не на меня.

— Этельред знает, — выговорил он, как тяжело больной. Я бешено обернулся к Этельреду, стряхивая его мерзкую руку со своего плеча.

— Что?! Это он?! Что он тебе про меня наговорил? Это все ложь! Роланд, ты что, ему веришь...

— Не смей с ним разговаривать, предатель, — сказал голос Этельреда — слова из черной щели рта. Если бывает в самом деле ледяной голос, то это был он. Презрение и ненависть. Такие сильные, что даже ощутимые телесно.

Я даже не ответил ему — смотрел только на Роланда. Что бы ни сделал с ним грязный колдун, это можно было исправить. Роланд верил мне. Я знал, что он всегда поверит мне! Если только мне дадут время, надо только поговорить... Как ни странно, то, что Роланд против меня, ужасало куда больше, чем мысль об осаде.

— Роланд, — торопился я, цепляясь за поводья, стараясь дотянуться до его руки. — Я не знаю, что случилось, клянусь, не знаю. Меня оболгали. Кто сказал тебе дурно обо мне? Он, Этельред? Подожди, ты не знаешь всего! Мой отец написал о нем...

"У меня есть причины считать его дурным человеком". Ох, отец! Как же ты был прав!

Этельред не дал мне договорить. Проклятый колдун рванул меня за плечо, отрывая от моего друга. Я увидел глаза Роланда, туманные, больные, умоляющие.

— Этельред, ведь ты знаешь...

— Да, мой лорд.

И тут Этельред сделал это. Он ударил меня по лицу.

Я был так поражен, что никак ему не ответил. Такого со мной никогда еще не случалось, и я даже не сразу понял, что произошло. Мне всегда казалось, что пощечина — это скорее ритуальное оскорбление; а тут в голове как будто колокол ударил, и во рту появился вкус крови — щека изнутри разбилась о зубы. Я вытаращился на Этельреда сквозь рассеивающуюся темноту. Он стоял спокойный, как и раньше, сощурив черные глаза. На щеках его было две вертикальные складки. Солдаты молча смотрели, приоткрыв рты.

— Может, ты не понял, но это вызов, — сказал он спокойно, щурясь и не двигаясь. — Если ты не трус, будешь драться за свою землю.

Меня трясло, как от жара. Я даже забыл, что вокруг очень много людей, и все они — враги. Будь у меня перчатка, я швырнул бы ее в лицо Этельреду. Ненависть — страшная штука. Она как маленькая смерть.

Но перчатки у меня не было. Надо мною на коне сидел Роланд, мой лучший друг, заколдованный этой сволочью, и не смотрел на меня. Он как будто спал наяву. Рука его, державшая повода, дрожала. Я знал — это любовь ко мне рвалась изнутри разрушить колдовство, но не могла. Я боялся, что Роланд сейчас умрет или сойдет с ума.

— Завтра на рассвете, — сказал я так твердо, как только мог. — У подножия холма. Оружие — мечи.

— Если ты проиграешь, я не трону твоих людей, — безразлично отозвался Этельред. — Те, кто захочет, могут остаться у меня на службе.

— Я тебя убью, — сказал я. Этельред не ответил. Но я и так знал, что убью его.

Я прошел, не тронутый никем, сквозь передние ряды солдат. Видно, это были наскоро обученные крестьяне из Роландовских деревень: они были похожи на наших вилланов и так же почтительно шарахались в стороны, когда шел дворянин. Я прошел к своему коню, мирно щипавшему зеленый вереск, и сел в седло. Это получилось у меня только со второго раза, но никто не двинулся помочь, и хорошо. Я чувствовал, как мне глядят в спину, но не оборачивался. Один изо всех взглядов был черный. Во рту было полно крови, но я не хотел сплюнуть у них на виду и сглотнул ее. Мой конь начал взбираться по склону холма, я понимал, что от дрожи едва сижу в седле.

От ворот ко мне сбежал брат и подхватил коня под уздцы. Я спешился, шатаясь, как пьяный. Рей неожиданно обнял меня и сказал: "Слава Богу!" Я наконец сплюнул красным и ничего ему не ответил, пока не оказался за стенами. Тогда взгляд в спину перестал чувствоваться, и я смог говорить.

Глава 3. Рейнард.

Мы сидели за столом в рыцарской зале и ужинали. Нас было трое — мы с братом и сэр Овейн. Мы старались есть, но получалось плохо.

Если мы холодную оленину из Опасного Леса; зверя только вчера загнали наши егеря. Мой брат очень любит оленину, но сейчас он просто сидел и смотрел на блюдо перед собой. Я налил себе еще пива и выпил длинным глотком. Терпеть не могу пиво, но очень хотелось хоть слегка захмелеть.

— Все-таки с твоей стороны, Эрик, это неразумно, — в сотый раз сказал сэр Овейн. Я не ответил и был очень благодарен брату, приказавшему:

— Замолчите.

Кастелян еще немного посидел, шумно дыша. В зале было уже почти совсем темно, но света зажигать никто не хотел.

— Вы поели, сэр Овейн? — спросил я со зловещей учтивостью. Он понял без продолжения, громко отодвинул стул и вышел прочь. В дверях он остановился, чтобы шумно высморкаться, обернулся еще что-то сказать... Но промолчал.

Мы с Реем наконец остались вдвоем. Он встал, и я подумал, что он сейчас тоже уйдет — но брат просто пересел поближе и забрал у меня кружку с пивом.

— Братик, — начал он подозрительно мягким голосом, — может, лучше все-таки я?

— Нет.

— Понимаешь, Этельред — страшный боец, это сразу видно. Я хотя бы ближе к нему по весу. Он тебя просто задавит.

— Я уже сказал — нет.

— Почему? Братик, в этом нет ничего позорного! Просто...

— Просто ты лучше меня дерешься, да? — взвился я, ударяя кулаком по столу. — Ты вообще во всем лучше меня, как же я мог забыть! Спасибо, что напомнил.

— Братик...

— Нечего меня называть "братик"! Я — твой старший брат! И за оскорбление способен расквитаться сам!

— Но я ведь правда лучше тебя дерусь, — тихонько выговорил Рей, и мне стало стыдно. — Что я буду делать, если тебя убьют? Я же тебя люблю, дурак.

Внутри у меня что-то хрустнуло и сломалось. А может, это я пива перепил. Я ткнулся носом брату в плечо, и глаза у меня стали мокрые.

— Я понимаю... Но это же бесполезно! Он вызвал драться меня. Я согласился. Уже поздно что-то менять! Меня просто ославят трусом и осадят замок, а потом убьют нас обоих. Так он хоть обещал, что не тронет никого... другого, даже если я проиграю.

Я умолчал о предложении Этельреда "остаться у него на службе". Вот где он себя выдал! Он сказал — "у меня на службе", а не "у лорда Роланда", например. Сразу видно, откуда веревочка вьется.

— Думаешь, он сдержит обещание?

— Надеюсь, — отозвался я. В зале было уже почти совсем темно; свечей мы не зажгли, лицо брата казалось молочно-белым пятном. — А что еще остается? Надеюсь на остатки его рыцарской чести. Наверное, они все-таки есть. Он ведь мог убить меня прямо там, просто приказать своим лучникам. А так даже на поединок вызвал.

— Потому что хочет, чтобы все законно выглядело, — резонно отозвался Рейнард. — Знаешь, что бы им всем было, если бы до герцога и до короля дошли слухи? А они рано или поздно узнали бы, что королевский вассал убит подлым образом, а земли — захвачены. Помнишь, что отец рассказывал про барона Этельстана? С ним не долго-то церемонились.

Я не помнил. Наверное, это отец Рейнарду рассказывал, а не мне. Но мне, признаться, и дела не было до каких-то Этельстанов. Я, может, завтра на рассвете собирался умирать.

— А так получится, что замок отбит в честном поединке с владетелем, — мрачно продолжал Рей. Стол под моими локтями был весь липкий от пива. А скатерть мы не постелили.

— Если я откажусь, будет еще хуже — получится, что я струсил. Тогда он возымеет полное право взять нас боем. А мы не отобьемся. И сэр Руперт не придет. Видел "подарочек"?

Подарочек Этельреда — повешенный на березе косой егерь Петер — болтался на соседнем холме, где враги встали лагерем. Это означало одно: сэр Руперт ничего не знает, он не придет. Гонец до него не добрался.

Жена Петера, кухарка, слегла от горя больной. Вместо нее стряпал прежний кухарь, старик слуга, и справился он не то что бы плохо — тем более мы все равно не замечали, что именно едим.

— Выход один, — снова начал Рей — но я перебил его.

— Он откажется. Этельред не будет с тобой драться. Он меня хочет убить.

— Зачем? За что?

— Не знаю, — беспомощно сказал я. — Совсем не знаю. Он меня ненавидит. Я это давно понял. Всегда знал.

— А ты уверен, что это... он виноват? — осторожно спросил Рей. Я рявкнул на него, как только позволял мой дрожащий голос. Так мог спросить только тот, кто не видел белых, как у рыбы, глаз Роланда. Не то спящих, не то слепых. И какое лицо было у Этельреда. Как у того, кто правда ненавидит.

— Не смей!

Брат ударил кулаком по столу, так что пивная кружка подпрыгнула и разлила остатки пенистой жижи. Я мрачно смотрел перед собой. Хмель проходил, и становилось все страшнее. Даже в тренировочном поединке с Реем я обычно не выдерживал... А Этельред больше Рея в полтора раза. Это тебе не турнир, где упавшему помогают подняться. Эх, почему я не сэр Райнер?

Было так страшно, что даже напиваться больше не хотелось. Мы помолчали.

— Пойдем на башню, посмотрим, что они делают, — предложил брат. Я согласился — все равно нужно было чем-то заняться. Ясно ведь, что спать я не смогу. Надеялся только, что брат тоже не ляжет спать и не оставит меня одного ни на минутку, иначе я тут же спячу.

Мы поднялись на башенку, спотыкаясь на темной лестнице — но не хотелось зажигать свечей, выдавая врагам, где мы есть.

У них на соседнем холме ярко горели костры, а наш был погружен в темноту. Закат уже догорал, осталась только полоска на западе — как раз за их холмом, поросшим соснами. Мы с братом в детстве очень любили этот холм. Даже построили там на деревьях смотровую башенку из веток, чтобы следить за всей округой. Мы играли, что это наш замок.

— Странно, почему они не оцепили наш холм? — спросил Рей в темноте. — Если бы я кого-то осаждал, я бы поставил солдат кольцом вкруг его замка, чтобы никто не выбрался. Если бы мне, конечно, больше были нужны люди, а не замок...