Падение Рыжего Орка

— Нормально у меня с географией, — огрызнулась Варя. Хотела развить свою мысль, но вместо этого пришлось ответить "спасибо" на дежурное "Приятного аппетита" от Никодима. А потом она машинально положила в рот первую ложку. И ей стало совсем не до разговоров. Кажется, она ничего в жизни вкуснее не ела. Или это просто она такая голодная? В общем, главным стало — не чавкать.

— Волшебник! — сыто выдохнула Варя спустя несколько минут. — Маг и кудесник! Я чуть язык не проглотила.

— Рады стараться, — улыбнулся Тихон. — Как там поживает собачья упряжка?

— Урчит от удовольствия.

— Солянку осилит?

Варя прислушалась к своим ощущениям и решительно кивнула. А потом с удовольствием допила смородиновую настойку. И у них с Тихоном наконец-то завязался осмысленный разговор. Про уху, налима, Енисей, нюансы ресторанного бизнеса. Но очень скоро разговор прервался на принесенную солянку.

И снова — божественные запахи, в этот раз от чугунной сковородки, установленной на деревянной дощечке. Не только пахло, но выглядело все очень аппетитно. Но попробовать Варвара не успела — Тихон с хмурым лицом потрогал пальцем край сковороды, еще сильнее насупил брови и кивнул стоявшему навытяжку метрдотелю:

— Зови Михаила Александровича.

Варя решила не задавать вопросов и подождать развития событий. Любопытно понаблюдать за Тихим в естественной среде обитания.

Позванный Михаил Александрович оказался высоким мужчиной лет сорока пяти, худощавой комплекции и в интеллигентных очках на бледном лице. На шеф-повара в понимании Вари походил слабо.

— Михаил Александрович... — голос Тихона звучал негромко и как-то неприятно, нарочито скучно. — Сковорода должна быть горячей. Солянка должна скворчать. А она еле теплая.

— Тихон Аристархович, я...

— Куски крупные, — все тем же противным скучным голосом продолжил Тихий. — А должно быть мелко и равномерно порезано. С каких это пор мы позволяем себе такую небрежность в приготовлении и подаче блюд? Вы же знаете, Михаил Александрович, что огрехов в качестве я не терплю.

Повар сглотнул. Варе стало жутко неловко от того, что она является свидетелем такого диалога.

— Тихон Аристархович... Простите, ради Бога... Я сейчас... Я все исправлю, — мужчина схватил со стола сковороду. Голыми руками. Видимо, она и в самом деле была едва теплой.

— Поставь на место, — негромко и спокойно.

— Тихон... Тихон Аристархович... Я правда... сейчас, все сделаю. Простите, ради Бога.

Вид взрослого, интеллигентного вида дядьки, распинающегося перед развалившимся на стуле с хозяйским видом — хотя Тихий и в самом деле тут хозяин, но сути это не меняло... В общем, смотреть на это было Варе неприятно. Как-то все неправильно. Унизительно.

— Оставь, говорю. Я доем. А Варваре Глебовне сделай все, как положено. И завтра к десяти зайдешь ко мне. На душеспасительную беседу. Последнее предупреждение у тебя, Михаил Александрович. И не китайское последнее, а наше, русское.

Михаил Александрович поставил сковороду на стол. Руки у него заметно дрожали.

— Суров ты, царь-батюшка, — Варя не удержалась от комментария, как только за незадачливым поваром закрылась дверь. — Суров прямо вот не по ситуации. Нормальная же... солянка.

— Вот не надо со мной спорить по поводу того, как должны выглядеть и подаваться блюда в моем ресторане! — голос Тихона прозвучал резко. А потом добавил чуть мягче. — И вообще, я никого насильно не держу. Знаешь, сколько я поварам плачУ? В очередь ко мне выстраиваются желающие поработать. Так что, если что-то кого-то не устраивает — как говорится, вот Бог, вот порог. Силком никого не держу.

— Угу. Добби подарили носок.

— Кто такой Добби? — слегка наигранно изумился Тихон. Кажется, ему было немного неловко — за саму сцену и свои резкие слова. Или нет?

— Неужели не читал "Гарри Поттера"?

— Я две книжки прочел — одна синяя, другая букварь.

И снова Варя ему не поверила. А Тихий вдруг вытащил из кармана фаблет. В ручищах Тихона аппарат совсем не выглядел большим.

— Я один звоночек сделаю с твоего позволения.

Нет, позволение ему не требовалось. Потому что он уже начал возить по экрану пальцем во время произнесения этих слов. Ну, хоть видимость сделал — и на том спасибо.

— Анюта, здорово, — рано Варя начислила Тихону бонусные баллы за вежливость. Звонить в обществе одной дамы другой — вполне в духе Тихого поступок. — А чего это твой батя с бодунища сегодня? — Даже Варе был слышен взволнованный женский голос из динамика телефона. — Так, меня слушай! Анюта, я пошел тебе навстречу. Ты полгода назад у меня в кабинете рыдала, просила отца с работы не выгонять. Ой, не рассказывай мне, какой он специалист на вес золота — я и сам знаю. Цены бы ему не было — если б за воротник так не закладывал. Угу. Вот именно! Я зачем зарплату Михал Саныча тебе отдаю? Как он у тебя умудрился забухать? На какие шиши? А, сосед? Ну, так выдай пинка соседу. Пока я не выдал пинка твоему бате. А даже не фигурально, а вполне буквально — ты меня знаешь. Вот и ладно. Бывай, Анюта.

— Любопытная у тебя кадровая политика, — надо было что-то сказать. — Нестандартный подход.

— Да, приходится воспитывать, — отозвался Тихий, убирая телефон в карман.

— А скажите, Тихон Аристархович, боевое ранение, благодаря которому вы оказались в моем кабинете, вы здесь получили? У себя в ресторане?

— Вот еще! — фыркнул Тихий. — У нас заведение почтенное, драк не бывает.

— Что, гости совсем не буянят никогда?

— Кто ж им позволит-то?

— И вышибала имеется? — улыбнулась Варя. — Или это Налим Никодим?

— Я сам кого хочешь вышибу.

Вот в это Варвара сразу и безоговорочно поверила. А тут и солянка подоспела. Скворчащая и мелко порезанная.

______________

— Варя, тебе десерт оформить?

— Нееет, — простонала Варвара. — Правда, очень все вкусно, но я больше ничего не смогу съесть!

— Тогда два кофе нам сделай, Никодим Иваныч. А десерт — в следующий раз.

— Варвара Глебовна, вам какой кофе?

— Так же как мне сделай, — Варя не успела ответить — Тихон это сделал за нее.

— А если мне не понравится?

— Вот и посмотрим, — сложил на груди руки Тихон. — Вот и проверим.

Посмотрели. Проверили. Оказалось, Тихон Аристархович пьет кофе с молоком и сладкий — а Варя была уверена почему-то, что он пьет черный, крепкий и без сахара. Брутальные мужчины всегда пьют крепкий и без сахара. А Тихий пьет светло-коричневое сладкое пойло. Вкусное, зараза. И никак ему не подходящее.

_______________

Он, разумеется, отвез ее домой. Конечно, проводил до квартиры. И задал вопрос, который, как надеялась Варя, человеку, прочитавшему две книги и слушающему "какую-то муть по радио", достанет ума не задать.

— Пригласишь на чашечку кофе?

— Мы уже пили кофе.

— Тогда чашку чая?

— Кончился чай.

— Какао? — с отвратительным оптимизмом.

— Слушай, Тихон, — вздохнула Варя. — Давай, я тебе просто заплачУ деньгами за ужин. И прекратим этот спектакль.

— Обижаете, Варвара Глебовна, — зеркально вздохнул Тихий. И даже как-то смешно надул губы. — Какой спектакль? Я вас ужином от чистого сердца угостил. И подумал: вдруг, вы, тоже от чистого сердца, захотите пригласить меня на чашку... какао.

— Тихон, я тебе от чистого сердца говорю... — начала Варя запальчиво. А потом выдохнула. — Вот как есть говорю. Как на духу. После такого обалденного ужина я могу думать только об одном.

— И это не я, — проявил чудеса сообразительности Тихий. — И не какао.

— Это подушка. В данный момент я могу думать только о сне.

— Понял. Отстал.

Варя не поверила своим ушам и в такую скорую капитуляцию. И совершенно правильно сделала.

— В щечку хоть поцеловать можно, Варвара Глебовна? На прощание, так сказать?

— Можно, — неужели обойдемся малой кровью? — Только быстро.

— Прямо в первый раз меня просят это сделать быстро, — хмыкнул Тихон. — Обычно просят наоборот.

Варя хотела ответить, но не успела. Потому что ее поцеловали. В губы. Коротким, сухим и теплым поцелуем. Совершенно необоснованно ее взволновавшим.

— Тихий, это не щека!

— Да? Ну так мы Мед.Академий не кончали, анатомию не изучали.

— Тихон!

— Бывай, Варвара Глебовна. Я позвоню.

После чего обхватил ее шею своей здоровенной ладонью, наклонился и еще раз поцеловал — так же коротко и сухо, но уже в щеку. А потом развернулся и пошел. А Варя так и осталась стоять. С раскрытым, между прочим, ртом. И сонное состояние куда-то все развеялось.

У начала лестницы Тихон обернулся. Смерил ее каким-то странным взглядом — совершенно не поддающимся расшифровке.

— Передумала? Будет какао?

— Нет! — рассмеялась Варя, стряхивая оцепенение, и полезла в сумочку за ключами. Так под его взглядом и открыла дверь. И закрыла. Не оборачиваясь. Но знала, что он смотрит.

Уже перед сном Варвара сообразила две вещи.

Первое. Она не дала ему номер своего телефона. Впрочем, вряд ли для Тихона это станет сколь-нибудь существенной проблемой.

И второе. Она много чего ему рассказала. О работе, об отце, о матери, о брате. Кажется, будто говорила за сегодняшним ужином она одна — при том, что подобная болтливость была не очень-то Варе свойственна. А вот поди же ты — рассказывала. Потому что Тихон умел слушать. Смотрел внимательно, задавал по ходу правильные и к месту вопросы. Вот Варя и разговорилась — незаметно для себя. А о своем собеседнике Варя узнала только то, чем енисейский налим лучше всех прочих налимов. Даже название ресторана, принадлежащего Тину, не узнала.

Действие четвертое. На сцену выходят второстепенные персонажи со стороны Героя. Но и без этого Героиня медленно, но верно попадает под обаяния Героя. А кто бы мог подумать?..

Из авторской суфлерской будки, скептически: "А ну-ка, давайте, удивите меня!"

— Тишенька, здравствуй.

— Здравствуй, мама.

В трубке явственно вздохнули. В этом вздохе — и удовлетворение от короткого, но искреннего "мама", и сожаление, что слышится это слово чаще всего только по телефону. Но сегодня — не только по телефону.

— Тиша, мы c Лизой приедем сегодня в Москву — ей надо кое-что купить для школы, а у нас выбор, сам понимаешь, какой. Так, может быть...

— Во сколько приедете? Я встречу.

— Ой, да не надо! Мы дела свои сделаем, а потом бы встретились с тобой где...

— Во сколько. Вы. Приезжаете? — чуть ли не по слогам. — Или мне самому расписание смотреть и гадать, какой вы электричкой приедете?

В трубке еще раз вздохнули.

— Мам, а давай, я за вами сам приеду? Тут езды-то на машине меньше двух часов.

— Не надо, Тишенька, что ты, не надо! Мы сами доберемся!

— Ну да, — желчь все же разлилась. — Там же на трассе в начале города знак висит, поди. Тихону Тихому въезд в Коломну запрещен.

— Ну что ты такое говоришь, Тиша!

— Во сколько вы приезжаете? — насильно давя раздражение. Нарочито спокойно.

___________

— Ну, все купили?

— Все! — радостно кивнула Лиза, прижимая коробку с планшетом к груди. Еще несколько пакетов заброшены в багажник "Эскалады". Шоппинг определенно состоялся.

— Спасибо, сынок, — Серафима Андреевна погладила сына по руке. Она едва достает ему до плеча. — Не стоило столько денег тратить, правда...

Тихон лишь моргнул пару раз — только это выдало раздражение.

— Надеюсь, он не выкинет покупки в этот раз. Все-таки нужные вещи. Для школы.

— Не выкинет, — спокойно и твердо произнесла невысокая пухленькая женщина. — И ты не прав, если так думаешь.

— Я всегда неправ, — скривил губы Тихон. Стоящая рядом пятнадцатилетняя Лиза совсем по-детски засопела. Она любила старшего брата. Но не любила, когда он такой. — Ну что, поехали обедать? Или полдничать уже? Я сейчас позвоню в ресторан...

— Тиша, не надо к тебе! — всполошилась Серафима Андреевна. — Да зачем? У тебя там все солидно, дорого, а тут — мы. И вообще, у нас с Лизой яблочки с собой есть. И морс. И...

— Тишаааа... — Лиза повисла на руке старшего брата, сразу заметив, как он изменился в лице на словах матери. — А своди меня в "Макдоналдс", а? Ну пожалуйстааа...

Он помолчал. Выдохнул. Машинально погладил Лизу по голове.

— Ладно. "Макдоналдс" — так "Макдоналдс", — взял младшую за руку. — Пошли, Лизун. Главное, чтобы меня там никто из знакомых не видел. А то потом смеха не оберешься.

____________

— Как дела у Нины и Антона? — Тихон рассеянно болтает пакетиком чая в чашке — больше чтобы занять руки.

— Хорошо. Работают оба.

— Новостей... нет?

— Нет. Но мы верим и надеемся.

— Мое предложение в силе, — ровно произносит сын.

— Не надо, — твердо отвечает мать. — И потом, это твои деньги. Ты их сам заработал. Трать на себя.

— Угу, — тихо и словно себе. — Мои деньги. Мои грязные деньги.

Только вернувшаяся из туалета Лиза спасает Тихона Тихого от материнской отповеди.

— У Софии как дела? — именно так. Софии. Не Софьи, не Сони — Софии. София Тихая — барышня серьезная и строгая.

— София портрет твой рисует, — отвечает за мать Лиза. — То есть, — спешит исправиться. — Пишет. Пишет твой портрет. По фотографии.

— А... — Тихон не на шутку изумлен. — Это же не ее... То есть... Она же в этом... Так у меня день рождения только через полгода... А фотография откуда? — совсем растеряно.

— А что, ты думаешь, у нас в доме нет твоих фотографий? — голос Серафимы Андреевны сердит. Устала она. Сильно устала от своих упрямых мужчин и их многолетнего раздора. — А ты, Лизавета Аристарховна, взяла — и все выложила! А София сюрприз готовит на день рождения Тише, между прочим!

Лиза смущено наклоняет голову.

— Лизун, ты знаешь, кто такой Добби? — приходит Тихон на помощь младшей сестре.

— Добби? Это эльф! Эльф-домовик из книжки про Гарри Поттера.

— Хорошая книжка?

— Очень!

— Ладно, — усмехается. — Почитаю на досуге. А расскажи мне вкратце, зачем ему подарили носок?

____________

Электричка отходит через пять минут. Последние минуты на перроне.

— Тишенька... — неуверенно, почти робко. — Ты бы... может... приехал бы, а? У отца ведь день рождения через неделю.

— Чтобы он меня за порог выкинул?

— Да что ты такое говоришь!

— Так ведь было уже.

— Было — и было. Теперь... Теперь так не будет. Он изменился, Тиша, сильно изменился.

— Проверять не хочется, — произносит он устало. — Ладно, раз не хотите, чтобы я вас до Коломны довез — давайте, садитесь в вагон. Скоро отправление.

Серафима Андреевна поднимает руку. Тихон едва заметно качает головой. Отрицательно. Но она, подумав, руку не опускает. Крестит ему лоб — мелко, но решительно. И оборачивается к дочери.

— Идем, Лиза. И, правда — пора садиться.

Лиза Тихая успевает на прощание повиснуть на шее у брата. А потом она с матерью проходит в вагон.

Отхода электрички Тихон не дожидается — разворачивается и уходит. Из окна вагона две женщины — одна в возрасте, другая совсем юная — наблюдают его широкую спину, теряющуюся в толпе.