Приспособленец

* * *

Вы спросите, почему я все так подробно описываю? Отвечу: чтобы вы поняли — это случилось не одномоментно. Если кто-то скажет, что это случилось в день "Х", в час "Ч", смело посылайте его по адресу, который часто употребляют малолетки во взрослых разговорах между собой.

Шестое число, самая главная пьянка у страны уже фактически закончилась. Сейчас наступает время культурных мероприятий, протрезвевшие родители, вспоминают, что у них есть дети. Дети опупевшие от сладкого и бесконтрольного сидения перед телевизором — те, что помладше; и уставшие веселиться в компаниях — те что постарше; направляются на елки страны, где будут до одуряющего визга кататься на санях, с тощими сопливыми девицами, курящими сигареты одна за другой, или красноносыми дедами морозами, забивающими запах навоза устойчивым перегаром вокруг. Или на маленьких пони и больших лошадях, которые ведут в поводу жадные до денег энтузиасты лошадиного спорта, после крика родителей: "Где ребенок?" с удивлением оборачивающиеся на пустое седло. Или еще прикол, особенно в небольших городах или в больших, но не на главных площадках. Вас садят в телегу, в которой мы в бытность свою студентами возили навоз из коровника, единственное, что поменялось, скамеечки, крыша поручни и билетерша. Все остальное то же самое, даже трактор тот же, который таскает эти телеги по площади. А еще можно скатиться на куске картонной коробки с ледяной горки, пересчитав яйцами и задницей все появившиеся бугры и неровности, пнуть со всей силы едущих впереди тебя, получить по почкам от едущих сзади, если не успеешь убраться. В связи с эти получить фингал или засадить другому в глаз, дальше все зависит от твоей собственной фантазии и изворотливости. После этого те дети, которые постарше и пришли без родителей, и те родители, которые еще сумели пристроить своих чад бабушкам и дедушкам, встречаются у неподозрительных кавказцев, с огромными горбатыми покрасневшими носами, которые прелагают, курицу гриль, шаурму, шашлык. Немного закусив и если остались силы и ты пока можешь передвигаться. Наступает время новой забавы. У нас сейчас модно делать разные фигуры из снега и изо льда. Действительно очень красивые, чем они лучше, тем больше охотников разбомбить именно эту статую, фигуру, горку — по принципу: "так не доставайся же ты никому". Потом все постепенно пустеет до следующего дня. Еще забыл про изобилие разнообразных шутих и фейерверков, иногда купленных по случаю, иногда в дорогих магазинах. Разница только в лейбле и адресе на упаковке, хотя чаще всего идут они с одного склада, только расфасовываются в разные коробки. Потом весь этот боезапас активно выстреливается в течении двух трех дней, у особо бережливых в течении шести дней, безо всяких соблюдений техники безопасности, без оглядки на окружающих, наплевав на детей крутящихся здесь же и сующих нос в каждую щелочку. То есть выказывается полное пренебрежение не только к здравому смыслу, но и к самой жизни, не только чужой, но и своей.

Почему я все это вспомнил? Потому что, побежал рано утром на работу и увидел все это вокруг. Оцените: рано утром и все вокруг. То, что я описал, обычно начиналось часов в восемь вечера в прошлые годы, когда ощутимо и надолго стемневало, интерес к жизни подогрет изрядным количеством спиртного и в жизни наступает место подвигу. Я же все это наблюдаю в десять часов утра, когда ночные герои крепко спят в постельках дома, в вытрезвителях или на лавочках отделений милиции.

Ей-богу, у меня складывается такое ощущение, что пока я болел — весь мир сошел с ума. Сегодня я решил сходить на работу, везде куча милиции, все в шлемах, бронниках со щитами. Ходят, смотрят, проверяют документы, пусть у меня в порядке, но все равно очень неуютно. Добегаю до Бауманской, а там разбитые витрины, два сгоревших ларька, торговавших шаурмой и народ, который догуливает оставшиеся от каникул дни.

Хорошо читать про апокалипсис, зная, что все это фигня и ты точно можешь рассчитывать на защиту государства, но когда ты становишься сам по себе и знаешь что никто за тебя не вступится, то становится неуютно. Все равно ты всегда привык ругать милицию, смакую подленькие статейки в полукриминальных официальных желтых листках, взахлеб читаешь книжки с названиями что-то либо: Воровской закон, Тюрьма и воля, зона, воспевающие воровскую романтику, с деланным осуждением (потому что так принято) и тайным восхищением обсуждаешь явные происки МВД в поисках маньяка, терроризирующего второй год окрестности Битцевского парка. Сомневаешься в профессионализме и честности работников милиции и в частности работников ГИБДД. Но все равно! Если с тобой что-то случается, ты звонишь ноль два и ждешь приезда патрульной машины как панацеи от всех бед. Ты хватаешь их за рукав и делишься делишься делишься всем, что с тобой случилось, не вспоминая свое не слишком корректное отношение к ни до этого. Такое же у нас отношение в среде интеллигентов к людям самых нужных профессий. Медикам и врачам. Создается впечатление, что нам просто необходимо кого то обязательно обсирать, чтобы не чувствовать себя говном на фоне всего остального.

Все это я думал на фоне нацеливавшихся на подозрительных субьектов, людей в форме. У меня проверили несколько раз документы, но слава богу сочли достаточно благонадежным. На мои робкие и наивные вопросы, следовало в ответ пожатие плечами и расхожие слова: "Служба такая". Возможно это и не свидетельствовало о каком-то глобальном ЧП, но под ложечкой у меня засосало. Я успел застать развал страны советов и второй раз мне не хотелось влипать в эту же историю. Как говаривали некоторые мои знакомцы:

Если у вас нет паранойи, то это совеем не значит, что за вами не следят.

На работе было пусто, пожилой охранник долго читал мой пропуск, потом выяснял, чего мне надо, потом под страшным секретом рассказал, что никого нет, и уже после начал жаловатья на тяжелую работу, маленькую зарплату, балбесов внуков, черствых детей. Не дождавшись конца рассказа я сбежал, даже не зайдя внутрь. Ну его нафиг, он собирался идти со мной, проверять, а терпеть его шестнадцать этажей — увольте.

* * *

Метро, дорога домой. Все как обычно, редкие люди, едущие в свой спальный район. Моя станция и я выскакиваю на улицу. Ту же мимо меня пролетает интеллигентного вида мужичок дешевенького вида с портфелем. Хватаю его за рукав:

— Извините, Вы не подскажете, что там случилось?

Тот, пытаясь меня отцепить, и вытягивая голову вперед. не глядя бросает в мою сторону:

— Хачиков бьют, совсем охамели, чурки поганые.

Услыхав такое еще несколько прохожих, ну и я в том числе, бросаемся в сторону шума. А что? Я тоже человек и ничего человеческое мне не чуждо, оно даже где-то там осталось под стратсью к деньгам, насилию и сексу.

Волнующаяся толпа, я пробираюсь за одержимым интелем, который отдавливая ноги и поминутно извиняясь протискивается в первые ряды. На границе освещения небольшая разборка, за которой внимательно следят все вокруг, тоже странность, раньше бы смотрящих и равнодушно отводящих глаза проходящих пешеходов было бы поровну, разве что небольшой перекос в сторону пешеходов. Сейчас же никто не проходит мимо, все столпились и смотрят как бьют хачика, которого я знаю. В нем хачикского, что он шашлык на электрогриле здесь делает, бизнес в столице пока не очень развитый. Бьют же его явные скинхэды, ну или фашисты, честно говоря я не знаю в чем они различаются и различаются ли вообще. Так вот, налысоголовые парни, в кожаных куртках, военных брюках, тяжелых ботинках, которые любят покупать охотники, альпинисты, туристы и бритые, мочили этого мужичка. Утробное хеканье, во время удара ботинкам по зажатой руками голове, пояснения из толпы, видно для кого то из подошедших: "Не, счас уже не дергается, вот минут пять назад, даже подняться пытался...", наводят на размышления, что пора бы уже и честь знать. Того гляди милиция пожалует, а как она борется с беспорядками, я уже успел насмотреться. Я попытался развернуться, чтобы выползти из толпы, но напоролся на искреннее непонимание и осуждение в глазах окружающих. В воздухе повисал вопрос: "А что ж ты братец уходишь? Ты случаем сам не из этих?". Явная угроза пока не просматривалась, поэтому оценив все прибывающую толпу, которая подпирала меня со всех сторон и нездоровый интерес к моим попыткам смотаться, я сделал вид, что всего лишь освобождал себе жизненное пространство, вовсе не собираясь уходить от такой занимательной картинки. А что делать? Оставалось только смотреть и участвовать по мере сил.

Еще раз повторюсь, все, о чем я рассказываю, происходило и раньше, но не так явно и не так массово, как сейчас. Современный человек, привыкнув к уровню насилия в телевизоре и интернете, может не сразу обратить на все возрастающий уровень насилия, окружающего его жизненное пространство, пока не станет слишком поздно. А это насилие, кстати на которое еще и подзуживают телевизионные каналы типа: "Если вы стали свидетелем чего-либо, то заснимите это на сотовик и пришлите к нам. Мы обязательно покажем ваш сюжет в ближайших выпусках программы", да и сейчас, многие из толпы снимают происходящее, захлестывает все вокруг. Неужели я один такой урод и замечаю неочевидное для многих других? Да не может такого быть! Надо посидеть поискать и разобраться, что же в конце концов происходит. Этот день подкидывает еще больше загадок.

Наконец этим надоело бить подготовленный для дальнейшей разделки кусок мяса. Они, элементарно, устали и остановились передохнуть. Один из ни с татуировкой на бритом черепе, поднял руку вверх:

— Граждане!

Моментально восстановилась тишина, нарушаемая мелочевыми шепотками, прерываемыми окружающими, которым хотелось послушать.

— Мы хотим восстановить свои права! Слишком долго нас держали в неволе... вам сказать следующее...

Я не буду приводить дословную речь, мне просто лень, да и не вслушивался я в эту белиберду. Так, то что зацепилось в сознание, хотя не скажу, что ни одно из его предложений не нашло отклика в моей душе. Вкратце он призывал к следующему:

Повыгонять из России всех приезжих; тех, кто не уедет, убедить, точно так же как убедили валяющегося на обледенелом асфальте человека. Организовываться в специальные патрули по месту жительства, выбирать из своего числа достойных, для образования реального правительства, а не продавшегося международному сионизму. В общем и целом почитайте Ницше, Гитлера и современных идеологов нацизма. Мне больше всего эта речь напомнила, один из переводов речей Геббельса, случайно попавший мне в руки пару лет назад. Самое интересное, что речи Геббельса, направленные против недочеловеков, заставляли меня кипеть от возмущения и искренне считать Геббельса военным преступником, постольку поскольку в недочеловеки занесли меня и мою нацию.

Те же самые слова, произнесенные как бы от нашего лица, вызывают совсем другое чувство. Чувство гордости за нас, ненависти к инакомыслящим и "нерусскоязычным", понимание, что во всем виноваты они (дальше каждый подставляет то, что нужно: евреи, хачики, узбеки, понаехали тут, пидорасы. Хотя... последние действительно во многом виноваты.) То есть то, что требовалось доказать. Всегда можно подобрать какую либо социальную общность, на которую можно свалить все свои ошибки. Что и доказала в очередной раз толпа, свистом и выкриками, выражавшими одобрение, и одухотворенными лицами. Самое страшное — одухотворенность в таких ситуациях. Она обычно и приводит к революциям, тиранам и разным нехорошим людям. Самое смешное, что эти же одухотворенные люди, после того как их, отцов— основателей, ставят к стенке, с горечью говорят, что они ведь хотели совсем не этого. Они хотели, например, видеть Рай на земле. Хотели счастья, равных там прав и еще всякой фигни, которой не бывает по определению. Почему так происходит мне непонятно, сие великая тайна бытия. Причем, что самое поганое, цикличная.

Завершив свою речь красивым аккордом, Россия для русских и вскинутой вверх рукой, он подал знак, и двое заправившихся под завязку анаболиками качков, по очереди начали мочить лежащего перевернутыми советскими круглыми столиками. В человеке очень много крови и она может вытекать из разных мест. Толпа жадно качнулась к месту экзекуции. Вдруг вдалеке послышались долгожданный сигнал сирены. Толпа, довольно таки аморфное образование, при достаточно небольших усилиях её можно повернуть в любую нужную сторону. и только от лидера зависит, что будет дальше: превратится ли она в боевой кулак, либо пробежит струйками песка между пальцев. Здесь лидера не оказалось и все побежали, и я побежал. Люди в черном, так кардинально заявившие о себе исчезли моментально, что подразумевало, разумеется не трусость, а большой опыт в организации и проведении подобных мероприятий. Со стороны подъехавших с сиренами машин раздались одиночные выстрелы, и короткие выстрелы, в толпу, красиво закручиваясь полетели дымные штуки с черемухой или чем-то подобным. По земле начали распользаться густые клубы дыма, люди начаоли задыхаться, заплакал ребенок, неуправляемая толпа качнулась в одну сторону, потом в лругую, а потом побежала. Слав богу это бы не первый мой опыт, когда от тебя ничего не зависит. Я помню тот поганый футбол, который не очень люблю, когда на красной площади толпа пошла гулять по окружающему району, избивая всех встречных, переворачивая машины и в общем ведя себя нге очень хорошо. Тогда мне повезло: меня не уронили и не избили, а куртка, порванная в хлам, была не совсем новая, даже пожалуй совсем не новая. Вот и сейчас меня мотнуло и поволокло течением, хорошо еще, что с тех пор я стараюсь одеваться по нормальному. Минимум карманов, ленточек, висюлек; материал — что то типа болоньи. Вроде бы мелочь, но помогает выжить в толпе, ты скользишь через людей, не цепляясь ничем, при попытке схватить тебя, куртка выскальзывает из ладоней. Вот и сейчас, мне удалось протолкаться до небольшой ниши между ларьками. Глядя на бегкщих людей с перекошенными страшными мордами, меня аж передернуло, наверное поэтому я сделал то, что сделал. Немного подпрыгнув на поперечину боковой стенки синего ларька, я в развороте уцепился за крышу соседнего. Аккуратно подтянулся, и не показываясь над срезом крыши, перевернулся на крышу соседнего заведения.

— Паркур! Чистый паркур! — слегка самодовольно подумал я, утыкаясь носом в битые бутылки, замерзшие листья, использованные гандоны и даже не пытаясь следить за мечущимися внизу людьми.

Внизу продолжалась веселуха, люди кричали тонко и противно. Газ расползался медленно и неохотно, постаравшись намочить носовой платок в немного оттаявшей или незамерзшей лужице, я плотно приложил его ко рту. Слезились глаза, хотелось чихать и громко плакать, а люди внизу не сдерживали своих чувств, причем со всех сторон. Поток народа внизу иссяк, плотно трамбуемый в цементовозки, фургоны и скорые. Потом внизу собрались менты и долго курили переговариваясь между собой. Потом приехала труповозка и следаки с криминалистами, насколько я понял по специфическому юмору, звучащих снизу выражений. Холод все больше пробирал меня до костей. Сначала замерзли пальцы ног, потом колени и руки, последней замерзала голова.