-Что ты мне все "сечешь" да "понимаешь"? — отвечаю, — будто я без тебя не знаю, что в Нише все давно изменилось? И пароли не те, и средства передвижения, может даже сам город изменился, верно я говорю? — вижу, что верно, — что ты хочешь, Паршивец? К чему такая длинная тирада, а?
-Не отступишь? — спрашивает в лоб, — продолжать будешь? Если не захочешь дальше в Нише работать, я приставать не буду. И я, и Пройдоха и каждый второй софтер тебе столько должны, что и твоим внукам хватит на безбедную старость. Но если захочешь вернуться — встретим с распростертыми объятиями. Но предупреждаю — тяжелее сейчас в Нише. Намного тяжелее.
-Не испугаешь меня, — говорю, — карта новая есть? Ну и замечательно. Изучу, поброжу немного, старые дела вспомню и порядок. Где тебя найти-то можно будет?
-У меня одно место, как всегда, — говорит Паршивец.
-Отель? Как он там у тебя называется?
-"Приют одиноких" — говорит Паршивец, — а через месяц еще один открывается, на западе. Еще даже названия не подобрал, но есть варианты, сказать?
-Уволь. Лучше через два дня сообщи всем, что Грозный вернулся. Пусть ко мне потихоньку подтягиваются, там и поговорим. Идет?
-Для тебя в моем отеле специальный номер есть, — говорит Паршивец и протягивает мне небольшую визитку, — на, возьми. Номер полностью оборудован для выхода в Нишу. На всякий случай.
-Так ты и этим промышляешь?
-Если б не промышлял, открывал бы я сейчас отель на западе!
Я взял визитку, положил ее на сверток одежды на кровати. Паршивец тем временем открыл бутылку минералки и разлил по стаканам:
-Ну, за новое начинание?
-Однозначно, — говорю, и опрокидываю рюмку.
Привкус оставшегося на самом донышке коньяка приятно обжег горло и я, поморщившись, быстро глотнул минералки.
Однозначно.
Глава 002.
1.
Кхан злился.
Дело было, конечно не в том, что Аслан Анатольевич снова указал ему на место. В конце концов, хозяин он на то и хозяин, чтобы напоминать, кто есть кто в этом мире. Ситуация обстояла так: когда Кхан уже собрался было вылезать из интермобиля, Азелон зацепил его чем-то вроде "Шваль подземная", причем сказал полушепотом, с тихим, едва заметным присвистом, чтоб не услышал никто, кроме Кхана. Азелон в этом мастер. Шипеть и цеплять. Нет ему равных.
Как хотелось нагнуться в салон интермобиля и врезать Азелону по его гладко выбритому красивому личику, свернуть нос набок и глаз подбить, чтоб на него ни одна девка месяца два не взглянула! Но Аслан Анатольевич бы не понял. И это остановило.
Ничего, расплата близко. Кхан еще не знал как, но знал, что рассчитается. Возьмет свое. И за унижение в другом мире по Цепочке, когда они только познакомились. И за шваль подземную. И за все остальные оскорбления, что он терпел уже несколько лет. Терпел, а ответить не мог...
Отель располагался удачно: не слишком далеко от оживленной центральной трассы, но достаточно для того, чтобы здесь не царил привычный для современных городов шум. Людей в это время дня тоже было немного.
Кхан остановился перед отелем, задрал голову и долго разглядывал сверкающую на солнце вывеску, блестящие окна над ней, распахнутые форточки, работающие микробили. Щурился от слепящего весеннего солнца. Далеко в небе пролетел самолет почти такой же, как в том мире, где они были в прошлый раз. Только здесь самолет походил на птицу с прямыми, негнущимися крыльями, а в мире на Цепочке выше — на вытянутую серебристую папиросу, к которой привязали пару корзинок для людей. С крыши отеля свисали с виду будто паутинки, а на самом деле крепкие канаты, держащие рекламный щит. На Кхана смотрела широкая морщинистая физиономия в берете. Под физиономией было написано: "Кто владеет информацией — тот владеет миром! Защитим наш город! Служба Охраны Ниши".
За сутки, проведенные в Такере, Кхан сделал для себя несколько выводов. Город определенно нравился ему больше, чем все остальные города, в которых он побывал за несколько лет вместе с Асланом Анатольевичем. Как-то здесь мирно. Весна, листики изумрудные. Тихенько, спокойненько. Ни тебе вооруженных топорами грызоедов, ни королевских прихвостней в серых плащах, ни чумы, наконец. Кто-то кого-то защищает. Благодать! За сутки Кхан наткнулся всего на десяток попрошаек, а это что значит? Благосостояние любого города определяется по количеству бездомных. Мало их здесь, значит и благосостояние хорошее. Ни тебе гражданской войны, ни революций. Вон для людей какие сверкающие небоскребы настроили! Стекло и металл. Это вам не деревянные домики, изъеденные термитами, с прогнившими насквозь стенами...
Где-то в глубине души все еще оставался неприятный осадок после укола Азелона, поэтому Кхан плюнул под ноги, на горячий асфальт, и шмыгнул по ступенькам к стеклянным дверям отеля.
Внутри, в холле, было полутемно, прохладно и удивительно приятно. Всему этому способствовали микробили, развешанные под потолком, большой, если не сказать гигантский, аквариум, занимающий половину стены напротив, а между мягкими креслами в овальных горшках стояли диковинные растения с широкими зелеными листьями.
Не успел Кхан осмотреться, а возле него, словно из воздуха, материализовался бодрый краснолицый толстячок.
-Номер изволите? — осведомился он мягким, как свежая булка, голосом, и воздушным движением стряхнул с виска капельки пота. И люди в этом мире приятные. Ну, чем не рай?...
-Изволим, — подумав, ответил Кхан, — два номера. Двухместных. Если можно.
-Одну секунду. Следуйте, пожалуйста, за мной.
Толстячок довольно бодро перебирал короткими ножками. Когда Кхан подошел к регистрационной стойке, толстячок уже оседлал мягкое кресло с высокими подлокотниками и, вооружившись ручкой, занимался заполнением всевозможных бланков и прошнурованных номенклатурных книг.
-Номера для женатых или все равно?
-Все равно.
-На какой срок? Минимум — сутки, максимум — месяц.
-Пока на неделю, потом посмотрим.
-Ага. Мгм. — услышав про неделю толстячок засуетился еще больше. От усердия из уголка рта показался розовый кончик языка.
-Знаете, у нас город курорт, — сказал он, орудуя ручкой, — но еще слишком рано, чтобы прибывали толпы туристов. У нас вообще публика специфическая. От моря далековато, транспортных линий всего две. Если честно, вы первые, кто вообще появился на этой неделе. Скажу по секрету, кроме вас в отеле проживает человек двадцать не больше. А рассчитан на полторы тысячи, представляете? Люди обычно в июне начинают приезжать. А сейчас тишина. Мертвый сезон, так сказать.
-Представляю.
Толстячок оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Кхана:
-Документы разрешите?
-Конечно.
Взяв четыре пластиковые карточки, толстячок вновь обратился к книге, переписывая данные.
-В нашем отеле действует система предоплаты. Можете внести тридцать процентов от общей суммы уже сейчас, а остальное — в течение двух суток. Желаете зарегистрировать одним номером или по отдельности?
-Можно одним.
-Неразговорчивый вы. Устали?
-Устал.
-Издалека? Я сразу, когда вас увидел решил, что издалека. Вид у вас такой, ну... измотанный немного. И круги темные под глазами, уж извините, что намекаю.
-Какой же это намек? Вы прямо сказали — пью, как лошадь. И не сплю ночами.
-Ну, да, — отозвался толстячок.
-На самом деле я не пью. Только по праздникам. А круги под глазами от недосыпа. Работал много в последнее время, — Кхан посмотрел на ручку в кулаке толстячка. Хорошая ручка. Дорогая. Блестит, точно золотая, хотя, на самом деле, наверное, искусная подделка. Странный мир какой-то. Настоящего золота нигде нет. Одно подражание, которое, порой, стоит ничуть не меньше. Серебро, вон, встречается на каждом шагу, а из бронзы памятники отливают. Кхан своими глазами видел на площади высокую бронзовую фигуру какого-то местного предводителя. Претендент, кажется? И непонятно зачем на него столько ценного металла истратили? Можно подумать, в памяти человеческой этот предводитель останется исключительно из-за памятника в полный рост. Если люди не захотят его помнить, никакие памятники не помогут.
-...и акцент ваш странноватый. Не припоминаю я такого акцента в этом отеле, а работаю, дай бог памяти, третий год.
-Мне бы ваше постоянство, — глядя на болтливого толстячка, Кхан почувствовал, как натянутый где-то в груди толстый канат, наподобие тех, что держали на верхушке крыши плакат, начинает медленно ослабевать.
"Наконец-то, — подумал он, — наконец-то мы попали в мир, где нет войны, где не режут друг другу глотки и где не бушуют религиозные распри. Конечно, этот мир тоже не идеален. Но вот сидит передо мной человек, который работает на одном месте уже три года и ни на что не жалуется. Все его удовлетворяет. Никто не собирается ставить его к стенке или вырезать печень. Как давно я не был в таком мире... Наверное, ни разу"
-Оплату пожалуйте... Двести кредиток, если не затруднит, — лицо толстячка расплылось в широкой улыбке. Два передних зуба сверкнули золотом (или намеком на золото, не разобрать), — когда прибудут ваши, гхм, друзья?
-Я бы сказал компаньоны. Ждите их часа через два, не раньше.
-Осматривают город? — догадался толстячок.
-Что-то вроде того, — Кхан протянул пачку денег, дождался, пока толстячок их пересчитает, и спросил, — еду в номер заказывать можно?
-Несомненно. Дайте сигнал в столовую отеля. У нас там главная Марта, она внимательно вас выслушает, — толстячок бережно убрал кредиты куда-то под стол. Отчетливо щелкнул замок и скрипнула дверца, — но если хотите, пообедать можно прямо в столовой. Блюда там великолепные. Я сам частенько туда наведываюсь. Кефирчик, блинчики со сметаной..., — сладострастно зажмурившись, толстячок протянул Кхану несколько листов и ручку, — распишитесь тут, тут и здесь. Бюрократия, чтоб ее...
Кхан прилежно расписался, вернул листы и улыбнулся.
-Надеюсь, в нашем отеле вам понравится. Телефон администрации указан в номере. Если будете чем-то недовольны — звоните, — толстячок затолкал листы в отдельную зеленую папку, зашнуровал ее и убрал куда-то под стол. Рассеянно пошарил руками по столу, — ручка куда-то закатилась... зараза.
-Ну, я пойду.
-Идите, идите. Ваш номер на третьем этаже. По коридору, налево. Второй соседний. Найти несложно, номер на ключах.
Кхан взял ключи и направился к лестнице. Рядом был лифт, но еще с прошлого мира Кхан недоверчиво относился к лифтам. Здесь, может, все совершенней, но не хотелось вновь застрять между этажами на два-три часа, потом выслушивать непроходимый мат ремонтников, а потом едва не рухнуть вместе с кабинкой в подвал. Лучше уж на своих двоих, по устилающему ступеньки мягкому зеленому ковру.
Номер и вправду оказалось несложно найти. Кхан вошел в первый и огляделся.
Чистенько. Свежо. Окно приоткрыто, прохладный ветерок шевелит прозрачные тюлевые занавески. Микробили выключены. В разных концах номера стоят одинаковые аккуратные кровати. Между ними стол и несколько задвинутых стульев. В углу — ивизор. Приоткрыв дверь в ванную комнату, Кхан обнаружил совмещенный санузел. Весь эффект в простоте. Ничего лишнего, но вместе с тем складывается ощущение этакого домашнего уюта. Хочется лечь на кровать, включить ивизор и посмотреть что-нибудь из...эээ... местного репертуара. Или чайку выпить, вскипятив воду вон тем чайником, стоящим на подоконнике.
-Здесь буду жить я и Аслан Анатольевич, — тихо сказал Кхан, проведя рукой по скатерти, — а, может быть, я и Шайтан. Лишь бы не с Азелоном, а то задушу его темной ночью, и дело с концом.
Хотя задушить бы его следовало и не темной, и даже не ночью.
Кхан выудил из рукава искусно замаскированную под золото ручку и положил ее на стол, словно метку, словно предупреждение, что этот номер уже его, затем сел на кровать, стянул ботинки и лег, положив руки под голову. Настало время слегка вздремнуть. В новом мире время текло чуточку быстрее, чем в прошлом. Организм, адаптировавшись к окружающему миру, еще не достаточно свыкся с физическими его законами, и настоятельно требовал передохнуть. В конце концов, два часа Кхана никто не потревожит.
Кхан закрыл глаза, повернулся на бок и задремал.
2. (Божий Вор)
Аслан Анатольевич появился в жизни Кхана в самый неожиданный момент. Вернее, это тогда момент казался неожиданным, но время показало, что все в мире закономерно. Если тебе суждено сдохнуть на виселице, болтая ногами в незавидной близости от дощатого пола, то дверь тюремной камеры откроется лишь в тот момент, когда придет священник, а за его спиной вытянутся черные тени стражников с ухмыляющимися физиономиями. И священник будет неторопливо слюнявить кончики пальцев, листать пожелтевшие странички толстой книги и бубнить монотонно: "Покаялся ли ты, раб божий? А?" А черные тени за его спиной перешептываться, нарушая приличия последнего покаяния, хихикать и о чем-то острить. Процедура повешения, знаете ли, штука пресная. Без сюрпризов. Отработанная до мелочи.
Правда, если суждено все же выбраться из скверной передряги, то дела пойдут совсем не так. Вместо священника явится другой человек...
В тот момент, когда лязгнул замок, и в камеру ворвался тухловатый воздух темных коридоров, Кхан как раз собирался вздремнуть в последний раз. До казни оставалось часа два — через окно в потолке были хорошо видны тускнеющие звезды, и начинающее светлеть небо. Луна скрылась из поля зрение довольно давно.
-Чего надо, нехристи? — прорычал Кхан, и швырнул в яркое пятно света тарелку с похлебкой. Тарелка ударилась о стену, ее содержимое расплескалось по полу и по наглой морде стража, по неосторожности сунувшегося первым.
Кхан захохотал. Кажется, с наступлением ночи он перешагнул ту черту, которая отделяет обычного человека от умалишенного. Бояться смерти уже не имело смысла — он видел ее сгорбленный костлявый силуэт на стене, в бликах догорающей свечи, в неровных тенях, которые шмыгали из угла в угол. Кто ж вообще тронет приговоренного?
-Чего явились? Дайте поспать человеку! Карраша!
-Ты про мать-то поосторожней, — пригрозил кулаком стражник, но заходить не стал. Посторонился, пропуская внутрь кого-то, укрытого тенью.
-Священник? Почему так рано?
-Заткнись, — оборвал стражник, — это посетители.
-На кой черт мне посетители? Если там не баба, которой не наблюдаю, то никто мне не нужен! Пшли прочь все! — нашарив рукой твердую, как камень, подушку, Кхан швырнул и ее.
Стражник увернулся, и подушка исчезла в дверном проеме.
-Не мое дело знать на кой черт, — буркнул стражник и резво захлопнул дверь.
Камера вновь погрузилась в дрожащую темноту. Около двери вспыхнул яркий огонек, намного ярче того, который шел от остатков свечей на столе. Вошедший оказался небольшого роста, с худым скуластым лицом и острым носом. Кхан не приглядывался. Неинтересно. Наверняка из какой-нибудь сектантской группировки, каких навалом в Ошеймуне. Заплатил стражникам, чтобы впустили. Сейчас будет упрашивать подписать бумаги, по которым он, Кхан, согласен передать свое тело для изучения или, что еще хуже, жертвоприношения. Дескать, тело после смерти все равно что мешок с гнилой картошкой, так почему бы не пожертвовать его для благих намерений, а?
