Нитхинол

Ну, мог, в смысле. А дело-то в чем? Выпил я этот чай и поперся еще куда-ниубдь похмелятся. Чего-то еще выпил. Чем-то занюхал. А осень. Золотая. Левитановская, практически. Трава серебряная, листва золотая. Синее-пресинее небо. Иду я и вдруг понимаю, что я сильно что-то хорошо вижу. То есть, когда вниз смотрю — каждый камешек, каждого муравья, как будто я не с высоты своего роста смотрю, а, скажем, сижу на корточках. Интересно. Язык что-то онемел. Ворочаю — как пластмассовый. Тоже интересно. И вкус этого чая во рту до сих пор, а час-то, поди, прошел. Башкой повертел — вообще интересно! Ни хуя я, братцы, расстояния не понимаю. Вот до этой лавочки сколько? А до того дерева? А до того опездола? Каждый глаз — сам по себе и по своему смотрит, скажем, как у хамелеона. И ведь не пьян. Ну, не в стельку, в смысле.

Надоело мне по улице шляться. Пошел домой, взял книгу, читаю. Буквы пляшут. То огромные они, то мелкие. Никак не могу текст поймать. Тьфу. Плюнул и книжку на пол бросил. И вдруг... Рука левая, кисть, в кулак сжалась и не разжимается. Никак не разжимается. Интересно, блядь. Пальцы по одному попытался отлепить — обратно сворачиваются. И мутно стало как-то, и сердце вдруг слышу в ушах. Бьется. Шумно так. Как будто кто сваи вколачивает. Бабах-бабах.

И понимаю я, что жопа. Даже так — ЖОПА. И надо что-то делать. Ну хоть как-то попытаться спасти себя. Встаю и иду к телефону. Набираю номер местной скорой.

— Ало, я вас слушаю.

Простенько так, по-деловому.

— Зссстте, йааа...

Что???

Я не могу говорить!!!

Я не могу слова сказать!!!

Интересно, блядь.

У меня весь рот стянут. Губы, язык, небо — все пластмассовое! Какое там "шла Саша по шоссе и сосала соску"! В моем конкретном случае Саша соску даже в рот взять не может, потому что — не разжать зубы.

— Говорите, я вас слушаю!

Уже не простенько, уже с раздражением.

— Дэушка! А нэ мгу аарить, а...

Приплыли, блядь. Вот вам забавно, а теперь поставьте себя на мое место. Телефон есть. До диспетчера, или как там он у них называется, я дозвонился. Я еще при памяти. Хуйня осталась, форменная хуйня. Сказать что, собственно, случилось, чтобы девушка нужную бригаду направила. По адресу, который я сейчас членораздельно и ясно продиктую.

Времени нет. Это я понимаю, потому что совершенно четко чувствую, что онемение захватывает все новые и новые участки моего тела.

Гул. В голове, прямо в центре бестолковки. Мурашки по всей коже невъебенного, невообразимого размера.

Собираю всю волю, которая у меня еще есть. Левой, уже навсегда сведенной в кулак рукой бью себя прямо по ебалу. По губам, по носу, по челюсти — куда попаду. На мгновение приходит боль и на мгновение отступает онемение. Я ору в трубку из последних сил. Адрес. Только адрес. Быстрее.

— Вы что, пьяны?

Блядь, да какая тебе в пизду разница, диспетчерша ты ебаная во все дыры!!!

— Йа (долго говорю) у... ми... ра... йу.

Ну долго-не долго, а проговорить смог. И ангел мой неземной на том конце трубку не бросила и на хуй не послала. Молодец девочка. Целую тебя через много лет прямо в попку. Надо было, конечно, выебать. Ну, ладно. Где там вас найдешь, у вас там смены, линии и прочие дела.

— Возраст?

Нету у меня больше возраста, девушка.

— Ать эые!

— Ожидайте! — и гудки.

Ожидаю.

Свело правую кисть, которой я собственно трубку держал. Трубку я сунул между колен. Рванул руку вверх и выдернул. Она так и застыла. В каком-то странном полузахвате — палец указательный остался прямым и торчал, как пистолет. Указующий перст, твою мать.

Свело пальцы на ногах. Они подогнулись. Пингвиньей походкой иду до двери и открываю ее, потому что вряд ли я смогу это сделать, когда ангелы в белых халатах, наконец, прилетят.

Все.

Все.

От меня уже ничего не зависит.

Надо просто дожить до приезда ангелов.

Воды.

Хочу воды.

Две тысячи с лишним километров до ванной комнаты. Открываю кран с холодной водой. Мочу правую, странно сведенную кисть и прикладываю к лицу.

Гул.

Сажусь на край ванны.

Как ни странно — удобно. Через мгновение понимаю, почему удобно — ног уже нет, они умерли. Жопа тоже умерла и ей по барабану — как я сижу.

И, собственно, сам процесс умирания.

Начинает отказывать дыхательная мускулатура. Это, значит, так. Я вдыхаю. Но не могу выдохнуть. Усилием воли, напрягая что-то еще, кроме мышц, выдыхаю. Теперь я не могу вдохнуть. Откидываю голову назад. Каким-то чудом воздух попадает в легкие. И так много раз. Собственно, и я это уже понимаю — автоматического, как у всех, дыхания у меня нет. Я дышу, потому что из всех сил напрягаю какие-то другие, совсем не те, что при обычном дыхании мышцы. И воздух пока ходит туда-сюда. Если я потеряю сознание — мне тут же пиздец.

Сужается горло или мне так просто кажется. Воздух идет со свистом. С сипением. С трудом.

Холод идет снизу. Обе ноги. Жопа. Как-то сразу замерзает живот. И холод равнодушно идет выше. Сейчас он дойдет до сердца.

Прощайте, скалистые горы...

Нет.

Страха у меня не было. Сожаление — да. Немного. Досада. Глупая же ситуация, верно? Жил человек и помер. А что помер? Да пил всякую хуйню, вот и помер. А. Ну, туда и дорога.

Добрые у нас люди. Я их люблю.

Собственно, что еще остается делать? Только любить. И верить, что все мы неразумные дети божьи. И надеется, что наша глупость не беспредельна и мы все зачем-то нужны. Это нам самим-то неведомо. А Богу ведомо. Нда.

Я так понимаю — успели ангелы вовремя. Секунда в секунду, как в американском боевике. Ворвалась мадам, увидела меня хрипящего над ванной, синего, как баклажан и сходу в плечо укол-то и заебенила.

Кордиамин.

Куба два, не больше. А какая, однако радуга сразу в глазах. И грудь отпустило. И вдохнул я сразу воздуху вагон, словно клапан у меня сорвало. И мурашки забегали. А холод до сердца не дошел. Сантиметр какой-то, а не дошел.

Вот так-то.

Жив, курилка.

В общем — не пейте аконит. Я вам сейчас рассказал про действие двух чайных ложечек, что практически — хуй да маленько. А теперь представьте, что будет, если алкаш заглотит грамм сто, что нередко. Вон они — на погосте, развлекаются. Тихие такие, смирные. Очень популярно это лекарство в народе, очень. И сплошь и рядом народ травится.

Лучше уж денатурат. Хотя это тоже яд и пить его могут только особо одухотворенные люди. Я — не смог. То есть, я налил и даже вылил в рот. Не пошло. Ну, совсем не пошло. Лану внутрь пихал — и то пролезла. А денатурат — ни в какую. Больше не пробую. Не мой аперитив.

А вот политуру я выпить смог и даже делал это регулярно, когда работал в столярке. Сказать, что это бургундское я, конечно, не могу. Но поутру вполне сносная опохмелочная микстура.

Но хватит, господа. Это, все ж таки, эксклюзив. Чудовищный, малопонятный сюр. Современный алкаш на это смотрит с ужасом и отвращением. Типа — да зайти ты к Михайловне в пятый подъезд и она тебе на сколько есть нальет спиртику, а то и в долг даст. Милый мой современный алкаш! Я говорю про сугубо советское время. Про "с 11:00 до 19:00 и не ебет". Не помнишь такого? Не верится? Ты сейчас в любое время дня и ночи, не особенно напрягаясь, достанешь любое пойло и по обычной, кстати, цене. А в период разгула социализма хрен ты после 19-ти чего возьмешь, хоть ты лопни. В ресторан, конечно — пожалуйста. Но откуда у алкаша деньги на ресторан? На таксистов, торгующих ночью водочкой втридорога? Черна, неуютна, пламенна была жизнь алкоголикус совьетикус. В деревнях было чуть попроще. Самогоночку гнали добрые старушки, бражечку ставили. И себе на гробик зарабатывали и людям одухотворятся помогали. А в городе — хуй. Одухотворяйся, скотина сам. Чем хочешь. Хотя, старушки были и там, но их все время, почему-то, шерстили и все отбирали бравые борцы с преступностью. Серо-голубые эти чудовища. Недоебки. Позор человечества. У которых служба и опасна и трудна. И которые, по сути — не гомо сапиенс.

Ну да ладно, об этом потом. В отдельно взятой главе.

А сейчас про эссенции. В каждом более-менее крупном городе есть более-менее работающий типа лимонадный (чаще — он же и пивной, он же и разливочный винный) завод. Производство газированного напитка проще некуда. Вода плюс эссенция плюс углекислый газ и с вас 22 копейки советскими гербастыми монетками. Как-то я подрабатывал на таком заводе ровно день. Ну, можно тогда так было. Приходишь утром, еще до смены, паспорт сдаешь в окошечко и если место есть, то тебя ставят на либо погрузку, либо разгрузку, либо уборку. На заводе делов хватает. Если повезет, то вечером и расчет получишь. Рублей 10-20. В советское время это было не так ужу плохо. Но чаще расчет растягивался на пару-тройку дней. Так вот, на заводе можно было пить то, что разбилось. Пиво хрустнуло — ну, допей полпузыря, все одно пропадет. Винище звякнуло — отсоси, один хрен — в отход. Опытный рабочий завсегда ходит со складным стаканчиком в кармане. И он не простаивает, этот стаканчик.

Вообще, конечная продукция малодоступна — за этим следят. А полуфабрикаты, зачастую, вообще не охраняются. И вот, я утром заступаю, так сказать, на работу. Дают мне метлу и говорят — иди склад подметай. Склад огромный. В нем, значит, мешки с сахаром. Фляги с сиропом. Коробки огромного размера с чем-то неизвестным. И фляги с эссенцией. На них надписи: "Исинди", "Буратино", "Грушевый", "Яблочный" и так далее. "Байкал". "Тархун". Много чего тогда было. В данный конкретный день мне попался гуру, постоянно работающий на заводе и сказал — коньяк будешь? Я удивился. Вроде как коньяк завод сроду не выпускал. Оказалось, "коньяком" местные называли эссенцию. 70 градусов убойно пахнущей тягучей жидкости. У "Грушевого", например, особо, на мой взгляд, приятный запах. Только очень-очень сильный. Сверхсильный. Такой, блядь, сильный, что становится неприятным. Да, такой вот парадокс. Приятный неприятный запах.

Но грушу он мне не налил. Он был любителем "Исинди". Может потому, что эта радость была лишена фруктовой приторности и вообще имела довольно странный вкус. Ну, несколько напоминающий травяную, очень крепкую настойку с неизвестной планеты. Почему с неизвестной? Ну, очень уж концентрированное пойло, неземное.

Запили водой. Полстакана концентрата "Исинди", полстакана воды с сиропом. Час метем пол — 5 минут выпиваем. На обед сходили в столовую, основательно закусили, домели прилегающую территорию и тут работа кончилась. Хряпнули по полстакана и тут нас спешно перекинули какое-то шипучее вино грузить. Ну, это как шампанское, только шампанское вроде как само газируется, а эту дрянь принудительно углекислым газом накачивают. Впрочем, для большинства пьющего населения России это не имееет никакого значения. Все одно — водка лучше, а это типа символ. На праздник пробкой кому-нибудь глаз выстегнуть, посмеяться всем столом и уже вдумчиво "Пшеничную" хлестать. В общем, пришли мы уже к вагону изрядно навеселе. Лента конвейерная ящики двенадцатибутылочные гонит. И надо их подхватывать и вагон заполнять. Ну, бегали, бегали, один ящик пошел боком и на пол упал. Две бутылки зашипели и их сразу вскрыли и по кругу пустили. Через пару часов еще одна, а потом я не помню. В общем, на одного грузчика, я так понимаю, по пузырю-то точно вышло, а может и по два. И если остальные ребята, только на шипучей диете сидящие, были как огурцы, то мы с напарником стали уже как два батона. И лица такие же. Вот возьмите батон, воткните в него две пуговицы оловянных. И получите модель человека. Точка, точка, запятая...

Как я прошел через проходную вечером — не знаю. Не помню. Это — тайна уже навсегда. И вообще, тот вечер и ту ночь можно смело из истории вычеркивать. Ничего не было в тот вечер. Черная дыра какая-то. Нда.

А концентрат этот, эссенцию, я потом еще несколько раз пил. Хороша. Рекомендую. Но только не забывайте — 70 градусов примерно. Учитывайте. Не квас.

Ну, теперь мы дошли до моющих средств. Опять, значит, возвращаемся, в промтоварный отдел. И смотрим, смотрим, смотрим. Хорошо смотрим. Вот "Кармасин" стоит. Этот средство для волос, вроде. Не верьте. Это хороший догонялочный раствор. В народе его зовут "Керамзит". Чуть-чуть мутности, чуть-чуть мыльного привкуса. Пейте — не пожалеете. Вот лосьон для пола. Для мытья пола, в смысле. Берите смело. Домохозяйки его в ведро добавляют, когда пол моют. Пахнет приятно действительно. Но лучше выпить. Вот еще средство для удаления пятен. Хм. Не знаю. Ну, действительно не знаю. Есть и нормальное бухалово. А есть и отрава.

Вообще вот вы как думаете — что, алкаши какие-то справочники читают, журналы выписывают? Что пить, что не пить? Ага. Как же. Все через эксперимент. И опыт, сын ошибок трудных. Вот завезли что-нибудь новенькое. Сразу вопрос — можно ли пить? Хорошо, если статистика есть. Мишка-то, слышали, настойку женьшеня вчера выпил, три флакона. И что? Да ничего. Спирт как спирт. А валокордин можно? Можно. Только сердце потом отрывается. Ты лучше родиолы розовой купи. А антифриз можно? Ты что, ебнулся. Это ж этиленгликоль! Соображать надо! Ты бы еще про дихлофос спросил!

И так, в неспешных разговорах, решается судьба людей. Кому жить. А кому нет. Кто-то должен быть первый. Кто-то должен или опохмелиться. Или уйти в страну, где вечно струятся серебряные водопады.

А в оконцовке, господа, остаются у нас все прочие случайно или намерено содержащие спирт жидкости. Имя им — легион. И пусть я о них ничего не скажу, ибо не знаю. Занавес.

А чем же главу-то закончить... Ну, давайте так.

Вот если рассуждать об алкоголе — многое что на ум придет. Если писать книгу — всему найдется место. И водочке. И коньячку. И самогончику. И пиву, и коктейлям разным и, знамо дело, всем винам, коих не счесть. И традициям-обычаям. И кулинарии застольной. И рюмочкам-стаканчикам. И штофам-бутылочкам. И болезням. И смертям. И черт знает еще — чему найдется место.

А о нитхиноле никто не упомянет. Ну, в крайнем случае — вот есть еще уроды конченные, о которых, господа и упомянуть-то в падлу, а все же — пьют, скоты, одеколон и разные другие пакости. Но мы сейчас о проблеме пьянства и алкоголизма разговариваем, о проблеме острой, государственного масштаба, мы графики рисуем — чего и сколько, мы ищем пути выхода из создавшейся ситуации. И найдем, ясен хуй.

А это так — плесень. Их спасать не надо. Их и упоминать не надо. Социально вредная прослойка. Нелюди. Черти. Говно, в общем. Не мозг нации — однозначно. Какая такая у них проблема?

А высоко-высоко на небе сидит дядя Витя, моряк дальнего плаванья, четыре года прослуживший на Тихоокеанском флоте и в жизни больше ничего лучшего не видавший. Сидит и пьет нитхинол. Не бургундское. Не "Белый Аист". И не "Мадам Клико".

Если бы, пока он служил, началась война — он бы вышел в поход, напоролся бы на вражескую эскадру, принял бы вместе со всеми бой, и утонул бы к ебеням, и его бескозырка плавала бы по волнам, и он из говна превратился бы в героя.