Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Недобог: Драконье Солнце. Часть I


Опубликован:
13.04.2009 — 02.02.2010
Аннотация:
Есть такой артефакт, Драконье Солнце. Говорят, страшно могучий: время поворачивает, богов побивает, силу дает. Владеет им будто бы некий астролог из далекой Шляхты - единственный странствующий Магистр на континенте.
За Драконьим Солнцем охотятся двое: агент герцога-завоевателя, желающий отомстить богам, и сумасшедшая шаманка, мечтающая повернуть время. Да вот беда: они даже не знают, правда ли эта штука существует. И не представляют, как она выглядит. В общем, слухи не врут. Но только в общем. У самого астролога на этот счет особое мнение.
Обновила с мелкими правками: стиль, орфография, кое-какие сюжетные вставки
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава
 
 

6. Глава 3. Ну, Гаев, погоди!

...есть только один, единственно возможный и правильный способ: зная формулу и исходя из заданного количества духов, необходимо провести соответствующие вычисления и из различных эссенций изготовить строго определенное количество концентрата, каковой в свою очередь в точной пропорции, обычно колеблющейся от одного к десяти до одного к двадцати, следует развести алкоголем до конечного продукта. Другого способа, он это знал, не существовало. И поэтому то, что он теперь увидел и за чем наблюдал сперва с насмешкой и недоверием, потом в смятении и, наконец уже только с беспомощным изумлением, показалось ему самым настоящим чудом. И сцена эта так врезалось в его память, что он не забывал ее до конца дней своих.

П. Зюскинд. "Парфюмер"

1. Записки Астролога

На самом деле в маленьких селениях работы для астрологов практически нет. Нам, в силу специфики нашей профессии, положено подвизаться при дворах могущественных — или относительно могущественных — правителей, предсказывать им исходы интриг, войн и переворотов. Тут дело не столько в престиже профессии: есть вполне объективные обстоятельства.

Прежде чем начинать начертание натальной карты, хорарногоxvi или мунданногоxvii гороскопа, всегда необходимо определить координаты той точки поверхности земли, для которой рассчитываются взаимовлияния планет. А это не так-то просто. Разумеется, у астрологов есть таблицы, в которых указаны координаты большинства крупных городов, но подчас эти таблицы не слишком точны, если составлялись вдали от места применения. Иными словами, хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо — сделай это сам. Если мне случалось работать на богатого и могущественного нанимателя, я всегда требовал, чтобы мне предоставили астролябию, и проводил порядочно времени, вычисляя точные земные координаты места. Беспокойнее всего бывает, когда клиент проживает в одном городе, а родился совсем в другом... но на этот случай существует голубиная почта. В некоторых городах есть отделения Гильдии, в других даже проживают Магистры, в третьих твой наниматель или его друзья почти наверняка знают какого-нибудь подходящего человека — моряка, образованного купца или ученого — который согласится выполнить эту работу за тебя.

Но, опять же, это касается больших городов. А если вы решитесь практиковать в деревнях — приготовьтесь к тому, что вам либо придется таскать за собой астролябию (то есть потребуется карета, повозка, или пара дюжих грузчиков на худой конец — и это изрядно скажется на себестоимости ваших услуг), либо вы должны составить собственную таблицу координат для опорных точек, а потом постоянно точно высчитывать расстояние от них до того места, где вам довелось работать. Неудобно, с какой стороны ни подойди.

Кроме того, имеете ли вы представление о том, каким количеством книг астролог должен обложиться, чтобы мало-мальски точно указать расположение планет?.. Одни таблицы за предыдущие семьдесят лет (обычно пятидесяти более чем достаточно, но клиенты бывают разного возраста), переписанные на пергамент и оплетенные в кожу — это с десяток увесистых фолиантов! И весьма дорогих фолиантов, смею заметить. Но только таблиц недостаточно: большинство астрологов время от времени, а то и постоянно, прибегают к трактатам своих великих предшественников или современников, потому что ни в одной голове не удержатся те сотни и тысячи примеров различных частичных положений и влияний, которым были даны истолкования за прошедшие века! Кроме того, методов в нашей профессии множество — все в голове не удержишь. Вот хотя бы уточнение времени рождения: общеупотребительных только пятнадцать, а сколько вспомогательных! И на каждый — отдельный трактат написан...

Поэтому любому астрологу нужен рабочий кабинет, нужны карты, нужна астролябия, желательно телескоп, нужно множество книг... а еще хотя бы один слуга, который содержал бы это хозяйство в порядке и напоминал бы хозяину о том, что и поесть, вообще говоря, пора. Вот и приходится магистрам находить себе богатых покровителей: кто-то же должен за все это платить. Поэтому наша гильдия невелика. Могущественных сеньоров, под крылышком у которых можно пригреться не так много, а хорошим астрологом без денег не станешь. Равно как и без учителя, кстати. Поэтому естественный прирост здесь, как правило, равен естественной убыли: большинство астрологов за всю жизнь берет себе только одного ученика, и то уже под старость, когда понимают, что одному с работой справляться становиться все тяжелее и тяжелее. Потом ему же и передают практику.

Следовательно, все те, кто что-то знают, сидят по надежным убежищам, а на большаках, в деревнях да в провинции работают исключительно обманщики и шарлатаны, худо-бедно затвердившие названия планет. Нет, я их не виню — каждый зарабатывает себе на хлеб, как может: мы живем в непростые времена. Но весь этот сброд подрывает доверие к нашей науке, и честному человеку потом весьма непросто... Ладно, это я о наболевшем.

Однако у меня положение уникальное. У меня очень хорошая память. Не то чтобы я не забываю вообще ничего: мне сложно припомнить события каждого отдельного дня жизни, как и всем прочим. Но стоит мне запомнить что-то — и я не забуду уже никогда. Отец только диву давался, как я в четыре года без малейшего труда заучивал наизусть все астрологические таблицы. Поэтому, как вы понимаете, мне такое большое количество книг совсем не нужно.

Еще я довольно быстро могу считать в уме — дело привычки. Поэтому на само составление гороскопа по таблицам — то, что отнимает порядочно времени даже у опытных астрологов — у меня уходит всего ничего. И — да, я действительно черчу собственную карту. В уме: еще не хватало, чтобы меня какой-нибудь не в меру подозрительный сеньор, с грехом пополам выучившийся читать, вздернул бы за шпионаж, случайно ее у меня обнаружив! Именно поэтому я могу составить вполне толковый гороскоп когда угодно и где угодно. Ну, потом, конечно, начинается толкование... однако это уже вопрос практики, опыта и такта. И мои предсказания сбываются.

Правда, брать за услуги я вынужден все равно как шарлатан: ведь никто не согласится платить больше неизвестно за что. Это не всегда мало, но гораздо меньше того, что я получал бы, осядь при каком-нибудь владыке. Тогда вопрос: почему же я брожу по дорогам вместо того, чтобы действительно приискать подходящего покровителя?.. Способности у меня есть, уж как-нибудь отспорил бы тепленькое местечко, пусть даже пришлось бы его вытаскивать из-под чьей-то задницы.

О, тому много причин, господа!

Назову одну из них, самую простую — оседлый образ жизни, который ведет астролог при каком-нибудь дворе, запросто может превратиться в сидячий: в темнице, а то и на колу. Или висячий — на дыбе. У меня же нет ни могущественных друзей, ни опыта интриги. Я, в сущности, простой деревенский парнишка.

Ну и еще: я не честолюбив. На жизнь хватает — и ладно. Век человеческий слишком короток, чтобы запирать себя в четырех стенах, пусть даже эти стены обиты золотом.

...Когда я три года назад принял решение странствовать, не задерживаясь подолгу ни на одном месте, мне даже в голову не пришло, какие последствия это за собой привлечет. Думаю, если бы я был всего лишь одним из многоголового сонма аферистов, чьи предсказания время от времени сбываются, — никто бы на меня внимания не обратил. Но я был слишком молод — и это очень бросалось в глаза. Кроме того, историю с драконом потом рассказывали по всей Империи, а там, видно и в соседние земли перекинулось... Ну и как я вылечил короля... случайно получилось, я тогда и сам лечился в монастыре, а с ним мы просто так разговорились — скучно же. И медаль с Солнцем из мальчишеского бахвальства поначалу таскал, не снимая, жутко ею гордился... как меня не ограбили и не прибили в подворотне из-за нее — до сих пор не понимаю. Словом, про меня узнали. Я стал известен. Все заговорили о совсем молоденьком "Магистре Драконьего Солнца", как меня прозвали, и о том, что он единственный из всех магистров странствует по дорогам и помогает обычным людям, не только сильным мира сего. Кое-где даже рассказывали, что я не беру денег... и с этими измышлениями мне приходилось сражаться бескомромисснее.

Но увы: такая слава сослужила мне скорее дурную службу. Одно время появилось очень много мальчишек-босяков, выдающих себя за меня, и мне приходилось всеми правдами и неправдами доказывать, что уж я-то настоящий астролог, никакой не обманщик. Порой случалось приходить в места, где подобные пройдохи побывали и ни на чем не прокололись — тогда мне не верили вовсе. "Что вы, уж мы-то знаем, как выглядит настоящий Райн Гаев!" Сперва я из кожи вон лез, чтобы доказать... потом махнул рукой. Смиренно соглашался со своей ролью скромного "одного из", и соответственно, с более скромным размером гонорара. Ничего не поделаешь. Сам виноват. Оно и полезно иногда.

Вот сейчас, например, я собирался всячески скрывать, что имею к тому Райну Гаеву, Магистру, какое бы то ни было отношение.

Распрощавшись с Ди Арси, некоторое время я шел очень быстро. Я был уверен, что он довольно долго не станет меня преследовать... по крайней мере, пока не распознает, как именно я его обманул. А когда распознает, тогда, конечно, бросится в погоню. Значит, надо оторваться.

Я долго шел вверх по ручью, пока не обнаружил другой ручеек, уж совсем маленький, впадающий в него. Ручеек тек вниз с холма, так что мне пришлось подняться на самую вершину, чтобы обнаружить ключ, из которого ручеек выходил. Я уже опустил руки в воду, чтобы набрать воды в горсть и выпить, как вдруг ветер разогнал утренний туман, и выглянуло солнце, позолотив вершины деревьев. Я стоял на коленях у воды, у меня не было ничего — ни денег, ни даже записной книжки. Но все же я чувствовал глубокую благодарность за то, что выбрался живым из этой передряги. И — мало того — еще и смог спасти живую душу. Эй, маленькая краснокожая шаманка... интересно, где же ты ходила до этого? Где ты будешь потом?.. Надеюсь, не пропадешь и не сгинешь бесследно.

Потом я спустился с холма с другой стороны, и, продравшись сквозь кусты, оказался на поле. Оно было под паром, все заросло клевером и сорняками. Здесь даже коровы не паслись. Я рассудил, что поблизости должна быть деревня, и что мне не худо бы зайти туда, однако в какой эта деревня располагалась стороне, я не имел ни малейшего понятия. Знал только, что каменистые холмы, окружающие Адвент, остались позади: подземный ход вывел нас уже за них. Теперь вокруг меня раскинулись холмы гораздо более пологие, лесистые. На них тоже рос вереск, волчья ягода и редкие сосны.

Далеко осталось и море — я не мог разглядеть его даже в виде колышущейся синевато-серой тени на горизонте — и войска герцога Хендриксона. Я от всей души надеялся, что мне удастся не напороться на них в самый неподходящий момент.

Сперва я шел через поле напрямик, потом наткнулся на узкую, петляющую между кустиков шиповника тропинку. Она вывела меня прямо к тайному святилищу какого-то местного бога из древних — я счел это хорошим знаком. На самом деле, только хорошие знаки и существуют на свете. Я вам это как Магистр Драконьего Солнца готов подтвердить. Если какой другой астролог будет доказывать вам, что бывают и плохие — вы не верьте ему. Он, наверное, не все понимает. А может быть, не понимает даже большую часть.

У меня с собой не было никакого подношения, поэтому я просто поклонился идолу, и стряхнул с каменного знака пыль и сор рукавом рубахи. Никогда не следует забывать, что существует множество мелких богов, заслуживающих уважения, ибо они жили тут прежде людей, и много с тех пор настрадались.

Тропа, по которой я пошел, кончилась у статуи божества, однако, продравшись сквозь небольшой, но густой ельник, начинавшийся сразу за идолом, я отыскал тропу снова. Она становилась все шире и шире, по обеим сторонам закурчавились заросли черники. С сожалением я подумал, что время слишком раннее, ягода еще не созрела. Потом я увидел на одном из деревьев пометку краской, и понял, что деревня уже рядом. Солнце стало припекать, и мне, наконец, удалось согреться.

Когда я взобрался на очередной холм и посмотрел назад, я увидел Адвент. Над ним в небе все еще висели хмурые серые тучи. Яркие солнечные лучи отчетливо выделялись на их фоне, как бывает виден на большой равнине дождь, идущий далеко от тебя. Давно такой красоты мне не попадалось...

Куда двигаться теперь?.. Я мог отправиться на север, в Армизон, пересечь Великий Рит и попытать счастья в Священной Империи, которая начиналась прямо за ним. В Армизоне мне легче было бы заработать денег: там я уже бывал, и мое искусство стало известно правителям этого города. Однако по этой же причине мне не хотелось туда возвращаться. Назовите меня скучным и пресным человеком — я возражать не буду, очень часто я такой и есть — но мне совершенно не хочется перемазываться в придворных интригах.

С другой стороны, я мог пойти дальше на Восход — большак здесь раздваивался — и через недельку достичь Мигарота, особенно, если мне повезет пристать к какому-нибудь каравану. В Мигароте я никогда не был, а вот в Эмиратах был, и снова попадать туда меня тоже не тянуло. Красивые земли, но там сила Большой Семерки особенно велика. Кому как, а лично мне больше нравятся Младшие Боги. В том смысле, что они не стремятся так уж сильно контролировать свою паству.

Значит, через горы?.. В Радужные Княжества?.. Это можно бы, тем более, что я соскучился по горячему южному солнцу. Но перевал Абентойерxviii остался позади, вблизи Адвента. Чтобы попасть туда, требовалось пересечь позиции войск Хендриксона, а у меня не было к тому ни малейшего желания. Значит, перевал Собаки?.. Мне как-то говорили, что снег там тает только в августе...

А с другой стороны, что за необходимость идти именно перевалом?.. Я ведь не купец с караваном! А Каменный Пояс вовсе не такой уж непроходимый. В горах тоже живут люди. Если порасспросить их, они могут мне указать какие-нибудь тропы, подходящие для одного... Только надо обзавестись теплыми вещами. Лошадь для гор покупать бессмысленно, да и не заработаю я так быстро денег на лошадь... Ничего, в Княжествах будет легче. Там почтение к адептам Великого Искусства традиционно сильно.

И, кроме того, если Астериск Ди Арси будет меня преследовать — а он будет, это точно — быть может, он поостережется соваться в родные края. Насколько я понял из давнего разговора с Симоном Ди Арси, с распростертыми объятиями его там отнюдь не ждут.

Деревня, куда я попал сначала, называлась Амсгольф. Представляла она собой улицу с рядками домишек по обеим сторонам — один рядок на два дома длиннее, другой короче. Тына вокруг деревни не было: в этих краях еще надеялись на Адвентские укрепления. Видимо, ими большая часть жителей и воспользовалась: почти половина домов пустовала. У одной женщины я обменял свой роскошный бархатный плащ на шерстяной, поплоше, и провизию в дорогу. С плащом я расстался не потому, что не мог достать пропитание как-то иначе — просто сей предмет гардероба делал меня слишком приметным, тогда как следовало скрываться. Потом я двинулся дальше: следовало уйти от Адвента на возможно большее расстояние. Ноги у меня уже побаливали, и это заставило меня снова — о моем коне Филче, оставленном в Адвенте и, без сомнения, уже покойном... мир его праху.

Большак мимо Амсгольфа не проходил, я шагал по обыкновенной, натоптанной, но все же очень узкой дороге. Шел быстро, но ближе к полудню сделал основательный привал, даже в реке выкупался. До чего приятно было впервые после долгого перерыва окунуться в воду как следует! Когда я ждал, пока проснется Ди Арси, искупаться полностью я не рискнул: надо было распрощаться с ним как можно быстрее. Теперь же отвел душу. Мой знак воздушный, но влияние водных знаков в гороскопе чувствуется особенно сильно — наверное, именно поэтому меня всегда тянет к воде.

Чуть позже, часа в два после полудня, я пришел в следующее село. Оно было уже покрупнее (целых три улицы, и даже небольшой храм Фрейи), обнесенное тыном, и меня пустили переночевать. Не без скрипа, правда: я говорил и выглядел как высокородный, но был пешком и без оружия, что внушало подозрение. Пришлось мне долго до хрипа доказывать, что я астролог... кончилось тем, что меня пустили с условием составить гороскопа хозяину. Кажется, хозяйке просто стало меня жалко: в мое астрологическое мастерство они, по-моему, все-таки не поверили. Однако это не помешало мне составить им нормальный гороскоп. Весь вечер просидел, и полночи — сплю я, по счастью, мало, а работаю, по мере сил, честно. Делай добросовестно свою работу и всегда мой руки перед едой — вот что мне говорил отец. Это я запомнил накрепко. Папа, ты не очень на меня сердишься?.. знаешь, иногда я про руки забываю, да и с работой получается не всегда. Но я стараюсь. Веришь?

В общем, в той семье я составил гороскоп и, по просьбе матери хозяйки, заговорил поле от порчи (бормотал всякую ерунду, но вреда это никакого не принесло: порча — это один из мифов, никто ее не умеет ни снимать, ни наводить... во всяком случае, я таких не встречал). Мне было ясно: вскоре эту семью ожидают роковые несчастья, с которыми я ничего не могу поделать. Скорее всего, это будет связано со старшим сыном — авантюристом, только и мечтающим сбежать подальше, поискать в большом городе приключений на мускулистую шею. Я тихонько предупредил отца семейства, отведя его в сторону. Он поблагодарил меня, но сомневаюсь, что принял мои увещевания близко к сердцу. В этом вся и беда.

У них был хороший дом. Большой, добротный, "полная чаша", как обычно говорят. И батраки ели с ними за одним столом. Я надеюсь, у этой семьи все-таки все будет хорошо. Ведь звезды — это не императорские законы. Это только возможности бед и радостей, о которых нас предупреждают. Даже боги с движением звезд ничего не могут поделать, и все же небесные огни любезно оставляют нам лазейку. Они милосерднее, чем боги.

До следующей деревни — точнее, большого села — где была ярмарка, меня подвезли на подводе. Я валялся на мешках, смотрел в жаркое синее небо и ни о чем не думал. Может быть, самую каплю — о зеленоглазой девчонке-шаманке. Интересно, как случилось, что она, наполовину гуль, обладает разумом?.. Или цвет ее кожи все-таки объясняется не столь экзотическим родством, а другими причинами? Увидимся ли мы еще когда-нибудь?

2. Записки Аристократа

Когда я вышел из кустов обратно на полянку, шаманка только что проснулась. Она еще делала вид, что спит, пытаясь прочувствовать, нет ли в окружающем мире чего-то недоброго, но слабо трепетнувшие ресницы, рука, словно бы невзначай сместившаяся по земле так, чтобы в случае необходимости на нее можно было бы сподручней опереться, вскакивая, — все это сказало мне, что она бодрствует.

-Доброе утро, — сказал я. — Прекрасная леди.

Она открыла глаза не сразу. Какое-то время еще лежала, притворяясь спящей, потом поняла, что это бесполезно: я стоял над ней, не двигаясь, и ждал, когда она кончит ломать комедию.

Наконец шаманка, без предварительного сонного шевеления, быстро оперлась на почти готовую к тому руку и одним ловким движением, словно танцовщица, выполняющая фигуру диковинного танца, поднялась с земли. Из-под прядей упавших на лоб черных волос на меня взглянули темно-зеленые, словно лесное озеро перед закатом, глаза. Совсем не гульи. У гулей глаза красные, маленькие, налитые злобой. Эти были человеческие, в них — вот удивительно! — читалось равнодушие. Девушке словно наплевать было на мужчину, стоящего рядом с ней. А ведь я мог сделать с ней все, что угодно.

-Утро, — сказала она без всякого выражения. Потом спросила: — Где мы?

-Недалеко от Адвента, сам точно не знаю, — ответил я несколько легкомысленно.— Во всяком случае, войско Хендриксона тоже далеко.

-Это вы меня спасли?

-А что если и я? Не хочешь ли ты отблагодарить меня, красавица?.. Впрочем, ты ведь, кажется, ведьма, и способна отблагодарить только каким-нибудь отравленным зельем.

Девушка отпрыгнула назад — так, чтобы стоять на достаточном удалении от меня. Прыгнула легко, несмотря на то, что долго просидела в подземелье, и тело ее наверняка должно было утратить сноровку. Но в густых зарослях папоротника в половину ее роста, что начинались у нее за спиной, не скрылась: она уже заметила бубен, прицепленный к моему поясу.

Девушка не могла уйти, потому что не могла бросить бубен. Шаману бросить бубен — хуже, чем воину бросить меч. Для некоторых из них это в прямом смысле слова означает расстаться с жизнью. А я пока его отдавать не собирался. Она это осознала. "Сейчас зыркнет с ненавистью", — подумал я. Но нет, во взгляде спасенной по-прежнему ничего кроме равнодушия не было.

-Как тебя зовут, милая девушка? — спросил я. Потом понял, что мой голос прозвучал насмешливо, спохватился, и сказал уже более мягким тоном. — Не бойся, я не причиню тебе зла. Этот астролог зачем-то хотел вытащить тебя из темницы, и положил твое спасение на чашу весов вместе со своим. У вас, колдунов, что, так принято — держаться друг за дружку?

Затравленное удивление, мелькнувшее наконец-то во взгляде девушки, сказало мне лучше всяких слов — не принято. Поступок Гаева явился для нее полной неожиданностью. Вряд ли они особенно много успели наобщаться там, в застенках... хотя кто знает.

-Я спросил, как тебя зовут, — уже мягче повторил я. — Меня зовут Бешеный Стар. Я — странствующий наемник. А ты шаманка, верно?

Она молчала.

-Считай, что меня заело любопытство. Не бойся, я не стану тебя выдавать: в отличие от этих невежд, мне кое-что известно о шаманах, и я знаю, что ни вы, ни Изгнанники зла не несете. Справиться с вами довольно просто, вот вам и приходится скрываться. Обычно шаманы прячутся в своих горах на севере. Но если уж им случается пуститься в путь, маскируются под жонглеров — так легче спрятать бубен. Кого изображаешь ты, девушка? Танцовщицу?

Про себя я прикинул, что очень может быть. Если она носит длинное блио и накидку на лицо, подобные тем, которые надевают женщины в Отвоеванном Королевстве на юго-западе, а на руки натягивает перчатки, то кожи совсем не видно. А фигура ведь у нее вполне человеческая, притом гибкая, как у настоящей танцовщицы...

-Меня зовут Вия Шварценвальдеxix, — сказала вдруг девушка. Теперь стало ясно, что она говорит на арейском чисто, без малейшего акцента, которого я ожидал бы от человека, носящего имя из Священной Северной Империи. — Я — странствующая целительница и сказительница.

-Это в таком-то возрасте? — я насмешливо сощурил глаза.

Девушка молчала. "Зачем спрашиваешь? — словно было написано у нее на лице. — Все равно ведь придется драться..."

Готовность драться я отчетливо видел. И что-то мне подсказывало — шаманка сумеет постоять за себя. Вряд ли она способна меня одолеть (хотя кто их, шаманов, знает!), но доставить неприятностей — запросто.

-Я путешествовала с наставником, — наконец сказала девушка, словно бы выплюнув эти слова. — Его убили.

-Он был шаманом?

-Нет, лекарем. Зачем вам знать, человек, выдающий себя за наемника?

Я присвистнул, хотя внутренне поморщился. И эта туда же! Ладно, Гаев — он-то, похоже, меня просто узнал. А маленькая шаманка?.. Или она даже без ритуала способна видеть человеческие души?

-Просто любопытно. А почему ты решила, что я не наемник?

-Потому что вы не похожи на того, кто служит за деньги. Хотя, может быть, и сами не знаете, ради чего вы служите...

Это прозвучало так же, как и все, что она говорила до сих пор. Да только вот я равнодушным не остался, хотя и попытался не показать. Затаился змеей в засаде — сейчас ужалю.

-И куда ты теперь, шаманка?

-Куда глаза глядят, — ответила она все тем же тоном.

-А куда они глядят?

Она молчала.

Пауза затянулась. Я сказал:

-Герцог Хендриксон собирает под свои знамена разных людей. Какое-то время назад, я слышал, он пытался разыскивать и шаманов — не явно, разумеется, чтобы не навлечь на себя божественный гнев. Быть может...

-Вам нравится служить, — холодно проговорила шаманка. — Я никому никогда не служила. И не собираюсь.

-Любой шаман служит духам.

-Не служит. Говорит.

-Почему у тебя красная кожа? Это имеет какое-то отношение к гулям?

Девчонка вздернула подбородок.

-Я полукровка, — истинно, таким тоном можно заморозить.

-Первый раз слышу о таких.

-Насколько я знаю, я единственная. Моя мать умерла родами.

Снова повисла тишина. На меня упало несколько мелких капель — наверное, снова начинался дождь. Я отвязал от пояса бубен и кинул ей.

-Забирай.

Пусть, в самом деле, идет, куда несет ее дорога. Пусть поступает, как хочет. Почему я должен беспокоиться о ее судьбе?.. Подумаешь, миледи Аннабель видела девчонку в своих пророчествах! Это еще не обязательно что-то означает.

Она схватила бубен — бубенцы даже не звякнули — и ловко, словно маленький зверек, скрылась в зарослях. Метнулись вороновым крылом нечесаные черные волосы. Да еще, как мне показалось, за ней в заросли втянулась какая-то темная тень, на которую больно было смотреть. Почему больно — знаю. Это просыпалось, натужно ворочаясь, внутреннее зрение, которое я всячески вытравливал в себе. Наученное тренировками тело сопротивлялось, не желая перерождаться, — чтобы переродиться, сначала надо умереть.

А теперь, когда у меня есть Драконье Солнце, даст бог настоящий, ТОТ не вырвется наружу, может быть, никогда.

-Это не Драконье Солнце, — произнесла герцогиня Аннабель. Не разочарованно — скорее, просто удивленно. Перед нею на бархатной подушке катала золотые блики по грязно-белому пологу шатра та самая блямба, которую протянул мне Гаев на берегу ручья.

-Не оно?! — у меня даже колени ослабли.

-Нет, — герцогиня покачала головой. — На этой вещи даже и следа магии нет.

-А может так быть, что Драконья Магия скрыта, или проявляется не всегда... — проговорил я, стараясь сохранить остатки достоинства, не заорать дурным тоном и не прыгнуть к миледи Сюзанне, выдирая штуковину у нее из рук. Нет, вряд ли герцог и лорд Малькольм поняли бы меня, если бы я вдруг схватил медаль и начал трясти, как трясут походную фляжку в поисках последних капель вина.

-Может быть, — с большим сомнением в голосе произнесла герцогиня. — Ни в чем нельзя быть уверенным, когда говорим о драконах.

-Говоришь, эта штука лежала на земле? — тихо спросил герцог.

-Да, — я кивнул, чувствуя, как к горлу подступает не то дурнота, не то щемящая ярость, из-за которой невозможно выговорить ни слова. — Я еще сначала засомневался, что такой амулет... а потом вспомнил: некоторые вещи только из рук в руки можно дать, просто так взять их нельзя, так что он мог и не беспокоиться. Миледи говорила...

-Это верно, — герцогиня Аннабель сдвинула брови — не гневаясь, а словно размышляя. — Говорила. И в самом деле, есть подобные вещи. И я даже слышала, что Драконье Солнце именно из таких, но не уверена — говорят, Гаев с боем взял его у дракона. И, в любом случае...

Она не договорила, но все мы здесь поняли и так. Надо быть совершенно хладнокровным и неимоверно уверенным в себе человеком, чтобы вот так, купаясь, походя, положить на землю магическую драгоценность, за которую иные люди клали жизни. Такую вещь надо всегда держать при себе, наверное, даже спать в ней, пусть ее и не могут забрать силой!

Ах черт, какой же я дурак! Меня заморочила спокойная улыбка Гаева, заворожили изящество и простота: ну как же, так тщательно скрываемая вещь — и на самом виду, где ее никто не замечает! Стишок еще этот дурацкий!

Волком выть хочется на собственное тупоумие.

-Говоришь, этот Гаев мылся... — герцог не ругал меня, он даже не выматерился сквозь зубы. У него вообще не в привычке было ругать. Но этот спокойный тон и этот взгляд светло-карих глаз, почему-то удивительно напоминавших мне отцовские (что странно, ведь у отца, как и у меня, глаза были черные) действовали посильнее всякой ругани. Я чувствовал себя не то нерадивым ратником, которого охаживают плетьми перед строем, не то мальчишкой, поставленным в угол за то, что разбил мамину любимую вазу.

-А не было ли у него при себе в этот момент какой-то мелочи?.. Кольца на пальце... пряжки на поясе... чего-то круглого, я думаю... — герцог с герцогиней переглянулись, она согласно кивнула.

Действительно, Драконье Солнце должно быть круглым. Круг — извечная совершенная форма, символ мира, гармонии, вечности, возрождения, смерти и пустоты. К тому же название — Солнце... Круг, или крест, или свастикаxx. Так же, если уж его можно взять просто так, Гаев обязан всегда носить его при себе. Хоть ночью, хоть в воде. И это что-то...

Круглое. Что-то было... Игла и наперсток на шее Гаева?.. Нет... Кольцо?.. Были ли у него кольца?.. Я вспомнил его руки, цеплявшиеся за решетку камеры, и решил — не было. Даже и тогда. Что же было?..

И тут я вспомнил. Гладко отполированная фибула на широком кожаном ремне, в которой неярко блестело тусклое утреннее солнце. Круглая. С узором... каким-то орнаментом, если очень припечет, я, наверное, даже смогу его приблизительно зарисовать по памяти.

Если бы не присутствие герцогини, я бы выругался сквозь зубы. Надо же!..

-Может быть, пряжка ремня, — тихо сказал я. — А может быть, амулет действительно не при нем, а он его спрятал в надежном месте, как и сказал вначале.

-При нем, — покачала головой герцогиня. — Я знаю, что при нем.

-Позвольте, милорд, — я склонил перед герцогом голову. — Я обязательно найду его. Только позвольте мне.

Я рассматривал циновку у меня под ногами и даже не глядел на Хендриксона, а потому не мог видеть, с каким выражением он смотрит на меня. Надо думать, без особой укоризны, оценивающе, как привык. Да за такой проступок он тысячу раз должен был разочароваться во мне... Были, были у меня промахи, подчас довольно-таки неприятные, но никогда — настолько глупые. Может быть, Гаев все же обладает какой-то магией и отвел мне глаза?

Да нет, нечего переваливать вину с себя на обстоятельства. Сам виноват, сам будешь исправлять.

-Что, хочешь расплатиться с астрологом за то, что он провел тебя? — спросил герцог.

Я поднял на него глаза. Герцог улыбался.

А я, неожиданно для себя, сказал правду: Правдой была мысль, что пришла ко мне пару моментов назад, разве что обогащенная.

-Нет, милорд. Я зол на него, но квитаться не собираюсь — он ничем не нарушил клятвы. Обещал отдать мне Драконье Солнце — и отдал. Так что во всем виноват только я. А значит, мне и исправлять. Нам все равно нужно Драконье Солнце, от этого никуда не деться.

А про себя я подумал: "Ну Гаев! Погоди ты у меня!"

3. Записки Астролога

Большое село называлось Аксдорф. Ярмарка здесь, наверное, была велика и в обычное время, по седьмым дням неделиxxi. Сюда приезжали обменивать и продавать товар крестьяне из многих соседних деревень, у которых не было возможности быстро обернуться туда и сюда до Адвента. Сейчас, однако, ярмарка была еще бойчее, чем всегда, и места занимала много на удивление: здесь остановилось порядочно купцов из тех, кто везли свои товары в Адвент, чтобы либо продать их там, либо отправить морем дальше. Часть торговцев, узнав о нападении герцога, поворотила коней да и отправилась восвояси, сетуя на причиненный убыток, часть решила обогнуть несчастный город и везти товар дальше, в Нейт. А некоторые, что не могли по каким-то причинам позволить себе долгий переход, развернули торг прямо здесь, в Аксдорфе. Продавали они дешевле, чем обычно, ибо понимали, что по городским ценам покупателей не найдется, а хоть какую-то прибыль получить хотелось. Рачительные хозяева со всей округи кинулись сюда, почуяв выгоду. Хоть кому-то осада на пользу.

Проходя по улице, я увидел, как из двери трактира вышли двое. Вывеска заведения когда-то в незапамятные времена изображала, должно быть, громадного сома, на котором верхом ехал маленький мальчик, держась за усы. С тех пор краски успели выцвести, а рисунок вытерся почти до полной неузнаваемости; этим мальчиком вполне мог оказаться и сам владелец — лысенький тощий старичок, который выскочил на улицу за посетителями. Провожал. Ну еще бы... С такими гостями следует держать ухо востро, и, уж точно, оказывать им все возможное уважение. А то мало ли что...

Один из двоих был высок и широкоплеч, хоть и худощав. Длинные волосы, какие носят мужчины на самых полуночных из Закатных островов, были заплетены в косу, почти достигающую пояса. Второй был толстым, если не сказать круглым, и низкорослым. Стрижен коротко, ежиком — под шлем. Его меч висел не на спине, как у первого, а у бедра, вольготно похлопывая хозяина по ноге. Ножны из диковинной клетчатой кожи показались мне смутно знакомыми. Так же как и рукоять, сделанная в виде полуобнаженной, неимоверно изогнувшейся женской фигуры. "Танцовщица! — вспомнил я вдруг. — Вот как зовут этот меч! А кожа, из которой сделаны ножны, называется крокодиловой!"

Человека же я не узнавал. Нет, вроде бы, рост был тот... но полнота?.. Мог ли знаменитый боец так раздаться вширь всего-то за... да нет, теперь получается, что мы не виделись почти семь лет! Такой срок кого хочешь доконает. Да вот хоть меня взять.

Я замер на другой стороне улицы. Замер попросту от неожиданности, хотя по уму мне полагалось бы скрыться в ближайшем переулке, только меня и видели. Однако хотелось совершенно иного. Хотелось подбежать к этому человеку со всех ног, начать расспрашивать... Начать рассказывать о себе, начать говорить — просто чтобы услышать наконец звуки родной речи.

"Только бы он не обернулся, — думал я. — Только бы он просто прошел дальше, спиной ко мне. А то ведь не удержусь..."

Он обернулся. Древние силы знают, что его надоумило — может быть, случайность, может быть, некое звериное чувство, которое, как говорят, появляется у бывалых воинов. Он посмотрел на меня. И, самое страшное, он меня тоже узнал. Какое-то время — мне показалось что долго, хотя на самом деле едва ли прошло несколько секунд, — он молчал, словно вспоминая что-то, потом крикнул.

-Райн! — он быстрым шагом направился через улицу ко мне. — Райн Гаев!

"Р" оба раза было раскатистым и звонким. Такого даже в шпрахсте не бывает. Только в Речи.

-Простите, вы ко мне обращаетесь? — сдержанно спросил я на арейском, языке, на котором говорили в Адвенте.

-Райн! — дядя Игорь, мамин побратим, боевой товарищ и вернейший друг, остановился в двух шагах от меня. — Райн, какого черта?! Ты что, меня не узнаешь?! Что это за шутки?! — он продолжал говорить на Речи.

-Простите, — еще раз повторил я на арейском. — Как вы ко мне обращаетесь, любезный?

-Райн! — он схватил меня за плечи. — Тебя что, в самом деле по дурной башке стукнули, что ты соображение потерял? Прекрати дурить, а то как...

Я стряхнул его руки.

-Прошу извинить, вы, вероятно, пьяны, — так же холодно произнес я, и сделал попытку пойти прочь.

-Постойте, — дядя Игорь перегородил мне дорогу. Слава всем силам мира, теперь он говорил на арейском, и мне не приходилось делать над собой усилие, чтобы не отвечать ему на Речи. — Прошу меня простить, — он неловко поклонился. Впрочем, в глазах его не было и следа неловкости: взгляд был холоден и пронзителен. — Я принял вас за одного человека... Он сын моей названой сестры. Юный стервец сбежал из дома совсем несмышленышем, и пропал. Сестра с мужем считают его погибшим. Когда я гостил у них с год назад, они уже и перестали ждать его возвращения. Я подумал, что юноша просто слишком горд и совсем забыл о своей семье, вот и не хочет возвращаться домой. Прошу простить. Вы, вероятно, не он.

-Разумеется, нет, — брезгливо произнес я, отряхивая рукав, словно рука дядя Игоря оставила на нем следы. — Меня даже несколько оскорбляет сравнение с таким неблагодарным молодым сыном. Я только делаю скидку, что вы, вероятно, очень хотели обнаружить этого юношу, а во мне, должно быть, есть некое с ним сходство. Разрешите только мое недоумение: на каком языке вы сперва ко мне обратились, думая, что я — это он?

Дядя Игорь смотрел на меня все так же, и подозрительность не покидала его взгляда.

-На северо-востоке, — сказал он, — есть страна, которую ее жители называют Великой Шляхтой. Оттуда родом и я, и тот юноша. Оттуда же и язык.

-Спасибо, — я кивнул.

-И вам спасибо, что не держите зла за мою досадную ошибку, — дядя Игорь ответил мне таким же кивком.

Когда я пошел дальше по улице, он еще оглядывался мне вслед — думал, наверное, "он или не он?". Дядя Игорь последний раз видел меня, когда мне было лет пять. Я понимал, что стал очень похож на отца, но сходство, хоть и было сильным, все же не делало меня его двойником. Кажется, держался я именно так, чтобы никоим образом не подкрепить его догадку. Или все таки?.. Засомневался ли он?.. Может быть, остался при своем мнении, что я — испорченный молодой человек, который знать не хочет прежнюю родню?.. Что ж... тоже не худший вариант.

Кстати, а что они с товарищем здесь делали?.. Они из армии герцога?.. Зачем приходили сюда — договориться о дополнительных подводах с продовольствием и фуражом?.. Просто нализаться до зеленых Ариманов?

Ладно, проехали. Главное, постараться держаться от них подальше. Это непросто: если мне хотелось найти себе работу, предстояло поработать ногами. Увы, я не ярмарочный зазывала, который может стоять у пестрой палатки, украшенной слюдяными звездами, и орать во все горло, привлекая толпу. Мне приходится изыскивать свои способы...

То, что я искал, я заметил скоро: ярко расшитый звездами и знаками зодиака шатер, что высился недалеко от ярмарочного заграждения. Перед шатром стояли несколько зевак, и яростно спорили, кому заходить первым. Победу одержал один, купец Второй Гильдии. Двое других, тоже купцы, тоже весьма состоятельные, но без серебряных гильдейских цепей на шее (один, впрочем, был не из Союза Городов, а откуда-то с юга, у них там гильдии другие), остались, с весьма недовольным видом, снаружи.

Улучив момент, я подошел к одному из них — тому, кто показался мне риринцем, потому что на Юге я жил весьма недолго, следовательно, смутно представлял, как разговаривать с южанами, — и осторожно кашлянул, привлекая его внимание.

-Вы кто такой? — человек повернулся ко мне с настороженным выражением лица. Я внутренне улыбнулся. Боже мой, какая ностальгия... давно я не искал себе работу вот так, "в свободном полете".

-Добрый день, уважаемый, — сказал я. — Вы ищете предсказателя судьбы? Может быть, я подойду?

-Что ты можешь, малец? — спросил меня купец с легким сарказмом.

-Я знаю пути звезд, уважаемый. Звезды не смотрят на то, сколько человеку лет, с ними может разговаривать даже младенец, если кто-то обучит его премудрости, и будет на то воля богов. А если нет таланта — то и древний старец зря переведет пергамент.

-Пергамент? Зачем звездочетам и гадателям пергамент? — удивился купец.

-Звезды год от года ходят не совсем теми же, но все-таки похожими путями. Мудрецы придумали, как выразить эти пути языком цифр. Такой язык ведом астрологам. Без него нельзя разговаривать с небесами. Но в то же время слова этого языка слишком сложны, чтобы запомнить их все и разом. Расчеты приходится записывать.

-Вот как? — брови купца взлетели вверх. Правильная гладкая речь — вот то, чем легко завлечь покупателя, все равно, каков товар: знания ли, пестрая ткань, причудливые сладости... Скажем, я торгую судьбой. Но говорю так, как шарлатаны не говорят.

-Что ж... — купец задумчиво посмотрел на меня. — Может быть, ты и впрямь сможешь сказать мне что-то дельное, мальчик.

...Человека, который посулил мне заплатить за гороскоп, звали Скельд из Ферни. Всю жизнь он преумножал деньги, пускал их в оборот и снова преумножал, складывал долю в подвал и продолжал увеличивать оставшиеся средства. Он знал, для чего это делает — чтобы дочь его вышла замуж за достойного человека, может быть, даже за дворянина. Меня он о том и спросил: когда ему приступать к поискам достойного зятя, и какими приметами руководствоваться. Он боялся допустить ошибку, ибо желал, чтобы дочь его была счастлива.

Два дня я гостил у него. Скельд из Ферни, оказывается, был из местных — жил в этом селе. У него был двухэтажный дом, стиснутый с обеих сторон домами таких же преуспевающих соседей (совсем как в городе!), где окна почти не раскрывались, и где много добротных вещей стояло во всех комнатах, и сундуки были заполнены тканями и посудой.

Закончив расчеты, я честно сказал своему нанимателю, что девочка, конечно, может выйти замуж, но счастлива она не будет, ибо предназначение у нее другое. Ей бы в жрицы уйти какой-нибудь доброй богини, и блюсти обет безбрачия, и лечить людей. С мужчиной она жить не сможет. Мне тяжело было говорить это — меняла был хорошим человеком, что редкость для базарных менял. Он искренне любил свою дочь, он всю жизнь на нее положил... А кроме того, когда я смотрел на эту девочку — ей было лет тринадцать, симпатичное быстрое существо с черными глазенками и рыжими кудряшками — я вспоминал Раю. Ей сейчас именно столько — тринадцать.

Конечно, купец остался недоволен. Но врать я не мог — мое искусство не прощает этого.

Я дал старику несколько советов. Не знаю, правда, послушает ли он их. С людьми никогда не знаешь, это уж, верно, один из законов природы.

Заплатил, он, впрочем, хорошо. А девочка, когда я уходил, сделала передо мной реверанс, и сказала:

-Пусть в вашем доме всегда кто-то будет, господин Магистр.

-В моем доме никого нет, — улыбнулся я, хотя горло сжало невидимыми тисками (эй, невидимки!.. Берегитесь: я говорю со звездами! Вычислю и надаю по сусалам!). — Потому что дома у меня нет.

-Это неправильно, господин магистр, — покачала головой девочка.

А то я не знаю, юная красавица! Да ведь у тебя тоже есть дом только пока, только временно. Ты еще этого не знаешь. Но выдаст тебя отец замуж, или покинешь ты родные стены ради какого-то храма... и дом твой перестанет быть твоим.

Думал ли я, когда три года назад покидал место, где родился, что уже больше никогда не смогу вернуться туда по-настоящему? Ведь я уходил именно ради возвращения... уходил, как уходят на заработки в соседний город. А ушел в итоге, как уходят в жертву богу водопада.

По сей день не знаю — можно ли спорить с судьбой? Ведь существует же что-то, что поворачивает все наши усилия куда-то не туда, и по иному решает примеры, которые мы пытаемся привести к совершенно определенному концу...

..Получив с моего нанимателя деньги, я купил себе кое-каких припасов в дорогу. Теперь можно было пускаться в путь, обходя человеческое жилье. Наконец-то сам по себе!.. Наконец-то один!..

Я свернул с большого тракта на узкую лесную дорогу, которая вела к горам. Люблю горы. Настроение у меня было умиротворенное и грустное одновременно. Такое состояние духа мне, в принципе, нравилось, но все же было бы неплохо, чтобы умиротворения было побольше, а грусти поменьше. Бесполезно грустить над тем, чего не изменишь. Я мерил ногами дорогу, стараясь поменьше обращать внимания на самого себя.

Или плюнуть на все, и пойти учеником к деревенскому знахарю? Я еще в таком возрасте, что любой меня возьмет... Какое-то время я повертел в голове эту мысль, с улыбкой прикидывая, каково это будет — тихо, спокойно жить, делать свое дело и бояться только войны или мора. Потом, шутливо сожалея, оставил. Все равно ведь — не дадут.

Следующую ночь я провел в лесу, закутавшись в шерстяную накидку. У костра. Давным-давно не жег костер, и не смотрел на звезды, влажно мерцающие сквозь ажурные ветви высоко в прозрачной черноте небес. Слава богу, ночь оказалась теплой. До холодных ночей еще целый месяц. До осени — два. А до следующей весны еще ого-го сколько! Не загадывай так далеко, малыш Райни.

Утром я пошел дальше. И в следующей же деревне мне пришлось застрять.

Вышло это случайно. Я свернул с большака на тропинку — сам не знаю, зачем, просто ноги понесли. Потом услышал невдалеке шум широкого ручья, — понял, что он бежит вдоль тропы, но параллельно ей, на небольшом отдалении, и решил идти вдоль берега. Люблю текущую воду, как она скачет с камня на камень, и солнце в ней блестит...

Впрочем, эта речушка жила под низкими кронами деревьев, и поэтому солнца в ней не отражалось. Зато там чудесно пахло мокрой корой, и свежестью, и песком, и прелью... Многим не нравится, а я люблю. Волков я вблизи от деревни не боялся, медведей, особенно в середине лета, тоже, поэтому шел не спеша и беззаботно. Нет, конечно, и оглядывался по сторонам, и ветками старался не хрустеть без нужды и, понятное дело, ничего не напевал, но, в общем, не сильно остерегался. И правильно делал. Потому что самая страшная угроза всегда исходит от нас самих.

Так вот, шел я по берегу реки, шел, а потом вдруг сообразил, что стало темнее. Между тем, солнце только поднялось высоко, и до темноты оставалось еще уйма времени. Я запрокинул голову, чтобы посмотреть, не идет ли гроза. И тут же понял, что никакой грозы не было и в помине. Потому что в затылке закололо, я почувствовал ломоту и боль. Не в руке, ноге или животе — болело, казалось, все тело, отказываясь не то что идти по земле, а и вовсе существовать в этом жестоком мире.

-Только не сейчас! — крикнул я, и, кажется, крикнул вслух. Не кричать надо было, а убегать быстрее, пытаться подняться повыше (я шел по краю обрывистого берега). Однако не успел. Эти приступы всегда проходят по-разному. Иногда головная боль и онемение длятся несколько минут, порою даже около часа. Тогда обморок медлит, и я успеваю найти место, где приступ можно переждать. А иногда, очень редко, онемение быстро сменяется параличом, руки и ноги становятся как каменные, и перед глазами вспыхивают черные звезды.

Вот как сегодня.

Разумеется, я полетел в воду. Но всплеска уже не слышал.

4. Записки Аристократа

На сей раз в путь я отправился не пешим. Со мной была моя Иллирика, кобыла выносливой долгогривой породы, какой славится Зеленое Княжество. К седлу была приторочена Безымянная — так звали виолу: до меня она принадлежала пожилому трубадуру Эльфрику из Майне, одному из приближенных герцога. Виола эта не принимала ни одно имя, потому так ее и прозвали.

Эльфрик был из знатной островной семьи, но всю юность прожил на континенте, участвуя со своим тогдашним сеньором то в одной битве, то в другой. Виолу он приобрел где-то на юге, там же научился на ней играть. После гибели того сеньора в очередной стычке трубадур вернулся на Острова и присягнул на верность Хендриксону. Этот человек учил меня одно время, а потом умер. Его виола досталась мне. Других умельцев не нашлось: на островах этот инструмент был пока еще малоизвестен. Может, и никогда не будет... Виола — это не лютня, на которой с грехом пополам сможет бренчать почти любой. И не труба, чей голос поражает воображение, не тонкая древняя флейта, священная в храмах многих богов. Она поет тихо, когда настроена ("настроена" конкретно для Безымянной означает еще и "в настроении"), но от ее голоса хочется плакать. Или петь — это уж по настроению.

Выехать с рассветом, как я было собирался, мне не удалось. Причиной были не чьи-то злые козни — самое что ни на есть банальное любопытство. Дело было в том, что непокорный бургомистр Фернан и городские нобли наконец-то согласились сдаться. Парламентеров прислали как раз незадолго до моего появления в лагере.

Так вот и вышло, что нынешним утром, под ясным голубым шатром небес с подвешенной походной лампой солнца, мы наблюдали, как торжественно открываются ворота города, и герцог Хендриксон въезжает туда на своем гнедом Альбатросе (его так прозвали за широкий мах, сходный с вольным полетом... на Островах вообще принято было называть лошадей в честь каких-то птиц — да-да, лошади с кличками вроде "Общипанная курица" мне тоже встречались). Я наблюдал издалека — не хватало еще, чтобы кто-то из делегации Адвента случайно зацепил меня взглядом и узнал...или узнал наполовину — мол, знакомое лицо, где же это я его видел?.. Герцогу от этого ни жарко ни холодно — не он первый засылает шпионов за двери невзятого города, не он последний, — а вот мне каково, если придется еще там работать?

Я видел, как угодливо склонялся бургомистр Фернан перед герцогом, как блестели золотые нити в его расшитом камзоле. Вот же, не постыдился!.. Золотое шитье от века было привилегией дворян. Или, быть может, в Адвенте другие нравы? У них ведь так давно не было настоящего сеньора... Ничего, теперь-то уж Хендриксон наведет порядок.

Я видел, как герцог, чуть наклонившись с коня, принял с вытянутых рук бургомистра ключ от ратуши, как что-то сказал Фернану... Затем он протянул ключ графу Малькольму Бреаннону, чей конь Алый Сокол — за светло-гнедую, почти рыжую масть — всегда держался рядом с Альбатросом. Хендриксон и лорд Малькольм были друзьями с детских лет.

А еще рядом с Хендриксоном присутствовали опоясанные рыцари: позолоченные шпоры, плюмажи на шлемах, гербы на щитах... Не мне чета — я даже в оруженосцах никогда не ходил. И отказался от рыцарской чести почти добровольно, предпочтя ей не слишком почетное ремесло лазутчика, доверенного лица, более приставшее не дворянину. Наверное, узнай я о такой судьбе лет семь назад — расстроился бы насмерть. Может быть, даже украдкой заревел где-нибудь в уголке.

Сейчас мне было все равно. Но надо знать цену этого "все равно". Надо знать, что такое для мальчишки посвящение в рыцари...

Бреаннон поднял ключ вверх на вытянутой руке — и тут же, словно по сигналу, полковые трубачи вскинули к губам витые рога. Торжествующий звук поплыл над равниной. Да... Давно надо было уже сдаваться. Зачем тянули бесполезную осаду?..

Я тронул поводья — дальше смотреть мне было ни к чему. Успеть бы отойти подальше, пока солнце не поднялось высоко, и не стало жарко настолько, чтобы боевой доспех казался орудием палача... Я нагоню астролога быстро: ведь я еду на лошади, а он идет пешком. Другое дело, что сперва надо определить, куда он направился.

-Стар...

Не успела моя лошадь повернуться, как я оказался почти лицом к лицу с миледи Сюзанной. Она была верхом, в кольчуге и даже в шлеме — теперь герцогиня уже не шла сама в бой, но часто облачалась в кольчугу перед битвой. Всегда обходила раненых, а многих и врачевала сама. И после битвы часто вместе с герцогом объезжала строй. Это хорошо поднимало боевой дух. В войске герцога все в ней души не чаяли — от последнего латника до лорда Малькольма. Рыцари из благородных называли ее своей прекрасной дамой и клялись ей в верности. Миледи это, кажется, больше забавляло. То, что она делала, она делала в первую очередь ради мужа.

Я заметил, что на щеке герцогини царапина, и удивился. Когда она успела ее получить? Вроде бы вчера, во время разговора в шатре, никаких отметин у нее на лице не было.

Кажется, миледи заметила мое удивление:

-Неловко натянула поводья, поцарапала... — объясняя, она протянула мне руку, жестом, каким подают для поцелуя. Рука была в кожаной перчатке, на тыльной стороне — металлическая нашлепка с гербом Хендриксонов — для украшения, видимо.

-Вы бы осторожнее, миледи... — сказал я.

-Кто бы говорил, Стар, — она усмехалась. — Это я хотела предостеречь тебя: поостерегись. Пожалуйста.

Когда она мне так не говорила?..

Вместо ответа я спросил:

-У вас опять был сон, госпожа?

Она покачала головой.

-Напротив, Малыш. Я давно уже не видела снов. Тот, про погасший фонарь, был последним. Почти месяц назад. Это меня как раз и беспокоит.

Я не знал, что ответить. Меня напугало, что герцогиня назвала меня Малышом. Они с Хендриксоном звали меня так когда-то давно, когда я только пришел к ним. Прозвище было не то чтобы обидным, как мне сначала показалось — скорее грустным. И сейчас герцогиня сказала так неспроста. Она словно бы извинялась передо мной: "Видишь, несмотря на то, что ты малыш и я должна бы опекать тебя, я ничего не могу сделать..."

-Может быть, это просто означает, что будущее еще само не знает, как с нами быть? — весело спросил я. — Если так, моя госпожа, то я уж постараюсь, чтобы его выбор был наилучшим!

-Тогда с богом, Стар, — она тоже улыбнулась.

Ей не требовалось уточнять, с каким богом.

А прямо у ворот замка на переносном алтаре жрицы как раз приносили в жертву молодую козочку — специально, чтобы умилостивить Фрейю. Отсюда козочка казалась смутным белым пятном, но я хорошо знал, что там происходило. Не так уж часто я присутствовал при жертвоприношениях — стараюсь этого не делать по некоторым причинам — но что они из себя представляют, запомнил прекрасно. Почему-то я подумал о Вии Шварценвальде. Не будь она шаманкой, в жертву Фрейе, возможно, решили бы принести ее: чтобы богиня отвела беду от хранимого города.

Я поклонился миледи и щелкнул поводьями. Иллирика послушной рысью тронулась с холма.

Эх, легко говорить о том, что все дороги одинаково хороши, и о том, что судьба непременно сделает лучший из возможных выбор — а уж мы-то ей подскажем! — когда разговариваешь с прекрасной дамой на вершине холма. И совсем другое — когда в летнюю жару едешь по накатанному посреди холмов большаку... и как назло — никаких тебе нависших веток, которые отбросили хотя бы жиденькую тень. Я скоро снял сюрко и ехал в одной рубахе, однако сапоги девать было некуда — не босые же ноги в стремена совать! Я понятия не имел, какой путь избрал Гаев, тем более, и герцогиня не могла мне ничего посоветовать. Оставалось только предположить удаляться от Адвента, начиная от того места, где мы расстались, по дороге расспрашивая всех, кого придется. И иметь в виду, что если астролог решил несколько деньков, скажем, отсидеться в лесу, опасаясь погони, мне придется туговато.

Я ехал не быстро и не медленно: еще не хватало торопиться, когда я не знаю, куда Гаев подался. Торопиться буду тогда, когда возьму след. И вот тогда уж покажу этому паршивцу... Нет, я не солгал герцогу, сказав, что не собираюсь мстить ему за то, что он не отдал мне Драконье Солнце — слова он действительно не нарушал. Я злился на него за то, что он обвел меня вокруг пальца.

Да, да, я человек, в сущности, мягкосердечный... хотя и не следовало бы, в наше-то время. Мною владела не столько тяжелая, ищущая кровавого выхода ярость, сколько азартная злость игрока, которому не повезло. Еще посмотрим, Гаев, кто окажется сильнее в следующем раунде!

Так вот, Иллирика чередовала шаг и рысь (иногда, если попадался достаточно длинный ровный участок дороги и если сама кобыла не слишком активно возражала, я пускал ее в галоп — исключительно для разминки), но все же мы с ней передвигались достаточно быстро. По крайней мере, быстро для того, чтобы догнать скрипучую тихоходную телегу. Хозяева впрягли в оглоблю костлявую клячу, кажется, мучимую всеми лошадиными болезнями. Но и груз был не так чтобы тяжел: на телеге стояла средних размеров пустая, как мне сначала показалось, деревянная клетка, добротная и довольно старая, из крепких сосновых досок. Я прикинул про себя, что в такой клетке, пожалуй, можно содержать детеныша медвежонка, чтобы водить-показывать по ярмаркам... а то и взрослого зверя, если вас не слишком-то заботит его благополучие.

Идущих рядом с телегой мужиков, одного с густой окладистой черной бородой, которой он, видно, немало гордился, и второго, лысого и бритого, но с отросшей трехдневной щетиной, благополучие обитателя клетки волновало мало. Как раз, когда я нагнал телегу, один из них ударил по прутьям длинной палкой. Лежащая внутри куча тряпья даже не пошевелилась.

Наверное, зверь был замордован до полного бесчувствия. Или вообще уже подыхал. Или... это был не зверь. С каких это пор звери стали носить одежду?.. Ведь не клали же лесному зверю подстилку из тряпок... Веток могли кинуть — это в лучшем случае.

-Что это у вас? — спросил я довольно-таки дружелюбно, хотя внутри уже просыпалось подозрение. На охотников за наградой эти оборванцы не походили — у тех обычно на поясах оружие посерьезнее охотничьих ножей и одного топорика на двоих. Может, поймали в лесу какого-то бродягу и собираются его продать на каторгу или в рабство. В человеке, торгующем себе подобными, есть что-то от бога... а богов я ненавижу всей душой.

-И вам добрый день, господин, — настороженно сказал лысый, косясь на меня.

Я достал из кошеля несколько медных монеток и кинул ему. Он поймал — и сразу же подобострастно поклонился. Ну как есть, худшая божественная черта. Ради приношения готовы на все что угодно.

-Диковину в лесу поймали, — сказал бородатый веселым тоном. — Вот, господин. Не то гуль, не то шут знает, кто. На вид девка девкой, только кожа красная. И не говорит, дерется только. А одета, как человек. И даже говорить, как человек, может. Только больше любит кусаться.

Лысый поморщился, и подхватил одной рукой другую, перевязанную тряпицей.

Груда тряпья на дне клетки зашевелилась. Когда из-под него высунулась растрепанная голова, и за черными прядями, закрывающими лицо, сверкнули знакомые темно-зеленые глаза шаманки Вии Шварценвальде, я не испытал удивления. Мне, пожалуй, стало даже смешно. Это надо же! Астролог ее спасал-спасал, я ее отпустил, не расспросив и даже не попробовав привести к Хендриксону, а она тут же вляпалась в приключение. Вот это поистине невезучесть! Интересно, а что она поделывала до того, как оказалась пойманной в Адвенте?..

В тряпье я теперь узнал коричневый гармаш шаманки, пыльный и в паре мест порванный. Сапогов на ней не оказалось — наверное, их следовало поискать в вещевых мешках парочки возничих. Насколько мне помнилось, они были из добротной кожи. Только боязнью ее прежних тюремщиков перед колдовством можно было объяснить то, что их не отобрали еще раньше, в Адвенте.

Насколько я мог заметить, губы у шаманки были разбиты, под левым глазом фонарь... еще удивительно, что не что-то посерьезнее!

Бубна при ней тоже не было видно. Еще бы! Я не я, если он не лежит, разломанный, где-нибудь под кустом. Или тоже обретается в одном из вещевых мешков. Бубен стоит дешевле, чем сапоги, но тоже можно на что-нибудь выменять или продать. И в любом случае, запас карман не тянет.

-Мы раньше с медведем ходили-то, — снова включился лысый, ревниво глядя на своего спутника: видно, надеялся получить еще монету за рассказ. А может просто хотелось похвастаться человеку, который явно не станет отбивать прибыльное дельце. — Да только совсем вырос, лютый стал, и кормить накладно. Собаками затравили. Хотели в лесу ловушку на другую мамку поставить, чтобы, значит, медвежонка нового поймать. А вон как получилось. Ну, оно может, даже лучше! Такого на ярмарках еще не видывали. А там, может, через горы сведем. Говорят, при Главном Храме Вохуманаxxii жрецы платят неплохие деньги за диковины всякие...

-А довезете живой-то? — спросил я с веселым безразличием. — Путь неблизкий. Девчонка-то вроде хилая...

Мужики переглянулись.

-На все воля Фрейи-покровительницы...— уклончиво произнес бородатый.

"Не лез бы ты не в свое дело, благородный, — явственно говорил его взгляд. — Мы — люди вольные, тебе не принадлежим. Свою прибыль уж все равно как-нибудь не упустим!"

Взгляд шаманки скользнул по мне равнодушно. Она не просила спасения. Но...

Нет, конечно, я мог проехать мимо, и допустить, чтобы ее и впрямь показывали на ярмарках на потеху праздной толпе, а там на самом деле затравили собаками или продали бы жрецам, которые, говорят, разрезают еще живых существ бронзовыми ножами, чтобы посмотреть, как там бьется у них сердце. Однако... Я сам спасал эту девушку. Я даже перемолвился с ней парой слов. Наконец, я знал, что как бы она ни выглядела, она была человеком, а не гулем.

-А то, может, уступите мне? — я окинул клетку оценивающим взглядом. — Мой сеньор тоже собирает диковины.

Мужики хохотнули, запереглядывались.

-Да как же вы ее допрете-то, господин хороший? Без телеги?

-Вы свяжете, а я перекину ее через седло, — хмыкнул я. — Давайте. Серебрушка.

Они снова переглянулись.

-А откуда мы знаем, — сказал черноволосый, — что на ярмарке мы не соберем больше?.. И сколько предложат нам жрецы?

-Вот именно, откуда знаете? — со значением спросил я. — Вдруг там не окажется денежных идиотов, готовых глазеть на вашу диковинку? Или она и впрямь помрет...

Мужики колебались.

-Смотрите, пока предлагаю добром, — я как бы невзначай коснулся мечом на поясе. — Обычно мне удается добыть то, что, по моему мнению, пригодится господину. А чтобы попусту не обагрять кровью мой славный меч, — я усмехнулся, — я готов увеличить плату, скажем, до одного с полтиной.

Полтора серебряных — это была цена годовалой телочки. Более чем солидная сумма за такую "диковину". Чернобородый уже остановил лошадь, придержав ее за узду, и шагнул к клетке — видимо, выпускать, — как лысый окриком остановил его:

-Стой! А связывать ее кто будет?

Чернобородый нерешительно остановился.

-И впрямь... — он оглянулся на меня даже с некоторый беспомощностью. — Видите, господин, мы бы и рады, да еле в клетку ее загнали. Свирепая, страсть!

-Ха, — я спрыгнул с Иллирики, и, показывая, что дело решенное, вытащил из кошелька, не глядя, две монетки (вот уж что-что, а с деньгами я всегда обращаться умел), и метнул их в бородатого. А сам направился к клетке.

-Ну-ка, — сказал я властным тоном, — будешь баловать?.. — и добавил на лагарте, языке, на котором, как я знал, говорили на севере (вот только земель на севере много, поэтому оставалось надеяться, что выученный мной вариант лагарта не слишком отличался от диалекта этой девушки, и предложение я построил правильно). — Вот мы и снова встретились, драгоценная госпожа.

Взгляд шаманки не изменился — остался таким же равнодушным. Может быть, я ошибся?.. В конце концов, имя у нее типичное имперское, а в империи говорят не на лагарте, а на шпрахсте... Нет, все правильно: гули живут только в Карлитовых горах, а северной границей Империи вот уже три века является Митик, чтобы они там не думали по этому поводу. Так что если девушка умудрилась родиться полукровкой, произошло это, скорее всего, на правом берегуxxiii. Возможно, она просто мне подыгрывает.

-Правильно, — сказал я снова на лагарте. — Не отвечай мне. Позволь мне связать тебя — так будет проще, чем драться с этими. Потом отпущу.

Она молчала. И вдруг глаза ее закатились, она завыла, и скорчилась на полу клетки, отчаянно скребя днище обломанными ногтями.

-Вот... — выругался лысый. — Никак помирает?

-Это я заговорил ее, — сказал я надменно. — В нашем роду не боятся диких зверей. Давайте-ка веревку.

В действительности, никакой уверенности я не испытывал. Я так и не понял, восприняла ли шаманка мои слова. Кто знает, может, с ней действительно случился припадок?

-Кусаться будет...— неуверенно произнес чернобородый. Кажется, не слишком-то его убедило разыгранное мною — нами? — представление. Спасибо, что лагарт он не знал. Я мог обратиться к шаманке и, скажем, на игиле — языке Островов. Но в здешние края частенько заплывали островные купцы, и местные, если и не знали игиль, то, уж по крайней мере, сумели бы отличить его на слух.

Веревку они мне все же дали. Чернобородый даже открыл дверь клетки, запертую на сложный засов, и тут же отскочил в сторону. Только тогда я заметил, что он слегка прихрамывал. Это у него давно, или только с поимки "зверушки"?.. Шаманка явно сопротивлялась яростно. Как еще не убили...

Сейчас она, однако, не двигалась — валялась кулем на дне клетки. Я легко вытащил ее оттуда. Девушка казалась совсем невесомой: еще бы, неудивительно — кожа да кости, да при таком росточке!

Я, не особенно напрягаясь, смотал ей запястья, так же лодыжки, и примотал руки к туловищу. Возницы наблюдали за мной недоверчиво, еще и переглянулись. Очевидно, такое связывание показалось им недостаточным. Ну и пусть. Плевал я на них.

Оборванцы тоже решили, что это уже проблемы "благородного", как он будет дальше разбираться с дикаркой-зверенышем. А может быть, задумали еще немного последить за мной и поглядеть, не перегрызет ли шаманка мне горло. Тогда можно попробовать забрать "звереныша" обратно, да еще и вдоволь покопаться в моих седельных сумках...

Я перекинул шаманку через седло, сам вскочил сзади. Махнул рукой двоим — и пустил Иллирику вперед. Она и сама уже неловко переступала на месте, косилась на клетку, фыркала — от телеги пахло зверем. Понятное дело, лошади не любят медведей. И скорость она сразу набрала хорошую, несмотря на дополнительный груз.

Отгородившись от неспешно едущей телеги двумя холмами, я свернул в лес. Если верить плану местности, что в надежном кожаном футляре висел сейчас у меня на груди, ручей, возле которого мы распрощались с астрологом, приняв в себя несколько других родников, здесь подходил довольно близко к дороге. По сути, большак шел вдоль этого ручья, постепенно ширящегося и переходящегося в довольно солидную речку.

Я повернул Иллирику с дороги, и она послушно сошла с низкой насыпи в густой березовый подлесок, — к лесу она тоже привыкла, и он ее не пугал. Мягкая под травой и папоротником земля почти не давала шума, встречая лошадиные копыта. Скоро Мы сообща обнаружили тропу — не то звериную к водопою, не то все же человечью. А еще через какое-то время я услышал шум ручья.

Сам ручей, однако, встретился нам еще не очень скоро — в тихом лесу звуки разносились далеко. Я спешился и вел Иллирику в поводу, чтобы не цепляться головой за низко нависшие над тропой ветки. Шаманка все так и лежала поперек лошадиной спины, связанная, не подавая признаков жизни.

Наконец мы подошли к ручью. Он тек в дубраве, и трава по берегам была уже не такая густая — под ногами густым серо-бурым ковром лежали прошлогодние листья, время от времени нога в сапоге натыкалась на желудь. Было здесь и темнее: густые кроны загораживали солнце. Зато прямо в ручей вдавалась небольшой земляной мысок, еще и нависая над водой. Как раз зверю напиться.

Я снял шаманку с Иллирики, прикинул — посадить, положить... Вышло, что сажать: она открыла глаза и посмотрела на меня. Говорить не торопилась.

Я посадил ее на землю, прислонил спиной к ближайшему дубку, и начал развязывать — спасибо моей предусмотрительности, особого труда это не потребовало.

Шаманка все так же молчала. По уму ей полагалось бы спросить что-то типа того "Зачем ты меня спас?", но она не спросила. Либо не видела особого толку, либо понимала, почему. Пришлось первым спрашивать мне — не молчать же!

-Это как же тебя угораздило, Говорящая с Духами? — я спросил у нее на арейском. В этом языке слово "шаман" давно и прочно успело стать ругательным, поэтому пришлось его заменить.

И вдруг девушка досадливо поморщилось. Поистине, это было удивительно! Первый раз нормальная человеческая эмоция. А я уж было решил, что она вроде блаженной.

-Дура была потому что, — сказала она хмуро. — Один на меня напал в лесу — у этого самого ручья, ниже по течению. Я не стала с ним драться, решила, что проще убежать. А он меня, оказалось, гнал на второго.

Потом она спохватилась и добавила:

-Спасибо вам, милорд. Увы, мне нечем отблагодарить за добро.

-Так ты умеешь говорить, как нормальные люди? — восхитился я. — Вчера ты не была такой разговорчивой.

-Вчера я очень испугалась, — призналась девушка. Я уже закончил распутывать ее руки.

Как только руки освободились, она сразу пошла к ручью умываться — ну, женщина, она женщина и есть, какого бы цвета кожа у нее ни была. А потом попробовала расчесать пятерней волосы, но получилось плохо: этого добра у нее хватало, хотя, скажем, моя сестра ни за что не стала бы стричься по-мужски, выше плеч. Большинство мужчин, конечно, стригутся еще короче. Рыцари вообще предпочитают оставлять на голове едва щетинку — под шлем. Я, конечно, не рыцарь, но и я не люблю, когда волосы отрастают до такой степени, что их приходится подвязывать веревочками. Неудобно, в конце-то концов. А может быть, это она не сама так, а другой кто обкорнал?

-У вас есть гребень, милорд? — спросила она.

-И даже зеркальце, — улыбнулся я. — И я их, так и быть, тебе одолжу.

-Зеркало?.. — она чуть поморгала глазами, и посмотрела на меня как будто даже слегка подозрительно. Ну еще бы. Зеркала — штука дорогая, не у всякой модницы они есть. А чтобы нашлось у мужчины, да еще чтобы он таскал его всюду с собой...

-Память, — коротко сказал я.

И полез во вьючную суму.

На самом деле, зеркальце в черепаховой оправе было никакой не памятью. Оно, действительно, принадлежало не мне — его дала мне миледи Аннабель. А для каких целей — расскажу в другой раз. Пока оно еще в назначенном качестве ни разу мне не пригодилось. А вот просто как зеркало — было дело, да...

Я бросил ей деревянный гребешок, и она принялась с шипением расчесываться, зло дергая черные пряди. Закончила довольно быстро, достала откуда-то из складок гармаша бечевку, и перевязала волосы по лбу. Более сложных причесок, хотя бы "конский хвост" она делать явно не собиралась.

-Почему вы не убили их? — спросила она, подняв на меня глаза.

-А что, должен был? — усмехнулся я.

-Вы должны были либо вообще проехать мимо, либо... но уж никак не давать им деньги. На благородного сеньора это не похоже. Тем более, что вы могли. У вас оружие, у вас навык, а они что?..

-Ну, не так уж я могуч, чтобы из-за своей прихоти рубить двоих. До этого мне ни замков, ни сокровищ не хватает. А полтора серебряных — невелика цена. Да и времени потерял меньше. Деньги добываются просто.

Дальше она не спрашивала.

..Нет, конечно, будь я не один, а будь нас целый отряд, мы могли бы до того запугать тех двоих, что они отдали бы и клетку, и телегу даром. Но один?.. Не запугаешь. Только убивать. Да и то... сбежит один, и как бы чуть позже меня в лесу не подстерегли озлобленные крестьяне...

Это не говоря о том, что просто противно. Хотя, по мнению шаманки, люди, способные обращаться с разумным существом, как со зверем, наверняка заслуживают гибели.

-Отпустите меня?

-Отпущу, — кивнул я. — Шаманка Вия Шварценвальде. Только скажи мне, что ты собираешься делать дальше? Мили не прошла, сразу кому-то попалась...

-Не повезло, — только и сказала она. — Потом повезет больше.

-Так повезет, что тебя просто под ближайшей осиной закопают, — усмехнулся я.

-Осина — священное дерево, — огрызнулась девчонка. — Выйдет достойный обелиск.

Хорошо держалась, короче.

-А может, расскажешь, откуда ты такая взялась? — это я спросил уже на лагарте.

-А может быть, вы расскажете, милорд, зачем вам нужно Драконье Солнце? — спросила она тоже на лагарте. Говор у нее был незнакомый, не тот, которому учили меня, но понять было можно.

-Так значит, ты все слышала тогда? — спросил я уже на арейском. Не собираюсь соревноваться в знании языка, который для меня родной, а для нее — нет. Пусть уж оба будем в равных условиях.

-Не знаю, о чем, — сказала девушка. — Ничего я не слышала. Немного подумала. Право, это было несложно.

Потом чуть помолчала, и сказала тоном, в котором вдруг проскользнули нотки просителя:

-Милорд... хотите, я помогу вам добраться до этого амулета? А платой будет то, что вы позволите мне воспользоваться им один раз. Драконье Солнце повелевает временем, так что время вы не потеряете, если вам срочно...

Я удивленно моргнул — хотя, если героически, то полагалось бы прищуриться. Да уж, девушка-шаманка преподносила сюрприз за сюрпризом.

-Каким образом ты мне поможешь? — спросил я. — И зачем оно тебе нужно?

-Время повернуть, я же сказала. Зачем — это долгий разговор, — уклончиво произнесла она. — А каким образом... Вы ведь даже не знаете, куда пошел астролог. А я могу спросить духов, и они мне скажут.

Заявлено это было будничным тоном, как о самом обычном деле, и я удержался от реплики "Что ж они не сказали тебе, где подстерегает засада?" Может быть, и сказали, но обойти не удалось. Всякое бывает.

-Предположим, расспросы людей заменят разговоры с духами, — усмехнулся я. — По крайней мере, один раз я нашел Гаева таким образом. Найду и второй.

-О да, милорд, — она склонила голову жестом ложной покорности. — А сумеете ли снова отличить, не подсунет ли он вам фальшивку вместо Драконьего Солнца?

Я чуть было не заорал: "Откуда ты знаешь?!" Небось, снова скажет — "подумала и догадалась". Она поняла, что я спасал астролога из темницы не по великой дружбе, а корысти ради. Какая эта могла быть корысть — вычислить несложно, если она и впрямь знала Гаева. Или знала о Гаеве. Раз я отпустил его (да и ее) с миром — стало быть, получил то, что мне причиталось. А раз теперь гонюсь за ним, стало быть, был обманут в своих ожиданиях. Однако... что-то уж больно длинная цепочка рассуждений построилась, гениальные догадки одна к одной.

Встретившись со мной взглядом, шаманка произнесла:

-Я чувствовала, что Драконье Солнце — при нем. Не прикопано где-то в тайном месте, не спрятано, а именно у него. Когда мы встретились в крепости, я это поняла. А потом, когда вы меня разбудили там, у ручья... при вас его не было. Я сперва решила, что вы договаривались с астрологом о какой-то другой цене, но потом, когда увидела вас на дороге, подумала, что вы можете охотиться за Драконьим Солнцем. А когда вы так прореагировали на мой вопрос, я уже не сомневалась.

Я вычленил из ее речи главное.

-Так ты можешь чувствовать это Драконье Солнце?

-Не я, — коротко мотнула она головой. — гехерте-геестxxiv.

-Кто? — не понял я.

-Гехерте-геест. Дух-хранитель, — ответила девушка. — У некоторых шаманок есть такие. Мой бережет меня, как может и когда может.

-Не вижу я тут никакого духа!

Девушка только улыбнулась. И сказала:

— Мой дух обретает силу только ночью, да и вдалеке от родной земли он может не так много.

-И он, значит, может указать дорогу к Райну Гаеву?

-Может, — кивнула головой девушка. — Прошлой ночью дух сумел указать мне приблизительное направление. Этой ночью я хотела расспросить его поподробнее.

-Тебе обязательно ждать ночи?

-Не обязательно. Но так проще.

Я призадумался. И против воли вспомнил, как долго я выслеживал Гаева в прошлый раз — так долго, что в итоге пришлось ломиться в город, предназначенный герцогом для штурма! Неужели судьба будет насмехаться снова, и мне опять придется вести его до какого-нибудь малоприятного места, а потом следом за ним совать голову в пекло?.. Ормузд всех раздери, почему Драконье Солнце не отобрал у дракона настоящий Магистр — умудренный опытом и убеленный сединами, старающийся лишний раз не покидать хлебное местечко при дворе какого-нибудь монарха?..

Ага, вопрос из разряда "И почему это трактиры бывают только при дороге, куда ни пойдешь?"

А еще во мне шевельнулось что-то вроде жалости. Смесь жалости с расчетливостью хуже, чем вино после виски: такого потом натворишь, что целый год будешь расхлебывать. Ясно, что стоит мне отправить эту малявку бродить самой по себе, как она немедленно огребет еще неприятностей, значит, придется брать ее с собой... а кроме того, вдруг еще удастся привести ее к Хендриксону?.. Уж он-то не преминет рискнуть и укрыть шаманку, не побоится божьего гнева. Он мне как-то говорил, что охотнее всего заключил бы договор с Изгнанниками — попадись они ему в руки. Еще бы ему весьма пригодилась ведьма из адепток Древнего Искусства... за шаманками в Северные горы он меня, правда, пока не посылал. Очень может быть, что только пока.

То, что ей нужно Драконье Солнце — не беда. Если она и впрямь хочет им воспользоваться — почему бы и нет?.. Разумеется, с разрешения герцогини Аннабель, потому что кто его знает, каким путем можно применить этот артефакт. Лично я судить не берусь, ибо ни хрена не понимаю в магических цацках. Если и впрямь никакого вреда не будет, то герцог с герцогиней вполне могут ей и разрешить. А почему нет?

-Предположим, я разрешу тебе... — задумчиво произнес я. — Откуда я буду знать, что ты не испортишь амулет?

-Вы не выглядите знатоком артефактов, милорд, — улыбнулась девушка. — Или я ошибаюсь?

Деликатный намек на то, что меня оставили в дураках. Ладно, стерпим. И впрямь ведь оставили.

-Не ошибаешься.

-Таким образом, раз уж вы взялись разыскивать этот артефакт, у вас непременно должны быть знакомые, вассалы или сеньоры, которые понимают в них больше. Иначе вам не было бы просто никакого смысла их разыскивать.

-Предположим, есть, — я кивнул.

-Мне не к спеху, — сказала Вия Шварценвальде. — Раз уж все равно время поворачивать... Поэтому пусть тот человек тщательно обследует Солнце и скажет, смогу ли я испортить или спрятать его, воспользовавшись один раз. Я немного понимаю в этом — он скажет, что ничего артефакту не будет. И тогда я воспользуюсь им, и навсегда исчезну из вашей жизни.

-Хм... — я потер подбородок. — А все-таки... что такого ты хочешь сотворить, шаманка?

-Зачем вам это знать? — она сразу словно ощетинилась, инстинктивно прижавшись спиной к древесному стволу. Я подумал, что ей, должно быть, холодно сидеть на влажной от ночного дождя земле.

-Затем. Мне нужно понять, что ты замышляешь, — сказал я довольно холодно.

Шаманка вздернула подбородок.

-Моя мать умерла родами, — четко сказала она. — Я хочу повернуть время, и сделать так, чтобы этого никогда не случилось. Вы можете это понять, милорд?

Я подумал о своей матери... живой и здоровой, но в страшном далеке от меня. И расстояние тут измерялось не столько милями, сколько... бог знает, чем. Несказанными словами, непродуманными мыслями, ненужным прошлым...

-Могу, — сказал я. — Я даю тебе слово, шаманка Вия Шварценвальде: если это никак не повредит талисману, и не послужит причиной, по которой я утрачу Драконье Солнце, я сделаю все, чтобы ты воспользовалась им по своему желанию.

Я произнес эти слова, и тут же с внутренней усмешкой подумал: ну что, дал слово?.. А теперь будем ждать, когда же оно по закону подлости вывернется таким образом, чтобы достать самого тебя?.. Хотя... вроде бы предусмотрел все. Или нет?..

5. Из потерянного дневника Гаева Р. Г.xxv

3022 год новой эры, 57 год от Рождества

В жизни всегда есть место подвигу. Но после подвига не всегда есть место жизни.

Народная мудрость

Вчера я решил возобновить свой дневник. Мои вещи лежат в моей келье — как ни странно, сумка пострадала меньше, чем я. Но руки так дрожали, что это похвальное намерение выполнить не удалось. Правда, меня вывели погулять в сад. "Погулять" — чересчур сильное слово, тем не менее, я посидел на солнышке, закутавшись в теплую шаль. Сестра Анна говорит, что правой рукой я смогу владеть как следует, со временем и думать забуду, что там были раны. Однако шрамы останутся во множестве: не только на плечах, но и на спине, на груди... проехалось по мне здорово, конечно. Если бы не моя сверхъестественная везучесть, не остаться бы мне в живых, это точно.

В саду было хорошо. Он маленький: этот монастырь задуман больше как крепость, поэтому места в кольце его стен не так уж много. Садик служит и огородом: здесь растет много овощей, сестры сами работают в нем. Это называется "во славу Изиды".

Каменные стены здесь обвивает вьюнок. Сейчас, в начале весны, он как раз цветет: любо-дорого посмотреть. Над цветами вьются маленькие желто-коричневые бабочки. В Гаево их называли медушки. Как зовут здесь, понятия не имею... в общем-то, мне больше и делать нечего, кроме как наблюдать за ними. Вот странно — мне всего двенадцать лет, а я чувствую себя стариком. Наверное, это нормально, в таком-то состоянии души и тела...

Еще вчера, когда я сидел в саду, я видел печального человека в пурпурном сюрко. Сестра Анна сказала, что это король Саммерсонский. Он приехал сюда молиться о том, чтобы Изида избавила его от бесплодия. Говорят, у него было уже три жены, и всех он пережил: они умерли, так и не родив ему ребенка. На его месте я обеспокоился бы не заступничеством богини, а политическими соперниками: очевидно, есть таки у короля какой-нибудь ретивый двоюродный брат или племянник, который меньше всего желает появления преград между собой и престолом. Но это, конечно же, не мое дело. Тем не менее я начал прикидывать — просто со скуки, наверное — какие влияния планет могли бы определять подобную невезучесть. И чуть не рассмеялся. Да уж, Райн, ты еле-еле вытащил из могилы ту самую пресловутую "одну ногу", а все к прежнему лезешь! Неисправим, что сказать!

Ну да ладно. Раны заживут, и я отправлюсь в долгое путешествие на восток. Придется изрядно покружить, если я не хочу нарваться на неприятности, но, если повезет, до зимы я буду дома. Может быть, даже еще в начале осени. Признаться, мне страшно. Мне очень страшно. Как знать, что получилось у меня?.. Кто выйдет мне навстречу: обрадованные моим возвращениям, но скорбящие о моей неудаче Рая с тетей Ванессой, или... или вся моя семья, радостная и счастливая?.. Мне, кстати, только что пришло в голову: если в этой, новой реальности, порожденной Драконьим Солнцем, родители остались живы, у меня ведь за истекшее время могли появиться новые братики и сестрички! Это было бы забавно...

Но полно. Больше не буду писать так в дневнике: подобные мысли искушают судьбу. Тем более, мне не дают покоя еще последние слова дракона. Почему он смеялся, когда умирал?.. Ну почему?.. Хочется верить, что люди для драконов вообще смешнее некуда, но что если смеялся он надо мной?..

А, ладно. Если начнешь задумываться над побуждениями дракона, недолго и впрямь свихнуться и превратиться в блаженного. В конце концов, мне удалось же добиться того, что не получалось еще ни у кого в мире. Значит, дай бог, и пожать плоды своей удачи удастся...

7. Глава 4. Кровные родичи

1. Записки Аристократа

Нам пришлось еще потерять время, возвращаясь за бубном Вии — она заявила, что без него дальше не пойдет. Ладно, кто я такой, чтобы отказывать женщине в такой мелочи?..

Бубен обнаружился выше по течению того же ручья: оказывается, именно рядом с ним Вию и поймали. Когда она поняла, что ее неминуемо схватят, то зашвырнула бубен подальше, и он упал в густые заросли шиповника. Удивительно, как не разбился. Я уж думал: ну все, исцарапаюсь, пока буду лазить... нет, шаманка полезла сама. Не доверила. А когда вернулась, ни царапинки на ней не было. Как будто кусты перед ней сами расступились.

Я к ней очень тщательно присматривался. Двигается уверенно, одежда выглядит более или менее аккуратной — недолго в плену продержали?.. Видал я, в какие лохмотья превращается одежда узников... Или держали ее в куда более приличных условиях, чем доводилось сиживать, скажем, мне.

Впрочем, когда я попал тогда в застенки, особенно рассиживаться мне не давали. Зато теперь свысока могу поглядывать даже на опоясанных рыцарей: немало песен поется о нескончаемых мытарствах бравых вояк, и о том, как высоко потом вознесла их судьба. Меня пока судьба никуда не вознесла, но, судя по количеству синяков и шишек, в перспективе, как минимум, графство и женитьба на королевской дочке.

Когда мы вернулись на дорогу, шаманка предусмотрительно прикрыла лицо маской, будто бы от пыли, и широким капюшоном. Было ясно, что девушка довольно долго странствует вдали от родной северной земли. Удивительно, что до сих пор умудрялась гулять относительно на свободе. Или для Вии Шварценвальде жизнь была чередой побегов?..

Она упоминала о каком-то наставнике, с которым странствовала вместе. Быть может, этот наставник защищал ее?.. Тогда смерть показалась ему желанным отдыхом: у девчонки настоящий дар влипать в неприятности.

Шаманка сидела в седле позади меня, обхватив руками за талию. Я решил, что в ближайшем селе надо будет купить для нее лошадь или, может быть, осла — а то Иллирика будет чересчур уставать в дороге.

Дорога, кстати, была отличная. Перевалило за полдень, жара потихоньку стала спадать. А может, все дело было в том, что мы теперь ехали по лесу, и дающих тень ветвей хватало в избытке.

Леса я не боялся — во-первых, что я, не отмашусь от разбойников, или уж не ускачу на худой конец?.. Во-вторых, края тут достаточно мирные... Что до диких зверей, то они сидят себе по чащобам, дрожат от страха перед людьми.

Думал я и о другом. Шаманка сказала, что она полукровка... Но ведь девушка ничем, кроме собственно цвета, не похожа на гуля. Те — высоченного роста, с ручищи до колен. Ладони — настоящие клешни, ступни — лопаты, зубы оскалены. Глаза — да, умнее, чем у животных, — яростные, пронзительно жестокие. Но ненависть и жестокость эти — не человеческие. Я встречался с гулями... я знаю. Более или менее. В точности-то не знает никто. Кто-то говорит, что красные чудовища — остатки древних племен, ранее наравне с людьми проживавших в Подлунном Мире, кто-то — ошибка, неудачные слуги новых богов. Гули часто совершают набеги на человеческие поселения, иногда похищают женщин. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то из этих пленниц когда-то возвращался, и, уж подавно, никогда не слышал о полукровках. Да и откуда им взяться, если гули никогда не оставляют в живых попавшего к ним человека?

В лесу простучал дятел и затих — смутился, что ли?..

Я спросил:

-Послушай, Вия... ты говорила, что ты одна такая.

Она сразу поняла, что я имею в виду.

-Насколько я знаю.

Я молчал, не зная, как спросить. Как получилось, что она осталась в живых?.. Я слышал, что очень часто гули похищали человеческих женщин. Но вот о том, чтобы эти женщины сбегали или иным каким способом возвращались к семье — нет, о таком не говорили.

-Мою мать похитили гули, — вдруг сказала Вия. Видимо, она решила расставить все точки над i, чтобы я больше не приставал к ней с расспросами. А может, ей просто захотелось хоть кому-то о себе рассказать — вряд ли ей часто выпадала такая возможность. — Она была дочерью главы нашего клана. Пять ее родных братьев и четверо двоюродных поклялись, что вернут ее. Они отправились в поход, и сумели отбить ее у гулей... Правда, вернулось только четверо из них...

Вия сделала паузу. Я подумал, что, должно быть, нелегко знать: твое рождение было оплачено шестью жизнями. Впрочем, наше рождение — рождение детей семейства Ди Арси — тоже случилось не просто так.

-Мать оказалась беременной. Еще она утратила рассудок. Когда шаман хотел избавить ее от ребенка, она вела себя, как дикая кошка, и никого не подпускала к себе, даже собственную мать и любимую младшую сестру. Спустя семь, а не девять месяцев, как положено, она родила, и умерла при родах, потому что ребенок был слишком большим, да еще и лежал неправильно.

Я не мог скосить глаз на Вию, потому что она сидела у меня за спиной, но помнил и так: росточку она совсем небольшого. Впрочем, кто его знает, этих младенцев...

-У ребенка была красная кожа, острые зубы от самого рождения, он щурил глаза и не плакал, а скулил, как собака. Это была я. Шаман хотел на всякий случай принести дитя в жертву духам, но младшая сестра покойной не дала. Ее звали Виола Шварценвальде. Она ухаживала за мной. Потом ей пришлось прятать меня от родни, потому что они хотели избавиться от меня. А когда мне было восемь лет, она умерла тоже. Мне пришлось уйти из дому. Отшельники горы Зубчатый Кинжал позже посвятили меня в шаманы. От них же я узнала о Драконьем Солнце. Тогда я спустилась с гор вниз, пересекла реку Гарм и отправилась к Вольным Городам, чтобы разузнать об астрологе Гаеве. Там я встретила странствующего лекаря, Эрнеста из Аламболя, который взял меня в ученицы и в помощницы.

-Он знал о твоем происхождении?

-Да.

-И не боялся?

-Чего, милорд?

-Того, что ты как-нибудь перегрызешь ему горло? — я спросил это с явственной насмешкой. Подумал: вполне может замкнуться, обидеться насмерть. Она ответила с таким же смешком:

-А вы не боитесь?

-Будь ты кровожадной, мне бы не пришлось спасать тебя два раза, — я чуть пришпорил Иллирику. Она плелась все медленнее и медленнее, хотя невеликий вес шаманки уж никак не мог столь пагубно сказаться на ее скорости. Саботировала она, вот что. — А ты даже ту парочку не покалечила. Хотя, сдается мне, драться умеешь. Шаманам запрещено проливать кровь?

-У каждого шамана есть свои обеты. Они отличаются от племени к племени, отличаются в зависимости от духов, которым служит шаман. У меня таких обетов нет. Но... вы правы. Я никого не убиваю. Никогда. Лучше сама умру.

Она сказала это таким твердым, непоколебимым тоном, что я даже слегка удивился.

-В святые метишь?

-Ничуть, милорд. Я не против убийства, как такового. Но я ни за что не буду убивать сама. Если я кого-то убиваю... мне плохо, милорд. Очень плохо. Так, что лучше бы я умерла сама. Это... такое вот наследство.

Мои брови сами собой поползли вверх. По меньшей мере странно, что кровь гулей-людоедов в этой девушке сыграла бы именно так. Мне не слишком в это верилось. Но... чего только в жизни не бывает.

Когда мы достигли развилки, я придержал поводья Иллирики (кобыла недовольно фыркнула: только что понукал, хозяин, и уже тормозишь! Ты давай, определись с чем-нибудь одним!)

-Ну что, на север, драгоценная госпожа Шварценвальде? — мягко спросил я. — К Армизону?

Армизон — это был очень крупный город. Крупный город, крупный порт, множество власть имущих. Будь я астрологом, потерявшим весь свой багаж, я бы направился именно туда. Там очень легко найти себе заработок. Там же есть и отделение Гильдии Астрологов — самой, пожалуй, странной Гильдии под этим небом.

-Нет, — моя спутница покачала головой. — Духи говорят мне, что он пошел не на север. Он пошел на юг. Точнее, на юго-восток.

-На юго-востоке? — я был удивлен. В той стороне нет практически ничего, только маленькие деревушки, да холмы, которые перетекают потом в горы. Над горами летают орлы и стервятники, а за горами... За горами — Радужные Княжества.

Пограничные горы были невелики — снег на вершинах таял к середине лета — но труднопроходимы. Самый невысокий и широкий перевал, который чаще всего и используют путешественники, тоже находился около Армизона и назывался Абентойер... из чего вы можете заключить, что приключений купцам хватало и там. На востоке есть еще один перевал, он называется Перевал Собаки, но, насколько я помнил, снег там не таял до конца восьмого месяца. Зачем туда Гаева понесло?..

Погодите... он мне что-то говорил насчет того, что хочет пересечь горы. Но это же глупо, черт побери — делать то, о чем ты оповестил своего потенциального преследователя! Правда... быть может, он хотел запутать меня: сделать вид, что собирается пересечь горы по перевалу Собаки, а сам направляется вовсе даже в Мигарот?..

А, впрочем, чтобы понять, что заставляет астролога делать то или это, надо самому быть астрологом. Они-то сверяют судьбу по звездам, а звезды свои тайны непосвященным не раскрывают. Поэтому соревноваться с ними в хитрости — дело безнадежное. Брать нужно другим. Например, разумом и упорством.

-Вы уверены, леди? — спросил я у Вии Шварценвальде.

-А вы, милорд, уверены ли в руке своей, когда она наносит удар? — слова были насмешливыми, но голос — серьезным.

Я не стал выворачивать шею, чтобы попытаться увидеть ее лицо. Раз она уверена — значит, уверена.

Плохо, правда, что астролог имеет день форы. Но в южном направлении он вряд ли сумеет разжиться конем. А значит мы, пусть даже вдвоем на Иллирике, живо его нагоним.

Через час или около того мы подъехали к первой деревне. Расспросы сразу дали положительный результат: все запомнили молодого светловолосого паренька с очень светлыми глазами, который проходил через деревню утром прошлого дня. Весьма приметная личность: без лошади, без денег и без оружия, но одежда добротная, и плащ расшит знаками зодиака. Он оставил этот самый роскошный плащ одной из местных жительниц, взамен выторговав у нее шерстяной гармаш и еды в дорогу. Нам даже сказали, что один из крестьян подвез его до ближайшей ярмарки... нет, сударь, поговорить с этим крестьянином нельзя, уехал к куму в Адвент. Там сейчас герцог продовольствие закупает, выгодно очень можно продать...

Молодец, шаманка! Правильно указала путь. Стало быть, что-то есть в силах, тебе подвластных... Или это ты подвластна неким силам?.. Скорее всего, последнее. Иначе в нашем мире почти уже и не бывает.

Следующее село — мы достигли его уже после обеда — оказалось гораздо больше. Здесь даже была ярмарка. И вот тут мы след Райна Гаева потеряли. Без приметного плаща он стал похож на отпрыска не то бедной дворянской, не то богатой купеческой фамилии, соответственно, совершенно теряясь в толпе. Светлые глаза?.. Да, это примета, но не такая уж значимая. Вот если бы у него был горбатый нос с бородавкой...

Единственное, за что я мог зацепиться — это порасспрашивать, не искал ли тут два дня назад работу некий молодой астролог... ростом чуть пониже меня, телосложения плотного, волосы светло-русые, глаза голубые (я знал, что он не назвался собственным именем: слухи о знаменитом Магистре Драконьего Солнца разнеслись далеко, и, объявись он тут, об этом бы говорили до сих пор — нам бы и расспрашивать не пришлось). Да-да, искал ваша светлость, еще как искал, и не один такой был... да кто ж их запоминает, тут всяких шарлатанов прет — пруд пруди! Гороскоп составить, и то не могут, а все туда же, в астрологи лезут... И все почти светловолосые, тут вам не Земля Басков, тут, простите, ваша светлость, ваш цвет волос скорее за редкость... Прощения просим, ваша светлость, а только не припомню... что, молоденький совсем парнишка?.. Не знаю, может, и был, сопляков всяких тут тоже много вертится...

Наконец, мы получили что-то вроде зацепки: одна из торговок вспомнила, что некий симпатичный молодой человек, назвавшийся адептом Великого Искусства, нанялся в караван, уходящий по дороге на Мигарот. Вроде бы предсказывать им судьбу, спасать караван от сиюминутности бытия... ибо что под этим прекрасным небом более бренно, чем судьба торговца, ищущего свою ненадежную прибыль?

Этот след порадовал меня, как радует, наверное, взятый запах хорошего охотничьего пса. Дорога до Мигарота отсюда одна — и это значит, что никакого труда нам не составит настигнуть осторожных караванщиков и нашего скользкого друга! Это оттуда можно куда угодно: хоть вниз по Риту, до самого Ририна, хоть вверх, в Эмираты!

Однако моя спутница почему-то не обрадовалась. Обожгла меня взглядом из-под капюшона и сказала:

-Я бы на вашем месте, милорд, не говорила бы "ам", пока рябчик еще не на вертеле.

-Что такое?

-Предчувствие, — коротко сказала она. — И еще: духи говорят, что надо идти в сторону гор.

-А духи могут ошибаться? — спросил я ее.

Вия пожала плечами; видно было, что ей не слишком хотелось отвечать, но ответила она все-таки честно.

-Да, духи могут ошибаться. Они могут даже умышленно говорить неправду. Дело шамана — это понять, где правда, где вымысел. Мне кажется, что астролог Гаев не ходил никогда ни с каким караваном, и что он не стремился ни в какой Мигарот.

-Почему? — спросил я с законным удивлением. — Мигарот — крупный город, там есть университет, и гильдия Астрологов там тоже есть... и я знаю, что там живет как минимум с десяток магистров. Куда еще и идти нашему адепту, как не туда?

-Вот именно поэтому он не пойдет в Мигарот... — тихо проговорила Вия. Разговор этот велся на центральной площади, только здесь не было фонтана, как в Адвенте — всю ее занимал один рынок с крытыми киосками. Здесь было шумно, но Вия даже тихо умела говорить так, что я слышал каждое ее слово, не напрягая слуха. Или это я умел слушать? — В Мигарот, где солнце посылает первые лучи башням желтого мрамора, где ветер несет по мощеным улицам лепестки цветущих вишен... нет, в Мигарот он не пойдет. Духи говорят, что он ищет покоя и искупления, а Мигарот не подходит ни для того, ни для другого.

-Ты что, еще и стихи пишешь? — спросил я удивленно. — Почему вдруг так заговорила?

Вия ответила загадочно.

-С кем поведешься, милорд.

-Вы бывали в Мигароте, драгоценная госпожа? — спросил я без насмешки. Мне и впрямь было интересно узнать, бывала ли она в Мигароте, потому что сам я там никогда не был. Говорят, очень красивый город.

-В прошлой жизни, — уголок рта Вии Шварценвальде чуть дернулся, как будто она хотела улыбнуться, да передумала. — Ну что, когда едем, милорд?

Мне оставалось только изумленно качать головой. Покоя и искупления, надо же! Довольно странное стремление для парнишки на два года младше меня, обретшего славу, которая мне и не снилась! Или как раз потому — ничуть не странное?.. Откуда-то же он нажил полную голову седины...

Чтобы настичь жертву, надо поставить себя на ее место, а этого-то я как раз и не мог сделать, потому что слишком плохо знал Райна Гаева. Вия же говорила так, как будто знала его очень хорошо. Духи подсказали?.. Очень удобно, наверное, но я бы не хотел, чтобы мне помогали такие духи. Слишком много в этом мистики, слишком много божественности.

-Обойдем ярмарку еще раз, — твердо сказал я. — А потом решим.

Мы обошли ярмарку снова, но никаких сведений о Райне Гаеве это нам не добавило. Кто-то, правда, сказал нам о молоденьком астрологе, который взялся делать гороскоп дочери ростовщика, но оказался на поверку сущим шарлатаном: напредсказывал мол, всяких глупостей — все село потом сплетничало. Говорили, что потом он сбежал подобру-поздорову куда-то в сторону гор.

Ловкач Гаев вряд ли мог столь глупо провалиться, поэтому, хоть Вия и упорно твердила мне, что она против, я решил, что искать его надо все-таки на дороге к Мигароту. И мы с облегчением покинули деревенский базар, его сутолоку, пыль и толкотню, чтобы вернуться к колдобистой, мятой ленте дороги.

Вия Шварценвальде, увы, на роль хорошего собеседника никак не тянула. То есть если ей случалось заговорить, она говорила только по делу. Это не походило на стеснение простолюдинки рядом с аристократом (да ведь она сказала, что ее мать была из знатного северного рода) или юной девушки перед мужчиной, пусть даже своим спасителем, — казалось, она просто не находила нужным вести светскую беседу. Только и оставалось, что смотреть на путевые пейзажи, которые в этих краях разнообразием не баловали. Впрочем, чувствовать небо над головой я всегда люблю.

Зато моя спутница неожиданно оказалась кладезем познаний об окружающих нас лесах и полях. Вот за этим холмом есть родник — можно наполнить фляги для воды. А вон в той рощице — жертвенник местному богу, надо спешиться и хотя бы вина плеснуть, а то мало ли... Если пойти по этой тропинке, можно срезать путь — иначе дорога будет вилять, огибая крутые холмы. Ведь для купцов прокладывалась, не просто для путников.

Когда я спросил, откуда ей все это известно, Вия так же загадочно ответила:

-В прошлой жизни.

Однажды она обмолвилась о своем полном имени. Было это так.

В какой-то момент я заметил, что она очень неудобно поджимает ногу — ей мешал тюк с виолой. Я остановил Иллирику, спешился, и перевязал тюк так, чтобы ей было поудобнее.

-Что там, милорд, если не секрет? — спросила она. — Очень странная форма.

-Виуэла.

-Кажется, я слышала что-то похожее... — она чуть приподняла брови.

-Музыкальный инструмент... Что-то вроде пандорины. Или лютни, — сказал я. — Только играют не руками, а луком. У меня на родине была очень популярна на юге. А отец мой с юга. Сейчас большинство предпочитает лютню, но отец научил меня играть именно на виуэле, — я подумал, и добавил. — Но на лютне я тоже могу.

-Виуэла?.. Я слышала о таком инструменте: виола.

-Так называют его на Островах.

-Совсем как имя.

-Какое имя?

-Мое имя, — это был первый раз, когда она улыбнулась. — Когда я выбирала себе имя, я не знала, что так зовут еще и музыкальный инструмент.

-Вы сами выбирали себе имя?

-Нет. Взяла в наследство, — она махнула рукой. — А! Не берите в голову! У каждого свой способ обзаводиться именем. Ваше, скажем, странное... в языке Княжеств я не знаю таких.

-Астериск? — теперь была моя очередь пожимать плечами. — "Звездный" на древнем языке. У родителей было поэтическое настроение.

-Да-а? — протянула Вия со странной интонацией. — А мне показалось, что Стар — сокращение совсем от другого...

По моей спине пробежал холодок. Духи нашептали?.. Сама догадалась о чем-то?.. Ну и Ормузд с ней. Пусть догадывается, сколько влезет.

Мы догнали караван вечером. Даже, как сказали бы некоторые, уже ночью: уже стемнело, и на небе появилась луна. Караванщики были благоразумными людьми: расположились лагерем чуть в стороне от дороги, в лесу. Либо постоялых дворов как раз на этом участке пути не было, либо они сочли ближайший разбойничьим гнездом.

Когда я уловил в прохладном вечернем воздухе запах костра, я спешился, велев Вии сидеть на лошади, и взял Иллирику под уздцы.

-Главное, молчи и ничего не говори, — сказал я шаманке. — И чтобы не случилось, не откидывай капюшон. Слава богу, этот гармаш надежно скрывает силуэт.

-О чем вы? — удивленно спросила она.

-Будешь моим младшим тяжело больным братом, — мрачно сказал я. — Ростом ты как раз с мальчишку. Торговцы испугаются, что болезнь заразна, и приближаться не будут. Главное голос не подавать.

-Слушаюсь и повинуюсь, — сказала Вия, и я чуть язык не проглотил от удивления — она что-то такое сделала со своим голосом, что он стал звучать немного иначе... вроде бы и не совсем, а так действительно за мальчишеский сойдет. По крайней мере, если бы я не знал, что это девушка, мог бы и ошибиться. — Дорогой брат, а вы уже придумали, чем я болен?

-А вот как раз это я и буду узнавать у нашего гениального астролога, — хмыкнул я.

Минут пять мы объезжали довольно высокий холм, заросший вереском... я решил, что это, наверное, чей-то курган: слишком уж правильной формы. Но кто, интересно, строит такие большие курганы?..

А потом я увидел торговцев.

Все было именно так, как я и думал. Они расположились на пятачке у подножия холма, который, видно, уже неоднократно использовался для привала: здесь было натоптано и умеренно намусорено,. Как и положено, поставили фургоны и телеги в круг, в центре круга развели костер. Когда мы подошли, большая часть людей сидела вокруг костра. В основном, мужчины, разговаривают, шутят. Кто-то даже дергает струны лютни... о боги, вас много, вам так нравится измываться над людьми... выдерните кто-нибудь руки у этого бедолаги!

Еще на подходе меня встретила охрана — пара крепких молодых ребят, приблизительно моих ровесников, и один мужик постарше. Просто встретили, и проводили к костру довольно вежливо — даже назваться не попросили, когда я сказал, что иду с миром. На разбойника или даже разбойничьего подсыла я и впрямь не походил.

-Мир вам, — сказал я. — Прибылей в кошельки, убылей в рядах соперников.

-И вам мир, юный лорд, — сказал предводитель каравана с несколько натянутым дружелюбием. Кажется, он тоже был не из простых — во всяком случае, воротник его украшали кружева, а на боку болталась шпага... но торговцы, шляющиеся от города к городу, от страны к стране, от одних богов к другим часто не соблюдают регламентацию одежды, а без оружия им и вовсе нельзя. — Пусть ваш клинок не скучает в ножнах, и всегда возвращается в них.

-Притом желательно с помощью моей собственной руки, — улыбнулся я. — Спасибо за пожелание, водительxxvi. Тебе желаю всегда благополучно возвращаться домой.

-Юный лорд кого-то ищет? — спросил предводитель каравана.

Отблески костра плясали по нему, и по его людям. Они, еще недавно оживленно переговаривавшиеся, даже веселившиеся, теперь напряженно молчали и явно ждали чего-то. Все-таки они меня опасались. Вооруженный одним легким мечом, серьезной угрозы я не представлял. Однако любой путник может оказаться кем угодно, даже и богом. Некоторые из них время от времени позволяют себе такие безвкусные шутки.

-Да, — сказал я. — Я ищу одного юного астролога. Говорят, ему нет равных в предсказании судьбы и определении болезней. Мой братишка тяжело болен. Его болезнь не заразна, но никто из лекарей пока не смог определить этот недуг. Я надеюсь, что прославленный астролог сумеет это сделать, если составит его гороскоп.

Люди расслабились. Люди беззаботно заулыбались. Люди запереглядывались.

-А, так толки этого хвастунишки успели добраться и до вас? — настороженность покинула предводителя каравана. — Нам он тоже все это на уши вешал. Мол, он грозный победитель драконов. Магистр, чуть ли не тот самый обладатель Драконьего Солнца. А цеховый знак у него воры украли. С нами напрашивался. Обещал проезд отработать.

-Ну и что? — спросил я.

-А ничего, — снова фыркнул предводитель каравана. — Отрабатывает. За лошадьми ходит. Астролог из него никакой, а помощник нашему коневоду ничего получился.

-А где ваш знаток лошадей?

-А спит. Умаялся за день. Во-он в том фургоне. Если, конечно, с Зубастой Марой не уединился. А где мальчишка — не знаю. Где-то тут... наверное. Далеко не уйдет.

Ох, непохоже на Райна Гаева ходить за лошадьми в каком-то караване! Но...всякое может быть. Если он решил, что безопаснее не выказывать своего мастерства...

Я представил себе, как буду разыскивать его в темноте, в круге фургонов и повозок, среди спящих и полусонных людей и лошадей — и мне стало ощутимо нехорошо.

-Позовите его немедленно! — тон мой был вежлив, но вельможен.

-Можно, отчего нельзя... — сказал какой-то толстый мужик. — Только зачем он вам? Говорим же, никакой из него астролог.

-А вот и посмотрим.

Водитель каравана хмыкнул. Мол, так уж и быть, отчего не уважить благородного?.. Торговцы этих земель и караванщики по всему Континенту к голубым кровям особого пиетета не питают, однако и связываться остерегаются.

-Гай! — вдруг без предисловий крикнул предводитель каравана, ничуть не заботясь, что может разбудить спящих в фургонах и повозках. — Гай, бездельник, где тебя даймы носят!

И через несколько секунд заспанный, раздраженный голос протянул откуда-то из-за круга света:

-Ну здесь я, здесь... кто тревожит великого астролога?!

Это заявление было встречено взрывом смеха. Паренек появился в освещенном круге — точнее, его вытолкнули — и я сразу же понял, что это не Гаев. Нет, конечно, он был чуть пониже меня, и светловолосым... но на этом сходство кончалось. Гаев был широк в кости и крепок, этот — худощав. У Гаева волосы были аккуратно, коротко стрижены, как принято на Островах и в Империи. Волосы стоящего перед нами парня отросли почти до плеч, и он явно их не расчесывал вот уже несколько дней, не говоря о мытье. Глаза у него были не светлые — самые обыкновенные, карие. Лицо прыщавое. И, наконец, он был значительно старше. Пожалуй, старше даже, чем я, и уж подавно старше Магистра, победителя дракона, о чьей юности рассказывают самые неправдоподобные небылицы.

Вия была права. Нам следовало идти к горам.

У меня возникло желание плюнуть, развернуться и уехать. Однако я сдержал первый порыв. Этот субъект выдавал себя за Гаева... значит, может статься, что-то о нем знает. Обидно будет совсем ничего от него не добиться, потеряв уже столько времени.

-Я тревожу, — лениво, цедя слова сквозь зубы, произнес я самым аристократическим тоном из богатого набора своих интонаций. — Можешь ли ты определить болезнь моего брата?

Парень довольно неуклюже поклонился, но ответ его так и сочился наглостью:

-Благодарю, ваша светлость! Истинная астрологическая наука знает о людях все! Составив гороскоп вашего брата, я с легкостью определю, каким недугам он более подвержен, и смогу вычленить из них нужный. Когда вы желаете, чтобы я приступил к его составлению?

-Прямо сейчас, — ответил я. — Болезнь Симона, — черт, вылезло же имечко... ну и ладно, — не может ждать. Вот он, со мной, — я махнул рукой, показывая на неподвижно замершую за моей спиной Иллирику

-Прямо?.. — лже-Гаев стушевался. Очевидно, рассчитывал, что я отложу все это дело до утра, а там он за ночь сумеет сбежать. Или еще что придумает.

-А что? Сейчас ночь — самое подходящее время, чтобы наблюдать за звездами. Если мы поднимемся на вершину холма...

Это была ловушка. Я ни черта не смыслю в астрологии, но даже мне понятно, что, прежде чем составлять гороскоп, необходимо тщательно, до минутыxxvii выяснить дату рождения твоего клиента, потом начать составлять расчеты, как именно звезды и планеты располагались на момент его рождения. Только баран, ничего не узнав о заказчике, попрется смотреть на небо.

То есть не баран, конечно. Баранам звезды до одного места. Вся беда с людьми в том, что они даже инстинктивной мудростью животных не обладают, а все туда же — мнят себя венцами творения. Какого творения? Чьего? Если находиться в плену нашей мифологии... богов много, и я ни за что не поверю, что тот же Зевс (старый слабоумный пьяница, если по правде) способен был когда-то сотворить что-то путное. Когда?.. Когда он потрясал своими мужскими достоинствами над океанами чужого мира?..

Ах, простите, господа и дамы. Кажется, я увлекся, сказал слишком много и стал нескромен.

Вернемся же к нашему рассказу.

Не моргнув и глазом, авантюрист нагло ответил:

-Разумеется, ваша светлость! Если вам угодно, поднимемся на холм! Это самое подходящее место.

Я отметил — можно было заметить и раньше — насколько правильно он говорит. Нет, как бы то ни было, а какое-то образование он получил. Интересно, какое?

-Охотно.

Глава каравана переглянулся с сидящим справа от него человеком.

-Может быть, послать с вами моего человека? — спросил водитель каравана. — Фонарь подержать, все такое...

-В этом нет необходимости, — махнул я рукой.

Я понимал, о чем думает этот человек. Он размышлял, не разбойничий подсыл ли Гай. Если так, то, очень может статься, что за караваном крадутся его дружки-бандюганы, и, заманив меня на холм, Гай сдаст меня им в руки. Я, однако, был уверен, что это не так. Во-первых, любых разбойников мы с Вией заметили бы еще на подходе к каравану, во-вторых, деревьев на холме не росло — только вереск. Подняться на него незаметно было невозможно, а луна светила ярко, значит, там мне засады опасаться нечего. А уж этого хиляка я как-нибудь скручу. Я вооружен, у него оружия нет. К тому же, на моей стороне Вия.

Поддельный астролог нагнулся подобрать фонарь -я обратил внимание, какие скупые и точные у него движения. Может, он и хиляк, но реакция хорошая. Если и не доводилось участвовать в битвах, то как пить дать доводилось драпать.

Тем не менее, когда мы отходили от костра, я увидел, как водитель каравана обмолвился о чем-то со своим помощником, и за нами скользнули какие-то тени. Решил, значит, подстраховаться. Смерть мимоезжего щенка-аристократа ему совершенно не нужна, а парнишке он не доверяет. Ну и пусть их.

Мы поднимались на вершину. Я вел Иллирику в поводу, она время от времени фыркала. Вия горбилась на спине кобылы, словно слишком большой тюк с поклажей. Она послушно не двигалась и не произнесла ни слова с тех пор, как мы подошли к костру. У меня даже мелькнула мыслишка: и впрямь с ней что-то случилось

Парень шел впереди меня, я нарочно старался не пускать его себе за спину. Предосторожность вовсе не лишняя. А когда тропа сошла на нет, и мы достигли вершины, я выпрямился во весь рост, глотая ночной воздух. На возвышенностях ветер всегда свежее. Тут же мы оказались где-то на уровне древесных вершин, так что под нами во все стороны разлилось курчавое лесное море, пенящееся в звездном свете редкими барашками бликов. Мы были не настолько высоко, чтобы я мог видеть змею дороги, разрезающую этот лес, но лента реки на западе стала мне заметной. А вот и горы, к которым мы идем — молчаливая, кажущаяся отсюда пологой гряда на горизонте.

Из нашего замка у побережья тоже были видны горы...

Тем временем астролог-самоучка начал возиться с фонарем.

-Что ты делаешь? — нарочито ленивым, насмешливым тоном произнес я. — Пытаешься осветить звезды?

-Ни в коем разе, мой господин, — откликнулся самозванец. — Мне нужно... посмотреть мои записи... ах, Ормузд раздери!

-Что такое?

-Вы не подержите? — он подошел ко мне вплотную, высоко подняв фонарь. — А то фитиль воском заплыл... Вы его подержите, а я почищу...

Это было так нелепо, что я чуть было не взял фонарь. И когда я протянул руку — просто повинуясь первому побуждению — самозванец сделал какой-то быстрый жест, и свеча внутри фонаря вспыхнула. Уж не знаю, как он умудрился, однако так случилось. Вспышка тепла и света была столь сильна, что у меня перед глазами на миг помутилось. Всего на миг — но этого хватило.

В тот же момент я почувствовал сильную боль в области живота. Вот поганец... печень... второй раз... ах-ххх он...

Ноги у меня ослабели моментально, я только начал вытаскивать Косу, но сил вонзить ее в мерзавца уже не оставалось. Как ни странно, слов выругаться тоже не было. Ну и идиот же я! Неужели теперь меня будет обводить вокруг пальца не только Гаев, но и всякие самозванцы?! Что ж, дураку — дурацкая смерть.

Ударив меня ножом, парень бросил или просто выпустил из рук фонарь — он упал на землю недалеко от меня, я видел, как медленно гаснет красная точка фитиля. Ужасно медленно. Красная точка... красная точка... как красная звезда низко-низко над горизонтом, которая растет и разбухает, становится красным солнцем, солнце заливает своим горячечным светом поля сражений, и...

Огонь!

И — гнев!

И — страсть!

И я, вечно молодой, смеющийся дух, лечу туда, в средоточие пульсирующей боли, чтобы наесться до сыта истекающим мясом, чтобы опустить холеные когтистые пальцы в чью-то кровь... смотрите-ка, моя собственная? Какая разница! Плоть, ставшая вместилищем бога, обретает толику бессмертия. Смех мой, презрительный и гордый, разносится над ночным лесом.

Вы думали, вы сумеете убить меня? Похитив, унизив, оболгав, обокрав, вы — думали?

Нет, правда?!

Ну что ж, ребята, вы здорово ошибались!

Я, Кевгестармель Юный, не сдаюсь!

...Красная точка на миг вспыхнула, перед тем как погаснуть. Это действительно курган... курган, в котором похоронены какие-то древние кости. Боги любят могильники — словно черви. Словно трупоеды...

Боги живут на чужих трупах...

Я сжал зубы, чувствуя, как путаются мысли в голове и теряются все до одной. Руки мои сжимали кинжал в собственном теле. Нет. Нет. Нет. Пусть трижды бежит убивший меня подонок — я не должен выпускать на волю то, что живет во мне. Не должен. Лучше честно умереть... Сам подставился. Не смог переиграть поднаторевшего в портовых кварталах ублюдка. Расслабился. Туда мне и дорога.

Если я выпущу бога наружу, отец никогда не простит меня.

-Ди Арси!

Кто это кричит? Кто знает мое имя?..

Чья-то рука ложится на мою собственную руку. Другая рука — на лоб. Сухие губы касаются моих губ, но это не поцелуй: в меня вливается холодная, вязкая тьма. Тьма, похожая на сухой песок в преисподней. Тьма льется в рот густой соленой жидкостью... я знаю этот вкус, я тысячи раз вкушал его на своих алтарях... Тьма звучит бубенцами.

Вия Шварценвальде. Шаманка.

Виола.

Я очнулся, и увидел, что по травинке ползет божья коровка. Такая маленькая, красно-черная. Эй, божья коровка, а какого ты бога?

Когда мы в детстве играли с братом и сестрой, у нас была считалочка:

Божья коровка, полети на небо,

Принеси нам хлеба,

Не простого, сладкого,

Со сдобною помадкою!

Неплохо было бы сейчас хлеба. Пусть даже самого что ни на есть простого, кислого ржаного, с жесткой, как у сухаря, коркой. Есть хочется — ужасно. Живот подводит так, как будто в нем дыру проделали.

Стойте, а ведь и впрямь — проделали!

Я рывком сел. Мое многострадальное туловище отозвалось болью, но поскольку болело везде, так сразу оценить ущерб не получалось. Посмотрел на руки. Ну точно: обе ладони в бурой, запекшейся крови. Ощупал себя. На камзоле — дыра, лоскут болтается. Под лоскутом — запекшаяся корка. Пошевелишься — болит. Стало быть, верхом ехать в ближайшие несколько дней будет тяжеловато.

Это что, очередной подарок от Кевгестармеля? Вроде того, который мне позволил выжить семь лет назад?

Но нет, в тот раз зажило без следа и сразу. В этот, похоже, останется шрам.

Агни!

Я сунул руку за пазуху, и облегченно вздохнул, нашарив знакомый пузырек. Вытащил его. Осмотрел. Вроде бы стекло цело... и внутри горит знакомая искорка... ну-ка...

Пробка у пузырька специально была тугая — чтобы случайно не выпала. Из-за этого ее не так-то просто было вытащить, когда действительно возникала нужда. Уфф, так ведь и зубы сломать можно... ну-ка...

-Стар! Как ты мог!

Здрасьте-пожалуйста... Не успела выскочить, и туда же!

Саламандра изящной огненной петлей изогнулась у меня на плече, обежала шею кругом.

-Нет, ну как ты мог! Почему до сих пор меня не выпустил?! А я так волновалась!

-Из-за чего, огонечек?

-Ты исчезал! Нет, ну ты правда исчезал! И приходил этот... противный... который меня плеткой...

Один из немногих недостатков Агни состоял в том, что она никогда и ни за что не запоминала людей, которые ей категорически не нравились. Или богов. Впрочем, недостаток оборачивался преимуществом: боги ее не запоминали тоже... В частности, Того она знала лишь по огненной плети, которую он обожал носить в своем прежнем воплощении.

Огненная-то саламандра огненная, но огонь ведь тоже разный бывает. Не все огненные существа между собой ладят.

-Ну теперь-то он ушел?

-Шаманка прогнала его.

-Шаманка?

-Да! Прогнала его и вылечила тебя! Я чувствовала ее даже сквозь стекло! Стар, кто она?! Она красивая?! Почему ты мне о ней ничего не рассказывал?!

-Ну тише, тише, маленькая. Не надо так ревновать. Она самая обыкновенная, просто хорошая шаманка... Не то чтобы совсем страшная, но далеко не красотка. Зато она нелюдимая и мрачная, ты в тысячу раз более приятная собеседница.

-Правда?

-Правда.

-Ну, хорошо... — сменила ящерка гнев на милость.

Поглаживая Агни по алой бархатной спинке, я напряженно размышлял. Шаманка. Удержала Кевгестармеля. Лечила меня. Ну ничего себе...

Она поила меня своей кровью.

Или не поила?.. Слышал я о таких техниках, когда чужой кровью лечат рану, но никогда не видел вживую... И уж подавно полной глупостью это звучало в отношении шаманов: шаману нельзя проливать кровь во время ритуала. Это разрывает границу между миром духов и миром людей, и может кончиться самым плачевным образом...

Тогда откуда я помню это?..

-Вот что, Агни, полезай-ка назад, — велел я ящерице. — Потом выпущу погулять еще.

-А? — удивленно спросила Агни. — Это еще почему?

-Потому! Незачем пока шаманке знать про тебя. И вообще, мало ли...

-Зануда, — фыркнула Агни, но все-таки послушалась. И то хлеб... Мне вообще было интересно: почему она выполняет мои приказы?.. Почему считает меня хозяином?.. Я никогда не слышал — и, что важнее, ни герцогиня, ни герцог, не слышали тоже — чтобы саламандры когда-либо уживались с людьми. А спрашивать у самой Агни я боялся — вдруг она задумается и, как следствие, одумается?..

Я поднялся на ноги. Осмотрелся.

Холм как холм. Сейчас, ранним утром, когда солнце только-только поднималось, он странным образом выглядел еще более пустым и неприветливым, чем ночью. Лес также курчавился вокруг странным зеленым шелковистым морем.

Рядом, с видом пресытившегося гурмана пощипывая мелкую травку, пробивающуюся между пучками вереска, паслась Иллирика. Кто-то — да шаманка, кто же еще — снял с нее тюки и аккуратно сложил рядом. Поверх тюков я с удивлением заметил коричневый гармаш и черную повязку, которой Вия закрывала нижнюю половину лица.

Значит, не сбежала совсем. И то хлеб.

Морщась от боли (кажется, шрам этот еще довольно долго будет причинять мне беспокойство), я навьючил Иллирику снова — и не надо так жалобно смотреть на меня, я знаю, что тебе не тяжело! -вскарабкался на нее... ох, Ормузд всех побери, ну и неприятно мне будет сегодня! — и направил ее с холма вниз.

Чтобы услышать призывное ржание еще одной лошади.

Чуть погодя, когда мы спустились ниже, я увидел между деревьями эту самую лошадь. Это был огромный черный жеребец. Он буквально танцевал на неширокой площадке, где вчера вечером горел костер: приплясывал, мотал черным шелковистым хвостом, вскидывал узкую морду с широко, хищно раздутыми бровями, заливисто ржал. Конь был, безусловно, красив — я залюбовался игрой мускулов под лоснящейся шкурой. Но вот нормален ли?..

А на нем, довольная, радостно улыбающаяся, восседала Вия. Она была без плаща и даже без сапог — сапоги я заметил прислоненные к дереву. Более того, она сидела на черном коне без седла и как-то умудрялась править им без поводьев. При этом у меня создавалось впечатление, что черный красавец повинуется каждому ее малейшему движению, если не мысли...

Я вдруг понял, что соврал Агни. Шаманка в этот момент показалась мне необыкновенно хорошенькой. Мужская одежда ей шла, подчеркивая фигуру, лицо было таким радостным и счастливым, что даже красная кожа казалась какой-то странной прихотью освещения — вроде как если бы только всходило солнце.

Иллирика отшатнулась, и мне пришлось успокаивающе погладить ее по шее. Явно поведение родича было столь же необъяснимым для нее, как и для меня.

Вия заметила нас. Улыбка ее тут же погасла, она наклонилась к уху жеребца, что-то ему шепнула. Конь немедленно прекратил свои выкрутасы, успокоился, и чинным шагом направился к Иллирике. Мне еле удалось удержать бедную кобылу на месте.

-Доброе утро, милорд, — сказала Вия. — Как вам спалось?

Вот теперь я совершенно точно сумел уловить в ее голосе иронию.

-Это что, твой способ сказать "я же говорила"?

Вия пожала плечами.

-Вы это сказали, не я... И все-таки, как ваша рана?

-Жить можно, — поморщился я. — Что с тем самозванцем?

-Убит, — коротко ответила Вия.

-Это ты его? — удивился я. — Но ты же...

-Не совсем, — покачала головой девушка. — Вы.

-То есть как? — я опешил. — Я...

-Тот, кто сидит в вас, — пояснила девушка. — Он...почти выбрался. Когда вы почти умерли. Тот... Гай... успел уже броситься бежать. Но за происходящем на холме наблюдали водитель каравана и один из его доверенных лиц. Они тоже ему не доверяли. Они задержали жулика. И тут его настигла смерть. Это... ну, для человеческого взгляда выглядело, наверное, как если бы он вдруг просто упал и тело его иссохлось и прахом рассыпалось, без всякой причины.

Надо понимать, для взгляда шаманки это выглядело иначе?..

-А ты где была?

-На холме, рядом с вами, милорд. Вы разве не помните?..

Я вспомнил поцелуй и вязкую тьму, вливавшуюся в меня...

-Смутно, — я потер лоб ладонью. — Ну и?

-А дальше ничего не было. Почти ничего. Водитель каравана перепугался — вся эта история была ему совершенно ни к чему. Он вернулся к костру и приказал всем купцам в срочном порядке собираться в путь. Они довольно быстро снялись и уехали. Только один конь у них взбесился, да так, что ни в какую не хотел уходить. Кусался и бил своего хозяина копытами. Они хотели его прирезать, но не могли подобраться. В конце концов конь порвал привязь и сбежал в лес. Они не стали за ним гнаться, уехали. А конь потом вернулся к холму. Я сумела с ним поладить.

-Да... — я поглядел на нее с неподдельным уважением. — У вас в северных горах все так умеют обращаться с лошадьми?

-У нас почти нет лошадей, — мотнула головой девушка.

-Тогда как же...

-У каждого есть свои маленькие секреты, милорд. Я не собираюсь расспрашивать о ваших. Нам надо только найти Драконье Солнце, и мы расстанемся.

Вия Шварценвальде смотрела мне прямо в глаза. Ну и бог с ней, в самом деле. В конце концов, она меня спасла. А могла бы и не спасать, и спокойно удрать на Иллирике, с моими деньгами в сумке. Что, рискнем довериться?

-Ты знаешь, куда нам ехать? — спросил я.

-Да. Я спрашивала у духов. Если повезет, мы найдем Райна Гаева уже завтра.

Мы отправились в путь, задержавшись только затем, чтобы наскоро перекусить, да дать Вии время одеть плащ и сапоги.

По лесу лошадей нельзя было пустить даже рысью — дорога выдалась уж очень плохая. Не верилось, что по этим колдобинам регулярно возят товары в Мигарот. То есть, может и возят — контрабандисты всякие, которым пользоваться человеческими путями мало чести. Мы достигли той развилки, у которой решали, куда идти, лишь ко второй половине дня, и направились в противоположную сторону — к горам. Довольно скоро Вия повернула жеребца на узкую, малоприметную тропку в зарослях клевера, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним.

-Что он там собирается делать? — ворчал я, отмахиваясь от слепней, которые взвились с нагретого солнцем луга словно драконы в атаке и накинулись на беззащитных нас. — Там же сплошь бедняцкие деревеньки, да и те натыканы редко, как изюм в пироге у скупой тещи!

-Колоритное сравнение, милорд, — Вия посмотрела на меня с уважением. — Может, он гербарий здесь собирает?

-Не смешно, — только и ответил я, хотя уголки губ против моей воли поползли вверх.

Да, разнотравье тут действительно было такое — дай бог всякому лугу. На сто гербариев хватит. И запах меда был так силен, что с удвоенной силой хотелось жить вечно. Или прогуливаться здесь с прекрасной девушкой, заговаривая ей зубы стихами и ожидая подходящего момента, чтобы завлечь под кустик и совлечь одежду...

Девушка рядом, конечно, имелась. Но вот что-что, а стихи ей читать меня совершенно не тянуло. Равно как и все остальное.

Подъем был довольно крутым, за короткий срок мы поднялись вполне высоко, и сумели бросить взгляд на дорогу, по которой ехали только что. Вид на зеленые волны сосен, расцвеченные серебристой пеной берез и чуть более светлыми "отмелями" дубрав здесь открывался превосходный. Я заподозрил, что преследуемый нами Гаев таил в себе талант не только ботаника, но и художника. Иначе совершенно непонятно, какого черта он поперся в эти края. Если он собрался к Перевалу Собаки, то проще было еще некоторое время идти по тракту к Мигароту, а свернуть в горы уже позже.

Потом Вия сошла с тропы, которая, пусть и истаивая иногда до едва примятых трав, до сих пор с успехом указывала нам путь, и нырнула в заросли барбариса. Я был выше ее ростом, поэтому мне пришлось спешиться и вести Иллирику в поводу. Чуть позже я обнаружил, что Вия спешилась тоже, проехав всего пару метров.

-А почему он сюда полез? — почти обреченно спросил я Вию.

В тени слепни от нас отстали, зато накинулись комары.

-Может быть, по грибы? — кротко спросила она.

Я почувствовал неодолимое желание выругаться. И как удержался?..

-И тем не менее, — произнес я брюзгливо. — Ты что, за ним идешь по следу, как ищейка?.. Угол срезать никак нельзя? Может, он просто отлить пошел, а мы за ним тащимся...

-Я не знаю этой местности, милорд, поэтому мне приходится идти так, как шел он, — коротко сказала она. — Кроме того, у меня плохо получается говорить со здешними духами: я не знаю их языков, а они не знают меня. Мой же гехерте-геест весьма неохотно сообщает мне местоположение Гаева. Поэтому и приходится идти так, как идется.

-Погоди, почему неохотно? — удивился я. — Разве ты не хозяйка этого... риддари?

-Поэтому-то он и артачится. Ищи мы женщину, а не мужчину, все было бы проще.

-Почему?

-Ревнует.

Волей-неволей я задумался о характере взаимоотношений шаманов с духами...

Впереди мы услышали веселый говорок ручья, а скоро нашли и сам поток. Он тек по дну ложбинки, расширяясь и становясь все более полноводным прямо на глазах. Видимо, астролог шел вдоль него, ничуть не беспокоясь, что крутой бережок может осыпаться в любой момент. Нам же пришлось держаться на расстоянии, путаясь в зарослях, ушибаясь о корни деревьев, успокаивая лошадей, и в голос кляня Гаева.

-А если он на своих двоих заберется в такие места, где на лошади не проедешь? — недовольно спросил я. — Что будем делать?

-Вот тогда и будем думать, милорд, — только и ответила Вия. — А собственно... — она остановилась, как вкопанная.

-Что? — спросил я, повисая на поводе, потому что Иллирика выбрала как раз этот момент, чтобы заинтересоваться зеленым еще барбарисом. Еще не хватало мне расстройства желудка у этой красавицы...

-Вот тут он и упал в ручей.

-Что?!

-Упал в ручей, милорд. Кажется, уцепился за что-то, его понесла вода... Но он жив, милорд, значит, выбрался.

-Отлично! — я хлопнул себя по шее, убивая особенно настырного комара. — Значит, очень скоро мы его возьмем голеньким: будет сушить одежду у какого-то костра.

-Он еще далеко отсюда, милорд, — с сомнением произнесла Вия. — Темнеет. На вашем месте я бы не рискнула ходить ночью по незнакомому лесу.

-Боишься диких зверей? — как бы невзначай я положил руку на эфес Косы.

-Боюсь ям, — коротко ответила Вия. — Веток, поворотов. И тому подобного.

-Я тоже, — вздохнул я, спрыгивая с Иллирики. — Вот что, похоже, тут самое подходящее место для ночлега. Если мы сейчас недалеко от Гаева, завтра с утра наверняка нагоним его. И будет нам счастье.

-Что? — кажется, Вия посмотрела на меня, как на психа.

-И будет нам счастье. Выражение такое. Никогда не слышала?

-Нет, милорд, — сдержанно сказала она, тоже спешиваясь. — Быть может, я схожу за хворостом?

-И много утащишь? — фыркнул я. — Сам схожу. А ты сторожи своего зверюгу.

-Зачем? — удивленно спросила Вия.

-А не видишь?

"Зверюга", действительно, давно косила глазом и била копытом в сторону Иллирики. Удивительно, как хозяйка прежде не замечала столь компрометирующего поведения своего жеребца. Вия стала буквально коричневой — я догадался, что так она краснеет, — и потащила своего коня за узду, привязать к раскидистому грабу как можно дальше от Иллирики. Я, внутренне усмехнувшись, отправился пристраивать кобылу к березе в противоположной стороне поляны. Не хватало мне устраивать моей кобыле счастливую личную жизнь! Довольно и того, что моя никак не клеится...

...Спустя час на полянке над ручьем весело полыхал костерок. Над огнем висел котелок — мы ждали, пока он закипит, чтобы бросить туда сладкие корни. Вия сидела напротив меня, и ее темное лицо почти терялось в сумерках.

-Вот что, шаманка... — тихо сказал я, — дай мне, пожалуйста, твою левую руку.

-Зачем? — удивилась и слегка насторожилась она.

-Пожалуйста, — мягко попросила я.

-Не вижу смысла, — она тут же закуталась в гармаш поплотнее.

-Поздно. Я уже видел. У тебя на руке повязка. Вены резала?

-А если и так, милорд? — голос у нее сердитый.

-Вчера ночью, — сказал я. — Ты загнала Его обратно. Своей кровью, своей силой. Верно? А что стало с тем горе-астрологом? И с караваном?

Вия помолчала. Потом поняла, что отвечать придется — довольно уже, намолчалась за день. Наконец нехотя произнесла:

-Караван ушел. Как я вам и сказала.

-А горе-астролог? Что с ним случилось?

-Лошадь.

-Что? — сначала я подумал, что не расслышал.

-С ним случилась лошадь. Этот черный "зверюга"... он и есть тот Гай. Когда тот, что внутри вас, убил его, я отправила его душу, чтобы она не досталась богу. А то он бы наелся, и я бы не удержала его.

Я почувствовал слабость в ногах, даром, что сидел.

-Напомни мне, чтобы я никогда тебя не злил, — постарался я усмехнуться.

-Я не шучу и не сумасшедшая, — покачала головой Вия. Говорила она совершенно серьезно. — Потому конь и стал вести себя странно, и глава торговцев велел его оставить. Но меня он слушается. Изгнанные из тела духи ведут себя странно. Иногда они начинают следовать за своими убийцами, но вовсе не потому, что желают мстить. Просто убивший их — единственное знакомое им существо. У них меняется зрение, и больше никого они узнать не могут. Да и то сказать — что может быть крепче тех уз, которые связывают убийцу и жертву?.. Плоть, кровь... как у матери и дитя.

Она сказала это, и мрачно улыбнулась каким-то своим мыслям. А мне стало слегка не по себе. Еще пару лет назад мороз продрал бы по коже... Я вспомнил, какой счастливой она выглядела утром, объезжая свое новое "приобретение".

У этой девушки, должно быть, совсем особые отношения с потусторонним миром. Да и с посюстронним тоже.

-А ты не хочешь поинтересоваться, что именно ты загоняла? — спросил я.

-Я догадываюсь, — ответила она ровным тоном. — Лет двадцать назад сказители начали петь про некоего юного лорда, который одолел бога. Одного очень кровавого, очень жестокого и сильного бога. Вероятно, бог отомстил тому юноше...

-Вероятно, — я кивнул головой. — Да. И не только ему, но и его сыну. Эту историю рассказывают и на севере?

-Эту историю рассказывают по всему Континенту. Вот только имени юноши не называют.

-Мы смешали кровь, — дошло вдруг до меня. — Ты ведь спасла мне жизнь, Вия Шварценвальде. А я до этого — тебе.

Вия только грустно улыбнулась.

-На поле битвы в таких случаях братаются? — спросила она с горьким сарказмом.

-Никогда не был на поле битвы, — пожал я плечами. — И потом, у меня слишком много проблем и слишком много секретов, которое я никому не могу открыть, чтобы можно было позволить себе заводить родичей. Но ты мне не чужая, Вия Шварценвальде. Если тебе нужна помощь...

-У меня тоже слишком много тайн, которые я никому не могу рассказать, милорд, — перебила она меня. — Простите... Не хотите ли сыграть, пока вода не закипела?

Я улыбнулся. Ветер шумел в листве, становилось все темнее и темнее. Фыркали лошади, и тихо, почти неслышно трещали сучья в костре.

-Почему бы и нет?.. Только это будет совсем не та игра, которую я бы показал тебе в Че... в спокойном месте. Знаешь, виола ужасно расстраивается, стоит повозить ее в седле. Настраивать очень долго, сейчас этим заниматься просто бессмысленно. А без настройки... Но... в общем, посмотрим, что выйдет.

..Мой учитель музыки говорил мне: неважно, насколько инструмент расстроен. Все равно по настоящему ладной игрой радуют только жонглеры в богатых замках на торжественных событиях, да и то если умудряются приехать к аристократу заранее, чтобы хорошенько подготовиться. В иных случаях музыкант делает что может, а все остальное зависит от слушателя. Слушать музыку — ничуть не более легкое дело, чем играть ее. Но если вы оба, два человека по разные стороны от инструмента, сумели вычленить в вихляющей в разные стороны мелодию общую, одну на двоих, тропу, вы сможете... сможете пойти по ней. А там куда выведет.

Все играют на расстроенных инструментах, исключения лишь подтверждают правила. Важно не расстраиваться самому...

Я пристроил тяжелую виолу на согнутом колене... вообще-то, полагалось бы сидеть на стуле, но ладно... поза с подогнутыми, скрещенными ногами тоже подойдет. Вскинул туго натянутый лук смычка. Игра тоже похожа на битву...

-Что тебе сыграть, красавица?

-Все равно. Лишь бы время шло легче.

-О?.. Его не бывает, легкого времени...

И — первое касание струн. Каким он будет, звук?.. Тише! Стихните деревья, ветер, вода, лошади и вездесущие комары! Остановись, движение мира сквозь вековечный океан. Хотя бы на миг! Дайте мне возможность вклиниться, встроиться в вашу непреходящую гармонию собственной нотой...

Я заиграл старую-старую музыку. Говорят, она была еще до того, как в мир пришли Новые Боги. Иногда ее называют "Песенкой заблудившегося пастуха", иногда — "Песенкой о юнце и ведьме". Она изменяла ритм и темп, сбрасывала, прежние слова как змея старую шкуру, и обретала новые, наращивала куплет за куплетом и снова отбрасывала лишнее... Во всех землях поют ее по-разному. Мелодия там очень простая, и поэтому знатоки часто кривят рты в презрительной усмешки. Слова... когда проще, когда сложнее. Можно хоть самому придумать на ходу. Да что там -я сколько раз пел и матерные варианты, особенно под хмель! Но теперь, не знаю, почему, я выбрал те куплеты, которые больше всего любил напевать, перебирая струны лютни, лорд Бреаннон... Наверное, потому что они нравились Хендриксону. Наверное, потому, что я решил, что и Вии они понравятся.

Некоторые могут играть и петь одновременно — я же опустил смычок тогда, когда отзвучали первые такты (разумеется, фальшиво, а как же иначе!) Не могу. Не хватает и на то и на другое сразу. Спасибо, что голос повинуется мне гораздо лучше, чем своевольные, не в такт дрожащие струны.

Если хочется верить — верь,

Если хочешь стрелять — стреляй.

Застрахованным от потерь

Не шепнет никто "Выбирай!"

Начал — и понял, что фальшивлю не хуже инструмента. Не то что неправильно пою... не то пою. И не той. Вия слушала молча, опустив голову, перебирая пальцами край плаща, и песня в ночном лесу звучала совсем чужой. Но уже начав мелодию, остановиться невозможно. Я продолжал...

Где— то вывезло, где не свезло,

В перекрестке четыре пути.

И по каждому так тяжело,

Так почти невозможно идти!

Я больше люблю народные песни. Такие, ну, вы знаете, истории, простые или жуткие, про монахов, людоедов и распутных красавиц. У этой тоже есть народная версия: про пастуха, который искал отбившегося ягненка, да и заплутал среди холмов, да и встретил деву... А слова, что любил Бреаннон, наверное, были сложены менестрелями.

Вия теперь глядела на меня, и мне даже казалось, что я вижу ее...и даже повязку на руке, скрытую рукавом, вижу.

Она смогла задержать бога. Невозможно...

Вены вскрывала из-за меня. Почему?.. За себя испугалась, что всех разнесу?.. Нет, я-то знаю, как думают в такие моменты. Там логика иная. Думала бы о себе — побежала бы прочь, потом сообразила бы, что сделала не то.

Мы найдем то, что ищем. Вместе. А там решим, что будем делать дальше. Что у нее за беда, зачем ей нужно Драконье Солнце?.. Я помогу, если смогу. И если не смогу — все равно постараюсь.

Если хочется верить — верь,

Может статься, окончится срок.

Так по нам ли споет суховей

Бесконечную песню дорог?..

2. Записки Астролога

Обычно в таких случаях я недолго нахожусь без сознания — может быть, несколько минут. Может быть, несколько больше. Но в этот раз я провалялся, вероятно, два или три часа. Скорее всего, ударился головой о дно, когда падал — ручей-то был мелким. Или же о камень, что торчал из воды. Тогда мне повезло, что я еще жив...

Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу на лавке в каком-то бедном жилище. Пахло здесь плохо: гарью и плесенью; таракан, покачав усиками, отбежал от моего локтя в угол, протиснулся в щель между бревнами.

Сквозь маленькое окошко, чьи распахнутые ставни были перекошены, бил в комнату узкий пыльный луч света. Он освещал плохо сложенный очаг, два грязных горшка, один с дырой. Две лавки, паутину по углам, с балок свисают какие-то засохшие веники. Наверное, когда-то это были травы — целебные, приправы или сушеная облепиха на компот — бог его знает. Я лежал на лавке, укрытый какой-то дерюгой. Моя перекидная сумка, которой я обзавелся на той ярмарке, стояла у стены. Мой плащ и шерстяная накидка, распяленные, висели на крючках. Одежда была влажной. Уложить меня уложили, а раздеть не удосужились. Даже сапоги не сняли. С одной стороны, хорошо, что не ограбили, с другой — как бы не простудиться.

Зато приступ прошел почти бесследно — даже легкого привкуса боли не оставил. Только вот голова казалась необыкновенно легкой.

Странная штука, драконий яд. По меньшей мере, странная. Ты даже не замечаешь его... до времени. Жить он не мешает. Тоже до времени...

Несмотря на дерюгу, которой меня укрыли, я дрожал от холода, Я сел, и тут заметил, что на лавке у противоположной стены кто-то лежит. Но в маленьком пространстве бедной хижины с земляным полом не слышно его дыхания.

-Простите... — осторожно сказал я.

Тот, кто лежал на лавке, и кого я не мог как следует рассмотреть в полумраке, проигнорировал мой голос. Не ответил. И с внезапным отвращением я понял, что здесь труп.

Не то чтобы я так уж мало видел трупов в жизни. Но приятного в них мало, тем более, что всегда внутренне ждешь от них запаха разложения, даже если они совсем свежие, или еще какой-то гадости. Не могу относится к человеческим останкам с тем же здоровым прагматизмом, что и к коровьим тушам. Правда, и кремация мне не по душе. Уж лучше закапывать, как делают в некоторых землях. Потому что каждый раз, когда я вижу погребальный костер, я вспоминаю другое пламя... пламя, на которое я смотрел, хотя тетя говорила не смотреть и закрывала мне глаза. Без толку. Даже сквозь ее пальцы, сухие, твердые, пахнущие лавандовым мылом, я видел рыжие языки. Прямо за сомкнутыми веками видел.

Так о чем это я?..

Ах да, трупы я не люблю. Но и не боюсь. Чего их бояться? Может быть, у хозяина этой лачуги мания такая — подбирать трупы. И меня он за труп принял. Монахини говорили мне, что во время приступа я почти не дышу..

А может быть, это сам хозяин и есть? Притащил меня и умер?

Я встал со своего ложа (сапоги хлюпнули). Подошел к лавке.

И едва не рассмеялся. Это вообще было не тело! Это была кукла в человеческий рост, аккуратно сшитая из разномастных тряпок. Как сейчас помню, половина лица, по шву, была сделана из грубого небеленого холста, а другая половина — из полосатой шерстяной ткани, будто от чулка.

Кукла была не одна. Она лежала на краю широкой лавки, а у нее под боком, у стены, пристроилась кукла поменьше. Ничем она от первой не отличалась: просто голова без намека на лицо, руки и ноги. Размером... ну да, как ребенок лет трех. У "детской" куклы был какой-то намек на волосы — растрепанные желтые нитки. Я вдруг вспомнил Раю — какой она была маленькой, в три годика, с такими же растрепанными светлыми волосами — и меня неприятно резануло по сердцу.

Я подошел к двери из хижины и вышел наружу — обнаружив при этом, что меня слегка пошатывало..

Там, за дверью, оказался обычный огородик. Я заметил укроп, петрушку, сельдерей, крошечные кочаны капусты, вьюнки гороха беспомощно стелятся по земле... вездесущий горный шиповник, про который не поймешь, сажают ли его, сам ли он растет, как сорняк... Расколотое корыто, заросшее мхом. Из него должна пить домашняя птица, но воды там давно уже нет. На чурбаке возле корыта сидела женщина в лохмотьях. Впрочем, черные волосы, в которых очень мало седины для ее возраста — лет сорок, наверное — аккуратно приглажены. В руках она держит какую-то ткань. Она шьет.

-Здравствуйте... — сказал я нерешительно на арейском.

-И ты здравствуй, — она говорила с акцентом, что делало арейский в ее устах похожим на язык Радужных Княжеств... да-да, я там никогда не был, но основы знаю — меня сестра Анна научила. — Молодой господин.

-Ты нашла меня в ручье?

-Да, я нашла тебя в ручье. И подумала, что неплохо бы взять твою одежду. Но ты оказался жив, поэтому я принесла тебя сюда.

Она говорила равнодушно, как будто находить людей в ручье было ей не в диковинку. Я еле удержался, чтобы не задать ей поямой вопрос.

-Как вас зовут, добрая женщина? — сказал я вместо этого.

-Зовут меня Сумасшедшая Хельга, — ответила она. — А как звали по-другому, я уже и забыла. А как твое имя, молодой господин?.. Только уж извини, шпагу я твою не нашла. Наверное, зарылась где-то в песок.

Я только плечами пожал. Свой фамильный меч, который мне достался от отца, а ему от его отца, я сломал о бок дракона еще два с половиной года назад. Тот, что я таскал после этого, оплакивать не стоило. Да и оставил я его у бургомистра Фернана задолго до падения в реку.

-Ничего, — сказал я. — Вода дала, вода взяла, как говорят на севере. А зовут меня Райн Гаев.

-Это нездешнее имя.

-Правильно, я из Великой Шляхты. Знаете такую страну? Это на северо-западе.

-Ты пришел издалека, молодой господин. А уйдешь еще дальше.

Я кивнул. Ох уже эти деревенские сумасшедшие! Каждый второй — пророк. Разговариваешь с такой, и кажется, что в старую сказку угодил. Из тех, где добрые старухи дают юному рыцарю мудрые советы.

-Все мы, добрая женщина, уходим далеко. И, заметьте, никто не возвращается.

Я сказал это без раздумий — в тон попал, что ли?..

-Страну богов ты имеешь в виду, молодой господин?.. — женщина улыбнулась, по прежнему не глядя на меня, а глядя на свои руки. — Нет этой страны богов, нет и не было. И боги наши все не настоящие. Не боги они, они — недобоги.

-Не говори так, бабушка. Дождешься стрелы с ясного неба от Зевса... Или Амон Ра тебя испепелит. А то и Вискондил расстарается.

-Какое дело нынешним богам до сумасшедшей старухи?.. Раньше, еще до всего, был такой бог... сейчас его если называют, то зовут только Проклятым Богом. Кевгестармель. Вот он ничто и никого не считал ниже своего гнева. Вот он бы покарал меня. Но его нет. Убит человеком, слышишь ты?! Убит человеком!... — последние слова она почти прошептала, нагнувшись над своим шитьем, и прошептала так, что мне вдруг стало неизъяснимо жутко в этом унылом садике.

-Проклятые... — шептала она, склоняясь все ниже и ниже. — Проклятые боги... проклинаю вас... проклинаю...

Так звучал ее страшный, одинокий шепот, что даже у меня на голове волосы стали дыбом... И снова сжало горло, потому что я вспомнил, как бил тогда кулаками по столу и кричал сорванным от слез голосом: "Проклинаю вас, боги!" И Рая, тоже плача, утешала меня. А тетя Ванесса к нам не подходила. Маму обрекли на смерть жестокие люди, сказала она. Это надо пережить, сказала она. А мстить не надо. Мстить никогда не надо, потому что местью ничего не изменишь.

Но человеческая жестокость отличается от жестокости богов. Боги жестоки в первую очередь тем, что, не вмешиваясь в наши дела, — или, вернее, вмешиваясь очень редко, — они не дают нам даже утешения. Даже надежды на лучшую долю после смерти они нам не дают. Именно поэтому права сумасшедшая женщина. Они все ненастоящие боги. Они недобоги, в лучшем случае.

Вот бог, о котором говорила мне Рая... Впрочем, его, скорее всего, просто не существует.

-Спасибо, что спасли меня, добрая женщина, — произнес я. — Чем я могу отблагодарить вас?

-А что у тебя есть, молодой господин?

-Немного денег, например.

-Тогда оставь мне деньги. Мой племянник кормит меня, но ему это тяжело. Лучше я буду сама покупать себе еду у соседей. Да и с женой его не придется мне тогда общаться. Не любит она старуху.

-Хорошо, — я кивнул. — Как скажешь.

Остаток дня я посвятил тому, что, сколько мог, привел дом в порядок. Починил пресловутые ставни, укрепил крыльцо, вычистил очаг и смахнул паутину. Потом, уже вечером, постирал свою одежду и повесил ее сушиться над очагом. У меня, слава богу, опыта в домашних делах было не занимать. В нашей семье слуг никогда не держали — даже при жизни отца. Когда мы с Раей были совсем маленькие, убирали тетя Ванесса, или мама, если была дома (насколько тетя ей позволяла — она твердила постоянно, что маме нужен отдых). Потом, когда папа умер, а Рая была еще маленькая, а тетя Ванесса потянула спину, почти всей работой по дому приходилось заниматься мне, пока Рая не подросла настолько, что смогла мне помогать. Тогда уж все домашние дела — ну, почти все — свалилась на нее. Я-то зарабатывал.

Вот такая мы были "шляхетская" семья. Половина наших крестьян жила лучше.

Кажется, вся деревушка живо заинтересовалась новым постояльцем сумасшедшей Хельги. За день к нам наведались, наверное, все женщины и несколько мужчин. Зашел и деревенский староста: ему нужно было непременно знать, кто я такой и куда держу путь. Я отвечал без затей: странствующий астролог (что дворянин — не сказал, разговаривал со старостой без высокомерия, но как с младшим, ибо этого требовал ранг моей профессии), держу путь в Мигарот, по дороге со мной случилось несчастье — лошадь понесла, я упал и потерял сознание. Сумасшедшая Хельга подобрала меня и доставила к себе.

Староста попытался подбить меня на то, чтобы я задержался в деревне ненадолго и составил бы ему гороскоп, обязуясь неплохо заплатить, но я вежливо отказался. Задерживаться здесь мне не хотелось. Старосту расспрашивать о том, как пересечь горы, я не стал: я ведь сказал ему, что ехал в Мигарот. От Хельги я уже знал, что неподалеку, чуть выше в горах, есть еще одна деревенька. Уж там-то я точно найду себе проводника, и сумею перейти горы, минуя перевал Собаки.

Другой раз, когда я отправился к ручью, из которого меня вытащили, за водой, ко мне подошел незнакомый человек... тоже селянин, по всей видимости. Был он средних лет, рослый, с вислыми усами.

-Молодой господин... — начал мужчина. — Вы ведь астролог?

Я кивнул. Естественно, в деревнях всегда так: сказал одному, значит, сказал всем.

-Вы — Райн Гаев, Магистр Драконьего Солнца, — вдруг сказал он. — Настоящий.

Я чуть было не свалился в ручей.

-Как ты догадался? — удивленно спросил я.

-Я вас видел, — пожал плечами мужчина. — Давно... вы тогда были еще моложе, уж не серчайте.

-За что мне сердиться? — улыбнулся я. — Я действительно очень молод.

-Вы молодо выглядите, молодой господин, — не согласился мужчина. — Я не буду спрашивать, сколько вам на самом деле лет.

Я хотел было сказать "пятнадцать", но сдержался. Кто я такой, чтобы опровергать многочисленные мифы о себе?.. В народе почему-то ходят слухи, что адепты Великого Искусства способны жить практически вечно. И когда случилась та суета с драконом, моментально нашлись идиоты, которые сказали, что я — столетний отшельник, специально вышедший на битву с крылатым мудрецом, дабы отбить у него артефакт. Людям проще поверить в героическое, чем в человеческую глупость: шел, дескать, юный оболтус на смерть, не ведая, что творит, и неожиданно преуспел... ну а какую он цену за это заплатил, наверное, никогда не узнает никто, кроме меня. Ах да, еще Рая знает, конечно. Она вообще знает теперь почти все. По крайней мере, все, что стоит знать.

-Я действительно молод, — повторил я. — Мне именно столько лет, на сколько я выгляжу. Что тебе нужно от меня?

-Меня зовут Альбас, Альбас из Пестрых Скал, господин. Я заплачу, сколько скажете, — сказал этот человек. — Только исцелите мою тетку. Она мне заместо матери была. У них с мужем своих-то детей не было, они меня воспитали, как своего... А потом, на старости лет, родилась у них дочка... Хроменькая, правда, была от рождения, да и головой страдала, но уж как они ей радовались! Ей два годика было, когда мор их унес обоих: и мужа, и дочку... Да вы ведь живете у нее, господин астролог? Вы же видели кукол этих! Она и к нам с женой отказалась прийти, все живет там, в этом своем огороде чахлом... Богам страшно на это глядеть.

-Поверь мне, боги мало чего боятся... — я покачал головой. Наверное, жест получился грустным... — Как бы ни хотелось верить в обратное, есть предел могуществу и астрологии, и алхимии. Лучше обратитесь к целителю. Я лечить не умею.

-Ну так это... вы ж дракона-то того.. убили... Разве с болезнью обойтись так получится?.. Я слыхал, астрологи много чего могут, а вы-то уж точно все можете! Вы не то что прочие, вы людям не отказываете! По крайней мере, так говорят. А я вам хорошо заплачу, мы не бедствуем...

-Попробуйте лучше разобраться со своей женой, — мягко сказал я, зачерпывая из ручья тяжелым деревянным ведром. — Именно из-за нее ваша тетка не хочет переселяться к вам. Вам бы за этим следовало приглядывать, а не искать спасения в магии. Магии нет. А Великое Искусство может помочь, но не всем и не всегда. И в любом случае, главное вы должны сделать сами.

Он замолчал, ошарашенно глядя на меня.

-Так давайте я с ведром-то помогу...

-Нет, спасибо, сам донесу, — улыбнулся я.

Ведро действительно было не таким тяжелым. Что бы там ни подумал этот человек, отказывать ему было тяжелее.

Если бы у меня в самом деле была сила вылечить Сумасшедшую Хельгу!

Ничего-то я по-настоящему полезного не умею...

Во время моих хозяйственных и дипломатических хлопот Сумасшедшая Хельга по-прежнему сидела в саду, шила то самое нечто. Шитьем она занималась, пока не стемнело. Потом вернулась в дом.

Она села у очага, и занялась своей работой снова. Я заметил, что это было наполовину шитье, наполовину вязание. Шитые части она распарывала, вязаные распускала.

-Зачем вы это делаете, добрая женщина? — спросил я у нее.

-Когда я довяжу эту шапочку, мои муж и дочь вернуться ко мне из страны, куда они ушли, — она кивнула на кровать, где лежали две куклы.— Видишь, они после себя ничего не оставили. А что оставили, то племянник мой закопал. Пришлось сделать самой. А то куда они вернутся?

-А когда это будет? — спросил я. — Когда вы довяжете шапочку?

-Завтра. В одно из полнолуний.

-Но завтра вовсе не полнолуние, — возразил я.

-Завтра, — ответила Сумасшедшая Хельга, и склонилась к своему шитью. — Не лишай бедную женщину утешения, о великий астролог. Ты знаешь больше о луне и ее состояниях, а я знаю больше о завтрашних днях. Они никогда не наступают. Знаешь, мой муж обещал мне, что завтра он будет здоров. И что же?..

Я молча склонил голову. Я, конечно, все понял. Да и трудно было бы не понять теперь.

Мне вспомнилось... В коридоре было темно, но из-за приоткрытой двери падал свет, непривычно яркий для нашего дома: отец все время читал и писал, и для него до самой его смерти покупались дорогие восковые свечи. Они по-особенному пахли: как в храме... В щель я видел волнистые, каштановые волосы матери. Они были такие густые и длинные, что скрывали и спину ее, и плечи с накинутой на них мохнатой серой шалью собачьего меха. Она сидела на низенькой табуреточке у отцовой постели. Отец полулежал откинувшись на подушки, и я слышал его голос — очень мягкий, приятный (отец мой очень хорошо пел, любое слово его звучало заклинанием).

-Что ты печалишься, рыжая? Завтра все будет хорошо.

-Когда — завтра? — я понимал по голосу матери, что она едва сдерживала рыдания, но не понимал, почему она хочет заплакать. Мне тогда было пять лет, и я никогда не слышал и не видел, чтобы мама плакала.

-Когда мы встретимся в вечности.

-Если тебя туда пустят боги...

-Бог один, дорогая. И он не жаден.

Тут Рая, которая толклась у меня за спиной (нам тогда все время говорили, что подслушивать нехорошо, но мы постоянно подбивали друг дружку к нарушению правил) не выдержала и чихнула. Еще бы — босиком на холодном полу! Ходить босиком мы были привычны, но по каменным плитам нашего старого обветшалого дома тянуло особым, каким-то всепроникающим сквозняком.

-Кто это там? — спросил отец нарочито строгим голосом.

-Это я! — Рая смело толкнула дверь и вошла в спальню. — И Райн.

-А вам спать не пора? — не менее строго спросила мама. — Тетя Ванесса будет ругаться.

-А она уже спит, — сказала Рая.

-Можно, мы сегодня ляжем попозже? — спросил я. — Папа, ты обещал мне рассказать про мировые циклы...

-Георгий! — мать укоризненно посмотрела на отца. — Не кажется ли вам, что наш сын еще маловат?..

-Пять лет — прекрасный возраст, — не согласился отец. — Только и узнавать вселенские тайны... ладно уж, прыгайте сюда, бесштанная команда.

Правильно, бесштанная. Даже я штанов тогда не носил. А зачем?.. Жарко же, длинной рубашки вполне хватает...

Мы с Раей послушно (еще бы!) запрыгнули на папину кровать.

Рая тут же прижалась к матери. Та достала из подвесного кармашка на поясе маленький гребешок и начала расчесывать золотистые кудри сестренки. Мама очень любила укладывать ее волосы, и. что еще важнее, Рая тоже это обожала до безумия. А отец стал рассказывать. Мы — все трое! — внимательно слушали...

Я точно не помню, что из известного мне поведал отец, что позже я вычитал в его книгах (там столько было пометок на полях, что у меня всегда было ощущение, будто я не читаю книги, а это отец говорит со мной своим удивительным голосом), и уж подавно не могу вспомнить, что в точности он рассказал мне именно тем вечером. Но я хорошо помню одну его фразу, и глаза, выцветшие почти до белизны (я похож на отца, но мне говорили, что у меня глаза все-таки поярче):

-Запомни, Райн... Завтра — это такая хитрая вещь, которая никогда не наступает. Вечности не существует. То есть она слишком велика, и потому человек представить ее не может. Поэтому на вечность загадывать все равно нельзя. Стоит вести себя так, как будто этот миг — центр и смысл жизни. Иначе ничего стоящего ты не сделаешь.

Не сказать, что я эти слова понял. Просто мне запомнился его тон, серьезный, спокойный. И запомнился вес его руки, лежащей на моей макушке. Руки у отца были большие и сильные. Даже болезнь на это не повлияла.

Это был последний счастливый вечер.

На следующий день мать уехала в столицу, просить короля о помиловании нашего рода. Мы ведь почему так обеднели?.. Наша семья уже несколько поколений была осуждена. Мы жили в деревне, которая принадлежала нам, но даже собирать с крестьян налоги мы были не вправе. Все шло королю. У нас не было денег, чтобы пригласить к отцу лекарей. Правда, мама сама была целительницей, и она как-то сказала мне (гораздо позже), что тут уже все равно ничего не помогло бы. Но все-таки у нее была надежда — быть может, кто-то более умный и опытный, чем она, нашел бы способ, спас бы отца... Говорят, что любящие женщины не отступают никогда.

Вот она и поехала в город. Но ничего не добилась. Вернулась без пользы, уже через три месяца. И попала только на похороны отца. По словам тетушки Ванессы, на них она улыбалась... или я уже об этом говорил?.. Я ничего не видел: лежал дома с воспалением. Думали, придется ногу отрезать... Ничего, не отрезали. Даже не хромаю с тех пор. Не надо было, конечно, бросаться защищать отца. Теперь-то я это понимаю. Все равно пятилетний мальчик ничего не может поделать, когда вся деревня является с вилами по душу того, кого считают чернокнижником и шаманом, наславшим на деревню чуму (в нашей семье чумой никто не заболел... стало быть, поэтому?..). И отца сожгли на деревенской площади. Этого я не видел, слава богу. А вот мать сжигали в Толково — ближайшем городе. И было мне в ту пору десять лет, и был я совершенно здоров, настолько здоров, что проделал сам весь путь до Толкова, вместе с Раей, причем сестренку приходилось иногда брать на руки. Мы надеялись, что мы сможем что-то сделать... не смогли, конечно. Хорошо еще, что нас самих не сожгли, как детей ведьмы.

С приговором я не согласился бы ни за что, но вывод суда был отчасти верен. Если отец чернокнижником никогда не был, он был просто книжником, то мама действительно являлась ведьмой. Одной из тех, кто помнил Древних Богов, и призывал их, и практиковал магию древних легенд, и мог, при стечении благоприятных обстоятельств, творить настоящие чудеса. Но это магия чисто женская, поэтому мама никогда не учила меня ей. А у Раи ни малейших способностей не было. Поэтому мамино искусство погибло вместе с ней в пламени костра, вознеслось с дымом к Извечному Небу, в которое она верила. Возможно, что мама была последняя. Или одной из последних. Во всяком случае, она мне никогда не рассказывала о других. Однако справедливость обвинения меня не утешала. Наверное, она бы не утешила меня, даже будь моя мама злодейкой, даже применяй она и в самом деле свою силу во зло. Ведь она была мамой!

...Я не плакал, сидя у очага в хижине сумасшедшей. Я просто смотрел на огонь, и думал, что приступы учащаются. Мне не хотелось в это верить, но вот... за первый год было только два. А в нынешнем году этот приступ уже четвертый. Может быть, и пятого я дождусь очень скоро... по крайней мере, скорее, чем мне бы хотелось. Как быстро они станут такими частыми, что будут мешать мне вести привычный образ жизни и начнут заметно сказываться на моем самочувствии между ними?.. Я проверял себя, как мог, пока прибирался в хижине. Пока никаких признаков слабости или сильного нездоровья не заметно. Ну, подташнивает чуть-чуть, когда разгибаюсь резко, так это после удара головой более чем естественно. Ну и горло немного побаливает... так и это вполне объяснимо.

Ночью я спал на той лавке, на которой проснулся, а сумасшедшая — на другой, с куклами. Отодвинула их просто к стенке и легла.

Я совру, если скажу, что спал плохо. Я спал хорошо, но думал о безумии, которое не приносит облегчения, и о полной луне, что светит через верхушки сосен, и о родном доме, куда не могу вернуться. И о могиле тети Ванессы, и о других могилах, которые поглотило измененное время, и о маленькой пещере у Благословенного Источника, где ничего — ничего! — не изменилось, и, вероятно, очень долго ничего не изменится.

Перед тем, как заснуть, я еще подумал — вот странная мысль! — что кто-то сейчас поет обо мне. Немного даже смешно. Кто бы мог сложить такую песню?

Утром я проснулся, позавтракал тем, что было у меня в сумке, и, оставив сумасшедшей почти все деньги (по городским масштабам не так много, но для деревни сумма значительная), вышел за ворота ее садика. Вот они горы впереди — не поймешь, не то в самом деле есть, не то парят над лесом, не то вообще на небе нарисованы. Проверим?..

Я специально встал совсем рано, чтобы ни с кем не встретиться. Не хотелось мне разговаривать с деревенскими, и уж подавно, не хотелось наткнуться на вчерашнего Альбаса-племянника. Но не успел я миновать первый дом (как уже было сказано, хижина Хельги стояла на отшибе), как заметил "засаду". На завалинке у ограды, где висели глиняные горшки — зрелище, виданное мною в любой стране и в любом климате — сидел мой новый знакомец.

-Господин... — начал он. Видно было, что говорить со мной ему тяжело: слова падали в синеватую утреннюю тишину, как камни. — Господин, может быть, вы все-таки передумаете?.. Вы ж хороший человек, я ж вижу. Разве ж вам не жалко ее?..

-Альбас... — что сделал бы на моем месте истинный шляхтич?.. Наверное, высокомерно задрал бы подбородок и прошел бы мимо. Впрочем, истинный шляхтич просто не смог бы оказаться в такой ситуации. Начать с того, что аристократам и вовсе не полагается наемничать — по крайней мере, когда ремеслом не является битва. По этому поводу матери пришлось выдержать немало разговоров с тетей Ванессой, а когда мама умерла, тетя Ванесса уже молча мирилась с тем, что мне приходится работать. Гордость гордостью, а есть-то надо.

-Альбас... — начал я. — Поверь мне, я рад бы тебе помочь. Но мое искусство не всемогуще. Есть вещи, которых оно сделать не может. Но ты сам вполне можешь помочь старой Хельге, и если...

-Если ваша тетка одержима демонами, я могу исцелить ее, — вдруг прервал меня сильный, чуть с хрипотцой, но чистый голос. Я знал его: это он кричал тот страшный крик со стен города Адвента несколько ночей назад. Это был голос сумасшедшей шаманки.

Откуда она выехала, я не видел. Но она спрыгнула со спины вороного жеребца совсем рядом с Ди Арси — кожа ее тоже казалась в сумерках до странности темной, как и тогда на башне, в свете факелов. Неподалеку — ага, теперь я понял, откуда — со стороны ручья! — вышла из леса гнедая кобыла. На ней сидел Ди Арси. Выследил-таки... Да, конечно, я не слишком-то путал следы, но я очень надеялся, что хотя бы неделя в запасе у меня есть. Ведь ему же надо было сначала понять, что я обманул его... сам бы он не разобрался, если уж сразу не заметил. Значит, кто-то подсказал. Те самые "знающие люди", про которых говорил ему я, или шаманка? Но почему она вдруг стала ему помогать, и почему, если уж на то пошло, они нашли меня так быстро?

-Меня зовут Вия Шварценвальде, — сказала шаманка уверенным тоном. — Я берусь вылечить вашу тетку, но только если она действительно одержима злыми духами.

Ди Арси молчал. Я смотрел на него и улыбался. Мне нравится улыбаться тем, с кем сейчас придется драться.

Он приложил руку в перчатке к берету, украшенному одним небольшим пером (походный вариант широкополой шляпы, надо полагать) и небрежно отсалютовал.

-Ну вот я вас и нашел, друг мой по несчастью, — сказал он. — Точнее, мы нашли.

-И, как видите, даже готовы помочь, — говорила девочка-шаманка с иронией, но глаза ее не улыбались. Они жадно смотрели на меня, словно искали место на моем теле, где я мог спрятать Драконье Солнце.

Мне казалось — найдет. Не знаю, что, но найдет. А чтобы получить, сорвет даже с трупа.

8. Глава 5. В туманной стране

Вот и всё, мои живые,

Дальше с мертвыми пойду я.

Теплый ветер Преисподней

Мои волосы раздует...

Башня Rowan.

1. Записки Астролога

-О, какая встреча! — я улыбнулся. — Необыкновенно рад вас видеть.

-А уж мы-то как рады! — расплылся в ответной улыбке Ди Арси. Рука его как бы невзначай легла на рукоять меча.

Шаманка промолчала. Может быть, не хотела говорить. Может быть, ничего язвительного или просто умного придумать не смогла.

-Очень любезно с вашей стороны в этой сложной ситуации протянуть мне руку помощи, — я слегка поклонился. Жалко, берета нет, чтобы снять — наверное, в ручье остался.

Племянник Сумасшедшей Хельги хранил благоразумное молчание, предпочитая не вмешиваться в разговор. Мужик явно сам не свой был от беспокойства: что они там задумали?.. Просил одного, а тут же из леса еще понаехали. И не понятно, чего теперь сотворят.

-И когда вы приступите? — спросил я.

-Когда вам будет угодно, — Ди Арси растянул было губы в наглой ухмылке, однако Вия Шварценвальде коротко отрезала:

-Сейчас. Покажите мне, где ваша тетя.

-Эээ... простите, госпожа, вы ведь не астролог? А может, алхимик? — Альбас из Пестрых Скал тщетно оглядывал госпожу Шварценвальде, видно, надеясь разглядеть на ее одежде хоть что-нибудь, удостоверяющее принадлежность к адептам Великого Искусства. Она только смотрела на него снизу вверх, никак сии попытки не комментируя. Когда пауза грозилась затянуться, все же проговорила:

-Нет. Но не только астрологи и алхимики умеют лечить людей.

-Но и на целительницу...

Альбас заткнулся. Все правильно. Официально и Древнее Искусство, и шаманизм были запрещены — боги, жрецы и светские власти сурово карали за нарушения. Однако если что-то запрещено по закону, это совсем не означает, что "чего-то" нет совсем. Так и в деревнях крестьяне до сих пор предпочитают прятать забредающих к ним ведьм и шаманов, потихоньку пользуясь их услугами. Особенно если поблизости нет большого храма, или какого-нибудь бенефициария с судебным правом и отрядом стражи...

-Простите, госпожа ведьма, — он вдруг чуть в ноги ей не повалился. Неправильно определил род занятий Вии, ну да ладно. Ему это не важно, а шаманы в здешних краях — огромная редкость. О них, в лучшем случае, доходят только слухи.

-А... как насчет оплаты, госпожа... ээ... — нашему нанимателю явно не удалось с первого раза запомнить имя шаманки. Оно и не удивительно — для здешних мест оно довольно-таки странное. Но красивое. Вия... словно ветер в ветках деревьев поет. А "Шварценвальде"... это означает "черный лес" на шпрахсте. Больше похоже на прозвище, которое стало фамилией совсем недавно. Может быть, одно или два поколения назад...

-Я не возьму с вас денег, — произнесла шаманка почти высокомерно. — Это неприемлемо.

Мне никогда не приходилось бывать в полуночных землях, но лагарт я немного знал — доводилось общаться с купцами оттуда, ну и отец учил немного. А зная язык, волей-неволей узнаешь и некоторые обычаи народа. Там, к полночи, начиная от границы снегов и до верхнего течения Радагана, рассыпалась мозаика крошечных земель. Едва ли не в каждом из кусочков мозаики был свой бог, ревностно охраняющий границы. Что касается власти светской, то ее представлял, как правило, даже не то что благородный сеньор — глава какого-нибудь мощного клана, выбираемый старейшинами. Этот глава должен был получить одобрение Императора, что на деле сводилось к чисто формальному разрешению от его нунция. Налогов эти племена не платили вот уже много поколений, насколько я знал. Диалекты в каждом феоде тоже отличались изрядно.

...Купец Ганельф добродушно улыбается, принимая от меня связку перьев огневиски — со мною ими расплатились, и я почел за лучшее обратить их в деньги: зелья, которые можно приготовить, выпарив содержащееся в перьях вещество, мне ни к чему. Купцу есть с чего веселиться — сделка более чем выгодная.

"Грабитель ты, Ганельф, — говорю ему я, давая понять, тем не менее, что фраза эта — не более, чем шутка, вполне допустимая между хорошими приятелями. — С большой дороги".

"Вот чего нет, того нет, Райн, — он улыбается еще шире. — Сам знаешь, за сырые перья тебе никто больше не даст. Слушай, земель на Полночи много... ни в одной из них тот, кто живет по завету предков, не станет жульничать. Но не взять положенных денег за хорошую работу — это, извини, не по-нашему! Мы не берем денег только когда помогаем другу, или когда преследуем врага..."

Я спас Вию Шварценвальде от смерти. Казалось бы, мне нечего было бояться ее мести. Но почему, когда я гляжу на нее, меня не покидает ощущение, что другом она меня вовсе не считает?

Неспроста, одно я вам скажу.

Я даже знаю, почему она решила помочь Хельге вместо того, чтобы сразу попытаться отобрать у меня Драконье Солнце — хотел бы я знать, зачем оно ей нужно! Девочка побоялась, что деревня станет защищать меня, и решила обезопаситься.

-Прямо вот так и пойдем? — удивился Альбас, видимо, обескураженный предложением шаманки. — А как же...

-Просто пойдем, и все, — сказала Вия Шварценвальде. — Думайте, мы будем дожидаться ночи?.. Лучше все сделать сейчас, пока этого никто не увидит.

Несмотря на ранний час, Сумасшедшая Хельга сидела в огороде, у той же разбитой лохани. Внимания на нас она обращать и не думала. Мы подошли к заборчику слаженной группкой: Вия в середине, мы с Ди Арси плечом к плечу, и крестьянин чуть позади. Ди Арси изо всех сил старался меня не упустить. Он не вертел попусту головой и не впивался в меня взглядом, но я отлично понимал, что выскользнуть из его поля зрения и тихонечко смыться не получится. Можно было не сомневаться: как только шаманка закончит что там она собирается сделать, он приставит мне к горлу меч и непререкаемым тоном потребует Драконье Солнце.

Райн, ну почему ты ленишься составлять свой гороскоп хотя бы каждый месяц?!.. Быть может, что-то подсказало бы тебе, как выбраться из этой в высшей степени неприятной ситуации...

Вия Шварценвальде в сад не вошла. Остановилась у калитки, и тихонько кашлянула, привлекая внимание. Старуха вскинула на нее глаза. Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Я снова почувствовал что-то... как будто воздух зазвенел, да и потеплело... Рукам стало жарко, к лицу прихлынула кровь. Захотелось скинуть плащ. Я знал, что ощущение ложно: утро здесь, повыше в горах, было холодным, вот-вот парок изо рта пойдет.

Это собирались духи. Не так, как в прошлый раз, но я чувствовал их: запертые в глубинах духи земли, и духи растений в огороде, и несчастная мятущаяся душа Хельги, которая еле держалась в теле. Они почувствовали присутствие шаманки и приветствовали ее на свой лад.

-Простите, — сказала вдруг Вия Шварценвальде, и склонилась в низком поклоне.

Это уже ни в какие ворота не лезло... кланяться перед сумасшедшей крестьянкой! Что-то мне подсказывало, что Вия явно не принадлежала к этому почтенному, но малоуважаемому сословию. Или она кланялась духам?..

Хельга, напротив, выпрямилась.

-Кто ты, девочка? — спросила она почти ласково. — Ты похожа на мою дочь...

В голосе сумасшедшей звучала чуть отстраненная нежность. Я понял, что она не приняла шаманку за свое погибшее дитя — просто поставила в известность. Похожа. На дочь. И все.

-Для меня это было бы большой честью, — ответила Вия, и я каким-то образом понял: это не просто формула вежливости. — К сожалению, я — это не она. Но я могу сделать так, что вы ее увидите. И вашего мужа тоже.

Хельга как будто не удивилась. Можно подумать, чего-то в этом роде она от шаманки и ждала. Женщина возразила словно бы только для порядка:

-Мои муж и дочь спят в этом доме спокойным сном.

-Я могу сделать так, что они ненадолго проснутся и поговорят с вами.

-Можешь?..

В голосе Хельги почти не было надежды. Так, какая-то тяжкая, невыразимая печаль. Она, конечно же, не верила. Ей было почти все равно, ее уже почти не трогало то, что происходит вокруг ее тела здесь. Но все-таки только почти.

Мне очень жаль эту женщину. Когда-то давно я тоже мог бы выбрать подобный способ умирания. К счастью, достало здравого смысла и воли к жизни. Но я отлично помню, что это такое — стоять на краю.

-Если пожелаете, госпожа, идемте со мной. Здесь наверняка есть где-то поблизости место более подходящее. И возьмите с собой вашего мужа и дочь. Вы ведь унесете их, не так ли?.. — Вия говорила с убедительной мягкостью профессионального лекаря.

"Откуда она узнала про куклы?" — мелькнуло у меня в голове, и тут же забылось. Уж верно, у шаманов есть свои методы узнавать такие вещи.

Хельга тотчас нырнула в свою хижину. Мы остались снаружи. Я стоял и рассматривал травинку у себя под ногами. Кто-то наступил на нее, и сломал: капельки травяного сока студенисто поблескивали на сломе. Одна полоска травинки — вы ведь знаете, травинки растут как бы полосками, — торчала к небу, будто отломанная щепка. Она была достаточно короткой, чтобы не сгибаться...

Я подумал, что более низкий рост дает известное преимущество в драке — так меня учили. Я был ниже Ди Арси. Но он дрался лучше, в этом можно было не сомневаться. Он-то, в отличие от меня, получил нормальное воспитание. А после нормального, наверняка, специфическое. У меня же и меча-то нет.

Хельга возникла в проеме. Кукол она держала в руках, закутав в старую тряпку. Я узнал в этой тряпке бывшее одеяло на лавке. Снаружи хижины оно почему-то смотрелось неуместно — так часто бывает с вещами, стоит перенести их за порог.

-Здесь есть какое-нибудь заброшенное пастбище или что-то в этом духе? — спросила Вия самым повелительным тоном. — Такое, куда никто не пойдет? Только пойдемте туда быстрее, потому что есть ритуалы, которые надо проводить ночью, а есть такие, которые проводят на рассвете.

Я подумал, что сейчас буду наблюдать шаманский ритуал первый раз — не считая того, на башне. Самому мне с северными шаманами сталкиваться не приходилось, хотя однажды я пересек Полуночные Земли. Надо постараться запомнить поточнее, а потом записать. Вдруг пригодится?..

Альбас хотел было что-то сказать, но Хельга опередила его.

-Есть такое место, как не быть. Моя дочь собирала там цветы в последний день, когда была здорова. Идемте, дети, я покажу вам его.

И никаких тебе "благородных господ".

...На самом деле, детьми нас назвать было уже нельзя. В наших краях поступают на службу уже лет в тринадцать, а Ди Арси по возрасту вполне мог бы оказаться отцом семейства. Да и Хельга сначала величала нас "господами". А вот поди ж ты, сбилась...

На какое-то время возникла заминка: шаманка и Ди Арси заспорили, оставить лошадей здесь или взять с собой. Ди Арси хотел взять, шаманка уперлась: она заявила, что лошадям рядом с ней не место. "Или вы хотите чего-то в духе прошлого раза, милорд?!" В результате дико косящего жеребца привязали к дереву неподалеку от хижины Сумасшедшей Хельги, а недовольно фыркающую гнедую кобылу — к ограде.

Хоть Хельга сильно сутулилась, шагала она широко и твердо. Даже удивительно. Чем-то сумасшедшая напомнила мне тетю Ванессу.

На старое пастбище пришлось взбираться по довольно крутой, но широкой тропинке. Она порядком уже заросла, но идти по ней все еще было легко.

-Почему это пастбище больше не используют? — спросил Альбаса Ди Арси.

-Так там жук на траве завелся, овцы болели... вытравить не могли, ну и пришлось уйти. Думаем на следующее лето пасти снова, кажись, сгинул жук-то...

Мы шли, наверное, с полчаса — во всяком случае, мне так показалось. Становилось все светлее и светлее, но я знал, что солнце встанет еще не скоро. Наконец тропа выбежала на то самое пастбище: широкий зеленый луг, больше похожий на самое настоящее горное плато. Считать его таковым мешали только относительно скромные размеры.

Трава казалась серо-серебристой в утреннем тумане. Слева поляна была оторочена громадными серебристыми вязами, справа — полосой сосняка. Прямо перед нами уступами, туманными голубыми складками поднимались горы, как никогда восхитительные.

-Замечательное утро, — с энтузиазмом произнес Ди Арси. Мне его энтузиазм показался слегка зловещим, но я тут был лицом заинтересованным.

-Действительно, — ответил я. — Самое подходящее для чего-нибудь важного.

-Для сражения, например, — в тон мне заметил он, дернув уголком губ.

Я только склонил голову. Мне не хотелось с ним сражаться — исход был совершенно ясен!

Значит, предстояло придумать, как от драки отделаться. Я не особенно ломал себе голову... по крайней мере, пока. По опыту я знаю, что в таких ситуациях главное — не дергаться. Не дергаться, но и не упустить свой шанс. Пусть все идет, как идет.

Хельга остановилась, и шаманка шагнула вперед. Почему-то я думал, что она направится на середину луга, но она уверенно пошла к старым вязам. Остановилась, едва войдя в тень одного из них.

-Надо развести костер, — сказала она.

-Веток, что ли, наломать? — спросил Альбас нерешительно.

-Да, — кивнула Вия, — только немного. Скорее всего, нам не понадобится, чтобы костер горел долго. Только в самом начале...

Альбас послушно направился вглубь рощи.

-Я пока начну, — мягко сказала Вия, обращаясь к Хельге. — Дайте же мне их.

Девушка слитным движением размотала полоску ткани, прикрывающую ее лицо. Хельга даже не вздрогнула — по-видимому, она и вовсе не обратила внимания на то, что кожа шаманки была неправильного цвета.

Сумасшедшая без возражений протянула Вии куклы.

А потом госпожа Шварценвальде сделала то, чего я никак от нее не ожидал. Она крепко сжала куклы в охапке и потерлась о них щеками. Выражение лица у шаманки было мечтательное, словно у девчонки за игрой.

Она жестом попросила Хельгу расстелить на траве покрывало, и бережно опустила на него кукол. Потом сняла сапоги, аккуратно отставила их в сторону. Я решил, что она разденется совсем, как тогда, на башне, и приготовился успокаивать Альбаса, когда он вернется, — скорее всего, бедняга не привык к таким эксцентричным выходкам. Однако дело ограничилось только сапогами: вероятно, для этого ритуала визуализации скелета не требовалась. Шаманка просто переступила несколько раз с ноги на ногу, как будто пробовала землю на ощупь. Потом потянулась, встала на цыпочки, понюхала воздух. Достала из-под гармаша бубен... я не совсем понял, где она прятала такую здоровенную штуковину так, что та ни разу не звякнула. К животу привязывала двумя ремнями?.. Вскинула руки. Бубенцы звякнули.

Потом шаманка опустила руки и словно бы к чему-то прислушалась. Мы молчали. Вообще было очень тихо, но довольно быстро мы услышали шум шагов — это Альбас торопился назад с охапкой довольно тоненьких палок. Все правильно, ведь шаманка велела побыстрее...

Девушка выбрала несколько веточек, сложила их неуклюжей, как мне показалось горкой. Потом потребовала кремень и трут — что ей и выдал Ди Арси. Огонь девушка развела с удивительной сноровкой: даже по такой неловкой кучке огонек заплясал очень весело, разгорелся сразу. Мне бы так..

-Садитесь, — сказала Вия. — Садитесь вокруг. Вы будете как племя.

Кажется, я понял, что она хотела этим сказать... насколько я помнил, в некоторых обрядах шамана участие должно принимать все племя. Очевидно, Вия Шварценвальде решила за неимением лучшего обойтись нами.

Мы послушно расселись вокруг костерка... причем Ди Арси, разумеется, предусмотрительно предпочел устроиться рядом со мной. Я знал, что обряды шаманской магии обычно обладают гипнотическим эффектом, и прикидывал, смогу ли убежать, пока все будут безотрывно пялиться на госпожу Шварценвальде. Решил, что это зависит от того, насколько сам я смогу остаться безучастным. А смогу ли?..

Если удастся... думаю, уйду довольно далеко, пока они очухаются. От лошадей в горах все равно никакого толку, а на своих двоих им меня не догнать. Что-что, а отрываться от погни я умел.

Шаманка положила кукол около костра. Видно, она не боялась, что на них попадут искры.

Тут взошло солнце. Я как раз сидел лицом к горам, поэтому увидел, как вызолотились их вершины. Кажется, мое лицо само собой расплылось в широкой улыбке. Мне снова грозила смерть — я совершенно точно знал, что Ди Арси, если будет необходимость, не остановится перед убийством, — и в то же время я радовался. Я чувствовал, что здесь, на этом лугу, просыпается что-то... готовится. Шаманка взывала к таким силам, которые новые боги заставили уснуть, но не умереть. Их соседство казалось мне пугающим и бодрящим одновременно.

Вия снова вскинула бубен... рука ее точно начала дрожать. Тонкий дребезжащий звук показался мне очень неприятным, даже зубы заныли. Я подумал, что очередной приступ будет совершенно излишним ... особенно, если учесть, что с окончания предыдущего прошло менее суток.

И вдруг шаманка запела. Это уже был не вой, как тогда, на башне, а именно песня. Правда, звучала она необычно, да и язык был незнакомый — даже не лагарт.

Девушка начала медленно идти вокруг костра странной, прыгающей походкой... она как будто приплясывала, проворачиваясь вокруг своей оси. Вращение становилось все более размеренным. Не сразу, но я все-таки сообразил, что она имитирует ход планеты вокруг солнца... вот странно! Мне всегда втолковывали, что лишь астрологам известно, что планеты обращаются вокруг центрального светила, да некоторые еще и крутятся вокруг себя, словно детские волчки, — когда-то давно боги сочли это откровение слишком волнующим для неискушенных людских ушей, и завещали хранить в тайне ото всех, кому по роду профессии не приходится соприкасаться с подобными "секретами". То же мне секрет, если подумать! Просто боги боятся, что, узнай люди, как на самом деле устроено мироздание, они не смогут удержаться от смеха.

Наверное, я правильно подметил раньше: у шаманов есть свои способы узнавать по-настоящему важные вещи.

Одеяние шаманки развевалось, волосы ее метались в воздухе, и мне казалось — не только в прыжках дело, еще какой-то невидимый ветер дует. Чушь, конечно. Бубен все звенел и звенел в том же рваном, неприятном ритме. Песня тянулась на низких нотах, которые мало отличались одна от другой... или это на мой слух не отличались?.. Я подумал, что Ди Арси смотрит на шаманку вполне зачарованно — можно попробовать улизнуть.

Не получилось.

В момент, когда я собрался вскочить и побежать, я вдруг осознал, что песня не просто звучала ранним утром в предгорьях. Песня и была ранним утром, и была предгорьями. Песня звала, ворожила и чаровала... только не так, как чарует что-то прекрасное. Песня не была прекрасной — она просто была. От начала времен мы сидели у костра. От начала времен краснокожая фигурка в развевающихся одеждах, с ореолом черных волос вокруг головы подпрыгивала и кружилась вокруг пламени...

Мне вдруг показалось, что это бабочка порхает над языками огня. Над диковинными цветами. Да, точно... бабочка, как же я раньше не понял?.. Красная бабочка с черными пятнышками — словно божья коровка.

Жаркий, солнечный сентябрьский день. Мама взяла меня на ярмарку — тогда, когда отец еще был жив, она чаще и подолгу оставалась дома, и проводила больше времени со мной и с Раей. До ярмарки мы добрались в подводе нашего богатого соседа-крестьянина. Мне очень захотелось поглядеть на кукольный спектакль, который разыгрывали скоморохи на площади. Мама строго сказала: "Смотри, Райн, но придется возвращаться пешком". Я пожал плечами — пешком так пешком! Подумаешь, напугала... Мне было пять лет, и я мнил себя великим ходоком. Во всяком случае, ходил я гораздо лучше папы.

В общем, час я грыз сахарного петушка на палочке, глазел на Петрушку в пестром колпаке и чувствовал себя совершенно счастливым. А потом мама сказала: "Ну все, пора. А то не успеем до темноты".

Мы пошли.

От ярмарки до нашей деревни было недалеко, мили две, наверное, может, чуть больше. Я имею в виду наши мили, шляхетскиеxxviii. Но для натруженных ножек пятилетнего малыша — целое путешествие. Под жарким солнцем, которое и не думало смирять свой пыл, пусть даже перевалило за полдень. К тому же и одет я был "празднично": в бархатные штанишки и рубашку с широким воротником — тетушка Ванесса настояла. Мама разрешила мне отстегнуть воротник (хотя сама не поддалась искушению снять чепец, ибо дома всегда одевалась как добропорядочная матрона), но на руки меня так ни разу не взяла. Мы останавливались много раз, но все-таки в итоге доплелись. Я дошел. Сам...

Потом, лет в одиннадцать-двенадцать, когда мамы уже не стало, я, бывало, в ярмарочный день успевал проделать путь до ярмарки и обратно раза три через холмы, напрямик: подряжался таскать грузы для наших мужиков. Дело не дворянское, конечно, но за него платили, а деньги были нужны...Особенно когда Рая болела. А болела она часто.

Мы присели отдохнуть под дерево, и я, наблюдая, как ползет по моей загорелой исцарапанной ноге божья коровка, спросил: "А почему Божья коровка вообще прилетает на землю?.. Ведь говорится же в считалке, что у нее на небе деточки". Мама взъерошила мне волосы и сказала (голос у нее был низкий, грудной, с едва заметной хрипотцой): "Потому, Райни, что коровке тоже надо кушать. Она ведь, хотя питается божьей росой, но и роса тоже только на траве выпадает. А стало быть, ей и себе, и деточкам надо прокорм на земле искать, а не на небе". "Мам... а коровка — она божья... но какого Бога?.. Их же много, Богов..." "Наверное, общая", — Мама прижала меня к себе. Нога моя дернулась, красная капелька божьей коровки сорвалась и улетела. "А они не передерутся? Она же маленькая..." "Ну, во-первых, коровок много, на всех хватит. А во-вторых, станут тебе боги из-за какой-то коровки ссориться... Им достоинство не позволит". "Как наше, шляхетское?" "Ну да, как наше..."

...Нет. Кажется, я не столько вспомнил этот разговор, сколько придумал прямо сейчас. Мама была не охотницей говорить о богах. Скорее всего, она просто ответила бы что-то вроде: "Не касайся этого Райни, малыш. А то не вырастешь". "Почему?" "Не дадут". Это если бы вообще не ограничилась коротким: "У тебя есть силы разговоры разговаривать? Значит, пойдем уже".

Я встал и пошел. Точнее, попытался. В этом месте было некуда идти. Все заволок серый туман с гор... серый — будто дым от костра. Пепелища. Да нет, это и есть дым. Он пахнет гарью. Где-то в этой гари потерялись папа и мама, я непременно должен их найти, или Рая будет плакать, а тетя Ванесса будет укоризненно смотреть на меня... Ну же, Райни, встали и пошли ножками...

Вокруг скользили тени: родители, здоровые и счастливые, в окружении чужих детей Рая протягивает мне чашу воды... Тетя Ванесса укоризненно смотрит на меня, качая головой.

Последняя тень не ушла просто так — я попытался погнаться за ней, и она еще несколько раз мелькнула вдалеке. В руки не далась — наверное, потому, что мне так и не удалось сделать даже несколько шагов. Зато возник наш фамильный склеп... просто каменный короб, украшенный, если это можно так назвать, грубой лепниной. Древняя, чтоб ее... Я плакал и скребся в тяжеленную деревянную дверь, просил, чтобы открыли... Они меня не пускали: те Гаевы, что были прежде, и тетя Ванесса, и родители. Они говорили, что я уже умер, и что мне не место с ними — они-то живы... "Вы умерли! — кричал я. — Пустите меня к вам!" Но родичи, наверное, чем-то заложили дверь изнутри: как я ни бился о тяжелые створки — и плечом, и головой, и всем телом — открыть мне не удавалось.

Убей себя об дверь, ага...

Потом я просто упал на землю и лежал без движения. Если бы тени вздумали выйти ко мне теперь, я бы даже не посмотрел на них. Они могли делать со мной все, что им заблагорассудится.

Рядом с моим лицом на каменном полу остановились босые ноги. Потом шаманка присела на корточки. В моем сне она снова была без одежды, как тогда, на башне. Но не обнаженной — все ее тело ковром покрывали чернокрылые бабочки в красную крапинку. Противно, наверное...

-Что с тобой? — спросила она участливо. Ее глаза смотрели только с любопытством — ни гнева, ни алчности. — Я могу помочь тебе?

-Нет, красавица, — я улыбнулся ей разбитыми губами... когда успел разбить?.. — Это я должен помогать тебе, а не наоборот.

-Я поймаю тебя, — пообещала она, протянув мне руку.

-Конечно, поймаешь, — я схватил ее ладонь и рывком поднялся. — Но еще не сейчас.

Мы стояли все на той же равнине, только и костер, и Альбас, и сумасшедшая, бесследно исчезли, а туман стал гораздо плотнее и растекся в какую-то бесконечную плоскость без высоты и времени. Только деревья, вдруг ставшие серебряными, тихо шелестели металлической листвой. Да, еще Драконье Солнце... я знал, что оно восходило там, в вышине, за туманом.

-Я буду звать духов, — сказала шаманка. — Раз уж ты оказался здесь... стой спокойно и не мешай.

А может быть, сказала она совсем другое. Все это было как во сне, причем я не был уверен, что сон снится именно мне.

Госпожа Шварценвальде вытянула руки вперед. Крапчатые бабочки сорвались с запястий и широкими шуршащими лентами размотались вперед, в туман. Нет... какие бабочки! Вороны. Самые настоящие вороны. Черные, хищные, лесные птицы. С громким карканьем, будто на кладбище, они пропали где-то вдалеке.

-И что дальше? — спросил я.

Шаманка только насмешливо посмотрела на меня.

В следующий миг она шагнула вперед, протягивая руки... и вот уже рядом с ней стоят двое.. двое... нет, не получится найти верное слово. Наверное, если бы я знал их живыми, то смог бы и теперь углядеть хоть что-то, но я видел их только куклами, и чем-то вроде кукол они для меня и остались: просто силуэты в человеческий рост, слишком пестрые, чтобы на них можно было смотреть без рези в глазах. Кроме того, силуэты эти были совершенно одинаковые. Мне почему-то казалось, что душа девочки должна хоть как-то отличаться от души мужчины.

-Вы будете говорить через меня, — сказала им шаманка. — Согласны?

Силуэты медленно кивнули.

Тогда Вия крепко сжала своими руками их руки... да, это были руки, хотя по очертаниям они не слишком напоминали человеческие конечности. А потом нас накрыла вязкая тишина. Тишина и спокойствие тумана... Да, наверное. Влага. Здесь было очень много влаги. И очень много понимания — прямо в воздухе. Веяло там, как зараза.

Кажется, я плохо объясняю, но довольно сложно описать галлюцинацию. Это продолжалось, наверное, доли секунды, но мне потом показалось, что целые вечности. Я чувствовал, как растут деревья. Чувствовал, как медленно крошатся и покрываются землей горы. Чувствовал, как копошатся насекомые в слое почвы. Чувствовал жизнь и смерть. Даже небо и звезды я чувствовал — о все силы мира, впервые в жизни я действительно чувствовал звезды, вместо того, чтобы вычислять их!

Но бред быстро кончился — спасибо ему за это. Пришли слова и судорожные рыдания. Женщина, сумасшедшая Хельга, просила сжалиться, смилостивиться над ней, она не вынесет больше безумия, заберите ее к вам, пожалуйста, заберите...

Я даже увидел это на миг, уж не знаю, какими глазами: Сумасшедшая Хельга изо всех сил сжимала маленькую шаманку в объятиях, и рыдала, страшно растягивая рот. Сердце мое сжалось — мне показалось, что это самое страшное, что мне приходилось наблюдать. Почему?.. Казалось бы...

Тут я понял, потому что мне наконец удалось разобрать всхлипывания старой женщины.

-Зачем?!.. — рыдала Хельга. — За что?! Не хочу! Не хочу!

Я даже догадался, чего именно она не хочет. Она не хотела помнить — вот что. И не хотела понимать. До сих пор ее безумие было ее спасением.

Ну что ж... может быть, и мне безумие показалось бы соблазнительным выходом. Слава богу, что я не женщина, и мое не столь изобретательное подсознание ничего подобного не подсказало.

-Не хочу! — рыдала Хельга. — Не хочу! Лучше убейте меня!

Она оттолкнула шаманку от себя. К моему удивлению, Вия Шварценвальде упала покатилась по лугу словно кукла... словно тряпичная кукла. Я попытался шагнуть к ней, но не смог сдвинуться с места: все-таки здесь даже шевелиться оказалось сложно. А старуха закричала, раздирая руками длинные седые пряди волос.

-Убейте! — кричала она. — Боги, убейте меня!

Только богов не было и не могло быть здесь... или могло?.. Где мы — в самом сердце тумана, оживленного для нас магией шаманки, или же на горном лугу под вязами?.. Ничего отныне не было очевидным: время от времени реальность оживляла блики костра, на который я все еще смотрел, перед моими глазами ... но в тот же миг туман набивался в меня, и я не мог видеть ничего, кроме его серебряной сердцевины, и только вой...

Туман взорвался языками пламени. Сверху, плавно кружась, сыпались золотые осенние листья со снегом вперемешку. Я откуда-то знал, что это был не первый снег — второй... Тот, который может при желании лечь на всю зиму.

Вокруг в одно мгновение стало холодно и ясно. Так холодно и ясно, наверное, может быть только утром середины осени в лесу. Да, — мы оказались точно в таком утре. Нет! В том самом утре.

Еще бы знать, в каком...

Теперь я смог сделать шаг и даже два, но это ничего не меняло. Потому что к сумасшедшей старухе шел бог.

Это был, конечно, не настоящий Бог. Но все-таки один из тех, что повелевают нами — раз увидев, невозможно ошибиться. Я однажды видел Спента-Армаитиxxix на храмовом празднестве в Алом Княжестве... то самое Сумеречное Явление, к месту которого третий год водят паломников, да... "Антропоморфны" — дурацкое слово. Боги совершенно не похожи на людей. Они вообще ни на что похожи. Так... овеществленная абстракция. Не понимаю, как им удается обмануть хоть кого-то, когда они пытаются принять человеческий облик. Их вечно выдает то, что художники — да и жонглеры в своих песнях! — пытаются передать неземным светом, пылающим вокруг фигур. Когда боги идут в мир, реальность изгибается вокруг них, не в силах выдержать их веса.

Вот такой бог, алый и золотой, словно осенние листья, пахнущей кровью на жертвенных алтарях, и гарью пожаров, двигался к нам — медленно и неспешно, и в то же время гораздо быстрее, чем всадник на лошади. Мне казалось, будто он идет от гор, но впечатление было обманчивым: я знал, что этот бог только что сидел рядом со мной у костра. У него было лицо Астериска Ди Арси.

Реальность бреда выгибалась вокруг него, даже рвалась иногда. Тогда я видел и костер (он почти уже догорел), и небывало густой столб дыма, поднимающийся в утреннее небо, и неподвижно стоящую шаманку ... бог тоже был там: я ощущал его присутствие рядом с собой. Здесь же, в реальности странного сна, я мог его видеть.

Я не анализировал — лишь много позже у меня нашлось время хорошенько порассуждать — только подумал: "А ведь бедняга на краю держится!" Первое озарение часто бывает верным...

Бог шел к старухе и улыбался. Она смотрела на него как зачарованная.

-Ты ждала смерти? — спросил он. — Ты получишь ее.

Сумасшедшая Хельга смотрела на него такими глазами, какими, наверное, кролик смотрит на удава — не знаю, ни разу не наблюдал это поучительное зрелище!

Я твердо знал, что старуха будет только благодарна богу, избавь он ее от страданий пробужденного разума. Еще я знал, что мое вмешательство не изменит ничего — для такого как он стереть меня в порошок не составит ни малейшего труда. Кроме того, отдать свою жизнь, чтобы помочь какой-то там зачуханной селянке, живущей в жутком горном захолустье — совсем не то, что может прославить доблесть шляхтича (ну, предположим, последнее меня никогда слишком не волновало), и вообще было бы весьма обидным итогом моей недолгой, но такой интересной жизни! Да, все так... Но почему же тогда я сорвался вперед, как бешеный, чтобы встать между богом и старой женщиной?..

Ох, должно быть, сумасшествие — заразная штука!

А с другой стороны... Райн, тебе это ничего не напоминает?.. Ведь совсем недавно в сходной ситуации ты повел себя примерно так же...

Первым я не успел. Первым оказался, как ни странно, Альбас, про которого я совсем забыл. Более того, я думал, что ему не удалось попасть в эту странную страну туманных видений. Нет, он был здесь, и с ревом бросился на бога. Тот просто отмахнулся... отшвырнул крестьянина, да так, что Альбас отлетел весьма далеко, врезался в вяз спиной и сполз по нему, оставляя на коре густой маслянисто-темный след.

Я хотел крикнуть что-то глупо героическое, вроде "Только через мой труп!" или "Убей сначала меня, если ты хочешь повеселиться!" Но, конечно, ничего не успел. Бог уже нанес удар — огненным клинком, разумеется. Ну почему, почему у богов обязательно должен быть огненный клинок?! Завел бы кто-нибудь... ну, не знаю... ну хоть пращу, что ли?.. Можно прямо с небес орудовать — дешево и сердито!

Клинок вошел мне в верхнюю треть живота, под грудиной. Я успел даже подумать что-то типа "как горячий нож в масло". В следующий миг меч взорвался. И я взорвался тоже — вместе с ним. Понял, что умираю. Четкое, ясное осознание. Я должен был умереть именно так...

Мне, наверное, следовало вести себя достойно, но тело, увы, хотело не проявлять достоинство, а попросту без затей жить. Я заорал. А когда заорал, мир сложился как-то вдруг, будто витражный узор на окне, когда отходишь подальше и воспринимаешь картину целиком. До меня дошло, что я снова сижу у костра, и по-прежнему ору, схватившись за складки сюрко у себя на груди, словно пытаюсь руками вытащить оттуда сердце. Ох, что-то досталось этому бедному органу в последнее время!

Все то же утро...

Шаманка валялась неподалеку, лицом в траве. Нормальное для нее состояние, судя по всему... Так же без сознания, только на боку, растянулся Астериск Ди Арси. Руки его сжимали рукоять меча... который, конечно же, был вытащен из ножен. Хорошо еще, что не у меня в животе засел!

Зверски болела голова. Ну конечно... еще бы после такого не болела.

Я присмотрелся к моему незадачливому преследователю. Нет, все нормально — жилка на шее бьется. Значит, живой. Может быть, мне, ради мирового спокойствия стоит прибить его здесь и сейчас?.. Его устами улыбался бог... кажется, я даже знал, какой именно.

Кинжал у меня был. Я нащупал рукоять на поясе. Старов кинжал, между прочим. Я ведь тогда не спросил, как зовут оружие... подумал, и назвал Сын Бури. Немного выспренно, но мне показалось, что правильно... Такой парень, как Ди Арси, и должен любить выспренние названия — стало быть, кинжалу будет привычно.

Перерезать горло спящему — тем более, что Ди Арси скорее в обмороке, чем просто спит, — дело пустячное. И для меня не новое — уже приходилось однажды.

Я мог. Запросто.

Кинжал, конечно, придется оставить рядом с телом. Не смогу же я взять его с собой... И как я буду в горах без ножа?..

Нет, что за глупости... конечно, не буду оставлять. Возьму с собой. Вытру только хорошенько.

Я разжал пальцы и поднялся. Боль в голове отзывалась противными спазмами в желудке — как с похмелья. Надо проверить, как там шаманка... не сломала ли чего. Да и вообще — напряжение такого ритуала может оказаться для нее слишком...

И замер. Встав, я увидел некую деталь окружающего пейзажа, которую раньше не замечал: опершись о ближайший вяз, полулежал, свесив голову на грудь и широко разбросав ноги (на подметках сапог — лепешки грязи), Альбас из Пестрых Скал. На коре дерева медленно подсыхал широкий темный след. А Сумасшедшая Хельга стояла на коленях у тела своего племянника. Она медленно раскачивалась туда-сюда, и мерно повторяла:

-За что?!.. За что?!..

Судя по голосу, от ее спасительного безумия не осталось и следа — совсем, как во сне.

...Мне нужно было торопиться. Множество дел следовало закончить до того, как Ди Арси придет в себя. Например, позаботиться о шаманке. А еще — помочь Хельге оттащить труп.

2. Записки Аристократа

Приходить в себя пришлось едва ли не дольше, чем в тот раз, на холме. Разница состояла в том, что тогда я просто проснулся, как будто после обычного сна. В этот раз я даже не чувствовал, что сплю: я все отлично осознавал. Даже запомнил, что Гаев сидит около меня, положив руку мне на лоб, и словно бы о чем-то думает... пальцы у него были до странности холодные.

-Вот что, — сказал астролог сочувственно — причем сочувствие было ни капли не наигранным, я мог бы в этом поклясться! — Вам нужно сейчас полежать немного, Ди Арси. А лучше бы много. Но много не получится — есть ведь еще госпожа Шварценвальде. Вам придется о ней позаботиться.

Потом он поднялся и отошел в сторону — я потерял его из виду. Я понял, что он опять сбегает, но встать просто не было сил. Тело как параличом разбило.

Тем не менее, повторюсь, сознания я не терял. Все как будто в тумане плавало. Ветки дерева надо мной вдруг показались потолком, который то удалялся, то приближался... впервые в жизни я настолько не чувствовал собственного тела. Однако мне нужно было встать, и я все-таки встал. Для этого пришлось попросту приказывать своим рукам и ногам двигаться, не слишком обращая внимания на их реакцию... а им все происходящее совсем не нравилось.

Когда я с грехом пополам выпрямился, опершись о ствол вяза, я увидел шаманку. Лежала она неподалеку... Вроде, цела, все на месте...

Кажется, когда я выпрямился, меня вырвало... не знаю точно. Помню только, что в голове у меня помутилось, а потом я вытирал рот пучками травы... впрочем, может быть, я просто пытался ее есть.

Только тогда мир перестал играть со мной в прятки, и я, негнущимися пальцами распустив шнуровку сюрко, сунул руку за пазуху и достал оттуда маленький пузырек темного стекла. Это уже становилось традицией, которую мне не хотелось бы продолжать. Если моя "другая сущность" будет вырываться на волю с таким завидным постоянством, меня очень скоро обнаружат. Так мне совсем ничего не успеть.

На сей раз, когда я вытащил пробку, Агни не поспешила выходить, чем очень сильно напугала меня. Я буквально похолодел и несколько секунд не знал, что же предпринять. Однако вскоре робкий алый блик появился на горлышке пузырька, а затем на краешке темного стекла заплясала крошечная алая фигурка.

-Стар... — прозвенела ящерка. И, клянусь, впервые в жизни ее нежный голосок был похож на шепот! — Стар... он уже ушел?

-Тот?.. — спросил я. — Ушел, не бойся.

Сказал я это с уверенностью, какой не чувствовал. ТОТ был все еще слишком близко, выжидал за резной изукрашенной дверью..

-Да нет же! Большой! Я снова чувствовала его! Он близко, слишком близко!

-Ты уже раньше говорила об этом... — произнес я медленно, пытаясь собраться с мыслями: голова пока еще категорически отказывалась работать. — Ты говорила об этом, когда я прошлый раз приходил в себя, когда ТОТ... может ли быть...

-Ни в коем случае! — она аж испугалась. — Нет! ТОТ, другой — это ТОТ! Стар, ты что?! Ты думаешь, я спутаю бога с Большим?

-Да кто же этот Большой, в конце концов?! — я чуть было не рявкнул на маленькую Агни, но тут же сбавил тон. — Прости... я хотел сказать, может быть, ты попытаешься объяснить мне в двух словах? Только быстро, я тороплюсь. Мне нужно догнать этого астролога...

-Звездочета? Так вот он кто! Нет, ни в коем случае! Стар, ты не должен этого делать!

-По-моему, мы договорились, что ты не указываешь мне, чего я должен делать, чего не должен, — произнес я медленно, чувствуя изрядное раздражение. — Так что... — но тут же запнулся. — Постой, что ты хочешь сказать этим "Так вот он кто"?

-Этот астролог... он такой... молодой, да?.. — спросила Агни. — И такой... спокойный, доброжелательный?.. Стар, хочешь, я скажу тебе, какой он?..

Я осторожно погладил ящерку указательным пальцем... и мне пришлось снова замереть, потому что моя бедная несчастная голова вдруг чуть не разлетелась. Ну точно! Агни уже общалась со мной подобным образом, но только когда я спал, а она в это время выбиралась из своего пузырька. Такое случалось, когда мы с ней мирно жили в под защитой стен Чертовой Крепости. Мне и в голову не приходило, что она способна на что-то в этом духе, когда я бодрствую! Это уже отдавало чудесами, а именно от чудес я старался в первую очередь держаться подальше.

И все же образы рванулись в меня, отчего голову, от висков к затылку, словно раскаленный стержень пронзил. Я вдруг как будто воочию ощутил Гаева... не его самого, но то, каким его восприняла Агни... не знаю, как это объяснить — может быть, какой-нибудь философ из тех, что провел почти всю свою жизнь в мрачных стенах университета, и справился бы! Я же могу сказать только одно: это было похоже на тот образ человека, который складывается у вас в мозгу, если вы долго знаете его. Тогда вам достаточно назвать его имя — скажем, купец Клод из Нейта, — и вы, прежде чем отзвучала последняя буква, уже знаете, о ком идет речь. Еще раньше, чем вспомните, скажем, что этот самый Клод обожает вишневые камзолы, носит широкую бороду лопатой, а на носу у него огромная бородавка.

Вот такое ощущение на грани памяти и скользнуло в меня. Только уж очень оно было странным. Мне бы и в голову не пришло почувствовать астролога таким образом. Теперь я понял, почему Агни называла его Большим: этот образ не мог быть человеческим! Впрочем, и божьим тоже. Да он вообще живому существу не принадлежал!.. Помните, я говорил, что образ мыслей Агни мог бы заставить ее уважительно говорить о каком-нибудь особенно старом камне?.. Вот-вот, оно самое! Иначе, или просто точнее, сказать не могу. Тут надо быть саламандрой, или каким иным причудливым существом, или хотя бы со звездами регулярно на брудершафт стопочку опрокидывать, как тот же Гаев, или еще что...

Мне стало по-настоящему страшно. Правда, всего на мгновение.

-Малышка, а ты не ошибаешься? — ласково спросил я у Агни. — Может быть, ты слишком долго просидела в этом пузырьке?

-Я действительно слишком долго просидела в пузырьке, ты совсем меня не выпускал! — сердито воскликнула ящерка. — Но это тут не при чем! Это ты, Стар, где-то пересидел: всю дорогу вел себя по-идиотски! А этот... этот... не знаю, как там его, но он Большой! И если ты в своем уме, то близко к нему не подходи!.

-Ну уж нет, — я решительно выпрямился. Голова слегка закружилась, но я с этим справился. — Нет, у него Драконье Солнце! И я его добуду, чего бы мне это не стоило... А если ты боишься — полезай в пузырек и сиди там.

-Я боюсь, Стар, я ужасно боюсь! Он тебя уничтожит! Он от тебя совсем-совсем ничегошеньки не оставит! — мне показалось, что саламандра вот-вот заплачет.

-Ну так...

-Нет! Пожалуйста, не прячь меня! Оставь меня рядом с собой! Если что, я попробую защитить тебя!

-Знаешь что, кто бы там Гаев ни был, мне совсем не улыбается, чтобы он тебя увидел.

-Нет, ни в коем случае! — ящерка соскочила с бутылочки, одним прыжком оказалась у меня на голове — есть у нее такая милая привычка. — Нет, нет! Я останусь с тобой! Я больше не отпущу тебя одного, ни за что!

Мне оставалось только чертыхнуться. Больше всего на свете я хотел броситься на поиски Гаева... бог его знает, сколько я провалялся тут, таращась на ветки вяза, в полубессознательном состоянии! Он мог уже уйти далеко.

И все-таки, прежде чем сорваться в путь, я проверил, как там шаманка. Сперва я испугался, что девушка не дышит, но потом все-таки уловил биение крови в жилке у нее на шее... просто кровь двигалась очень медленно. Не просто сон. Все это меня встревожило: я и не заметил, как стал относиться к этой девчонке гораздо лучше...или просто заботиться о ней вошло в привычку?..

Тем не менее, астролога следовало догонять. Большой он там или Небольшой. Мой первый и истинный долг — отыскать Драконье Солнце, остальные обязательства побоку.

-Ты чувствуешь этого Большого? — спросил я у Агни. Слегка нервировала необходимость разговаривать с кем-то, кто сидит прямо у тебя на голове, — все время хочется посмотреть вверх, а нельзя.

-Еще как! — подтвердила Агни. — Ты хочешь, чтобы я его нашла?

-Да!

-А может, не надо?

-Надо, Агни.

Ящерка вздохнула (я без труда понял, что это именно вздох, хотя звучал он, как звон колокольчика), спрыгнула у меня с головы. Земля на ощупь ей явно не понравилась — в первый момент Агни совсем по-кошачьи поджала лапку. Потом опомнилась и заскользила вперед между стеблями травы. Я побежал за ней.

Как выяснилось, астролог не успел уйти очень далеко... и в то же время, наоборот, ушел гораздо дальше, чем, как я думал, было возможно. Нам все время приходилось карабкаться выше в горы. Я увидел Гаева, когда влез по крутой тропинке на небольшую скальную площадку. С нее я отчетливо увидел и луг, на котором все произошло, и вяз, под которым очнулся... и удивился, как близко они оказались, ведь я шел не меньше часа! А потом Агни воскликнула:

-Большой, Стар! Прямо над нами!

И вспрыгнула мне на плечо, готовая охранять от всего мира.

Я вскинул голову, и увидел Гаева. Он стоял на почти такой же смотровой площадке — метров на пять выше надо мной. Вот только эти пять метров приходились на совершенно гладкую базальтовую стену. Каменный Пояс — горы не самые высокие, но все же это самые настоящие горы, и на их вершинах почти на все лето задерживается снег... по крайней мере с этой стороны хребта, где еще дуют холодные ветры с Северного Моря. И если уж они решают, что настала пора побыть крутыми, они делают это весьма основательно. Нас с астрологом могло разделять и десять минут, и день пути. Нет, ну день вряд ли — не мог же я проваляться настолько долго! Но полчаса, час — вполне.

-Доброе утро, Ди Арси! — весьма приветливо сказал этот наглый тип, как будто мы с ним повстречались во время предобеденного променада на кладбищеxxx. — Нормально себя чувствуете?

-Замечательно! — прорычал я. — Гаев, какого... — я выругался.

-Что "какого"? — участливо спросил он. — Уж не думаете ли вы, что я так запросто возьму и отдам вам Драконье Солнце? Кстати, кто это у вас на плече? Неужели саламандра?.. Великие небеса, как вам удалось с ней подружиться?

Я поперхнулся заготовленным обвинением. Меня больше всего поразило то, что Гаев совершенно четко сказал "подружиться", вместо, например, "Как вам удалось ее приручить?!"

-Это она со мной подружилась, — сказал я, скрестив руки на груди. — Ладно, не отступайте от темы!

-Я и не отступаю, — Гаев покачал головой. — Ди Арси, вы мне нравитесь все больше и больше! Человек, способный так заинтересовать саламандру, чтобы она осталась с ним... Вот это подвиг! Я готов поверить, что вы действительно способны отобрать у меня Драконье Солнце.

-А его можно отобрать? — резко спросил я. — Или только передать по доброй воле?

-По доброй воле или хитростью, — равнодушно передернул плечами астролог. — Если, скажем, вам удастся поймать меня, запереть куда-нибудь и запытать до такого состояния, чтобы я сам отдал вам эту штуку...

-Зачем вы это мне говорите? Вам же следовало сказать: "По доброй воле и только!"

-Сказал же, вы мне нравитесь. Не люблю врать людям, которые мне симпатичны... да и вообще врать не люблю! Это плохо влияет на судьбу... А кроме того, вам все равно не светит поймать меня.

-Вы так уверены? — поинтересовался я — надеюсь, иронично, а не зло.

-Еще как, — с удовольствием кивнул мой собеседник. — Вот ваша огненная подружка вам подтвердит, легко ли меня поймать.

И тут, к моему удивлению, маленькая проказница взяла его сторону.

-Стар, не преследуй его! Он — Большой! Будешь гнаться за ним — погибнешь!

-С чего ты взяла, малышка? — я, насколько мог, попытался скосить глаза, чтобы встретиться взглядом с маленькой саламандрой (глаза у нее не огненные, а синие, словно сапфиры или небо ранней осенью, так что смотреть в них совсем не больно). Разумеется, ничего не получилось: скосить взгляд на собственной плечо, почти под самую шею, довольно трудно, особенно если тебе мешает высокий воротник сюрко.

-С того! — саламандра упрямо махнула хвостиком. — Он — Большой! Лучше не вставать у него на пути.

Судя по тому, как звучал голос Райна, когда он заговорил, астролог был удивлен такой категоричностью никак не меньше меня.

-Да, лучше не становиться у меня на пути! — подтвердил он на редкость растерянным тоном. — Уж не знаю, с чего эта красавица взяла, что я большой... вроде бы, особой огромностью не отличаюсь! Но в любом случае, Ди Арси, мой вам совет: откажитесь от Драконьего Солнца. Ничего хорошего вы не добьетесь.

-Мое дело, чего я хочу добиться! Но... послушайте, Гаев, вы достойный противник! Вы спасли мне жизнь, мне и шаманке, уже второй раз! Первый — когда вытащили из подземного хода. Я сам виноват в своих неудачах — то, что я не могу до сих пор поймать вас, всего лишь вопрос моей собственной глупости. Но поверьте мне, рано или поздно эта полоса невезения кончится, и...

-Разумеется, кончится, — астролог серьезно кивнул головой. — Марс уже выходит из противостояния Сатурну, так что...

-Постойте... — я замолчал на секунду, переваривая. — Так...

-Ну да, разумеется, — как ни в чем не бывало продолжил этот пройдоха. — Я, конечно, не знаю времени вашего рождения и не составлял вашего гороскопа, однако могу предположить, что Марс имеет в вашей карте одно из определяющих влияний. А сейчас Сатурн как раз мутит воду всем планетам, кроме Юпитера — он вышел из чистого аспекта с Юпитером пять дней назад. Так что ваша полоса неудач еще продолжается, а моя как раз закончилась. Не удивляйтесь. Вашей вины тут минимум — всему виной предопределенность.

Ну почему, почему беседуя с этим типом, я все время хочу ругаться?.. Видит бог настоящий — если бы не я занимал в этой истории почетное место главного недотепы, преобладающим чувством было бы чистое восхищение!

-Тем более! — воскликнул я. — Значит, я вас все равно догоню! И... уж поверьте мне на слово, если Астериск Ди Арси хочет что-то получить, его мало что может удержать! А вы не кажетесь слишком опасным бойцом.

-Я действительно весьма посредственно владею мечом: разве что чуть получше какого-нибудь новобранца-ополченца, — улыбнулся Гаев. — Тут дело в другом... Господин Ди Арси, вы когда-нибудь задумывались о том, что такое Драконье Солнце?

-Еще как задумывался! Я догадываюсь, как оно выглядит!

-О нет, я не о том! Вы задумывались, что это такое на самом деле? Как мне удалось отобрать его у дракона?.. Мне, двенадцатилетнему мальчишке! Смею вас уверить: Древним Искусством я как тогда не владел, так и сейчас не владею! А астрология — не тот инструмент, который может помочь в подобном деле. Разве что категорически отсоветовать соваться в пекло... для чего и обычного житейского здравого смысла более чем достаточно! Итак, вы не задумывались об этом?

Я поразился, до чего страстной и убедительной была его речь. До сих пор Гаев не производил на меня впечатление человека, способного так говорить... глупо с моей стороны, ничего не скажешь. Любому астрологу требуется умение складно болтать с клиентами.

Что мне оставалось делать?.. Сказать, что еще как задумывался, но относил всю эту историю с драконом на счет досужих сплетен?.. Менее всего мне верилось, что какой-то там мальчишка действительно способен одолеть живую легенду! Куда более вероятным представлялось: нашел это Драконье Солнце в какой-нибудь особенно глубокой ледяной пещере, а потом наплел с три короба.

-Предположим, не задумывался, — холодно сказал я. — Хотите сообщить мне нечто новенькое?

-Несколько неподходящая обстановочка! — в голосе астролога так и слышалась ухмылка... хотя, если вспомнить, я ни разу не видел, чтобы Райн Гаев по-настоящему ухмылялся. — Могу вам только сказать: Драконье Солнце — это совсем не то, что вы думаете! Обладание им никакой пользы вам не принесет.

-А вам принесет?

-И мне нет, — охотно согласился астролог.

Я несколько опешил. А потом вкрадчиво произнес:

-Ну что, может, тогда вы мне попросту его отдадите?.. А я уж там сам разберусь, что мне с ним делать. Да вот хоть с вашей подругой-шаманкой поделюсь: она очень хотела эту цацку заполучить. Только, в отличие от вас, она не жадина, и соглашается делиться.

-А ей-то зачем? — мне показалось, или голос Гаева дрогнул?

-Женщины ужасно легкомысленные — любят всякие безделушки!

-И все-таки?

-Говорит, хочет повернуть время и оживить свою мать. Вполне понятное стремлении, — я пожал плечами. — Девочка — полукровка, ее мать умерла при родах. Вы в курсе?

-Догадывался, — коротко бросил Гаев. — Нет, господин Ди Арси! Если дело принимает такой оборот, я тем более не могу отдать вам Драконье Солнце!

О господи, ну что за интонации честного учителя приходской школы! Мол, "мальчик, это для твоего же блага"! Я как-то привык сам разбираться с тем, что для меня благо, а что нет.

-Знаете что, — вдруг предложил я, — давайте вы спуститесь оттуда, а потом мы пройдем еще несколько миль до Амсгольфа, разыщем там какой-никакой трактир и за кружечкой пивка обсудим нашу общую проблему?.. Местные трактирщики, конечно, варят просто ужасное пойло — особенно по сравнению со Священной Империей! — однако это лучше, чем перекрикиваться вот так! У меня уже скоро горло заболит, честное слово!

-Да, Стар, давай уйдем отсюда! — почти взмолилась Агни.

Вся ситуация выглядела все более и более безумной. Никогда я не видел, чтобы Агни чего-то боялась. Порою мне казалось, что она совершенно лишена чувства страха, и даже, возможно, все саламандры его совершенно лишены.

-Боюсь, я не могу принять ваше лестное предложение, — мягко произнес астролог. — Я бы с удовольствием, но меня ждут неотложные дела по ту сторону гор.

-Ну что ж, идите, не могу задерживать, — я пожал плечами. — Все равно я вас вскорости нагоню, и мы продолжим нашу увлекательную беседу. Шаг у меня шире.

-Не догоните, — уверенно сказал астролог. — А знаете, почему? Потому что там, на лужайке, осталась Вия Шварценвальде, ваш товарищ по несчастью. И вы не сможете ее бросить. Она еще по меньшей мере сутки останется без сознания. И все это время будет совершенно беззащитна. Наверное, ее придется охранять, потому что духи только и ждут, чтобы захватить человека в таком состоянии! — астролог говорил спокойно и печально. — Обычно шаманов, если уж их угораздило так перенапрячься, охраняют их близкие... может быть, даже все племя целиком. А у девочки никого нет. Придется вам взять это на себя. Иначе она умрет. Тем более, что если бы не вы, она бы так не пострадала.

-А с чего вы взяли, что я стану о ней заботиться? — сказал я с презрительной усмешкой, хотя сердце у меня екнуло. Почему-то я сразу решил, что астролог говорит правду. — Предположим, я просто пойду за вами следом, наплевав на нее?..

-О нет, вы не тот человек! — фыркнул Гаев.

-Так и вы не тот, насколько я могу судить! Что если я сейчас скажу, что если не сбросите мне сейчас со скалы Драконье Солнце, я предоставлю шаманку ее собственной судьбе? Что вы тогда будете делать?

-Развернусь и пойду, — только и сказал он. — Я-то знаю, что вы так не сделаете... Я в выигрышной позиции, понимаете?.. Чтобы догнать меня и принудить к чему-то, вам понадобится час или даже два... а вы не располагаете таким временем. Вам нужно торопиться к шаманке. Ее нельзя оставлять одну.

-Откуда мне знать, что вы меня не надуваете? — холодно спросил я. — Вы уже продемонстрировали свои способности в этой области!

-Даю честное слово шляхтича. Кроме того, вы немного времени потеряете, если вернетесь на поляну, чтобы проверить, как там наша драгоценная госпожа Шварценвальде! Если с ней все в порядке, вы успеете меня догнать. А я пошел. Я и так уже говорил слишком много. Знаете что, попробуйте обсудить проблему с саламандрой и с шаманкой! Может быть, в следующий раз вы будете готовы к тому, чтобы послушать меня... и мы в самом деле сможем поговорить о наших общих бедах в каком-нибудь кабачке за пивом!

С этими словами он помахал мне рукой и как ни в чем не бывало принялся карабкаться по тропинке, которая с его стороны забирала вверх. Мне оставалось только скрипеть зубами от злобы. И от... страха. Да, именно. Почему-то я совершенно точно знал: он не соврал мне, и с шаманкой действительно не все в порядке. Мне надо спешить к ней, иначе может произойти непоправимое!

-Стар, не гонись за ним! — почти всхлипнула Агни. — Не надо.

-Не бойся, огонечек, — я стиснул зубы. — Позже. Позже.

В ярости обернулся к нему снова — точнее, к его спине, удаляющейся прочь, — и проорал:

-Ну, погоди! Я тебя прикончу!

-Ага, — откликнулся он, не оборачиваясь. — Но еще не сейчас.

Ормузд бы побрал этого звездочета! Желательно, несколько раз! Он снова умудрился поймать меня в ловушку... причем снова словно бы ничего не сделал для этого, как будто вся ситуация подвела к такому исходу совершенно случайно! И в то же время он хорошо просчитал меня: бросить Вию Шварценвальде я не мог. Никогда больше... Не знаю, в чем тут было дело. Но когда я, сломя голову, несся вниз по той же самой тропе, по которой до того карабкался с таким трудом, у меня было несколько весьма напряженных минут, за которые я осознал: в эти два дня, что мы с Вией провели вместе, она каким-то образом успела стать для меня очень важной... факт, которому можно было только удивляться! Какая-то шаманка с севера, не красавица, неразговорчивая, и вообще почти совершенно лишенная какого бы то ни было обаяния...

Да чушь все это!.. Уж я-то могу отличить влюбленность от просто сочувствия!

-А я люблю, когда такое случается, — вдруг сказала Агни. Она сидела у меня на плече, вцепившись острыми коготками в складки плаща.

-Тебе нравится, когда я в неприятности попадаю? — хмыкнул я.

-Ага. Потому что тогда ты меня не прячешь в эту стекляшку... И я тебе нужна, — саламандра на секунду коснулась треугольной мордочкой моего подбородка — будто поцеловала.

На секунду я испытал угрызения совести. Вот тоже... таскаю с собой, в пузырьке держу... можно было бы и получше обходиться с моей маленькой спутницей. Впрочем, оправдание пришло тут же: никто Агни не заставлял со мной отправляться. Жила бы в камине в Чертовой Крепости, маленькая Мелисса ее бы подкармливала... В замке о саламандре знали, побаивались, но любили — считали ее чем-то вроде духа-защитника. Так что Агни сама виновата.

Я упал на колени рядом с маленьким телом шаманки, Агни спрыгнула с моего плеча. Вия лежала совершенно неподвижно, не металась — даже позы, кажется, не изменила с того момента, как я покинул ее.

-Стар, да хватит возиться, пойдем уже дальше! — Агни красной искрой металась вокруг меня в густой траве. — Нам надо быть подальше от Большого!

-Не мельтеши, огонечек, — сказал я ей. — Мне нужно, чтобы ты взглянула вот на эту девушку. И сказала бы мне, что с ней...

-Что-что... — саламандра вспрыгнула на шаманку, пробежалась по ней туда-сюда. — Вселился в нее кто-то, да и все.

-Что?! — на миг я подумал, уж не ТОТ ли решил сменить пристанище... но надежда почти сразу незаметно истаяла: это было бы слишком хорошо.

-То! — передразнила ящерка. — Кто надо, тот и вселился... А может и не вселился, может, только дверь открыл... Сама не знаю! Только не бог. Дух какой-то. А вообще ей не привыкать, в ней и так... вон уже сколько, духов этих. Думаю, эта твоя ненаглядная скоро очухается. А теперь пусти, я обратно полезла... сыро здесь.

-Стой! Ты мне вот что еще скажи: мне-то чего делать?!

-Чего-чего... астролог тебе правду сказал. Одну не оставляй, да и все! Тут бы, конечно, целителя хорошего, чтобы с душой мог разговаривать, но ты не целитель и не будешь никогда! Так что пускай сама излечивается.

Я решил не допытываться от Агни большего, позволил ей забраться в пузырек и плотно заткнул его крышкой. Кто их знает, этих шаманов... может быть, в них, действительно кто-то после каждого ритуала вселяется.

Сначала я подумал, что неплохо было бы отнести шаманку в деревню... и тут услышал тихое ржание. А еще через несколько секунд на луг, тяжело дыша, поднялась сумасшедшая Хельга. В поводу она вела обеих лошадей — и Иллирику, и вииного проклятого жеребца. Уже одно это крайне меня удивило: я знал, что Иллирика у меня лошадь умная и дружелюбная, но чтобы черный коняга пошел за кем попало?..

-Возьмите лошадей, милорд, — сказала мне Хельга тусклым тоном. Глаза у нее были красные, как будто она плакала, но отрешенности сумасшедшей в лице старой крестьянки не наблюдалось. Мне, правда, показалось, что она еще постарела.

-Вообще-то, я собираюсь вернуться в деревню, — сказал я. — Моей спутнице нужен уход.

-Не думаю, что вам стоит это делать, милорд, — покачала головой женщина. — Еще решат, что вы убили Альбаса. Кто-то же его убил. А вы, уж простите, больше похожи на убийцу, чем господин астролог.

Все, что я мог сказать на это, застряло у меня в горле колючим комом. В самом деле... в самом деле. В этот момент воспоминания взорвались во мне, словно перележавшие на солнце тыквы. Я вспомнил смех бога, и легкое движение руки, от которого здоровенный мужик тряпичной куклой полетел в сторону. Ну да... Наконец-то мне стало ясно происхождение темного потека на коре соседнего вяза.

От тоски вдруг захотелось завыть. Но тоска — не скорбь. Этот человек погиб не по моей вине — по вине бога. Я был всего лишь вместилищем... и в любом случае мне предстояло расплачиваться за все разом, в самом конце. Я это знал и давно был готов.

Еще я зло подумал, что могу и вернуться в деревню — и пропади все пропадом! Как будто банда каких-то крестьян сможет мне угрожать! К счастью, вовремя опомнился. Может быть, этот приступ гнева был своего рода отрыжкой бога. Еще совсем недавно я побрезговал нападать на двух ублюдков, что схватили шаманку, а вот теперь собирался сразиться с целой деревней. Да уж, образец благоразумия. Как бы я ни был силен, не так уж трудно справиться с одиноким путником, обремененным заботой о больной. Не говоря уже о том, что ребята вполне могут позвать подмогу из соседней деревни. Уболтать их и убедить, что убийца не я, — мало ли что там показалось сумасшедшей?.. Ормузд его знает, станут ли они меня слушать. Когда я пытался представить ситуацию в лицах, что-то подсказывало мне, что мой дипломатический дар будет тут бесполезен.

-Спасибо, женщина, — сказал я Хельге.

-Не за что, — в голосе ее звучала горечь. — Убирайтесь, милорд. Убирайтесь... к богам. Я покажу вам, как можно выйти на большак, не возвращаясь в деревню.

-Нет, лучше... — начал я, и тут же осекся. Я собирался сказать ей, что меня не надо провожать на большак, а надо показать мне кратчайший путь через горы — я был уверен, что Гаев отправился именно таким путем — но тут же сообразил, что лошади безвестными тропами вряд ли пройдут. А роскошь бросить Иллирику и черного беса тут я не мог себе позволить: во-первых, этого нельзя было делать, пока Вия находилась без сознания, во-вторых, я не был уверен, что за горами нам удастся быстро разжиться подходящими лошадьми. Уж мне-то как никому другому была известна обстановка в Радужных Княжествах! И в-третьих (и, наверное, в-главных) — бросать Иллирику мне просто отчаянно не хотелось.

Так что пришлось волей-неволей взвалить шаманку на Иллирику, пристегнуть девушку ремнями — провозился я довольно долго, но иначе никак не выходило, — и повести обеих лошадей тропой, указанной Хельгой. Состояние шаманки вызывало у меня опасение, но я решил, что пусть лучше она три часа потрясется на шее лошади, чем ее прирежут в деревне со мной за компанию.

-Выйдете на большак, — сказала Хельга, — а там часа через три уткнетесь в Небендорф. Не промахнетесь. Там даже постоялый двор есть.

-Спасибо, женщина, — сказал я. — Скажи... а тебя деревенские не обвинят в гибели племянника?

-Меня? — она встретилась со мной глазами. — Чтобы у старой женщины хватило силы кинуть здоровенного мужика, да и все внутренности ему о дерево отшибить?.. Нет уж, это только какому рыцарю-герою под силу. Или богу.

-Но ты ведь знаешь, что я не бог, — заметил я.

-О да, — безразлично ответила сумасшедшая Хельга. — Пока не бог. Но если бы я не надеялась, что ты меня убьешь, я бы перед тобой на колени упала.

-Даже ты можешь жить, женщина, — сказал я. — Даже ты. И стоило бы тебе воспользоваться своей жизнью!

-Астролог тоже так сказал, — Хельга смотрела на меня почти с ненавистью. — Так. Да. Вот бы он убил тебя! Или ты его. Если бы не вы, ничего этого бы не было.

Когда я уходил дальше по дороге, ведя двух лошадей в поводу, меня не покидало ощущение, что она все так же смотрит мне в спину, и проклинает меня со всей силой своего сердца.

9. Глава 6. Разыскивается...

Не дай Бог повстречаться с каким-нибудь мелким божеством, эти существа совершенно аморальные и бесконтрольные, потому что бессмертны и ничего не боятся.

Кир Булычев. "Покушение на Тесея"

1. Записки Астролога

В таверне бог искал встречи со мной.

Никто кроме меня его не заметил, да и я сначала удивился: создания, властвующие нами, не самые скрытные существа на этой земле! Если уж они возникают, то обычно с помпой. Этот же сидел тихо: пристроился в уголке и полоскал в кружке с сидром кончик длинной белой бороды.

Углядев его в темном углу, я хотел было выскочить прочь со скоростью выпущенной из большого лука стрелы, но вовремя одумался. Если бог зашел сюда просто проветриться, или приударить за какой-нибудь сговорчивой красоткой, то мне от этого ни жарко, ни холодно. А если он дал себе труд спуститься непосредственно ради меня, то тут бегай — не бегай...

Поэтому я плюхнулся на скамью подальше от очага — не хотелось, чтобы не слишком расторопные подавальщицы поливали мне голову жиром. А холод меня все равно не мучил — этим летним вечером, по мнению закаленного жителя Шляхты, в пору было страдать от жары, а не кутаться в плащ. Завсегдатаи таверны считали иначе — дальний край стола, ближе к входу, был совершенно свободен. Правда, и народу по раннему времени было еще маловато. Ужин здесь, видимо, подавали позже...

Усталая немолодая женщина с черными зубами подошла ко мне и, вытирая руки о грязный передник, спросила, не угодно ли мсье сидра или эля. Я сказал, что не отказался бы от молока — если, конечно, оно тут есть. Молоко, естественно, было — когда я подходил к таверне, то слышал коров на заднем дворе, — хотя явно не пользовалось особенным спросом. Ну да мне-то что...

Девица ушла за молоком, а я подумал, что сейчас хорошо бы поспать или хотя бы подремать — я шел почти сутки, практически не отдыхая, — но спать на жесткой лавке не слишком приятно. Если привалиться спиной к стене и задремать, шея затечет. Да и ограбить могут...

-Господин Гаев? — каким-то образом бог оказался совсем рядом со мной. Только что, я мог бы поклясться, он сидел совсем в другом конце стола и, кажется, довольно прочно там обосновался. А вот теперь, пожалуйста, толкается локтем в бок. Значит, придется расстаться с иллюзией, что его мог заинтересовать кто-то другой...

-Совершенно верно, — я доброжелательно взглянул на него. — А вас как зовут?

Не знаю уж, понял ли он, что я догадался, кто он такой. Честно говоря, большая часть богов особой проницательностью не отличается. Но этому по должности полагалось читать души людей, как раскрытые книги. Или, вернее сказать, полагалось бы — потому что у богов вообще плохо получается понимать людей.

-Можешь называть меня Мудрецом, — произнес бог, поглаживая белую бородку. У него были длинные, тонкие, узловатые пальцы ученого, украшенные дорогими перстнями. "Подагра", — подумал я. Перстни совершенно не вязались с прочим его одеянием — невзрачным и весьма потрепанным.

-Очень приятно.

-Ниц тоже разрешаю не падать, — продолжил он. — Хотя ты, мальчик, отлично понял, кто я такой.

Я склонил голову.

-Но мне нравится дерзость, — старик подмигнул мне. — Куда бы этот мир покатился без дерзости молодых, а?!

Я вспомнил, как Воху-Мана как-то испепелил паломников Зевса, не преклонивших перед ним колени. Года полтора назад об этом боязливо перешептывались по всему Закату. Уж в чем в чем, а в излишнем добродушии Мудреца обвинить было нельзя.

-Наверное, ты догадался, что ты зачем-то нужен нам, — задумчиво сказал старик. — Ты умный мальчик... иначе мы не стали бы даже говорить с тобой.

Он замолчал, выжидательно гладя на меня. О боги мои... ну почему вы так банальны?.. Ну нельзя начинать разговор с того же примитивного хода, что какой-нибудь сектант! Хотя... а от кого учатся сектанты, если подумать?

-Что же нужно от меня всемогущим Семи? — тихо спросил я.

-О, сущие пустяки! Ты примерно представляешь, чем Мойры занимаются? — спросил он.

Я кивнул. Сестры-мойры, сущие за шатром небес... говорят, они не боги, но даже боги прислушиваются к их советам. Еще говорят, что они живут не в нашем мире, а где-то еще, совсем далеко... и что в них верят везде, где живут люди. Повсеместная вера — большое достижение для существа, претендующего на божественность. Особенно, если им не строят храмов.

-Ясно, не представляешь... Оно и к лучшему. Ну так вот, они сказали нам, что только ты в состоянии нам помочь. А потому ты это сделаешь.

-В состоянии... но помогу ли? — осторожно спросил я.

-О, какие глупости! Разумеется, поможешь! Приложишь все усилия — уж мы позаботимся, чтобы ты... так сказать, всеми силами восхотел.

Я приподнял брови.

-Я охотно помогу вам, как почтительный подданный...

Он взмахнул рукой.

-Оставь это! Почтительность смертных мне известна. Кнут и пряник — вот что по-настоящему надежно. Старо как мир. Не выполнишь — чик, — он провел себя когтистым указательным пальцем поперек бороды. — Выполнишь... ну, тут можно и поторговаться. Слава у тебя, вроде бы, уже есть, но богатство, власть... ничего этого ты пока не приобрел. Впрочем, и не стремишься, не так ли?

Я кивнул.

-Ну, мы что-нибудь придумаем, — оптимистически пообещал бог. — Не для тебя, так для твоей сестры... ты ведь, кажется, очень любишь свою сестру?.. Хочешь, мы ее вылечим? Вернем все, как было?

Не скажи он последнюю фразу, я бы, может и купился... нет, не купился, но хоть задумался бы, хоть секундочку поразмыслил бы над его заманчивым предложением. А так ...

-Но вообще, юноша, вы меня разочаровываете! Договариваться о вознаграждении, когда задание еще не оговорено... Или звезды уже сказали вам, что мы от тебя хотим?

Глаза у него были очень странные. То есть... нет, я неправильно сказал. Знаете, у бога, наверное, и глаз-то нет. Во всяком случае, я их не видел. У меня словно бы зрение отшибло... или память. Я видел морщины на лице, видел бороду и усы, не мог от этого лица глаз отвести... но никаких глаз. Какое там соревнование в гляделки — я растерялся хуже малого ребенка.

Хотя малый ребенок, наверное, как раз не сплоховал бы.

-Нет, звезды ничего не сказали мне об этом. Я давно не проверял собственный гороскоп.

Это было правдой: обжегшись в Адвенте, я на какое-то время заделался очень прилежным, и высчитал свою судьбу на год вперед. Но чем более длительные прогнозы ты делаешь, чем менее они четкие. Я знал, что этот год для меня будет наполнен важными и драматическими событиями с неоднократным риском для жизни, но полагал, что события эти произойдут лишь осенью... а ведь восьмой месяц начнется только завтра. Эх, ну вот чего мне стоило потратить немного больше времени и посчитать хотя бы один лунный гороскоп!

-Ты знаешь эту народную побасенку... песенку... о двух юношах, которые одолели бога?

-Как и большинство людей на Закате... — осторожно ответил я.

-А может быть, ты знаешь и имя этих юношей? — допытывался бог.

Я помедлил, прежде чем отвечать.

-Я не знаю даже, откуда они были. Эту песню поют по-разному во всех землях. У нас дома я слышал, что один из них был из Шляхты, а другой чуть ли не из Полуночных Земель. В землях Союза Городов свято уверены, что один из них был риринцем, а другой — откуда-то с Закатных островов. В Мигароте рассказывают, что это были друзья-пришельцы из Эмиратов. В самих Эмиратах говорят, что ребята были из Земли Басков... а в Земле Басков я никогда не был, поэтому не знаю, как поют эту песню там.

-Ты забыл сказать, — усмехнулся бог, — что здесь, в Радужных Княжествах, считается, что один из этих двух... героев ли, еретиков ли... был одним из местных владетельных сеньоров, а второй — его другом, то ли купцом из Союза Городов, то ли мелким бенефициарием с Островов... и, как ни странно, здесь они ближе всего к истине!

-Какая разница? — пожал плечами я. — Боги... вы, господин... давно уже покарали их. Насколько я помню, обоих поразил небесный огонь, а девушка, из-за которой все и началось, не то удалилась в монастырь замаливать грехи, не то живой была взята на небо, в жены Вискондилу... или Зевсу?..

Говоря так, я постарался запрятать в дальний уголок ума свое знание: я был абсолютно уверен, что это не так. Изложенная мной версия присутствовала лишь в тех вариантах легенды, что звучали в харчевнях, тавернах и пабах (на площадях при большом скоплении народа это сказание вообще никогда не исполняли — береженого... вот то-то и оно). А ночами у лесных костров, когда над головой шумели кроны старых деревьев и божеского гнева опасались почему-то куда меньше, хотя на то, казалось бы, было мало оснований, путники пели совсем другую песню... ее же заучивали наизусть и бесшабашные жители Полуночных Земель, которые богов не боялись совсем — когда живешь рядом с драконами, бояться можно только драконов.

Я уже догадался — почти догадался! — что Воху-Мана захочет приказать мне, но надеялся, что он моей догадки не заметит. Все-таки мысли человека для бога слишком сложны и сумбурны, они предпочитают читать эмоции... так говорила мне мама, и до сих пор у меня не было повода усомниться в ее словах. А эмоционально я оставался совершенно спокоен: не такой уж трудный фокус, если ты астролог. Особенно, смею заметить, уравновешенность тренируется в момент, когда приходится отправлять в камин третий вариант чьей-то натальной карты, потому что ты неправильно вычислил положение Луны в Козероге...

-Скажем так... — Воху-Мана чуть поморщился. — Наказание было далеко не таким строгим, как нам хотелось бы... собственно говоря... только недавно нам удалось разыскать одного из... этих.

-Так вы не нашли их тогда? — удивился я.

Нет, действительно удивился. До сих пор мне казалось, что боги всегда могут разыскать нужного человека, если только тот не додумался спрятаться у драконов или прибегнуть к услугам хорошего шамана. И то — насчет шамана — вилами по воде. Временное средство. Но, если ребята действительно были из Радужных Княжеств, вряд ли они могли так быстро добраться до драконов, да и шамана им здесь взять было негде.

-Нет, — Воху-Мана усмехнулся, как добрый дедушка, который решил в воспитательных целях подстроить некую пакость смышленому внуку. — Тогда мы их не нашли. Они сумели ускользнуть и спрятаться... кроме того, мы не слишком искали. С падением Кевгестармеля нам хватало своих забот.

Да уж, не трудно представить. Кевгестармель владел весьма обширной областью на Закате, в которую входила вся территория Союза Городов и половина земель Княжеств. Сейчас Верховной Богиней этих мест считалась его жена Фрейя, однако, насколько я знал, она находилась под определенной опекой Зевса и Тота... боги воспринимают время иначе, чем люди, и эти вопросы будут решаться ими еще сотню лет. Падение Кевгестармеля произошло всего около двадцати лет назад — удивительно еще, что они среагировали так быстро.

-Вы хотите, чтобы я составил гороскопы и нашел их? — спросил я. — Они каким-то образом сумели спрятаться от ока богов?

-Нет, они не сумели! — Воху-Мана совсем развеселился, разве что ладони не потирал. — Где им! Они узнали, как это можно сделать, но знать и мочь — совсем разные вещи. Никто из смертных не способен на такие фокусы.

-Тогда зачем я?

-Затем, что скрылся сын одного из них... Он получил в обладание вещь... очень важную вещь... вещь, способную разрушить весь мир, при умелом подходе, разумеется. Его отец по глупости отнял ее у бога, — вид у Воху-Маны при этих словах был такой, словно он подсматривал за "глупостью" в замочную скважину и от души наслаждался каждым мгновением.

"Ну да, если смертный, то, разумеется, не от большого ума..." — меланхолично подумал я. А потом спохватился.

-О какой вещи вы говорите?

-О! — Воху-Мана хитро прищурился. — Уж ты-то должен знать о ней получше прочих. Ибо именно тебе эти глупые людишки приписывают обладание ею...

-Вы имеете в виду... — начал я, и, по-моему, на сей раз мне не удалось проконтролировать выражение лица.

-Именно, — Воху-Мана кивнул с довольным видом. — Ах, как приятно говорить с таким сообразительным юношей! Все понимает с полуслова. Ну конечно, это Драконье Солнце! Как мог какой-то самый недоделанный сплетник подумать, что мы, боги, способны позволить драконам завладеть сим артефактом?.. Нет, ну вот скажи мне, как они могли быть столь наивны?..

Воху-Мана качал головой, как будто наивность жителей Заката была его личной и глубоко выстраданной проблемой. Я мог ему только посочувствовать.

-Так значит, я должен найти не его, а... артефакт?

-Нет, ты должен найти человека! — Воху-Мана насторожился. — Драконье Солнце нельзя разыскать вашими, человеческими методами.

Я не стал тешить свое самолюбие репликой вроде "вашими, божескими, тоже". В конце концов, я еще собирался сколько-то жить после окончания своей "миссии"... если мне, конечно, доведется ее закончить. Боги злопамятны.

-Попробую, — я пожал плечами. — Вы мне можете сообщить точное время его рождения?..

-Ну нет, дорогой мой! — тут Воху-Мана не удержался, и ладошки-то потер. — Ты должен не "попробовать" — ты должен его найти! А точное время его рождения сообщим, у Мойр все записано.

-Вы должны понимать, господин Мудрец, что астрология полной гарантии не дает. Моими методами можно приблизительно вычислить, к каким областям на земле больше всего тяготеет... искомое лицо. Но ни в коем случае нельзя быть уверенным, куда именно он двинется на самом деле! Люди подчас виртуозно уклоняются от того, что судьба планирует для них...

-Ну а уж это твои проблемы, мальчик! — бог взмахнул рукой царственным жестом. — Я свое слово сказал. Мойры открыли нам, что только ты это можешь — значит, только ты. Сроку тебе — месяц. Работу сдашь... предположим, в нашем городе, в Медине. Ты все равно в ту сторону идешь.

Умственная ограниченность — тоже один из атрибутов божественности. Правило "выживает сильнейший" у них не работает... точнее, работает слишком медленно с человеческой точки зрения. Проблема богов в том, что они были созданы невесть когда, и человечество с тех пор успело уйти вперед, а эти всемогущие господа — застряли на месте.

И, подумав об этом, я позволил еще одному соображению вырваться на волю.

-Отлично, — сказал я. — А какие гарантии?

-Гарантии чего? — опешил Воху-Мана. Правда, следующая его реплика показала, что он все отлично понял. — Да как ты смеешь?!

-Кто вас знает, — извиняющимся тоном произнес я. — Нет, я, конечно, трепещу и все такое, но все-таки... что если я разыщу вам этого парня, а вы после решите, что я "слишком много знаю" или что-то в этом духе, и что мое земное существование надо пресечь от греха подальше?.. Смею вас уверить, я им очень дорожу!

Воху-Мана какое-то время остолбенело смотрел на меня, видимо, пытаясь сообразить, что имеет в виду эта козявка, и наконец рассмеялся мелким хихикающим смехом.

-Чем тебе дорожить-то, мальчик! Ты все равно долго не протянешь!

-Это для меня не новость, — я пожал плечами. — И тем не менее, я хочу прожить жизнь целиком, сколько есть, столько есть, — не думаю, что умершие так уж веселятся в Подземных Чертогах.

-Да кому ты нужен! — снова хихикнул Воху-Мана. — Я же не какой-то король, который поручает тебе разыскать несостоятельного должника! Я — бог! Мы — боги! Живи, сколько угодно!... Чем ты нам можешь повредить?.. Хоть на каждом углу об этом своем задании ори! Хоть песню о нем сложи, да распевай ее на площадях... Ах нет, спеть ты не сможешь — у тебя голоса нет! Эх, нет, ну и рассмешил ты меня! — Воху-Мана, действительно, чуть ли не покатывался со смеху. И не говорите мне после этого, что у богов все в порядке с чувством юмора!.. Смех становился все громче, раскатывался океаном, громом, землетрясением, сотрясал хлипкие стены таверны, разрастался до звезд... а потом исчез. И сам бог исчез. Рядом со мной никого не было. Только лежал на скамье узкий пергаментный свиток, перевитый черной шерстяной ниткой.

Я подхватил пергамент, развернул его... на довольно большом куске — ну и потранжирил кто-то дорогой материал! Вы, там, в небесной канцелярии, учитесь экономии, а то дождетесь ревизии! — была выведена всего одна строчка.

"3008 год новой эры, 26 число третьего месяца, пять ударов сердца после того, как солнце скрылось за горизонтом".

Наверное, ни одному астрологу мира еще не доводилось работать со столь точными и достоверными данными... Ну что, Астериск Ди Арси, мне было бы не так уж сложно разыскать вас... но мне нет необходимости этого делать. Я знаю, что очень скоро вы сами найдете меня. Точнее, я удивлен, почему вы до сих пор этого не сделали.

-Ваше молоко, мсье, — женщина бухнула передо мной на стол глиняную кружку. Жидкость плеснула, оставив на красно-коричневой, чуть неровной стенке белый след.

2. Записки Аристократа

В жизни я никогда ни о ком не заботился, а пришлось. Самое странное, что это оказалось не так отвратительно, как можно было себе вообразить.

Сначала я надеялся, что шаманка придет в себя быстро. Когда мы расстались с Хельгой, я повел лошадей, рассчитывая до вечера добраться в указанное мне село. Но к обеду погода начала портиться, а потом зарядил мелкий обложной дождь. Сперва я не обратил на это особого внимания. Потом, подумав, извлек из своей седельной сумки одеяло и накрыл им шаманку. Это вызвало некоторую задержку, потому что пришлось перетянуть ремни... в общем-то, мог и раньше догадаться: не бог весть какое напряжение ума, а девчонка бы поменьше мерзла.

Однако в какой-то момент дождь хлынул с такой силой, что пришлось сойти с дороги и искать приют под деревьями. По счастью, мне удалось обнаружить подходящую ель: ветви ее шатром расходились на порядочном расстоянии от земли, даже лошади прошли спокойно. Не сказать, правда, что эти хвойные лапы совсем не пропускали воду — отдельные капли периодически падали мне за шиворот — но все же такая защита лучше, чем никакой.

Вот тогда, когда я, слушая дождь (а ведь весьма неплохое занятие, если вдуматься), сидел под деревом на сухом пятачке рыжей хвои, подложив под себя весьма отощавшую без одеяла сумку с одежкой, я услышал, как шаманка застонала.

Сперва я испытал нешуточное облегчение: ага, в себя приходит! Но в тот же момент я сообразил, что стон — не самый благоприятный признак.

Я вскочил. Оказывается, мне до ужаса надоело сидеть вот так, ничего не делая, ожидая изменения не зависящих от меня обстоятельств... герцог тренировал меня ждать сколько угодно, и я могу это делать весьма сносно, но, когда ожидание истекает, раздражение тут же наскакивает на меня, душит и берет в плен. Очень вовремя среагировал: шаманка задергалась, пытаясь освободиться. При этом она даже не попробовала развязать узлы, хотя могла бы — я ведь не по-настоящему пытался ее скрутить, а всего лишь хотел не дать ей сверзиться с Иллирики. Нет, Вия рвалась и билась, как дикое животное. Даже захрипела. Глаза ее при этом были закрыты, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались. Из уголка рта потекла слюна, верхняя губа приподнялась, и девушка не то зарычала, не то захрипела. Не самое приятное зрелище.

Что хуже всего — лошадям оно тоже не слишком понравилось. Проклятый конь, кажется, отнесся с полным пониманием, даже фыркнул одобрительно. А вот Иллирика хрипела не хуже своей живой ноши, косилась, переступала с места на место и, кажется, не вздымалась на дыбы и не кидалась в галоп только из-за многолетней привычки мне доверять. Как будто я стою доверия!..

Если вы думаете, что справиться с перепуганной лошадью, и маленькой, но весьма крепкой припадочной девчонкой одновременно очень легко — попробуйте сами. Мне не понравилось, сразу скажу. Тем не менее, каким-то чудом я смог стащить Вию с кобылы — попросту без затей перерезал все веревки, какие попались под руку. Транжирство, но ничего не поделаешь.

По счастью, веревки у меня были и запасные — без них в дороге никуда. Так что смотать заново запястья и лодыжки шаманки худо-бедно удалось, хотя сопротивлялась она яростно — не то что специально царапалась и кусалась (тогда, думаю, пришлось бы оглушить ее, а мне ужасно этого не хотелось — мало ли, еще задохнется, в бессознательном-то состоянии!), но и простых конвульсий хватало.

Более того, мне удалось даже сунуть шаманке между зубами наскоро связанный из прихваченных с собой тряпичных бинтов жгут — чтобы язык не дай бог не откусила. Однажды я видел, как латник откусил себе язык, когда ему отпиливали ногу — этому бедолаге колено палицей раздробили. К счастью, он потом умер.

Шаманка рычала и вращала глазами, тело ее дергалось и билось, стремясь вырваться на свободу. Признаться, меня посетили опасения: а ну как превратится в какое-нибудь животное... кто там, этих шаманов, знает, как у них после сложных ритуалов принято поступать!.. С другой стороны, пускай превращается: зверь тотчас убежит в лес, а я избавлюсь от необходимости изображать из себя сиделку!

Такого счастья мне, конечно, не выпало: шаманка ни в кого не превратилась, но окончательно потеряла сознание. Тело ее расслабилось, скрюченные пальцы разжались. Весь припадок занял не так уж много времени: наверное, с полчаса или даже меньше. Зато я устал так, как будто весь день работал в каменоломнях.

За полчаса дождь успел кончиться. Тучи не разошлись: хмурое серое одеяло над нами по-прежнему норовило зацепиться за верхушки гор и расплескать на нас свое ледяное неприятное содержимое. Что я не люблю в горах: стоит забраться повыше, и нормальное теплое лето тотчас превращается в какую-то стылую осень... Но делать было нечего: я снова с грехом пополам пристроил шаманку на Иллирике, и направился вперед по дороге, к обещанному постоялому двору.

Небендорфа мы достигли не за три часа, как обещала старуха Хельга, но часов за пять. Все это время я нервничал — вот уж не ожидал от себя! — из-за шаманки: а ну как снова припадок?.. По счастью, с ней ничего такого не происходило: она не стонала, и глаз не открывала. И Иллирика больше не беспокоилась.

Нам повезло еще и в том, что большака-то было — одно название. Вроде и крупные купеческие центры рядом, а удалишься на день пути... да что там, на полдня... и уже сплошное захолустье. Никто нам на этой горной дороге не встретился, даже какой-никакой крестьянин с повозкой, и я был этому рад.

Постоялый двор тоже многолюдьем не отличался: так, деревенский кабак, хозяин которого сдавал пару верхних комнатушек редким приезжим побогаче... в остальное время там кое-как размещались приживалы трактирщика. Приезжие победнее, если такие случались, ночевали, расстелив свои одеяла прямо на полу харчевного зала, а ночлег порой отрабатывали колкой двор, уборкой мусора или чисткой котлов.

Нам, впрочем, грубый труд простолюдинов не грозил: деньги у меня были. Я даже нанял племянницу трактирщика (а может, дочку или какую иную родственницу — в семейные отношения вникать было неохота), чтобы присмотрела за шаманкой, и заплатил за две комнаты: одну для меня, другую для больной. Честно говоря, я с тревогой подумывал, что я буду делать, если шаманка проболеет подольше — бросать ее в этой глухомани, а самому отправляться на поиски Гаева мне почему-то совершенно не хотелось, не говоря уже о том, что с ее помощью я смогу его найти гораздо быстрее и проще. Но если так пойдет и дальше, у меня просто не останется выбора.

Я решил: жду еще сутки и ухожу. Иначе Гаев заберется слишком далеко. И так мне придется потратить солидное время, обходя горы: астролог шел без лошади и мог себе позволить роскошь блуждать по узеньким тропинкам, я же не собирался оставлять здесь Иллирику, и поэтому мне придется идти через перевал Собаки... ох, черт, там же снег еще не сошел! Ждать до восьмого месяца?.. Возвращаться и топать через Абентойер?.. Ни то, ни другое мне не нравилось. Еще не нравилась перспектива оставлять проклятого коня без присмотра: кто знает, что он может натворить... Я даже раздумывал, не прирезать ли его, если соберусь уходить в одиночестве. Хотя еще вопрос, удастся ли это.

К счастью, никакие экстренные меры не понадобились: шаманка очнулась. Как ни странно, это произошло ночью того же дня, в который мы прибыли в Небендорф. Мне не спалось: я сидел в своей комнате, прямо на полу, привалившись спиной к кровати (такой роскоши, как стол со стулом, здесь не водилось — только табуретка, на которой стоял кувшин с водой для умывания) и размышлял. Луны не было — небо все еще затягивали тучи. В темноте хорошо думалось, я то ли дремал, то ли не дремал, и в голове бродили обрывки каких-то почти бессмысленных, но таких красивых рифм... с удовольствием бы спел что-нибудь в этом роде под балкончиком прелестницы, и чтобы решетка непременно была увита вьюнком, а красотка была бы нежно-зеленом, как молодая трава, блио, и чтобы ее голову венчал какой-нибудь особенно вычурный головной убор... некоторые ругаются, а вот мне нравится нынешняя аристократическая мода: пусть леди хоть целые башни на головах наворачивают, если им это по вкусу, они так становятся только чуть смешнее... а значит, милее и краше... Люблю смешное.

Так я мечтал о вьюнке, и о прелестнице на балконе (чтобы непременно с припудренными веснушками... люблю, когда девушки пудрят веснушки — пудру потом так приятно сдувать с нежных щек), и услышал в соседней комнате, за тонкой деревянной стенкой, приглушенный всхлип. Раз, потом другой... потом — рыдания, тоже приглушенные, как будто кто-то пытался реветь, закусив зубами угол тюфяка. Вот уж гадость, так гадость! В местных тюфяках клопов, похоже, не водилось, но какая-то живность там наверняка жила — и в рот совать?.. Спасибо, если на этом еще можно хоть как-то спать, хотя и сие сомнительно...

И тут я сообразил: это же шаманка ревет! Ревет, будто и нет у нее волшебной силы и боги знают каких неведомых возможностей. Девчонка — она девчонка и есть.

Какое-то время я колебался: больше всего не люблю вмешиваться, если женщина плачет. Мне до сих пор кажется, что это одно из самых страшных преступлений — женщины ведь льют слезы не как мужчины. Мы плачем, когда уж совсем сердце рвется, и никакого другого выхода нет — иначе лопнуть. Некоторые, кто плакать не умеют, действительно лопаются. Женщины плачут просто оттого, что им плохо, и часто они со слезами выливают... нет, не печаль, но отчаяние. Тогда им становится легче...

Так вот, я не хотел мешать ее слезам. Наверное, в иных обстоятельствах и не стал бы. Но тогда я просто ужасно обрадовался, что она пришла в себя. Слезы почти всегда — показатель здоровья, больное тело на такие глупости отвлекаться не будет.

Так что я вскочил с пола, быстро прошел к двери, отворил — еще, помню, с засовом сражался, даже занозу умудрился посадить, — выскочил в коридор, дернул на себя дверь комнаты шаманки... разумеется, она оказалась не заперта изнутри: ведь там должна была дежурить сиделка. Сиделки не было — вышла, небось, решила, что никто проверять не будет. Или просто по нужде отлучилась.

Шаманка лежала на кровати и плакала так самозабвенно, что даже моего появления не расслышала. Однако стоило мне сделать по комнате всего два шага, как она тотчас вздрогнула, извернулась почти по-кошачьи, и даже вскочила на постели, чтобы встретить меня во всеоружии. Спала она, конечно, одетой, только без плаща.

Узнав меня, шаманка не стала облегченно вздыхать — думаю, потому, что никакого облегчения она не чувствовала, — а просто села на кровати и уставилась на меня отчаянными глазами. Таких глаз не бывает у истеричных дамочек, они были скорее похожи на глаза человека, который вернулся с войны, и обнаружил, что замок его взят и сожжен врагом, жена и дети убиты, а земли отошли обидчику, и ему нечем даже заплатить сделанные в странствиях долги, да и средства для мести он еще не скоро соберет.

...Сестренка Анна, бывало, если я просыпался среди ночи с криком, крепко-крепко обнимала меня, заставляла рассказать все, что мне приснилось, до малейших деталей... Спали мы все, дети, в одной кровати так что до определенного возраста она меня прямо спасала: кошмары в детстве мне снились очень часто. Когда ей исполнилось двенадцать, ее перевели в другую спальню, и я остался без защитницы. Однако с тех пор я на всю жизнь запомнил, как следует поступать в случаях, когда кто-то вскакивает с криком.

Что-то подсказывало мне: Вию Шварценвальде мучили отнюдь не простые кошмары. Безнадежность, глухая тоска были в ней, но страха не было. Почти совсем.

Я подошел к шаманке, сел на край кровати, и крепко обнял девушку. Просто обнял, позволил уткнуться лицом мне в плечо. Лицо у нее было мокрым от слез.

-Ну что случилось?.. — тихо начал я. — Кто тебя обидел?.. Что произошло?.. Сейчас все будет хорошо...ты просто немного заболела, но утром выздоровеешь, обязательно... мы поедем дальше, найдем этого дурацкого астролога, найдем Драконье Солнце, все будет замечательно...

Я продолжал нести какую-то чушь в том же духе, внутренне изумляясь себе: и надо же, в какой ситуации оказался! Просто невозможно представить ни одного из знакомых мне рыцарей в подобных обстоятельствах. Начать с того, что они вообще вряд ли бы стали тратить время на спасение посторонней девчонки, из которой даже наложницу делать не собираются... если бы и потратили, то в лучшем случае кинули бы ей две-три монеты и велели бы убираться восвояси.

А даже воспользуйся они ее помощью, уж ни за что не стали бы с ней возиться, начни это хоть в малейшей степени угрожать их драгоценному долгу или не менее драгоценным планам.

Наверное, еще каких-то пару лет назад я сам был таким. Или не был?..

Помнится, я особенно над мотивами своего в высшей степени великодушного, даже родственного отношения к шаманке не задумывался. Не знаю. Когда тебе какое-то время приходится пребывать в шкуре бога, быстро понимаешь, что люди — это только люди. Ну и ты только человек. Доброе отношение — единственная валюта, цена которой, меняясь от легчайшего дуновения ветерка, тем не менее, всегда по большому счету остается неизменной.

Вия, прижавшись к моему плечу, уже не плакала, только тихо вздрагивала, как от икоты. Слезы в ней уже кончились, а рыдания еще нет. Такое случается.

-Милая, ну почему ты плачешь... — ласково приговаривал я, поглаживая ее по волосам. — Из-за ритуала, что ли?.. Ну так бог уже ушел, и я постараюсь, чтобы он больше не вернулся... постараюсь... честное слово...

Нет, вот идиот, честное слово! Нашел о чем на ночь глядя говорить.

Она тотчас едва ли не гневно оттолкнула меня. Шаманка больше не плакала, она прямо-таки стремилась убить меня взглядом.

-Да что ты можешь понимать?! Молодой господин, лучше бы ты убил меня!

-Что?.. — я слегка опешил. До сих пор Вия величала меня "милордом" — все правильно, я был явно не родовитее ее, — но никак не "молодым господином" — все-таки ее мать принадлежала к знатному роду.

-Лучше бы ты убил меня... — тихо сказала она. — Как убил моего бедного племянника... или когда мы прощались там, на тропе.

Показалось мне, или нет, что этот странный голос, когда-то так легко ставший мальчишеским, теперь почти идеально имитировал надтреснутое контральто Сумасшедшей Хельги?.. Показалось или нет?..

-Хельга?.. — удивленно спросил я.

-Не только, — глазами Вии на меня смотрела вечность.

-Но как?!

-Как только Хельга проводила вас, она пошла на утес Скотья Погибель — там есть такой. И бросилась вниз.

Я услышал, как за стенами таверны пошел дождь. Сразу и вдруг, как будто отворили заслонку в плотине. Капли шуршали в соломенной крыше, бились о деревянные рамы и ставни...

Вот странно, одна капля падает совершенно незаметно. Не услышать. А когда их много...

-Хотите, я все вам расскажу?.. — почти сердито сказала Вия. Она села по-другому, подтянув к себе колени и обхватив их руками. — Вот честное слово, до того достало это все в себе держать... — всхлипнула. Я подумал, что ей, небось, здорово хочется, чтобы я ее снова обнял, но она скорее даст себе язык вырвать, чем в этом признается.

-Все ты мне все равно не расскажешь, — усмехнулся я. — Спорим, не знаешь, где раки зимуют?

-Отчего ж не знаю, я там сколько раз бывала... — она поддержала попытку пошутить, но не улыбнулась. — Все и в самом деле не расскажу. А вот причину сегодняшнего рева — извольте. Если вам, конечно, интересно.

-Все равно я должен тебя слушать, — я пожал плечами. — Видимо, судьба у меня такая.

-Судьбу вашу истолкую вам не я, — серьезно сказала шаманка. — Можете считать это предсказанием. А вот начало своей — пожалуйста...

-Поучительно, должно быть, — я отодвинулся от нее и оперся на спинку кровати, благо, она оказалась неожиданно подходящих для этого габаритов. И почему-то мне стало вдруг очень удобно. Да, телу удобно, а душе тоскливо — я предчувствовал, что услышу что-то весьма неприятное. Но не слушать, из-за обострившегося чувства сопричастности с шаманкой, тоже не мог.

-Только вы не перебивайте, — попросила Вия, но не тоном вопроса... как будто условие ставила. Или нет, даже не условие... ей как будто было бы все равно. — Иначе мне будет труднее. Если вы не станете ничего переспрашивать, я постараюсь представить, что вас и вовсе здесь нет.

Я молча кивнул. Почему-то не сомневался — она в темноте разглядит.

Дождь падал...

3. Записки Безымянной

Моя жизнь началась семь лет назад. Я очнулась среди ночи, слизывая с пальцев кровь Сестры — именно этот соленый вкус привел меня в сознание. Такого я до того не пробовала. Я убила ее тогда. И не только ее — еще четырех человек: троих моих дядьев, родных и двоюродных, и нашего шамана.

Впрочем, я забегаю вперед. Это все менестрель: он никак не может успокоиться, все ему надо рассказать историю поглаже и покрасивее, да так, чтобы захватить внимание. Он тоже мертв уже три года... может быть, потому и старается. Был бы живым, небось, не просыхал бы от вина да эля, позабыв про все истории на свете...

Так вот, надо начать по порядку. Мою мать звали Биртильда фон Цварфхаут... нет, вы ничего не путаете, милорд Ди Арси. Цварфхаут означает на лагарте "Черный Лес", а мы так и звались — семья из Черного Леса. Я просто перевела фамилию на наречие Империи, потому что именно там мне и довелось жить.

Как-то моя мать с подругами и слугами отправилась на охоту. Они забрели слишком далеко — моя мать была очень своевольной женщиной, и ни в коем случае не стала бы слушать чужих советов. На охотников напали гули, похитили женщин и перебили мужчин. В наших краях гули довольно часто похищают женщин, но знатных, как правило, хорошо охраняют, до них добраться сложнее. Моя мать стала редким исключением.

Ее отец — мой дед и глава рода — казнил главного грума и одну из ее служанок за недосмотр, объявил мою мать погибшей и запретил кому бы то ни было искать ее. Однако Биртильда была не только своенравна, но и добросердечна, мягка душой и располагала к себе. Таким образом, несмотря на отцовский запрет, пятеро ее родных братьев и четверо двоюродных — последние все надеялись получить ее в жены в случае успеха — отправились на выручку. Их миссия увенчалась успехом, хотя из всех их слуг и грумов, которых они взяли с собой, не вернулся ни один, а из них самих вернулось только четверо. Но мать они с собой привезли... Единственный оставшийся двоюродный брат поспешил сочетаться с Биртильдой браком, хотя она явно была не в себе. Никто не посмел ему отказать. Когда оказалось, что Биртильда беременна, все очень радовались, и думали, что брак принес свои плоды. Она же только молчала — вероятно, она слегка повредилась умом после плена, потому что стала весьма угрюмой и неразговорчивой. По истечении семи месяцев Биртильда родила, и умерла в мучениях, потому что ребенок оказался слишком крупным. А еще у ребенка были когти на руках и ногах, которыми он повредил родовой канал, красная кожа и круглые уши... Нет-нет, не смотрите на мои руки, милорд: когти эти сточились довольно скоро после рождения.

Муж Биртильды в ужасе отказался от этого создания, да всем и так было ясно, что ребенок никак не мог быть его. Сперва глава рода хотел убить девочку, но шаман возражал: ему хотелось как следует изучить ребенка. В конце концов за дитя вступилась младшая, любимая дочь главы рода. Ей тогда было меньше, чем мне сейчас, но она не побоялась пойти и против отца, и против шамана. Она заявила, что будет заботиться о бедной девочке, которая ни в чем не виновата, в память в возлюбленной сестре, а если ей не позволят этого, то она наложит на себя руки. Глава рода души в ней не чаял, и потому, хоть и вспылил поначалу, в итоге согласился. Был назначен испытательный срок в год и один день. Если в клане не случалось никаких несчастий, значит, ребенок достоин жить.

Эта девушка — а звали ее Фьелле, Виола, если перекладывать на шпрахст — сама ухаживала за ребенком весь год. Девочка росла нормально, разве что мало кричала и плохо ела для своего возраста. Хоть она родилась крупнее, чем прочие дети, но росла медленнее их, и, вероятно, должна была всю жизнь оставаться крохой. Видя это, глава рода решил, что ребенок все равно долго не протянет, и успокоился, и позволил дочери сохранить свою игрушку. Девочка никому больше не причиняла вреда, но научить ее ходить оказалось очень трудно, а говорить — так и вовсе невозможно. Вскоре всем стало ясно, что у ребенка были проблемы с головой. Например, она не могла запомнить имя своей воспитательницы, и называла ее "сестрой". В лагарте слова "сестра" и "тетя" похожи.

Но злости в этом существе, в отличие от гуля, не было.

И тем не менее, выжившие из той спасательной экспедиции четверо во главе с мужем Биртильды настаивали на смерти ребенка. Они говорили, что рано или поздно сущность гуля прорвется наружу. Виола защищала малышку сколько могла, но отец ее начал стариться и сдавать, он уже не мог так хорошо приглядывать за своими сыновьями и племянником... да и ему, вероятно, начало казаться, что проще всего избавиться от звереныша.

Тогда Виола придумала спрятать ребенка в уединенном домике посреди леса. Она приходила к девочке каждый день, приносила ей еду, играла с ней. С глаз долой, из сердца вон — никто не мешал ей выхаживать ребенка, о нем просто не вспоминали. И все же на всякий случай Виола договорилась с лесными духами и запутала тропы, потому что очень боялась за свою подопечную. Пару раз все-таки ночью родичи Виолы приходили к дому посмотреть на ребенка, но не убили. Испугались мести.

Но однажды, когда отец Виолы умер, ее братья пришли в домик вместе с шаманом, среди бела дня. Шаман расплел тропы, ибо теперь его уже не удерживала верность главе рода. Они хотели убить девочку, Виола кинулась ее защищать... Думаю, у них бы все получилось, если бы они держали себя с юной Виолой так, как до сих пор, боясь обидеть младшую сестренку — ведь они были вовсе не плохими людьми. Но они находились в подпитии, и вдовец Биртильды — впрочем, к тому времени он уже был заново женат — ударил Виолу наотмашь по щеке. Удар был не слишком силен, но все же Виола пошатнулась и схватилась за щеку. Ее никогда прежде не били.

И тут дитя разозлилось. Природа гуля взяло верх, и девочка за несколько минут в порыве ярости убила всех, кто находился в комнате. В том числе и свою тетку. Думаю, в своем ужасе она просто не видела разницы между напуганными и разгневанными существами. Как у нее это получилось?.. Не знаю, милорд. Это всегда получается. Убивать совсем не трудно. Легче, чем что-либо еще.

Что?.. Почему я говорю в третьем лице?.. Нет, это не просто фигура речи... Понимаете, милорд, этот детеныш не был мной. А я... не знаю, что я. Меня, наверное, просто никогда не существовало. То существо, которое пришло в себя над истерзанными телами, меньше всего понимало, что оно такое. В его голове, не привыкшей к мыслям, роились тысячи образов, слов, поступков, воспоминания о многих годах жизней, принадлежащих не ему, вопящие и корчащиеся от боли личности, разлученные со своими телами... Оно завыло по-звериному, проорало что-то бессмысленное — оно знало теперь несколько языков, но губы его еще не умели произносить человеческие слова — и кинулось из избушки прочь... Оно долго бежало по лесу среди ночи... удивительно, как не погибло!.. пока не набрело на какую-то пещеру в скалах... смутно помнится, что было потом. Кажется, оно долго лежало там, может быть, несколько дней, может быть, несколько месяцев, может быть, даже дольше... питалось, чем придется, и пыталось не думать. Не получалось. Все думалось и думалось.

А потом меня нашел отшельник. Он поил меня какими-то отварами, помогал думать. Я его очень плохо помню — жила, как во сне. Там у меня и начало складываться что-то вроде личности. У меня ведь не было опыта управлять таким количеством памятей, они тянули в разные стороны... Я чувствовала себя то Виолой, то мужем Биртильды, то старым шаманом... в последнем случае я просто сходила с ума, потому что духи чуяли меня и стремились ко мне, а я духов видеть не могла.

Да, милорд Ди Арси, вы правильно поняли: мне удалось забрать части личностей тех людей, которых я убила. Это произошло совершенно независимо от меня — таково уж свойство моего тела. Поверьте, мне хотелось бы не делать этого, но здесь я не властна. Как вы видели сейчас, порой это происходит даже тогда, когда я сама не вонзала кинжал и не сворачивала шею. Достаточно, чтобы существовала связь. Вот и с менестрелем так же было...

Ах, этот менестрель был очень тщеславен — он все время желает говорить только о себе... Ну что ж, его же память подсказывает мне, что стоит продолжать по порядку. И я продолжаю.

Так вот, тот отшельник собрал еще нескольких, таких же, как он, и они посвятили меня в шаманы. Я не имею права рассказывать о том, как это было, да вам и не к чему. Но с их помощью я научилась справляться с видениями. Я даже придумала себе имя. Точнее, взяла в наследство.

Но вот, мало-помалу я поняла, до чего ужасную вещь я совершила. Сперва до меня не доходило это: я просто боялась, и пряталась, и старалась выжить, как умела. Однако через какое-то время я поняла, что я убила свою тетю, единственного человека, который любил меня и которого я любила, и еще прикончила троих своих дядьев и шамана. Убить шамана — великий грех, ибо это чревато большими бедами. Нашу местность еще семь лет после того преследовали несчастья: всякого рода неурожаи, катастрофы... Наш род из сильного и богатого стал бедным и захудалым. Я явилась причиной гибели множества людей.

Когда я осознала это до конца, мне стало понятно еще кое-что. Слово "я" в моем отношении — это по-прежнему бессмысленный звук. Меня, как таковой, до сих пор нет... Потому что не умевший говорить звереныш, кажется, умер в ту ночь. На его месте не появилось ничего. Мое дальнейшее существование бессмысленно, как было вредным существование предыдущее... Если только я не придумаю, как исправить причиненные беды.

Но я плохо понимала, что делать. Два года назад мое обучение у отшельника окончилось, и я спустилась с гор. Не показалась в родных местах, обошла их десятой дорогой, и сразу направилась в Империю. Надеялась разузнать там что-нибудь. Мне было все равно, чем я буду жить. Попрошайничала, воровала. Прятала лицо, но, конечно, все равно попала в неприятности почти сразу... Один человек напал на меня — он был менестрелем, а заодно агентом Тайной службы императора. Он увидел, как я выгляжу на самом деле, и решил попробовать продать меня своим господам. Я защищалась слишком яростно, и убила его... вы понимаете, что было потом. Около суток пролежала пластом. Сперва в какой-то придорожной канаве — еле успела отойти подальше от трупа. Мне повезло: мимо проходил странствующий целитель. Он сразу понял, что я не пьяна, и у моего состояния есть какие-то непростые причины. Он помог мне оправиться. Мне пришлось ему все рассказать. Тогда он предложил мне следовать за ним, быть его помощницей и ученицей. Сперва я опасалась его, но он оказался очень хорошим человеком. Шаман, убитый мною, разбирался в травах, да и отшельники учили меня, так что наука целительства давалась мне легко. Зарабатывать этим было легче, чем побираться, хоть и медленнее.

Мое новое имя на языке Империи звучало как "Виола". Старик-целитель говорил, что имя "Виола" слишком длинное для меня — ведь я небольшого роста. Он так шутил. Поэтому стал называть меня "Вия".

Из памяти того менестреля, когда я разобралась в ней, я узнала о Драконьем Солнце, которое заполучил астролог Гаев. Менестрель был в курсе всех самых свежих сплетен Континента. Тогда же я решила разыскать астролога, но у меня не было возможности странствовать по своей прихоти — я понимала, что одной мне не выжить. Я могла положиться только на судьбу. Все эти, внутри меня, верят в судьбу.

Уже в Адвенте моего учителя убили. В первый день осады. Он не сумел вылечить женщину от родильной горячки. Когда она умерла, ее муж впал в ярость и заколол лекаря ножом. Я попыталась выбраться из города, но попалась страже. Они сперва решили, что я подсыл Хендриксона, и привели к бургомистру Фернану. А он, насколько я поняла, читал кое-что о древних силах... а может быть, и сам сталкивался с ними — я слышала, он был купцом, а купцы с чем только не сталкиваются. Он понял, что я шаманка, и знал, что обученный шаман может многое. Он попытался заставить меня колдовать для города. Остальное вам известно.

Вы только не знаете, почему я вам это все рассказываю. Или догадываетесь?.. Ну ладно, если не догадываетесь, скажу. Я сразу, как увидела вас, поняла, что мы с вами в одной лодке. В одной и той же дырявой, прохудившейся лохани, если вы понимаете, о чем я... а уж вы-то понимаете.

10. Вместо эпилога

Интерлюдия саламандры

...и вообще в Средние века жилось несладко. Потому что детство кончалось очень рано. Практически сразу.

А. Егорушкина. "Настоящая принцесса и снежная осень"

В Чертовой крепости была собственная мастерская, где изготавливали хорошие восковые свечи. В некоторые даже добавляли ароматические масла — такие свечи потом очень хорошо пахли, прогорая. Но даже обыкновенные, без масел, горели ровно и света давали много. Господин Бурже, учитель Стара, настаивал, чтобы мальчик зажигал как минимум две свечи, а лучше три. Стар вообще-то особым послушанием не отличался, но в этом отношении не спорил.

Агни лежала на подушке кровати и наблюдала за мальчиком из-под полуприкрытых век. Саламандра очень любила вот так просто смотреть на него, когда он работал. Люди иногда могут быть очень красивыми. Красивее, чем деревья, красивее, чем камни, и даже красивее, чем лепестки огня. Не все, но иногда на них нисходит некий сорт вдохновения, освещая изнутри.

Стар, чертящий карту Весского княжества, был чудо как хорош: он злился, досадовал на нудное задание, на непослушное перо, которое так и норовило зацепиться за пергамент и поставить кляксу, на герцога, зачем-то обязавшего его слушаться громогласного пьяницу Бурже, но держал эти чувства в себе. Эмоции прорывались наружу чудными, бледно-лиловыми, почти осязаемыми и необыкновенно вкусными языками. Агни наслаждалась. Она уже знала, что далеко не все люди умеют думать так же вкусно, как ее собственный, личный человек.

-Слушай, прекрати на меня таращиться! — вдруг вспылил Стар. Действительно, вдруг: хотя Агни и наблюдала за тем, как он чувствует, она никак не ощутила прорыва.

-Я тебе мешаю? — удивилась ящерка, приподняв голову. — Я ничего не делаю!

-Ты меня прямо взглядом сверлишь! Я же чувствую! Я из-за тебя вот-вот кляксу поставлю! Тогда все с начала!

-Ты сам виноват, — резонно заметила Агни. — Зачем дотянул до вечера? Можно было еще до захода солнца все сделать.

-Я с его светлостью на инспекцию ездил! Сама же знаешь!

-Ездил, а меня не взял!

-Ах, так вот оно что... Ты же сама не захотела в бутылку лезть!

-А толку тогда?.. Когда я в этом пузырьке, я ничего не чувствую и ничего не вижу.

-Слушай, огонечек, ну не мог же я тебя просто на плечо посадить, верно? Там же люди были! Что они сказали бы, если бы в свите герцога оказался мальчик с саламандрой?

-О тебе и так по всему замку судачат. Сплетней больше, сплетней меньше...

Стар замер. Лопатки его напряглись, обращенная к Агни спина дрогнула.

-Дождешься, огонечек, — пообещал он мрачным голосом. — Водой плесну.

-Увернусь, — пообещала саламандра в ответ.

Стар замолчал. Агни ругала себя за то, что снова завела разговор о сплетнях. Освоить человеческий юмор, сарказм и все такое прочее было делом пары часов, но вот понять, когда и над чем шутить можно, а когда и над чем нельзя... Вроде бы, они эту тему обсудили раз и навсегда и решили больше ее не касаться, ан нет, время от времени все равно проскальзывало. Наверное, Агни просто хотелось побольнее задеть Стара: она действительно сердилась, что он не взял ее с собой на инспекцию, хотя был такой замечательный солнечный денек, и вообще...

Кроме того, когда он сердился, у него действительно мысли становились еще вкусней...

Но не стоит забывать, что люди не саламандры. Если их обижать, они на это реагируют. Это забавно, но ведь у них тогда жизнь становится короче. Агни может видеть это. А ей хочется, чтобы Стар жил долго. Долго-долго. По-возможности, оставаясь Старом, а не превращаясь в какое-то идиотское божество.

Самым трудным было понять, что такое день, а что такое ночь.

Зрение саламандры устроено не так, как человеческое — смотрите, у них и зрачков-то нет. Сплошная синь. Строго говоря, это и не глаза вовсе, а... ну, в общем, много чего. И глаза, и уши, и нос. Потому что кроме глаз и маленькой клыкастой пасти на треугольной мордочке ничего нет.

В общем, как нетрудно догадаться, саламандры света белого не видят. Темной ночи тоже. Зрение у них есть, но все им кажется совсем другим. Так что Агни стоило большого труда понять, почему время от времени люди начинают вести себя как деревья зимой — почти не шевелятся и молчат (ну, во всяком случае, не говорят членораздельно). Единственное различие: люди, в отличие от деревьев, во сне росли. По крайней мере, десятилетние мальчики.

Да, еще трудно было научиться откликаться на собственное имя. У нее ведь сроду имени не было. И привыкнуть к тому, что время так быстро несется мимо — до сих пор Агни время вообще измерять не приходилось. Она просто жила и жила... только иногда становилось холодно и приходилось залезать в деревья, чтобы дождаться тепла. Некоторых саламандр деревья не терпели, выгоняли прочь. Такие сбивались в стаи, но все равно чаще всего в итоге погибали. Агни повезло — то ли она деревья выбирала хорошо (ящерка особенно любила клены: они все были самолюбивые, но в глубине души добрые), то ли умела нравиться, но с ней ни разу такого не случилось. Хотя холодов Агни пережила множество. Может быть, сто. Может быть, двести. Счет — это была еще одна захватывающая штука, которой саламандра научилась от людей. Она очень любила считать — тем более что при желании могла восстановить в памяти все, что угодно, и сосчитать, скажем, количество съеденных ею за всю жизнь мышей — и всякий раз получала немного разный результат.

Определенно, все эти вещи — смена дня и ночи, имена, счет — делали жизнь людей осмысленной. Агни никогда не понимала, зачем им за это цепляться, когда можно просто всласть поноситься по мягкой траве или вздремнуть в каком-нибудь дереве, но мирилась с тем, что им это непременно надо, а то они сходят с ума и постепенно хиреют. Кроме того, если подумать, ей люди по-настоящему помогли...

Это случилось, когда Агни поняла, что стареет.

Саламандры, как уже было сказано, времени не чувствуют. Но однажды они понимают: все, конец. Воздух перестает быть сладким, огонь — вкусным, а мыши — забавными. Никуда не хочется бежать, ничего делать, и даже превращаться в Праздничную Ночь в человеческое существо или, скажем, в белую лань, и заманивать путников в лес на жертвоприношение тоже не очень хочется, хотя, казалось бы, что может быть веселее?.. Тогда одно из двух: либо ты не найдешь ранней осенью, пока они еще сговорчивые, дерева на зиму, останешься одна-одинешенька и тебя заметет снегом, либо ты попадешься на зуб лисе, потому что тебе даже сдачи этой животине давать не захочется. А, ну еще единорог какой может наступить из жалости, чтоб не мучилась. Но это редкость. Единороги, вообще, довольно флегматичные, лишний раз не вмешаются... только людей они ненавидят лютой ненавистью.

Ну вот, саламандра чуяла, что именно такое с ней и происходит. Она прекрасно понимала, что это смерть, но... какая разница? Если раньше она завопила бы от ужаса, повстречавшись в лесу с агрессивно настроенным роем феечек, то теперь, наверное, только слабо вильнула бы хвостом.

В тот год она даже в Ламмасе не участвовала и яиц не откладывала: муторно. Заботиться о них еще потом, выхаживать... Хватит с нее. Зачем вообще все?

Саламандра, лежа у корней старого дуба, — кажется, именно его желудь она в свое время, любопытствуя, зарыла передними лапками в землю, когда была в этих краях, хотя кто знает, — наблюдала за неспешным течением мыслей в собственной голове. Мысли были привычными, спокойными, имели откатанную временем форму. Они походили на дубовые листья, плывущие вниз по реке. Вы ведь знаете, что листья — это мысли дерева?.. Оно зачинает их зимой, пока спит, потом выкидывает весной наружу в едином порыве, все лето доводит до ума, потом наконец сбрасывает и отпускает прочь, чтобы снова остаться легким и свободным. И отрастить новые — а как без этого?

Ящерка чувствовала: вот-вот что-то случится. Например, выпадет снег. Его предчувствие жило в воздухе еще с тех самых пор, когда солнце показалось из-за края земли. Хотя в небе не было скоплений пара, заграждающих тепло, Агни знала, что уже к тому моменту, когда солнце пройдет половину пути, станет гораздо холоднее. И снег начнет рождаться из воды в небесах.

Это будет знаком: зима приходит, жизнь уходит...

А потом был глухой топот подкованных копыт по опавшим листьям и звук голосов в отдалении.

"Люди", — подумала Агни.

Давным-давно, до того, как жизнь изменилась, и саламандр стало больше, люди не боялись приходить в лес даже по ночам. Сейчас они даже днем никогда не появлялись поодиночке. Осенью, правда, слегка смелели, и не зря.

Охота промчалась мимо, даже не заметив прикорнувшую под деревом ящерку. Она уловила: три лошади. Два жеребца и кобыла. На одной ехал большой человек, на других — не такие большие. Может, взрослый и двое детей. Может, мужчина и две женщины.

Лошади ускакали, и довольно долго ничего не происходило. Потом все-таки пошел снег. Он падал маленькими такими звездочками...

Люди появились снова. На сей раз их было только двое, они вели лошадей в поводу и переругивались. Саламандре стало ясно, что это действительно дети, кажется, мальчики... Причем один старше, чем другой. Или нет?.. Ну, во всяком случае, выше.

Тот, который ниже ростом, ругал того, который выше: выходило, что именно из-за старшего они упустили "отца". Саламандра смутно помнила, что "отец" — это, вроде бы, почти то же самое, что "мать", а мать — это тот, кто отложил яйцо, из которого ты вылупился. Хотя... секунду, ведь люди не откладывают яйца. У них это как-то по-другому происходят. Так зачем им матери и отцы?..

Мальчики, очевидно, думали, что зачем-то нужны. Ящерка не прислушивалась к их разговору, но уловила, что они собираются возвращаться к "остальным", и ждать отца. Ах да, еще они думали, что может быть, отец уже там, и тогда они получат от него нагоняй.

И тут на сцене появился бог.

Он возник почти незаметно — среди падающего снега, среди шепота засыпающих деревьев. Попытался войти в тишину, как входит нота арфы в журчание ручья. Не получилось, хотя почти, почти...

Саламандре не было страшно — ведь в последнее время она разучилась бояться. Однако ей все равно захотелось поглубже зарыться в опавшие листья — просто по привычке. Не стала. Толку... Зато она отлично могла его разглядеть.

Вон, люди тоже заметили бога. Остановились. Даже слишком резко остановились, сказала бы она. И что это с их глазами?.. Почему они отводят их и прячут? Разве бог так страшен? Разве он сияет?.. Подумаешь... Просто большой человек в странной просторной одежде и огненным мечом в правой руке.

Бог сказал:

-Не ищите вашего отца. Он у нас.

Люди ему ничего не ответили. А бог продолжил:

-Я забрал его, потому что один из вас совершил грех. Один из вас. Один из вас пустил в себя Нашего врага. Я дам второму меч. Если он убьет грешника, значит, я верну вашего отца.

Люди все так же молчали. Снег падал.

-Вы меня поняли? — раздраженно спросил бог.

-То есть... — вдруг с дрожью в голосе произнес один из мальчиков. — Вы хотите, чтобы мы убили друг друга?! Но мы ведь ничего плохого не сделали!

-А вот и нет! — расхохотался бог на пол-леса, и саламандра почти увидела, как бросились в разные стороны разные мелкие зверьки, напуганные звуком его голоса. — Я хочу, чтобы ты, — указующий перст ткнул в одного, — убил вот его, — во второго. — Это будет не так-то просто, потому что отступник дал ему силу. Но я одолжу тебе свой меч.

-Не может быть! — мальчик, которого должны были убить, молчал и даже не двигался, это говорил второй. — Он же мой брат!

-Ну и что? — пожал плечами бог. — Какая разница? Я — твой бог. Ну, пусть не точно твой, но мы, Семерка, превыше всех остальных богов! И вот Я тебе говорю, что он — грешник. Что его надо убить. Это твой высший долг. И отца твоего я тогда верну. Правда, я хорошо придумал? Разве это не твой долг перед отцом твоим и господином, а?

Тот мальчик, что говорил, теперь замолчал и только облизывал губы. Мысли его казались очень странными и все время менялись — саламандра так и не поняла, то ли он что-то рассчитывал, то ли с чем-то смирялся, то ли притворялся чем-то перед самим собой. Люди вообще странные.

-В чем он виновен? — спросил старший.

Младший тотчас попятился назад... о, не более чем на полшага. Но вот это саламандра уже поняла. Тот, второй, спросил — "виновен". Значит, подыскивал оправдания. Значит, действительно готов был уже исполнить божью волю.

-Он впустил в себя бога-отстуника, — сказал бог. — Еще лет шесть-семь — и тот пробудится. И тогда мало никому не покажется. Ты, юный рыцарь, всего лишь окажешь услугу всем, если убьешь его сейчас. То для тебя не грех, но величайший подвиг.

-Я этого не сделаю... — сказал старший. Но не слишком уверенно. Как будто раздумывал.

И тут младший кинулся бежать.

Агни не знала, почему он это сделал. Ничто в течении его чувств не говорило, что он готов броситься в бегство — он был ошеломлен, растерян, парализован внезапным ужасом... нет, в таком состоянии никто не бегает. Разве что олени кидаются в сторону, если их напугать, да птицы взлетают... люди устроены иначе. А этот побежал.

"Не иначе, бог внутри сработал, — подумала ящерка с некоторой меланхолией... а может быть, уже и с интересом. События перед самым ее носом начинали ей нравиться все больше и больше. — Или он просто хорошо знал второго, и знал, что от него ожидать?.."

Старший стоял, не понимая, что надо делать.

-За ним, — властно сказал бог. — Не то я убью твоего отца.

Человек снова облизал губы... затем сказал:

-Господин мой Шахреварxxxi... Если мой брат действительно бог... я же не смогу с ним ничего сделать! Если тебе надо что-то — доберись до него сам!

-Ну уж нет! — снова гулко расхохотался бог. — Если бы я мог, я бы уж, наверное, не стал бы тут юлить! Ну-ка, вытащи меч из ножен! — когда человек послушался, бог протянул руку к мальчику... и на мече вспыхнул огонь.

О, это был самый настоящий огонь, яркий и жаркий! Жара от него исходило столько, что саламандра еле усидела в своей норке — ей буквально физически захотелось вынырнуть из укрытия и рвануться к этому теплу. Она вдруг снова почувствовала себя молодой — ее ударило острое сожаление о Лугнассаде, Мабоне и Самхейне, которые она пропустила в этом годуxxxii. Ведь могла же, могла же кружить в хмельном хороводе вокруг истекающих кровью жертв, могла и влюбиться в молодой огонь, и... Ах, да что толку!

Не кинулась ящерка к загоревшемуся мечу по одной-единственной причине: ей стало очень страшно. Ужас проснулся вместе с прочими эмоциями. Она сидела в своем укрытии, каждый мускул ее был напряжен, хвост хлестал по бокам, а раздвоенный язык то высовывался из пасти, то втягивался обратно — она не в состоянии была контролировать напряжение. Хорошо хоть, благодаря маленьким размерам ее не заметили, а то бы совсем туго пришлось.

Старший мальчик как зачарованный смотрел на языки пламени, что плясали на тускло-серебристой стали, невесть чем питаясь.

-Это как ваш огненный меч, господин? — спросил он сдавленным шепотом: не дать не взять, молодое дерево, чей старший сосед только что упал, освободив поляну, и теперь можно разрастись к свету.

Шахревар рассмеялся снова, но ничего не прибавил. Саламандра сама поражалась своей отваге: оказывается, она осмеливалась смотреть даже на мысли бога. Они были страшными, но малоинтересными: каждая походила на такой же загоревшийся меч.

-Можешь идти, — милостиво разрешил бог. — Да, если будешь себя хорошо вести... я оставлю эту способность у тебя.

-Какую? — спросил мальчик пораженно.

-Горящий меч. Не огненный, как у меня, а всего лишь горящий. Тебе хватит. Враги в ужасе будут разбегаться от барона Ди Арси.

Старший по-бычьи наклонил голову и сорвался с места. Он будет очень торопиться. Он нагонит брата, который младше на четыре года, и убьет его, даже если внутри у того сидит бог-изгнанник. У него все получится — ведь правильный, правый бог дал ему часть своей силы.

Симон Ди Арси даже не заметил оговорки бога — и не понял, что отца никто ему возвращать не собирался. А если бы даже и заметил... как знать, изменило бы это хоть что-нибудь?..

Саламандра решилась вылезти только значительно позже того, как ушел бог. Насколько позже, она не знала — ведь время считать еще не научилась. Осторожно заскользила по ковру опавших листьев, пролезая под корягами и виляя между камнями и кустами. Она шла по следу — по тонкому, но такому вкусному, такому неотразимому запаху пламени, что буквально стекал с меча. Сочился. Да, сочился — верное слово.

Запах пламени смешивался с запахом мыслей — не таких вкусных, но пикантных, придающих ему необходимую остроту. Ящерка уже и не помнила, когда же ей последний раз так хотелось чего-то. Удивительно, как нетрудно, оказывается, разбудить интерес к жизни: немного опасности и вкусная еда!

Однако до конца следа она так и не дошла. На полпути саламандру остановило кое-что еще...

Да, у этого чего-то тоже был характерный запах, но совершенно иной природы. Это даже не кровь была... что-то более едкое... такое, неприятное... Конечно, в лесу какой только гадостью порой не пахнет, но такое она и здесь редко обоняла.

Мальчика найти не составило труда. И не только по запаху этой гадости и по ярчайшему сиянию боли — просто саламандра буквально наткнулась на руку в черной замшевой перчатке. Скрюченные пальцы слабо скребли землю, будто пытаясь ухватиться за что-то, и перчатки были очень грязными.

А крови вокруг не было совсем, хотя ею отчетливо пахло в воздухе.

Ящерка обежала кругом тело — со стороны черноволосой курчавой головы, на которой уже успели осесть снежинки и даже один особенно нахальный кленовый листочек. Человек был очень слаб. Саламандра вообще не понимала, почему он еще не умер. Что-то нарушилось в его теле, и теперь его собственная кровь превращалась в яд, убивая его.

Он, наверное, почувствовал саламандру рядом, потому что с трудом приподнял голову и поглядел на нее. К щеке у него тоже прилип листик — такой старый, высохший и перекрученный, что уже невозможно было понять, какой он породы. А темно-карие глаза человека были мутными. Он мог даже ее не видеть.

-Огонечек... — прошептал человек.

Он был очень красив. В том же смысле, что и деревья, скалы, камни или небо с облаками — он был восхитительным творением природы, не менее значимым, чем сама саламандра. Она это почувствовала еще тогда, когда увидела его, горящего гневом и страхом. А теперь убедилась снова.

Больше он не сказал ничего. Вроде попытался что-то еще пробормотать, но саламандре трудно было разобрать, и она не стала даже пытаться. Ее интересовало нечто другое.

У человека были такие вкусные мысли... Вкуснее, чем даже те, по чьему следу она шла.

Ему было очень больно — особенно тогда, когда он пытался пошевелиться. Однако он все-таки скреб землю обеими руками, сжимая полные кулаки сора и лиственной трухи, пытался встать... а снег падал на него. Человек даже на Агни особенно внимания не обратил, хотя все знают, что за саламандрами обычно приходят и все прочие обитатели лесов — единороги, например.

Он назвал ее "огонечек". Он сравнил ее с огнем... Если саламандре и можно сделать комплимент — то только такой.

Если она поторопится, она сможет догнать того, с горящим мечом.

Да, но... может быть, он убьет ее саму? Мало ли... Горящим мечом ей, конечно, зла не причинишь, но есть много способов обидеть маленькую саламандру. Да вот хоть поймай ее и быстро, чтобы руки не успели обгореть до костей, сунь в холодную воду — и мало ей не покажется.

А этот явно ни в какую воду совать не будет. Он сам еле дышит. По крайней мере, дыхание прерывистое и слабое.

Кроме того, саламандра чувствовала к человеку интерес. Это было нечто такое, чего с ней давно не случалось. И еще — она хотела сделать то, чего никогда еще не делала.

Саламандра подбежала к человеку поближе, и одним прыжком запрыгнула к нему на голову. Это не должно быть сложнее, чем пробраться в дерево. Правда, в дерево забираешься от корней, а с людьми, наверное, надо действовать с другого конца — это ящерка инстинктивно чувствовала.

Волосы человеческие не похожи на кроны деревьев. Они совсем даже не мысли. Мысли движутся под ними. Если саламандра постарается, она сможет скользнуть в эту реку, и поплыть по течению вместе с прочими, такими необыкновенными, листьями...

Еще через миг саламандра была внутри. Вся боль и весь страх человека стали ее, но это больше ничего не значило. Не так уж трудно разобраться с внутренностями... Не сложнее, чем помочь дереву весной разогнать соки, когда наступает время просыпаться, или успокоить их во время неожиданной оттепели.

Ее даже не пугало присутствие бога внутри человека. Оно было слабым, еле мерцающим. Бог был еще слаб, а сейчас его почти убили вместе со своим носителем. Уж она как-нибудь с ним справится. Ей, определенно, нравилось это тело, куда больше, чем любое зимнее пристанище, и она не собиралась его никому уступать.

Спустя десять дней саламандра, все еще находясь в теле мальчика, встретила герцогиню Хендриксон.

Это произошло вот как.

Саламандра вовсю наслаждалась новыми возможностями. Правда, тело следовало кормить и вообще заботиться о его нуждах, но это отнимало минимум времени: охотиться и находить ночлег оказалось проще, чем саламандра думала. Не так уж трудно оказалось и позаботиться о том, чтобы тело не мерзло: подумаешь, всего-то ускорить движение соков! Ну и сделать так, чтобы бегало побольше... А панические мысли человека, теперь запертого и не способного управлять самим собой, оказались еще вкуснее, чем она думала. Саламандра могла бы прожить только на одних этих мыслях, не надо никакого огня!

Правда, она решила поскорее увести человека прочь от Свободной Земли. Теперь ее совершенно не пугала перспектива показаться в местах, которыми владели боги: ни один бог в этом теле маленькую саламандру не увидел бы. А вот кто-то из ее сородичей, более молодых и более сильных, мог бы у нее укрытие и отобрать, что в планы саламандры отнюдь не входило.

Так она добралась до границы Радужных Княжеств, почти до самой окраины Нейтской области. Конечно, сама саламандра понятия не имела, как называются эти места, и что рядом расположен богатый и процветающий город Нейт, тоже не знала. Она просто чувствовала, что земли, на которых вольготно живут такие, как она, кончились, и теперь ей меньше стоит опасаться козней сородичей.

sk\9797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797979797 Саламандра как раз вела свое тело между стволами деревьев, рассчитывая добраться до моря — она никогда в жизни не видела моря, и ей казалось, что это может оказаться очень красиво и вообще интересно, — когда она вдруг поняла, что море гораздо ближе, чем она думала.

Саламандра неожиданно, без всякого предисловия почувствовала в лесу то, что ничем иным, кроме как морем, быть не могло. Это было что-то такое просторное, шелестящее, раскинувшееся между деревьями, пахнущее свободой от горизонта до горизонта, и невообразимо печальное... Саламандру вдруг подхватило и понесло прочь, как будто настоящими волнами.

Она сама не знала, откуда родилось такое сравнение: ведь на самом-то деле она никогда в жизни не видела моря, и даже не знала, что там должны быть волны. Только предполагала: ведь в реке есть небольшие волны, которые бьются о берег.

Потом присутствие схлынуло, оставив после себя нечто неуловимое, подобно шуму в раковине, найденной в песке, или запаху соли на пальцах. Саламандра, несмело выглянувшая из-за дерева, увидела человека в черном одеянии, стоявшего на коленях. Человек опустил пальцы в палую листву и, казалось, глубоко о чем-то задумался. Саламандра вспомнила о мальчике, который еще совсем недавно скреб руками по земле... о мальчике, чье тело она носила.

Человек был очень сосредоточен. Он перебирал листья, пересыпал их, будто песок на берегу, не обращая внимания на все остальное. Ощущение моря исходило именно от него.

Человек поднял голову, и саламандра, собрав воедино свои скудные знания о людях, поняла, что это была женщина, пусть и в мужской одежде. Ее карие глаза грустно смотрели из-под светлой челки, и каким-то образом ящерка знала, что женщина видит ее... хотя укрытие саламандры было более чем надежным.

-Выходи, — сказала она. — Хватит прятаться.

Саламандра вывела тело из-за дерева. Она была уверена, что женщина не причинит ей вреда. Это же не единорог, в самом-то деле...

-Ты меня боишься? — спросила женщина.

-Что ты делаешь? — тоже задала вопрос саламандра. Задала с трудом: горло плохо ее слушалось. Женщина не поняла, пришлось повторить.

-Слушаю лес, — грустно сказала она тогда. — Плохо получается... Глупо, конечно. Если земля не отвечает, тут уж касайся — не касайся... Хоть весь в земле вымажься и в землю заройся. Ничего не будет.

Саламандра подумала, что это, по меньшей мере, глупо. О чем можно говорить с землей и главное, зачем?.. Как будто почва может быть интересным собеседником. В земле черви живут. Земляные. И кроты всякие, и букашки, и корни деревьев.

-.Помоги мне, пожалуйста, — сказала женщина спокойным тоном. — Я думаю, у тебя получится. Просто постой рядом.

Саламандре стало любопытно. Нет, существо, обладающее присутствием моря, с самого начала интересовало ее, но теперь, когда она попросила помощи... кажется, это был первый раз, когда у ящерки кто-то попросил помощь.

Саламандра приблизилась. Она совершенно не боялась: ибо была надежно защищена чужим телом. Однако врожденная осторожность и многолетний опыт приучали ее двигаться медленно. Женщина не торопила ее. Она по-прежнему стояла на коленях и ворошила листву. Медленно, нежно, как будто ласкала. С высоты роста своего нового тела саламандра видела гладко причесанную голову женщины, светлые волосы, расчесанные надвое и уложенные в два кренделя на затылке. Несколько не то выбившихся, не то оставленных на свободе специально прядей колыхались в такт движению.

Саламандра стояла теперь совсем близко.

-Что мне делать? — спросила она хрипло. Наверное, следовало бы почаще поить тело: что-то горло совсем плохо слушается... А может быть, оно простыло?..

-Ничего особенного, — женщина вскинула голову и улыбнулась. — Просто...

Она быстрым, очень быстрым движением поймала тело саламандры за запястье и дернула на себя. Саламандра не удержалась от вскрика... вскрик вышел беззвучным: тело не среагировало. Очень быстро женщина выхватила откуда ни возьмись длинный острый стилет, молниеносно взмахнула им, отрезая прядь от черной кучерявой челки...

В следующий миг Агни в своем собственном четырехлапом и лишь относительно телесном обличье шлепнулась на листья и пожухлую траву. Женщина еще умудрилась подхватить ее одной рукой, другой поддерживая упавшее, никем не управляемое тело мальчика.

-Ну вот, — сказала она довольно. — Теперь никуда не убежишь.

Как саламандра ни старалась, она не смогла ее обжечь.

-Ты меня убьешь? — спросила ящерка. Она хотела произнести это безразлично — она была уверена, что получится безразлично! Нет, не получилось. Почему-то в ее голосе звучал самый настоящий страх... наверное, потому, что она этот самый страх чувствовала. В полной мере.

-Ни в коем случае, — ответила женщина. — Надо же научить тебя отвечать за свои поступки.

-Зачем? — ящерица была настолько сбита с толку, что смогла выдавить лишь это короткое слово в ответ.

-Надо, — просто ответила герцогиня. — Считай, что это пророчество. А теперь сиди смирно. И только попробуй полезть внутрь — мало не покажется.

С этими словами она пристроила саламандру себе на голову. А мальчика подхватила на руки.

-Уронишь, — сказала саламандра с сомнением. Она знала, что ее прежнее тело было не самым маленьким и хрупким, особенно для ребенка такого возраста.

-Помолчи, — ответила женщина. — И так тяжело.

Как оказалось, женщину звали герцогиня Хендриксон, и она была среди людей очень важной особой — наверное, примерно так же, как могла бы быть важной очень высокая сосна или очень старый дуб. Но ящерка не была уверена: она еще мало разбиралась в людях.

Герцогиня путешествовала "инкогнито", и что это такое, саламандра не очень поняла. Поняла, что та забралась очень далеко от своей земли, и что за это ей грозили какие-то опасности.

С герцогиней было множество людей, и множество других существ — например, лошади, собаки и соколы. Не говоря уже о насекомых, которые путешествовали на людях, собаках, лошадях и соколах в равной мере. Все они добрались сюда по одной только причине: чтобы исполнить какое-то там пророчество. Все они занимались, в основном, тем, что охраняли герцогиню, и были просто вне себя из-за того, что она отправилась в лес одна-одинешенька. Но поделать ничего все равно не смогли — а что поделаешь с женщиной, которая может время от времени становиться подобной морю?.. Так даже боги не умеют.

-Какое еще пророчество? — недовольно спросила ящерка у герцогини, когда та располагалась на ночь в роскошном походном шатре.

-Мое пророчество, — ответила герцогиня спокойно, отшнуровывая рукава коттыxxxiii. К помощи слуг она не прибегала, и тогда это не показалось саламандре удивительным, хотя позже она выяснила, что люди обожают окружать ритуалами самые простые вещи... да вот хоть взять откладывание яиц.

-Ты разве Царь Единорогов, чтобы делать пророчества? — рассмеялась саламандра. — Или может быть, ты один из древних богов?

-Ни то ни другое, — ответила герцогиня безмятежно. — Но ты ведь уже видела мою силу, — и она подмигнула, ящерке, стягивая котту через голову. — Все дело в этом мальчике. Так вышло, что у нас с мужем на него большие планы. А ты нам поможешь.

-С чего это?! — будь саламандра кошкой, она бы ощетинилась.

Женщина задумчиво продолжала, будто бы не слушая ее:

-В старых легендах говорилось, что только девственница может поймать единорога и повести его за собой на поводе из собственного волоса. Чушь собачья. Еще там говорилось, что огонь, добытый в новолуние, отгоняет нечисть. Тоже чушь. И говорилось, что если человек поймает какую-нибудь нечисть — оборотня, например, — и даст ему имя, то этот оборотень переходит в подчинение человеку.

-Чушь! — саламандра так и взвилась.

-Чушь, — согласилась герцогиня. — Разумеется, чушь... — она накинула поверх камизы другую котту, не мужскую, охотничью, а женскую и такую длинную, что подол волочился по полу. — Но ведь ты, малышка, типичный оборотень, — голос у нее звучал очень по-доброму. — И ты, как и все прочие тебе подобные, больше всего на свете хочешь получить имя. Потому что без имени у тебя и твоих братьев и сестер нет настоящего смысла и вообще ничего нет... интереса тоже нет. Ты ведь уже старенькая, правда?.. Тебе умирать скоро...

-С чего ты взяла? — напряженно спросила саламандра. Хвостик ее от злости так и хлестал по бокам.

-Да так просто, — пожала плечами герцогиня. — Но знаешь что... мне кажется, что если ты познакомишься с этим мальчиком, когда он очнется, он даст тебе имя. Особенно, если ты его попросишь.

-С чего бы это? — ахнула саламандра. — Это же...ерунда просто...

-Просто... — герцогиня протянула руку, и саламандра послушно взбежала по ее пальцам на запястье, там на предплечье и на плечо. — А что бывает самое простое?.. У нас, людей, есть свои законы. Так вот и получается, что если мы сделали кому-то плохо, у нас принято просить прощения. А если мы сделали кому-то хорошо, нас благодарят. С одной стороны, ты очень помогла этому мальчику: ты спасла его от смерти. С другой стороны, ты использовала его, подавила его собственный разум... это очень страшное преступление с человеческой точки зрения. Как ни посмотри, вы с ним теперь просто не можете взять и расстаться. И еще... ты ведь маленькое, изящное, красивое существо. Ты ему очень понравишься.

-И что? — холодно спросила ящерка.

-А то, что он ведь тебе тоже нравится Он весьма симпатичное явление природы, не правда ли?.. А еще... он будет расти и изменяться. Это очень интересно. Может быть, самое интересное в мире.

-Чушь собачья! — фыркнула саламандра, снова повторив попытку взъерошить чешую, словно кошачью шерсть.

Стар продолжал чертить, все ниже и ниже склоняясь над листом пергамента. Агни подумала, что это тоже необыкновенно интересно: переносить леса, реки и горы на бумагу, превращать видимое в воображаемое, а реальное в нереальное.

-Слушай... — позвала она тихонько. — Стар...

-Да? — пробормотал он, не отрывая глаз от работы.

-А ты помнишь, как ты меня в первый раз увидел?

-В лесу. Я умирал тогда. Этот ублюдок ударил меня прямо в печенку. Ты меня спасла.

-А второй раз?

-А второй раз, когда уже в кортеже миледи в себя пришел. Слушай...— он вдруг замирает, отставил стул от стола и повернулся к Агни. — А ведь это уже два года прошло!

-Ну...да.

-Это выходит, меня два года дома не было?.. — он постучал острым концом пера об стол и удивленно воззрился на пятнышко чернил. — Ничего себе... Интересно, они меня там хотя бы вспоминают?

-Думаю, что вспоминают, — вздохнула Агни.

-Я тоже боюсь, — Стар дернул плечом, поморщился. — К Ормузду их всех! Мне еще карту закончить, а я уже засыпаю...

-Стар... скажи, а ты помнишь, что было между тем, как ты меня первый раз увидел и между тем, что во второй?

-Огонечек, опять капризничаешь?.. Зачем меня отвлекать зря?

-Нет, ну ты помнишь?

Стар устало вздыхает.

-Нет, не помню. Только то, что герцогиня нас с тобой в лесу нашла.

Он отвернулся и снова принялся за чертеж. Потрескивали свечи.

-Стар... — тихонько позвала Агни.

-Что, огонечек?

-Стар, если вспомнишь... ты мне скажи...

-Знаю, — Стар старался говорить мягко, но видно было, что он здорово раздражен. — Это для тебя важно, так что я обязательно скажу. Как только вспомню. Если вспомню.

-Хорошо...

Агни соскочила с постели, пробежала по каменному полу, между колеблющимися бликами и глубокими черными полосами теней. Забралась по ноге Стара к нему на колени, потом на плечо, оттуда вспрыгнула на столешницу. Взбежала на пресс-папье в вид е рыцарского шлема, и постаралась сверкать поярче.

-Так видно лучше? — спросила она.

-Да, — Стар посмотрел на нее и благодарно улыбнулся. — Спасибо, солнышко. Ты мне очень помогаешь.

Агни светила ему не в первый раз. Он знал, что она это может, но никогда не просил сам — ведь у нее могли быть другие дела. У нее действительно были. Например, она разговаривала с камнями. От замковых камней можно узнать много: скажем, один из ее знакомых все время посвящал оглядыванию реки под определенным углом, а его сосед смотрел с места чуть пониже, и все свободное время — а у них все время свободное — они обменивались мнениями по поводу разности своих философских позиций, что, конечно, обогащало их кругозор необычайно. Но даже беседа с камнями рано или поздно может наскучить.

Стар был лучше. Стар не наскучивал ей никогда. Даже просто смотреть на его лицо было радостью: у него черты все время изменялись, как и предсказывала герцогиня. Он был похож на клены, в которых она так часто зимовала. Клены, они все такие — кудрявые, самолюбивые, но в глубине души очень добрые.

Ей казалось странным, как это когда-то давно она могла просто использовать его. И тем не менее... Он дал ей имя, выделив из многих, и дал интерес к жизни. Она запомнила его имя, и тем самым выделила из тех, кто приходили и уходили.

Агни была уверена, что Стар победит бога. Рано или поздно. Что все с ним будет хорошо. А она поможет ему, потому что без нее он никуда.

Из потерянного дневника Гаева Р. Г.

-Чтобы убить дракона, надо стать драконом...

-Что?! Мальчик, кто сказал тебе эту чушь?!

Из разговора с Мандрагорой Заровым, драконоловом.

...Сегодня сестра Анна, наконец, рассказала мне о смерти Тадеуша-Болтуна. А я даже не знал, что он умер уже здесь. Был уверен — лошадь еще до деревни упала... Оказалось, да, упала. Оказалось, я его волоком дотащил. Еще как смог-то?.. Правда, он не силач был, Тадеуш... Что нас в монастырь в телеге вдвоем везли — тоже не помню, как отрезало.

Сестра Анна сжалилась надо мной — не стала перессказывать в подробностях. Но я ведь составлял его гороскоп... как и остальных в отряде Зарова. Что не сказала — домыслил. Что не знал — придумал. Теперь, видно, не избежать. По ночам мне будет сниться: свистящим шепотом, монотонно, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, и все-таки не в силах остановиться совсем, замолчать, потому что это последние слова, а Тадеуш-Болтун очень ценит слова, и последние в особенности...

На этом дневник обрывается. Строчка вымарана. Остальное не из дневника. Остальное просто так.

Драконье сало сорок дней

Готовится в вине.

Драконье сало, ей-же-ей,

Послаще девок мне.

Знаете эту песню, сестричка?.. Эй, вы не смотрите, что зверюга выела мне половину живота, ниже-то еще все в порядке... Фрейя свидетель, в иное время я бы на тебе, красотка, живого места не оставил... что, что молчать?.. Пока я могу говорить, я буду говорить, а там закопаете меня поглубже, да и не будет вас мучить моя болтовня!

Как на погост меня снесут,

Я завещаю, чтоб,

С драконьим салом мне сосуд

Поставили бы в гроб!

Знаете эту... ах, я уже спрашивал... вот так вот, сестричка. Скоро уже снесут, а сало-то мне и не досталось. Все этот пацан... вы его знаете?.. Берегитесь... тут он где-то бродит, тут... вон из угла ухмыляется. Ууу, черт светлоглазый! Сказал, что астролог... кто ему поверит... малец совсем, соплей перешибешь... Был бы при нас Большой Дюк, он бы сразу сказал: мол, давайте брать... Извращенец был Дюк, понимаешь, сестричка?.. Ну так его с нами не было. Прокусила ему какая-то гулящая девка руку, он от заражения крови и помер. Небось, щас у Вискондила в Граю пиво ячменное пьет да водкой разбавляет... Знаете поговорку: "Кто при жизни наблудил, того примет Вискондил?" То-то же... и я не знал: мне ее Большой Дюк рассказал...

А мальчишка ушлый оказался... так и растак, смотрит Зарову — это командир наш, Заров фамилия у него была, звали мы его Мандрагора, а как по матушке — по батюшке, то он, наверное, уже и сам забыл... И говорит: мол, дайте мне сутки сроку, и я вам сразу расскажу, кто вы по жизни, чем болели, чем маялись, будущее обскажу... только с собой возьмите. Взгляд — и голодный, чисто волчонок, и такой... чертxxxiv его знает, какой взгляд! Я не черт, я не знаю... как будто отчаялся он, да настолько, что уж и все равно... У кореша моего такой взгляд был, когда шляхтич какой-то дом его спалил, с матерью и женой... ну, все под богами ходим... шляхтичу мы потом этому тоже петуха пустили... собрались и пустили... он еще так кричал... а кто ж кричать не будет, если до гола раздеть, связать да водой облить, чтоб не сразу помер...

Так я про мальчишку... ты слушай, слушай, сестричка, может, ты последняя меня слушаешь... потом спросят тебя, кто с тобой откровеннее всех был?.. Скажешь, Тадеуш-Болтун из Северной Шляхты...

Ну вот мальчишка... Тоже шляхтичем назвался. Гонору, правда, меньше было, чем у них обычно. Спокойно так держался. Глаза... говорил я уже про глаза?.. Светлые глаза. Зрачок как тает. Не понять ничего по глазам...

Ну это... что... пошли мы на дракона... Да, парня Заров взял, конечно... а что ж не взять, если он даже Зарову точнехонько сказал, в какой год он своего первого убил, когда на драконов охотиться начал, когда прозвище получил... Да... У Зарова, знаете, мания была... он прочел как-то, значит, что мандрагоров корень дракона травит, ну вот и думал...

Драконье сало, это вам,

Скажу, не просто так.

Легко оставит зубы там

Доверчивый слабак.

Нет, Заров слабаком не был. Но вы знаете, сестричка, как на драконов охотятся?.. Выбирают молодого, который только с родительницей поцапался и из гнезда вылетел, находят его пещеру, выслеживают... днем обкуривают, чтобы вылез, и, пока дурной... ну, поняли. И все равно опасно. Как в песне поется... Из семерых тех смельчаков... их семеро смелых... нет, не так... врут они в песне-то... бывает, пятеро пойдут — и невредимыми вернутся, а бывает, дракон и двадцатерых положит, и хоть бы кто остался... как, что — не разберешься потом... Хорошо, если кости найдешь, а то и костей...

Когда дракона добывать

Семь смельчаков пойдут,

Из них прекрасно, коль один

Вонзит в то сало зуб!

Мандрагора сказал тогда нам: "Мне, мол, молодняк надоел. Я настоящего хочу. Дракона — так дракона, а не ящерицу-переростка. Мы, говорит, в самый центр пойдем... кто не со мной, тех не держу..." Мы и пошли. Он знал, что пойдем. Кто ж из настоящих охотников откажется?.. Ты, сестричка, может, не понимаешь, но...

Мне свет не мил, я жить не жил,

Все вижу я во сне,

Как сам дракон свой закусон

Несет на блюде мне.

...Так вот оно и было. Парень с нами пошел. Хрен знает как он это все вычислял, да только провел он нас мимо драконьих логовищ как по нитке. Мы молодняк обошли только так... Даже прибили парочку... везло нам. Только Зарову руку оцарапало, ну так этот мальчишка чем-то там полечил, она и зажила почти сразу... Шкуры снимать не стали, когти тоже не резали, и сало не срезали — забросали только камнями. Смеялись: на обратном пути будем большого волочь... может, в следующий раз вернемся, заберем, что останется... Пришли мы, где старики живут... они так: кто старше, тот к центру ближе... Красиво там, в драконьей стране, страсть... Скалы, ели, водопады.... эх, сестричка... идешь, а там радуги перед тобой играют, прямо в воздухе, и под тобой, и над тобой, и скалы все разноцветные... думаешь, я только из-за золота туда ходил?.. Нет, сестричка, это еще красота такая, какой больше на земле нигде не увидишь...

И тот дракон красивый был... Мы его дня три наблюдали... эх, образина.... высотой.. ну, может, с пол-этого монастыряxxxv... Что улыбаешься?.. Думаешь, я монастырь снаружи не видел?.. Не запомнил?.. Помню я его, еще как, сколько раз мимо проходил... а как-то раз решили мы, значит, подземный ход... но ты не помнишь, сестричка, ты ж девчонка еще совсем...

Пещеру его обложили... прятались столько... Яд приготовили... Колья — чтобы если от яда, значит, корчи... там обрыв был, так мы внизу...

Без толку. Понимаешь, он... у него глаза умные были. У молодняка — дурные. А у этого все равно как... не знаю я. Тоже... вот вроде поглядел, и чем кончил... и не жалею... а парнишка тот.. ты б его видела, сестричка. Играл с ним дракон, как кот с мышонком... если бывают такие мыши мелкие. Изодрал всего. А он стоит и смотрит... у, отродье... И дракон смотрит... и ты не поверишь... он дракона-то переглядел! Эта ящерица упала и издохла. Не веришь?.. Правильно, сестричка. И я не верил. А только издохла. Как будто издевалась, честное слово... Правда, и его придавила. Я думал, не выползет. Не собирался вытаскивать. Какое вытаскивать?.. С такой раной... Нет. Это он выполз. И меня дотащил. Как дотащил?.. Мы туда месяц шли. Сейчас какое время?.. Лето? Середина?.. Не прошло месяца еще. С такой раной долго не живут, как у меня... И я не проживу. А он, мерзавец, проживет... свой план у него был, свой! И Зарова он погубил, и ребят.... Ты мне его приведи, я ему шею сверну... никогда детей не убивал, а тут убью...

Эй, сестричка, ты хоть знаешь... нет, не песню... ты знаешь... я сейчас посплю, ладно?.. Устал почему-то... язык — он ведь тоже работает... кому как не мне, Тадеушу-Болтуну, знать... ты помни, сестричка... если что — Тадеуш-Болтун, он с тобой был честнее всех...

.

i Нобли (от лат. nobel — благородный) — наиболее влиятельные горожане, члены городского совета, избирают из своей среды бургомистра. В Адвенте их 12, бургомистр — тринадцатый (стоит заметить, что 13 в этом мире не является несчастливым числом, потому что Тайной Вечери никогда не было)

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх