Новый Вавилон

— Ээ, простите? Пойти на оперу? Да, конечно, — я постаралась незаметно выплюнуть кожурки в поднесенную ко рту чайную ложку, но получилось это далеко не так элегантно, как описывалось в книгах, посвященных этикету и поведению за столом. Мужчина с умилением наблюдал, как я краснела и бледнела, стараясь как можно изящней избавиться от мохнатой кожицы.

— Не думаю, что вам следует вновь появляться на улицах города в вашем... несколько шокирующем наряде. В этом... этих временах дамы еще не носили брюки и короткие куртки. Только разбойницы и дикарки из провинции. Вы не можете прийти в оперный театр в таком виде!

— Знаю, — виновато наклонила голову я, — но что же мне делать? Я не обладаю привычкой таскать с собой целый гардероб разнообразных платьев.

Мужчина выпрямился в кресле, словно аршин проглотил.

— К счастью, Виорика, я могу вам помочь. По счастливому стечению обстоятельств, у меня есть пара платьев, которые могли бы подойти...

Я недоверчиво фыркнула.

— У вас? Неужели вы...?

Ларс окинул меня выразительным взглядом, словно бы вопрошающим: "Вы умалишенная?"

— Нет, конечно. Моя возлюбленная умерла, но я так и не нашел в себе силы раздать нищим платья из ее гардероба. Туалетам Иоанны позавидовала бы сама Королева...

— Ой, простите, — я приложила собственную ледяную от волнения ладонь к пылающему лбу. Надо же было сморозить такую глупость! Хотя, с позволения сказать — а как еще реагировать на подобные заявления из уст мужчины, который носит фиолетовый плащ и пьет дамские алкогольные напитки?.. Нет, воистину, я глупа, да и узколоба при том!

— Ничего, не тушуйтесь, юная леди. Вы уже закончили с чаем? Я провожу вас к гардеробу.

Я в растерянности цапнула с тарелочки еще одну дольку шоколада и последовала за мужчиной.

Гардероб оказался огромной круглой залой, освещенной настолько ярко по сравнению с "оранжевой" гостиной, что я на мгновение зажмурилась. Глаза слезились. Кое-как размазав кулачком слезы, я огляделась и поняла, что нахожусь в комнате совершенно одна. Ларс ушел бесшумно, словно растаял в воздухе.

— Что ж... — задумчиво произнесла я, осматривая залу.

О да, ее размеры потрясали. Здесь можно было устраивать званые приемы и балы, но, кажется, помещение выполняло роль эдакой шикарной подсобки. По периметру тянулись прозрачные шкафы с одеждой. Платья! Всех возможных фасонов и цветов. Платья со струящимися подолами из газа, круглые, чем-то похожие на кремовые торты платья на кринолинах, шелковые платья с завышенной талией, бархатные накидки... От их великолепия и разнообразия можно было сойти с ума. Как сомнамбула, я обогнула зал, пытаясь запомнить всевозможные сочетания оттенков и фактур, чтобы когда-нибудь попытаться — несомненно, безуспешно! — повторить увиденное сейчас на холсте. О! Сумей я передать с помощью масла сумасшедшее разнообразие и бешеную стоимость этого гардероба, могла бы именоваться величайшей художницей всех времен и народов...

Я помотала головой, приходя в себя. Нереально. Да и бессмысленно. Зачем нужно рисовать горы заключенных в стеклянные шифоньеры тряпок? Красиво — да, бесспорно. Вот только великой идеи в этом нет.

Я закончила круг почета и наконец увидела то, чего не замечала раньше. Над дверью было нечто вроде балкона, куда можно подняться по узеньким прозрачным (неужели и они из стекла?) лестницам. На балконе, блистая, словно огромный бриллиант, возвышался наклонный бассейн, в котором не то плавала, не то лежала девушка.

— Иоанна? — зачем-то позвала я, интуитивно чувствуя, что не получу ответа.

В какую-то секунду в голову пришла идиотская идея забраться на балкон и посмотреть на нее, обладательницу бесчисленных нарядов, поближе. Я проскользнула по лесенке наверх (стекло под каблуками сапог противно скрипело) и подошла к странному сияющему сооружению. Ох... Если бы на свете существовал алмаз такого невероятного размера, я бы точно решила, что бассейн сделан из него. Округлые каменные бортики украшали филигранные орнаменты из тех же изогнутых сердец, что и на двери сверху. Паутина из золотых сердец. В самом ее центре возлежала (иначе и не скажешь) прекраснейшая из женщин. Модели "Vogue" по сравнению с ней казались гадкими утятами, а мне пора было бы подыскивать себе место в цирке уродцев. Иоанна была совершенна. У нее было сияющее лицо, выражение которого было спокойным, но слегка высокомерным — лицо женщины-монарха. Фарфоровая кожа, очень светлая, словно излучающая матовое свечение. Ресницы — как у французских кукол, длинные, изогнутые, черные, словно испанская ночь. Пухлые губы с влажным блеском. Она даже мертвой была румяна и благоухала ванилью и жасмином. Руки, сложенные на груди, были идеально белыми, с длинными пальцами... Тут что-то отвлекло мое внимание и я прищурилась, пытаясь понять, в чем причина. Руки! На запястьях с огромным трудом, но можно было разглядеть тонкие швы — ряды аккуратных стежков прозрачной рыболовной леской.

О Боже и двенадцать апостолов!

Если приглядеться, можно было различить следы лески под ключицами, на предплечьях, на висках... Девушка была сшита из лоскутков! Интересно, она хоть когда-нибудь была живой, или...

Постойте-ка, Ларс что-то говорил про детали для кукол. Неужели он делает... Это?!

Я задержала взгляд на безмятежном лице незнакомки в обрамлении шоколадных локонов. Туловище и ноги скрыты роскошным платьем — кремово-золотым, с тем же самым узором из сердец, что украшал стенки бассейна. Где-то на дне бриллиантового грота, под складками платья, расходилась кругами густая золотистая жидкость. Должно быть, именно она сладковато пахла ванилью.

Очень странно. Все вокруг — очень странно. А если Ларс вовсе не такой милый, каким хочет казаться? Отправил меня переодеваться, а сам кинулся точить ножи, чтобы разделать меня на кусочки, отобрать два-три самых совершенных лоскутка кожи, соединить их с другими частями чужих тел и создать нечто, что очаровывает своей страшной красотой... Я вздрогнула.

Без паники.

Никто не будет делать из меня... ну, сестру-близнеца спящей в бриллианте роковой брюнетки. Я просто не подхожу по стандартам! А если так, то можно ни о чем не беспокоиться.

С гудящей головой я спустилась вниз, выловила из самого крайнего шкафа первое попавшееся платье — фиолетово-лиловое, пышное, с кучей юбок. Не самый лучший вариант, но, думаю, у Иоанны не было неудачных моделей. Такая женщина не наденет то, что не подчеркивает ее прелести. Я мрачно разделась, побросав одежду на пол (тумбочки или вешалки здесь не было предусмотрено), после чего нырнула в фиолетовое нечто... и застряла. Пару минут я возилась и сопела среди складок ткани, потом поднапряглась и пролезла в тесный корсаж.

Ффу.

В этот же момент из пола вылетело зеркало и зависло в воздухе так, чтобы я могла видеть себя в полный рост. Отражение — я почти не удивилась этому открытию — выглядело намного красивее и опрятнее меня. У меня-зеркальной волосы были уложены эффектными кудряшками, а на лице невозможно обнаружить ни следа усталости.

— Ага. Ты Принцесса, а я — Нищенка, — зло буркнула я в адрес зеркала. Отражение капризно надуло губы и покрутилось на одной ножке, заставляя платье эффектно раздуваться.

— Я тоже так могу! — я непроизвольно скопировала движения зазеркальной красотки, после чего замерла и нахмурилась. Это неправильно, совсем не правильно! Это отражение должно повторять за мной, а не наоборот...

Зеркало с хлопком превратилось в дверь, похожую на огромное золотое сердце, сплюснутое по диагонали. На мгновение замешкавшись, чтобы достать из куртки приглашение в оперу, я дернула висящую в воздухе дверь за ручку-кольцо... И оказалась в странной зеленоватой комнате, напоминающей лабораторию.

Первым, что мне бросилось в глаза, была тележка, наполненная руками. Рук было великое множество, они торчали в разные стороны, растопырив пальцы. На некоторых были кольца и татуировки. На ум не пришло никакой другой ассоциации кроме контейнера, стоящего в витрине супермаркета. В контейнере хранились куриные лапки, которые выглядели немногим лучше содержимого тележки. Меня затошнило.

— Я так и знал, что вам надо было рассказать о моей профессии раньше, — вздохнул над моим плечом Ларс. — Видите ли, я королевский Кукольник. Делаю для правителей самых красивых, самых живых кукол, которыми они вольны распоряжаться на свое усмотрение. Иначе говоря, я Пигмалион, поставивший изготовление Галатей на конвейер.

— И вы во всех них влюблены? — я вопросительно приподняла одну бровь.

Ларс добродушно рассмеялся, натягивая зеленые хирургические перчатки на руки.

— Нет, только в одну. Я сделал ее на заказ для Ее Величества. Та просила создать ей советницу, которая была бы не глупа, располагала людей к общению и своей необыкновенной внешностью перетягивала мужское внимание с важных проблем на свои достоинства. По мнению Ее Величества, это бы помогло во время встреч с представителями разных времен и народов. Она даже нарисовала мне примерный образ той, кого я должен был сотворить... Но результат превзошел все ожидания. Она была не просто прекрасна. Она была божеством. Куда более сообразительной и доброй, нежели наша правительница — да хранят ее боги всех подвластных земель! — не говоря уж о том, что красотой затмевала всех придворных дам. Ее Величество терзали зависть и злость; она возненавидела Иоанну и приказала мне разобрать ее на запчасти. Я не смог... каюсь.

— Вы женились на ней?

Мне было жаль Ларса. Несмотря ни на что.

— Нет. Как я мог?.. Она провела всю свою недолгую жизнь здесь, в подземельях. Мне очень хотелось показать ей солнце, весну, небо на закате — все те вещи, о которых она знала по заложенной в мозг программе, но никогда не видела их собственными глазами. Ах, вы, наверно, и не знаете... У моей Иоанны были чарующие синие глаза!

Месье Фон Бриар погрузился в воспоминания, на автомате вороша россыпь рук в тележке. Возможно, он искал какую-то конкретную, особенную своей узостью кисть или изящно-острый локоть. Живой "материал" выгибался под противоречащими природе углами, пальцы неловко торчали из металлической сетки на дне тележки.

Я отвела взгляд от это омерзительного зрелища. Стены с зеленым кафелем, подсвеченным мертвенно-бледным светом, наводили на мысли о кабинете патологоанатома. В углу стоял черный шкаф, в котором отсвечивали голубоватым странные плоские сосуды. За стеклом в них плавали бледные лица, похожие на маски — не то содранная кожа, не то вся передняя часть черепа. На таком расстоянии сложно было разобрать подробности. Под банками с лицами размещались небольшие таблички: "Гордая", "Неприступная", "Лукавая"... На самом верху шкафа было пристроено что-то вроде маленького круглого аквариума для рыб, заполненное глазными яблоками. От некоторых тянулись красные пучки кровеносных сосудов и обрывки тканей.

— Вы вставляете им настоящие глаза? — удивилась я.

Мужчина мотнул головой, словно с видимым усилием вырывался из сна наяву. Поморгал, пытаясь сфокусироваться на мне.

— То, что у всех кукол стеклянные или пластмассовые глаза — какой-то безвкусный глупый штамп. Даже куклы хотят видеть...

Я вздохнула. Мне нечего было сказать. Под прицелом сотни глаз, отделенных от тела, мне было не по себе, а Ларс, кажется, пребывал мыслями где-то далеко отсюда. Интересно, сколько сейчас времени?.. Должно быть, я уже опаздываю на встречу с пропавшим без вести композитором.

— Знаете... Я, пожалуй, пойду, — начала я, но королевский кукольник вдруг схватил меня повыше запястья и, заглядывая мне в глаза, попросил:

— О, Виорика! Вы не могли бы оставить мне вот ту книгу!

— Какую? — я попыталась стряхнуть с себя его руку, но не тут-то было. Фон Бриар держал крепко.

— Ту, что на столике у шкафа запчастей.

Я оглянулась. Сбоку к черному шкафу прилепилось нечто вроде крохотной тумбочки, на которой лежала... та самая книга, что я читала в маршрутке, прежде, чем попасть в Вавилон.

— Должно быть, я чего-то не понимаю... Как она тут оказалась?!

— Думаю, это вы принесли ее. Это же ваша книга, — предположил Ларс, так и не удосужившись разжать пальцы. Мое запястье начало неметь.

— Д-да.

— Вы... не поймете, прекрасная Виорика. Эта книга обо мне, и место ей — здесь, в этом мире. Не в вашем. Но если она вам дорога, я предлагаю обмен, — мужчина уже не выглядел мечтательным или сонным. В нем проснулся нездоровый азарт дельца, поэтому глаза его сверкали, а на щеках проступил бронзовый румянец. — Ваша книга против потерянной вами мелодии!

— Я что-то ничего не понимаю, — с тех пор, как я вспомнила про то, что время не резиновое, и меня, должно быть, уже с нетерпением ждут, хотелось уйти отсюда как можно скорее. Книга в сиреневой обложке (видимо, мужчина польстился именно на ее цвет) с медным тиснением не имела в настоящий момент никакой ценности. — Мелодии...Той самой?

— Да, — Ларс победно улыбнулся. — Я могу подарить вам эту мелодию, или любую другую... Знаете ли, я коллекционер творчества В. М.. Вы с ним как-то связаны, а значит, с вами связаны его мелодии.

Логика у месье Фон Бриара была никудышной, но затянувшееся прощание уже начало действовать мне на нервы. К тому же, дорога к месту встречи все еще была для меня загадкой...

— Нет-нет, любую другую мне не надо, — решительно отказалась я. — Эту... ту самую.

Ларс коротко кивнул.

— Она лежит на столике, под книгой. Забирайте ее — и поторопитесь, ради бога. Думаю, он будет сильно разочарован, не дождавшись вас. Вы много для него значите...

— Вот уж не знаю... — моя рука наконец-то оказалась на свободе. Я метнулась к тумбочке и заметила под сиреневой книгой диск для граммофона без обложки. Стоило лишь протянуть к нему руку — как он осыпался на пол графитово-черным порошком и совсем исчез.

— Моя ме... — ахнула я в ужасе и тут же услышала ее.

— Не отставайте, юная леди. Она приведет тебя к месту назначения, — Ларс наконец выбрал парочку рук и перенес их на операционный стол. Теперь он подыскивал подходящие инструменты в черном кожаном пенале, — но стоит вам замешкаться, она бросит вас на произвол судьбы. Красота невероятно непостоянна...

Мелодия уже ускользала, просочившись под дверь лаборатории. Я поспешила за ней и выскочила на земляную лестницу, чем-то напоминающую огромную кротовью нору. Эта лестница была совсем другой, не той, по которой мы спускались. С потолка не свисали корни, а ступеньки были куда более высокие и крутые. Я подхватила юбки, страшно мешающие при беге (кружевной подъюбник так и норовил зацепиться за каблуки) и, чувствуя себя нелепо, заторопилась наверх, к зеленоватому свету газовых фонарей. К переливам мелодии, внезапно превратившимся в нить Персефоны.