Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Больше всего Ивик любила играть в одиночестве.

Даже неплохо, что Диссе опять не дозовёшься — её папа вернулся из экспедиции, и теперь у них то семейное застолье, то семейный пикник на реке, то семейный матч в сетран. При Диссе Ивик часто играла и со всей дворовой компанией. В прятки, сетран, ручной мяч, вышибалы, жмурки, в войну или путешественников. Иногда приходили заречные и начинались бои — дрались в основном мальчишки, но и девочки участвовали.

А без Диссе Ивик в ту же самую компанию не вписывалась. Да и в школе было так же. В отсутствие подруги Ивик всегда оставалась одна. Нет, её бы не выгнали... наверное... но и отношения ни с кем не складывались.

Впрочем, это её и не огорчало.

Глупо ведь играть только во дворе. За соседними домами — целый огромный лес. Время от времени кто-нибудь из малышей умудряется там заблудиться, и тогда его ищут всем кварталом, появляются гэйн-вэлар с собаками, вызывают даже вертолёт. Рассказывали страшную историю про девочку, которую в лесу задрал лиган, но это стращают, наверное, в воспитательных целях. Лиганы близко к человеческому жилью не подходят.

Да Ивик ведь и не малышка. И в лесу не в первый раз. У неё там даже есть свои собственные места.

Цепь больших полян и прогалин — вместе они составляли целый маленький мир, личное королевство Ивик. Для всех полян у неё были придуманы имена: Золотая Тропка, Дивное Болото, Треугольник, Капелькин Луг. Кроме Диссе, о них никто не знал, да и Диссе видела далеко не все.

Ивик остановилась у Дивного Болота. Откуда взялось название, она и сама не сказала бы. Никакого болота тут не было: сухая каменистая почва, пригорок с купой деревьев, высокая трава на склоне, дальше проплешина, кусты и звонко прыгающий по камням ручеёк. Ивик вскарабкалась на молодой невысокий тамгат — на эти деревья удобно лазить, ветви у них прочные, раскидистые. Уселась на ветке, отвела листву от лица, стала всматриваться в просвет. "Я наблюдатель", подумала Ивик. Попробовала на вкус это слово. Наблюдатель. Красиво и тревожно. Что-то оно значило, Ивик пока не могла понять что. Ей надо было навести порядок на Дивном Болоте. Это значило — смотреть. Смотреть и думать. Ивик знала, что без неё здесь всё будет иначе, уйдёт она — и Дивное Болото превратится в обычное место, похожее на тысячи других лесных уголков. А сейчас оно было живым и особенным. Как во сне.

Здесь была свобода. Полная, абсолютная. Ни одного человека. Люди всегда смущали и пугали Ивик, пусть она и научилась это скрывать. А здесь можно быть собой, делать именно то, что тебе хочется. Хотя ничего особенного Ивик и не делала, даже не собиралась. Главное — сама возможность.

Если бы Ивик спросили, чем она вот сейчас занимается, она ответила бы: "Играю".

Но во что? Ведь играют всегда "во что-то" — в кукол или в войну, в больницу или в прятки. Хотя бы "в Лесное Королевство" или "в Оленей" — их с Диссе игры собственного изобретения, странные, ни на что не похожие, но и у тех всё же было содержание.

В этой игре всё было иначе.

Ивик не становилась никем — она была собой. Может быть, в большей степени собой, чем когда бы то ни было. Не ученицей тоорсена, не подругой, не дочкой и не сестрой, не будущим медиком, не кем-то ещё — здесь она была просто "она". Ивенна. Ивик. Этот мир любил её такую как есть. Пусть не самая лучшая ученица, пусть неправильная, пусть никудышная — но этому миру необходима именно она.

Ивик жадно вглядывалась в своё Дивное Болото сквозь лиственные прорехи, вбирая глазами каждую деталь замкнутого зелёного пространства. Камешек на склоне, весь словно в блёстках от вкраплений слюды. Журчание невидимого ручья. Свист незнакомой птицы. Мерный стук дятла в глубине леса. Блестящий на солнце молодой листочек. Паутинку от ветки к ветке.

Ей было хорошо.

Она сливалась с камешком и птицей, на миг превращаясь в них, меняясь местами, — и снова их отпускала. И камешек, и птица становились ею, обретая частицу её души.

Ивик любила свой мир — и мир любил её. И под конец, когда она, уже подустав от игры, собралась спуститься и прогуляться к ручейку, — лес устроил ей маленький сюрприз. Она заметила шевеление в траве на берегу. Замерла, приглядываясь. Из травы выросли чьи-то острые длинные ушки. И потом на тонких ногах поднялась молодая косуля. Поводя ушами, она слушала — Ивик перестала дышать, чтобы не спугнуть зверька. Косуля была маленькая и грациозная, с полосатой спиной и рыжими боками, с чёрным огромным глазом на тонкой морде. Она спустилась к ручью и, видимо, пила, за высокими стеблями Ивик видела теперь лишь короткий хвостик и беленькое подхвостье. А потом косуля развернулась — и невесомыми длинными скачками пошла прочь, через всё Дивное Болото, восхитительно взлетая над зарослями, и наконец исчезла за густым кустарником, за камнями, поросшими мхом.

Ивик блаженно вздохнула, слезла с дерева и тихонько пошла к ручью.

Она не боялась распределения.

Диссе — та дрожала и переживала уже целый месяц. Хотя Диссе и лучшая ученица в группе, и наклонности её очевидны, и уж ей-то беспокоиться не о чем — но всё равно подруга целыми днями рассуждала о том, куда лучше попасть, в столичную академию или всё-таки в местную, к семье поближе, и кого берут в столичную, в Шари-Пал. Наверное, туда только по блату.

Да и не одна Диссе — многие переживали. Всё-таки решается судьба.

Ивик все эти страсти мало трогали. Что ждёт её саму, она приблизительно знала. Ведь учитываются прежде всего склонности и интересы ученика. А про Ивик не только учителя, но и вся группа точно знала — какие у неё интересы и склонности. Диссе — та лишь в последний год тоорсена стала определяться, ей нравились языки, она увлекалась историей, словом, будущий гуманитарий. А вот Ивик чуть ли не в вирсене попалась книжка про гениального микробиолога Вельда Рая, который жил на Старом Дейтросе пятьсот лет назад и совершил множество чудесных открытий, создал (и испытал на себе) вакцину против чёрной лихорадки, нашёл лекарство от "львиной болезни", предсказал существование вирусов. После этого её заинтересовали и сами микробы и вирусы. И всё живое, особенно человеческий организм: как он устроен, как работает. Ивик проштудировала гору книжек на эту тему, занималась в школьном биологическом кружке, вместе с другими описывала препараты, помогая микробиологам из городской академии. Заняла второе место в школьном биологическом конкурсе. Так что всё с ней было ясно и очевидно.

Правда, в последний год она стала как-то колебаться. Мама рассуждала так: пожалуй, лучше, если Ивик выучится на врача-медар, а не на исследователя-аслен. Это выгоднее и удобнее, говорила мама. Вдруг выйдешь замуж и уедешь куда-нибудь в глухомань, где нет академий. Может, мужа пошлют строить новый город, сейчас ведь повсюду строительство. Будешь врачом — сможешь везде работать.

Ивик и самой стало казаться, что врачом интереснее. Благороднее, что ли. Помогать людям. Спасать жизни. Сейчас ведь микробиологи не испытывают вакцины на себе, не вводят себе культуры опасных бактерий. Да и вообще наука в наше время — это совсем не то романтическое призвание смелых одиночек, что двести лет назад.

Но Ивик не знала точно, чего хочет. Ей всё нравилось. И врачом хорошо. И учёным тоже неплохо. В какую именно академию попадёшь — тоже не так уж важно. В столицу, конечно, престижнее. Но у Ивик недостаточно высокий балл по всем предметам, кроме биологии и химии. По литературе у неё всего пятёрка, пять баллов из десяти, это же смехотворно. Почти худшая в группе. Математика — тоже не блестяще (это беспокоило Ивик, учёный должен хорошо владеть математикой). Ладно, не страшно, в какую бы академию ни послали, со следующего года она начнёт заниматься только любимым делом, и это здорово!

Правда, иногда вдруг лезли в голову опасения, что никакой академии ей не видать. Например, из-за низкого балла по той же литературе. Возьмут и распределят в медар, но не во врачи, а в медсёстры. Ей-то самой всё равно. Медсестра — тоже прекрасная профессия! Ивик уже работала в больнице, ухаживала за больными, практика такая была, и она сама не ожидала, что ей так понравится. Но тогда мама расстроится безумно, она считает, что её дети обязательно должны отучиться в академии. Хотя почему? Ведь кому-то надо и простыми медсёстрами быть. Впрочем, очень сомнительно, что Ивик не пошлют в академию, скорее всего, пошлют.

Поэтому распределение её не тревожило. Она примерно знала, как решится её судьба, сюрпризов особых не ждала, ей лишь хотелось, чтобы побыстрее, чтобы уже всё знать и больше не забивать себе голову, а жить спокойно.

Всё оказалось не так уж просто. Подруги считали, что распределение произойдёт сразу, ведь за ними все эти годы наблюдали учителя, и результаты тестов были уже накоплены в избытке. Но в их загородный тоорсен прибыла целая комиссия из Шим-Варта, оккупировала весь третий этаж, и две недели выпускники ничем другим не занимались, только проходили разнообразные, порой очень странные тесты и собеседования.

Их предупредили, что надо быть предельно честными и искренними. Но Ивик в глубине души отдавала себе отчёт, что с этим у неё сложно. Она хочет быть врачом или микробиологом. Или — ещё лучше! — генетиком. Все свои ответы она давала исходя из этого. Искренние, конечно. Хотя если копнуть поглубже, оказалось бы, что она не может толком разложить по полочкам собственные предпочтения. Она и сама-то себя не очень понимала. Зато яснее ясного, что одобряют взрослые: мама, учителя — вот и надо этому соответствовать.

И что, честно это или нет? Ивик совсем уж запуталась.

Тесты на всякую там логику, сообразительность, скорость реакции, а заодно и математические задания она быстро и надёжно завалила. В спортивных состязаниях проявила себя, как обычно, хуже всех. С техническими заданиями не справилась — но здесь и большинство девочек показали невысокие результаты. По литературе надо было дать обзор современной прозы, Ивик понаписала там такой ерунды, что потом, ночью под одеялом, краснела от стыда при одном воспоминании. Неплохо, правда, у неё получились задания по дарайскому языку и родному дейтрийскому. И как всегда блестяще она выполнила работы по химии и биологии.

У Диссе всё было куда ровнее. Лучшая ученица всё-таки. Она по всем предметам оказалась в числе первых, а по истории выдала такое эссе, что его потом зачитывали в классе.

Кроме этих привычных тестов было множество других. Надо было организовать игру для группы малышей. Участвовать в театральных сценках. Демонстрировать особые навыки. Диссе танцевала и показывала акробатический этюд, Шагин собирал и разбирал радиоприёмник. Ивик, сгорая от стыда, запинаясь (сто лет не упражнялась), сыграла когда-то разученную песню. Лучше бы и не упоминала, что занималась музыкой, музыкантша тоже нашлась. Ещё с ними беседовали члены комиссии. Ивик сначала разговаривала с какой-то женщиной, изо всех сил стараясь произвести впечатление умной девочки, увлечённой медициной и биологией. Потом — как ей сказали — с преподавателем медакадемии, тот спрашивал, почему её привлекает врачебная деятельность, и прочую взрослую ерунду, а Ивик мямлила, краснела и не знала, что ответить.

Тем, кто показал интерес к технике и умение с нею работать, доставались уже другие тесты. Они водили разные машины, пытались разобраться в выданных схемах, починить приборы... Ивик и Диссе до такого просто не дошли. По сути, для каждого из ребят набор и последовательность тестов были индивидуальными. Ивик так и не поняла, почему её собственные тесты именно такие и идут в таком порядке.

Впрочем, вряд ли и другие это понимали. Кто их, психологов, разберёт?

Некоторые тесты, кстати, Ивик очень даже понравились. Например, рисование на свободную тему. Ивик не умела рисовать толком. Но на свободную тему — почему бы и нет? Она изобразила Город Будущего. Когда-нибудь на Дейтросе построят такие города. Море на горизонте, множество зданий причудливой архитектуры, лёгких и ярких, окружённых сплошным цветущим садом. Люди прогуливались по аллеям, а некоторые парили над домами в круглых блюдцах или на маленьких летающих мотоскарах.

Ещё было сочинение, но не разбор прочитанного, как задавали на уроках литературы. На необычную тему — "Если бы я умел летать". Тут уже не обязательно было показывать, как ты хочешь быть биологом или врачом, а можно было писать любую отсебятину, какая только взбредёт в голову, оторваться по полной программе, и, конечно, Ивик оторвалась.

Были и другие увлекательные тесты, где предлагалось пофантазировать, помечтать — именно как Ивик и любила. Последнее собеседование с ней проводил пожилой психолог, и он начал расспрашивать её о самом важном и глубоко затаённом, например о любимых играх. Ивик вдруг осмелела и рассказала ему про своё королевство в лесу — конечно, без особых подробностей. И про то, что в пуговицы играть любит больше, чем в кукол. Кукол мало, и они могут изображать только детей. А вот пуговицы можно назначать кем угодно — королями и королевами, солдатами, путешественниками, устраивать войны, походы... мамина корзинка с пуговицами — это же целый мир! Психолог слушал с таким интересом, что Ивик совсем перестала стесняться. Потом он спросил, не пробовала ли она выходить в Медиану. Она ведь знает о Медиане? Ивик призналась, что да, пробовала, только пусть он никому не говорит, но у неё получалось. Уже много раз. Она понимает, что это запрещено, но она ведь ненадолго, недалеко, туда и сразу обратно. И даже про стихи она проговорилась. Которые одной только Диссе и читала. Глупые стихи, детские. "Моя планета так мала, так страшны Космоса глаза, так жалки люди на земле, так горьки слёзы, больно мне". А психолог даже захотел записать эти строчки — Ивик ужасно удивилась, но продиктовала ему. Ещё она рассказала про то, что она трусиха, всего боится, не умеет терпеть, что ей не по силам прыгать и бегать так, как другим, и вообще она хуже всех. И никто её не любит, кроме Диссе. В конце концов Ивик стало жалко себя и отвечать дальше уже не хотелось: зачем она вываливает свои проблемы перед чужим, посторонним человеком — всё равно ведь он не поможет! У него другая работа. И какое отношение разные её выдумки имеют к профориентации? Нет же такой профессии — игрок в пуговицы! Или должности такой — Королева Ветра. А что она рохля и неумеха — так ведь она и не претендует на то, чтобы стать лётчицей или первооткрывательницей новых земель.

Она всего лишь хочет быть врачом, неужели ей и это недоступно? Зачем что-то ещё выпытывать? Ивик замкнулась. Психолог, видно, это понял и отпустил её.

Мара вышла одной из первых. Она сияла, через её плечо была перекинута широкая жёлтая лента. Медар!

Медар — каста тех, кто работает с людьми. Учителя, врачи, психологи, воспитатели, массовики-затейники, чиновники, организаторы и распределители. Не переставая улыбаться, Мара взахлёб делилась подробностями. На распределении давали не только касту, но и профессию, и даже место учёбы определялось сразу. Мара оставалась в Шим-Варте — не в академии, а в местной профшколе, учиться на воспитателя марсена. Но она и не хотела большего. Работать в марсене, с малышами до тридцати шести месяцев — это был предел её мечтаний. Мара обожала маленьких детей и собиралась выйти замуж побыстрее и завести самое меньшее семерых.