Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Я осмотрел ворота. Их навесили на мощной раме из швеллера. Кованые петли, хитрый запор. И все для того, чтоб прикрыть глухую стену?! Бред какой-то! Чувствуя себя обманутым, я скользнул лучом фонаря по обратной стороне створок, внезапно в потоке света что-то сверкнуло. Это был перстень, так называемая "печатка", висевшая на гвоздике. Я снял ее и внимательно рассмотрел. Легкий, серебристый металл, на "печати" — вставка из светлого камня, а на ней — странный узор из углов и квадратов. Я подбросил перстень на ладони, затем примерил к пальцу. На безымянный он пришелся впору. Это и есть наследство? Ради него я перетряс дом, вскопал огород и разбомбил подвал? Зачем так шутить, дядя?
Прошлым вечером я листал обнаруженный в шкафу альбом. Фотографий было мало, почти все черно-белые. Какие-то мужчины в широченных штанах и пиджаках с огромными лацканами, женщины в длинных цветастых платьях — явно снимали в пятидесятые годы. На одном из фото я узнал деда — еще не старого, с зачесанными назад густыми волосами. Нашелся портрет немолодого мужчины с усталым лицом и грустными глазами. Это же лицо было на маленьких фото для документов. Не приходилось сомневаться: покойный Иван Павлович. Один из снимков был странным. Молодая женщина с двумя детьми: мальчиком и девочкой. Женщина и девочка — в платочках, длинные волосы мальчика прикрывали уши. У всех троих были круглые лица с необычным, кошачьим разрезом глаз. Девочка на коленях женщины удивленно смотрела в камеру, мальчик стоял рядом, лицо его было насуплено. Все трое удивительно похожи — семейное фото. Чужая память, в одночасье ставшая не нужной...
Я поднес перстень к глазам, рассматривая узор, затем вытянул руку к странной стене, чтоб разглядеть находку на расстоянии. В лицо ударил дневной свет. Я зажмурился, затем осторожно приоткрыл глаза. Стена исчезла! Я стоял на дне неглубокой расщелины, по обеим сторонам высились каменные стены, а сверху сияло жаркое светило! Я отчетливо видел трещины в каменных склонах, редкую растительность на дне расщелины, недалекий выход из нее. Я испуганно отдернул руку — видение исчезло. Не сразу. Вначале оно померцало, а после стало темно. Твою мать!
Я отступил назад, потряс головой, затем глянул перед собой. Передо мной была все та же стена с пятном от сбитой штукатурки. Я потрогал ее: шершавая, холодная. Вчера я явно перебрал.
— Сим-Сим, откройся! — съязвил я, вытягивая руку с перстнем. Стена, будто издеваясь, снова исчезла. Я видел ту же расщелину и чахлый куст, примеченный еще в первый раз. С галлюцинацией надо было кончать. Я шагнул вперед, затем еще и, ощущая подошвами кроссовок неровности каменного дна, прошел с десяток метров. Остановился и потрогал большой валун. Он оказался теплым и шершавым. Я поднял камешек и запустил в склон — он отскочил с характерным звуком. Я сорвал листок с кустика, пожевал и, скривившись, выплюнул — горький! Дабы развеять последние сомнения я протопал к выходу из расщелины. Передо мной расстилалась каменистая долина, поросшая травой и редкими купами кустарника. Слева и справа возвышались невысокие горы, а в отдалении виднелась зубчатая полоска леса. Пейзаж никоим образом не напоминал тот, что окружал знакомый райцентр. Да и где, скажите на милость, взять горы в Нечерноземье?
Я оглянулся и похолодел: входа в подвал не было! Вместо черного проема виднелась каменная стена, превратившая расщелину в тупик. Спотыкаясь на одеревеневших ногах, я побежал обратно, пока не уткнулся в камень. Она выглядел неодолимо, и оказался таким же на ощупь.
"Спокойствие, только спокойствие!" — вспомнил я слова героя мультфильма. Пещера Али-Бабы открывалась и закрывалась одним и тем же способом. Я сглотнул, вытянул руку с перстнем к каменной стене и собрался сказать про "Сим-Сим", как передо мной возник черный прямоугольник. Я увидел сдвинутые стеллажи, забытый мной фонарь и, не раздумывая, сиганул внутрь. Когда оглянулся, на месте расщелины была стена...
Я не пью по утрам даже в чрезвычайных обстоятельствах. Не стал пить и в этот раз, хотя очень хотелось. Вместо этого плотно пообедал, сложил в рюкзачок пару чистого белья, мыльно-рыльные принадлежности, подумав, добавил несколько бутербродов. Путешествие в неведомый мир могло затянуться. Страха я не ощущал. Чего бояться? Покойный дядя ходил этим маршрутом много лет и без ущерба для здоровья. Если старик мог, то молодой и подавно.
Я сходил к соседке и попросил присмотреть за домом.
— Надолго уезжаешь? — заинтересовалась Глафира.
— Может, на день, а, может, и неделю. Как дела пойдут.
— Скрытный ты! — погрозила пальцем соседка. — Как покойный Павлович. Тот, бывало, исчезнет на несколько дней, а потом говорит: командировка! А я не будь дурой, спроси у сослуживцев: что это вы человека в командировки гоняете? Чай, не двадцать ему! Знаешь, что ответили? Никто не посылал! Отпуск берет — законный или за свой счет. Вот так! Знаешь? — Глафира понизила голос. — Думаю: к женщине он ездил!
— Неужели? — изумился я.
— Точно! Он из этих поездок всегда радостный возвращался. Бывало ходит по огороду и поет. Негромко, но мне-то слышно. Так что была женщина, не сомневайся!
— Что ж он не привез ее сюда?
— Может, не захотела? Но всего вернее: замужняя была! Грех так говорить о покойнике, — Глафира поспешно перекрестилась, — но я в том уверена. Наверное, муж уезжал в командировку, а он тем временем — к ней!
Я осуждающе покачал головой.
— Ты только не думай на дядю! — спохватилась соседка. — Золотой человек! Кто знает, как там было? Может, дети ее связывали, может, муж болел, а она бросить не могла. В жизни всякое бывает.
Я вспомнил странное фото. Если Глафира права, то вкус у дяди был своеобразный.
— За домом присмотрите? — спросил я.
— Чай не в первый раз! — сказала соседка...
Я запер дом и дверь в подвал. Никому в здравом уме не придет в голову запирать подвал изнутри, но засов для этого имелся, и я им воспользовался. Открыв проход, я запер и тайные ворота — на всякий случай. Отойдя десяток шагов, оглянулся — каменный тупик был на месте. Я подавил в себе желание немедленно вернуться и проверить, откроется ли проход. Открылся раз — и в другой никуда не денется. Оставив за спиной расщелину, я зашагал к дальнему лесу, выбирая дорогу поровнее. Никакой определенной цели у меня не было, как и направления; я шел туда, куда несли ноги. Лес оказался дальше, чем мне представлялось — обман зрения, обычный в горах. Я достал смартфон и наушники. Сети здесь не было, я это сразу проверил, так хоть музыку послушать! Воткнув в уши затычки, я нашел скаченный в интернете альбом, и ткнул на "play". Оркестр грянул "На прекрасном голубом Дунае", я добавил звук и сунул смартфон в боковой карман.
...Эти вальсы любил дед. В доме была старинная радиола с зеленым глазком-индикатором, чтоб прослушать музыку, надо было открыть внизу крышку, сунуть в щель пластинку и опустить на край черного диска головку звукоснимателя. В динамике раздавался легкий треск, а затем вступали скрипки и трубы. Дед садился у стола и подпирал подбородок кулаком. В такие минуты я боялся к нему подходить. Музыка стихала, дед ставил новую пластинку, затем другую... После аккуратно складывал их в пожелтевшие конверты. Надписи на конверте были немецкие, отпечатанные черным, готическим шрифтом.
Пластинки дед привез из Австрии. Это, как и многое другое, я узнал позже — и не от деда. Он встретил Победу в Вене. Командира взвода разведки не демобилизовали, как других фронтовиков. Лейтенанту было девятнадцать, таким предстояло еще служить. Деду выпало в оккупированной Австрии. О этому не обрадовался. Вокруг была чужая земля и люди, которых он ненавидел. Они убили его семью, уничтожили односельчан, сожгли родную деревню — у ненависти были глубокие корни. Неважно, что эти люди звались австрийцами; форма у них была, как у немцев, да и русских они убивали точно также: дед это хорошо знал. Он не любил увольнения, а когда случались, заходил в ресторанчик неподалеку от й части и сидел там допоздна.
В один из таких вечеров он возвращался в часть, как вдруг услышал сдавленный крик. Привычка заставила деда свернуть. В подворотне творилось неприглядное. Двое солдат прижимали к стене худенькую девчонку. Один держал нож, второй, сопя, задирал девчонке платье. Оба насильника были высокими, мордатыми и пьяными.
— Отставить! — приказал дед.
Солдаты испуганно оглянулись, но успокоились, заметив, что офицер один, к тому же без кобуры на поясе. (Дед по фронтовой привычке носил пистолет в кармане).
— Иди своей дорогой, лейтенант! — посоветовал тот, что с ножом. — Не то поранишься!
— Брось нож! — посоветовал дед. — Лучше будет!
— Счас! — ответил громила и прыгнул к деду. Пока он, воя от боли, ползал по земле, дед достал из кармана "ТТ" и передернул затвор. Второй насильник смотрел побелевшими глазами.
— К стене! — велел дед.
Солдат занял указанное место. Дед пинком поднял второго, поставил рядом.
— Властью, данной мне партией и правительством, за покушение на жизнь офицера Красной Армии и попытку изнасилования гражданской немки, — сказал дед, поднимая "ТТ", — я, лейтенант Князев, приговариваю двух гадов к смертной казни через расстрел. Приговор привожу в исполнение немедленно!
— Герр офицер!..
Девчонка повисла у него на руке. Дед выстрелил, пуля выбила кирпичную крошку над головами солдат и срикошетила.
— Идиотка! — сказал дед по-немецки. — Я мог их убить!
— Вы не собирались? — удивилась она.
— Пугал, — объяснил дед. — В комендатуру вести не хочется. Допросы, разбирательства...
— Тогда посмотрите! — указала она.
Дед посмотрел. Солдаты стояли с мокрыми штанами, головы их тряслись.
— Вот что, гниды! — сказал дед, пряча пистолет. — Встречу кого в городе — застрелю! Ясно? — он повернулся и пошел прочь. За спиной зацокали каблучки. Дед оглянулся — девчонка шла следом.
— Можно мне с вами? — спросила она. — Я боюсь одна.
— Где живешь? — спросил дед.
— Рядом с вашей частью, герр офицер!
— Ты знаешь меня? — удивился дед.
— Конечно! — ответила она. — Вы бываете в ресторане дядюшки Михеля и сидите там один, никого не приглашая: ни друзей, ни женщин.
— Не видел тебя! — удивился дед.
— Меня пускают только в кухню, но выглядывала в зал.
— Работаешь в ресторане?
— Мы с мутер печем штрудели для дядюшки Михеля. Вы пробовали наш штрудель?
— Нет! — сказал дед. — Я не знаю, что это такое. Ты как здесь оказалась?
— Носила бабушке пирожки.
— Как Красная Шапочка? — усмехнулся дед.
— Вы знаете эту сказку? — удивилась она.
— У нас все ее знают, — ответил дед.
Остаток дороги они прошагали молча, и так же, без слов, расстались. Назавтра деду позвонили с проходной.
— Вас какая-то немка требует! — доложил дежурный.
— Какая еще немка? — не понял дед.
— Не знаю. Пришла, лепечет: "Герр офицер Князев, герр офицер Князев..."
— Прогони! — сказал дед.
— Гонял! — вздохнул дежурный. — Не уходит.
"Немкой" оказалась вчерашняя девчонка. Увидев деда, она заулыбалась и протянула корзинку:
— Вот!
— Что это? — спросил дед.
— Яблочный штрудель! Вы же не пробовали!
— Отойдем! — велел дед.
Рядом с воинской частью был парк. Дед нашел свободную скамейку, они присели. Девчонка откинула салфетку, прикрывавшую пирог, и стала нарезать его предусмотрительно захваченным ножиком.
— Он еще теплый! — сказала, протягивая кусок. — Недавно испекли. Мутер постаралась. Сказала: "Обязательно поблагодари русского! Он благородный человек!"
— Себе, почему не берешь? — спросил дед.
— Это все вам! — она спрятала руки за спину.
— Бери! — велел дед. — Один есть не стану.
Штрудель оказался вкусным. Дед жевал с удовольствием, она — с еще большим, откусывая сразу помногу. Дед догадался, что свои пироги гостья пробует не часто.
— Поблагодари мутер! — сказал, вставая. Она тоже поднялась.
— Герр Князев, — сказала она тихо. — Я хочу, чтоб вы знали: я вступилась за тех солдат не потому, что у меня с ними что-то было. Я честная девушка и не гуляю с солдатами. Я испугалась за вас. У вас могли быть неприятности. Эти солдаты не пожалуются?
— Пусть только попробуют! — усмехнулся дед.
— Они плохие люди! Я понимаю, русским есть, за что нас ненавидеть. Но я не воевала в России, и отец мой не воевал. Он умер до войны, в концлагере. Он не любил нацистов и не скрывал этого.
— Не держи зла! — сказал дед. — Русские, как и немцы, бывают всякие. Эти были не фронтовики — тыловые крысы. Видела их ряшки? — последнее слово дед произнес по-русски, поскольку немецкого эквивалента не знал.
— Что есть "ряшки"? — спросила она.
— Ну... Морды у них такие! — сказал дед по-русски и засмеялся. Когда он перевел, она тоже засмеялась, показав белые зубки.
— Тебя как зовут? — спросил дед.
— Лиза! А вас?
— Степан.
— Не приходи больше в часть, Лиза! — попросил дед. — Это не положено.
— Куда ж мне приходить? — спросила она робко. — Сюда?
— Можно! — сказал дед, подумав.
— Завтра? — обрадовалась она.
— Завтра не получится, — вздохнул дед. — И послезавтра тоже. В воскресенье...
Спустя полгода дед подал рапорт о женитьбе.
— Совсем охренел, Князев! — сказал командир, вызвав его к себе. — Она же немка!
— Австрийка.
— Какая, нахрен, разница? Или австрийцы не воевали?
— Она не воевала! — сказал дед. — Ее мать не воевала. Отец и вовсе замучен в фашистском концлагере. Обычная рабочая семья. Они не враги советской власти, они за социализм!
— Слушай, Степан! — сказал командир, протягивая рапорт. — Забери, а? Я тебя очень прошу! Насчет браков с немками существует строгий приказ. Сломаешь себе жизнь и мне нагадишь!
— Я к генералу пойду! — набычился дед.
— В Сибирь ты, нахрен, пойдешь! — заорал командир. — К белым медведям! Последний раз прошу — забери!
— Нет! — сказал дед.
...Вечером в общежитие к нему пришли.
— Сдайте оружие! — велел капитан с повязкой на рукаве.
Дед достал из кобуры "ТТ".
— Еще?
— Нету! — сказал дед.
— Так я и поверил! — ухмыльнулся капитан. — Чтоб фронтовик и без трофея? Где чемодан?
— Под койкой.
— Покажешь или сами посмотрим?
— Сами! — огрызнулся дед.
По кивку капитана сопровождавший его лейтенант нырнул под койку, вытащил чемодан, открыл и стал рыться в содержимом.
— Аккуратнее! — сказал дед, когда очередь дошла до стопки пластинок. — Это подарок!
— Было бы кому дарить! — вздохнул капитан, но на лейтенанта прикрикнул: — Осторожнее!
— Ничего нет! — доложил лейтенант, закончив осмотр.
— Собирайся! — сказал капитан деду.
— Мне разрешат попрощаться? — спросил он.
— Еще чего?! — хмыкнул капитан. — Знаю я вас, разведчиков! Прыгнул через забор — и ищи-свищи! У тебя, Князев, выбор простой: или идешь с нами, как честный человек, или в наручниках. Но идешь в любом случае!
— Я напишу ей записку! — попросил дед.
— Нет! — отрезал капитан.
У деда оставалась последняя надежда — поезд. Из вагона можно выпрыгнуть. А там... Хотя б объяснить! Надежда рухнула на вокзале. Комендантский наряд подвел его к вагону с решетками на окнах.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |