Дзёдзюцу. Часть пятая

— Только вот, знаешь... — Кано уперся щекой в костяшки пальцев. Образец покинутой печали. Хоть портрет пиши. — ... Разница между нами в том, что тебе хорошо со мной... А мне плохо без тебя.

Катсухико мысленно досчитал до пяти. Размеренно вздохнул и медленно выдохнул.

— Кано, ты еще очень молод... И ты не просто молод, ты еще и чрезвычайно наивен. А я уже, поверь мне, что-то да знаю о жизни. Это у тебя быстро пройдет.

— Старый пень. — Сдерживая улыбку, сообщил Исида.

Ито подавился глотком кислорода. Пару секунд размышлял над услышанным... и пришел к выводу, что все хорошо. Все просто прекрасно. Все замечательно. Ему вот уже несколько часов, как не хочется убить Исида Кано. Ему даже сейчас не хочется на него злиться. Надо было бы, конечно... но не получается.

"Это называется притирка"? — Спросил Катсухико Обновленный у мудрого Ито-сана.

Ито-сан, грозный владелец предприятия пошива одежды "Махоу", строгий начальник и вообще — идеальный настоящий мужчина во всем, кроме ориентации, молчал. Причем, молчал уже довольно давно, по всей видимости. Катсухико вдруг стало интересно, не умер ли он там вообще.

"Сентиментальный недоумок!".

— Маленький гаденыш. — Не остался в долгу Ито. Однако, чувствуя себя педофилом-извращенцем.

Кано фыркнул и уткнулся куда-то себе в локоть, собираясь, очевидно засмеяться. Ито прищурился, оставляя на лице выражение покровительственной насмешки и некой ленивой расслабленности... а потом резко поддался всем корпусом вперед, опрокидывая художника на кровать так, что тот частично съехал с нее, повиснув наполовину в воздухе. Смеяться вверх ногами было сложно. Парень забарахтался на краю, дергая ногами, и был сейчас же обездвижен тяжестью тела Катсухико.

— Ну, давай, скажи мне еще что-нибудь гадкое. Давай! — Подначил его Ито, заглядывая ему в лицо сверху вниз и медленно стягивая полотенце с бедер.

— Над телом своим

Теряешь последнюю власть... — Пропищал Кано с выражением, рассматривая слой пыли под кроватью.

— Что? — Не понял Ито.

— Обуздать ли грозу...

Если молнию

Хочет метнуть?

— Опять ты со своими!..

— Кто-то должен работать над твоим культурным развитием.

— Ага. Это за то, что я над тобой уже поработал? — Нахмурился Ито, избавляя юношу от подвешенного состояния. — Мне иногда кажется, что это ты в большей степени надо мной издеваешься, чем я.

— Ты шепчешь

Сладкие слова,

Любовным движениям в лад

Небрежно откинуты пряди со лба.

Жемчужные серьги дрожат!

— Да что за пошлость!? — Не выдержал Ито.

— Это классика! Классика эротической поэзии — Рубоко Шо. — Обиделся за великого японского поэта Исида. — И верни мне полотенце...

Мужчина решительно покачал головой. В глазах у него уже загорался знакомый огонь, превращая его взгляд в подобие рентгеновского луча. Кано нервно сглотнул и подогнул под себя ноги.

— Ну... Чего ты боишься...

Ито медленно, плавно приблизился к насторожившемуся художнику, всем своим видом вызывая гипнотическую расслабленность... И резко схватил его запястье, притягивая к себе...

— Не бойся, маленький мой, Катсухико тебе ничего плохого не сделает. — Произнес Ито, растягивая слова, подобно липкой, сладкой нуге.

Он положил одну руку ему на плечо, ощутимо сдавливая место ключицы. Надавил сильнее, заставляя юношу вытянуться под ним на кровати.

— Я боюсь тебя, когда ты такой... — Пробормотал художник, не сводя внимательно-настороженного взгляда от дьявольски-соблазнительного лика коварного мужчины.

— Я же сказал, не бойся. — Преувеличенно нежно, но настойчиво повторил Ито. — Или, может быть, мне остановиться?

Исида то ли возразил, то ли возмутился, но как-то неуверенно... Слабо. Возможно, понимал, что остановиться мужчина, с "поплывшим", но не теряющим своей решительности, взглядом, не сможет в любом случае.

— Ито, но...

Распластавшийся под сильным, представительным мужчиной, юноша, с утонченным телосложением, со светящимся взглядом, прикрытым как будто стыдливо опущенными ресницами, выглядел, как картинка с дорогого журнала явной непристойной тематики. Сколько правдивости было в этом невинным взглядом, Ито не взялся бы утверждать. Однако, это было и не важно. Сама загнанность испуганного маленького зверька и... Вместе с тем предвкушение... Ожидание будущих удовольствий во столь красноречивом взоре... Вся эта сумасшедшая гамма чувств кружила голову, притягивала не меньше, чем любая неприкрытая развратность. Исида продолжал в предвкушении своей участи поглядывать из-под полуопущенных век на модельера, сжимая пальцами простыни... Согнув одну ногу в колене, созерцая исподлобья, чуть разомкнув покрасневшие губы, Кано был чертовски прекрасен. И даже ссадина на переносице и чуть поцарапанный кончик носа его не портили.

"Шрамы украшают мужчину"... — Совершенно серьезно подумал Ито. Но через пару секунд сам чуть не рассмеялся от своих мыслей — "Этому гемофродиту больше подошло бы художественное шрамирование".

Кано инстинктивно дернулся, когда почувствовал легкое касание губ к внутренней стороне бедра. Удивился, растерялся, испугался...

— Расслабься. — Приказал ему мужчина, не поднимая глаз.

И Кано покорился неожиданному, свалившемуся на него благоволению, откидывая голову на подушку, наслаждаясь прикосновениями... Возбуждение, медленно бегущее по венам, согревало его изнутри, заставляло кожу гореть, как в болезненной лихорадке. Тепло, поднимающееся от кончиков пальцев на ногах, разгорелось внизу живота, заставляя с непроизвольным вскриком выгнуться на постели, извернуться в сторону, сомкнуть пальцы в волосах Катсухико...

Кано почти что ненавидел его в эту минуту. Ненавидел за ту волну любви и благодарности, поднимающуюся к сердцу, за наслаждение, которое мужчина дарил ему с обоюдным ощущением снисхождения. И за непроницаемую маску циничной уверенности, не исчезающую с его лица ни при каких обстоятельствах. И, главное, за неотрывный взгляд. Снизу вверх, а поди же ты — все с той же высокомерной веселостью.

Или, это было именно то, что привлекало его в Катсухико?.. То, что было нужно ему? Чувствовать себя слабым? Чувствовать себя зависимым?..

Кано в очередной раз застонал сквозь сжатые зубы, зажмурившись, как будто от нестерпимой боли. Наклонился вперед, опираясь руками о влажные простыни, прикоснулся губам к шелку встрепанных коротких волос, запрокинул голову назад, приоткрыл рот, судорожно глотая воздух... Через мгновение ощущая на губах собственный вкус и запах, теряясь в невозможных ощущениях от глубокого, долгого поцелуя, задыхаясь от нехватки кислорода... И пропадая в сладостной вспышке оргазма, заполнившего уставшее, опустошенное тело живительной истомой...

Демон Сёдзё* — Демоны бездн. Большие существа с рыжими волосами, зеленой кожей и плавниками на одеждах и ногах. Не могут долго находиться на суше без морской воды.

27*

Гулкой и частой дробью отдавались удары дождевых капель по бумажной, полупрозрачной завесе оконной ширмы. Где-то там, недалеко от дома, блестел дорожный асфальт, отражая в себе фонарные огни, светились окна в редких домах и одиноко лаяли собаки. Но Отогору эти душещипательные явления волновали мало. Они бы могли взбудоражить романтичную, чувствительную натуру его жены — любительницы любовных романов и начинающего писателя. Или, что еще скорее, настроить на творческий лад мятежную душу Кано... Кано.

Последний его поступок — дань уважения отцу, или очередная выходка, продолжение которой еще ожидает их всех в недалеком будущем? Отогору никак не мог избавиться от дурного предчувствия на этот счет. Старика все чаще и чаще беспокоило сердце. Он волновался из-за предстоящей совместной работы с предприятием "Махоу", тревожился за своего сына... А если быть более точным — за то влияние, которое обычно оказывают поступки Кано. Отогору успокаивал себя тем, что работа на их совместное с Ито-саном дело не оставит парню времени на его пустое и бессмысленное времяпровождение в барах со смутной репутацией, и бесполезное стояние за мольбертом. И то и другое казалось ему одинаково глупым. Новый этап в жизни неразумного подростка должен был оказать нужное воздействие. Единственное, что не давало покоя Отогору в данной ситуации, так это дурное влияние Ито Катсухико. Исида-сан не доверил бы ему даже своего сына, не то что своей фирмы... Но дела "Ичибан" были слишком плохи. Приходилось идти на определенный риск. Хотя, Катсухико и вызывал у него самые дурные чувства, самыми приятными из которых была конкурентная зависть и теплящееся в глубине души уважение к противнику. Отогору не сомневался, что мнение о нем у Катсухико было не многим лучше. Оба модельера с радостью и без лишних мук совести всадили бы друг другу нож в спину. Но, и тот и другой ради своей наиважнейшей деятельности с готовностью терпели это опасное сотрудничество.

— Отогору... — Ширма с неприятным шелестом трения о пол, отъехала в сторону.

Исида-сан недовольно поморщился. Его жена, как всегда, была бестактна и врывалась в его личное пространство без спроса и предупреждения.

— Мне нужно работать, Арако. У тебя что-то очень важное? — Со едва ощутимым металлом в голосе произнес он.

— Вот... — Женщина протянула руку... с конвертом? — Насколько это важно — ты сам решишь, я думаю.

Да. Обычный письменный конверт, который Арако сжимала в маленькой, изящной ручке, чуть смяв по краям.

— Почта стала работать и по вечерам тоже?.. С каких это пор? Я всегда говорил, что влияние запада для нашей страны добром не кончится... — Нахмурился Отогору, прекрасно понимая, что почта Тибы тут не причем.

Его вдруг настигло дурное предчувствие... На конверте, ровным почерком, от руки, было написано его имя...

Катсухико, скрепив руки в замок на животе Кано, прижимался грудью к спине спящего парня. Умиротворение... Это все, что он сейчас чувствовал. Такой сложный, выматывающий день. Столько сил потрачено... Мужчина и понять то не мог, кто из них устал сильнее — он сам, или спящий безмятежным сном невинного ребенка, Исида Кано. Ито никак не мог поверить, что сделал то, что сделал... Неужели он действительно способен был на такую совершенную, высокотехническую жестокость?..

Катсухико сухо ухмыльнулся. Аккуратно вытащил руку из-под спящего виновника всех его сегодняшних волнений и терзаний, так же тихо вытянул из смятого, скрученного на стуле пиджака, сигареты. Вот уже пол года он собирался бросить курить... И каждая последняя сигарета каждой последней пачки была у него провозглашена, как "Торжественная Финальная". Но бросить не получалось. Нервы с каждым прожитым днем становились все больше ни к черту, а здоровье ухудшалось в независимости от его единственной вредной привычки. В конце концов, придя к выводу, что терять ему уже больше нечего, если только, кроме как одного-двух потрепанных легких, модельер со счастливой убежденностью смертника продолжал медленно уничтожать себя каждый день. Рваный график, дерганая работа, трепетное отношение к росту его популярности и наплевательское — к ежевечерним скачкам давления, и, как следствие — озлобленное отношение ко всему окружающему миру. Наверное, единственная причина, по которой Катсухико еще не возненавидел его, была в его умении с юмором относиться ко всему происходящему. Даже к своей постоянной усталости. Даже к однообразию.

Кано был прав. Естественно, этот маленький, вредный, коварный мальчишка был прав во всем с самого начала. Нет, Катсухико все еще не строил иллюзий на счет его мыслительных способностей. Впрочем, дураком Кано тоже не был... Просто ментально находился немного на другом уровне существования... Наверное, там, на этом уровне было легче и веселее. А сам художник обладал удивительным свойством понимать происходящее вокруг него, даже не прибегая к помощи логических рассуждений. Он будто чувствовал эту жизнь, не имея к ней, вобщем-то, особенного уважения... Стоп.

Катсухико с удовольствием затянулся, вдыхая в себя дым ровно настолько, насколько позволяли способности его уставших легких. У Кано, не смотря на всю его живость, общительность и энергичность, совершенно не было никакой заинтересованности в окружающем мире. В происходящих вокруг него процессах, в изменениях, ярких событиях... Все, что он чувствовал — эмоциональную окраску, которую то или иное свершившееся могло донести до его тонкой художественной натуры. Он чувствовал... перенимал, проживал внутри себя и выдавал на-гора все новые и новые произведения, свои картины — способ самовыражения. Общение с друзьями, просто с окружающими, его это занимало его куда меньше, чем ТО, что он чувствовал при этом всем. Типичное поведение и мировосприятие самовлюбленного, избалованного ребенка. А что еще оставалось делать человеку, которого всю жизнь окружали те, кто готов был потакать малейшим его капризам? А отец — единственный человек, который мог бы стать для него авторитетом, был вечно занят своим куда более любимым детищем — "Ичибан". Нет, безусловно, Кано любил тех, кто его окружал. Но любовь эта было несколько... потребительского рода. И Ито в который раз убеждался ненасытности Кано к переживаниям. Ему нужны были совсем другие чувства... Ему нужно было любить самому. Восхищаться, преклоняться, зависеть... Ему нужен был лидер. Человек, который был бы сильнее его... И не менее эгоистичный, чем он сам. Поэтому, появление в жизни мальчишки его, Катсухико, так сильно повлияло на изменения его восприятия. Ну, что уж говорить, Ито и сам заметно приложил свою руку к этому... И не только руку.

Они были невероятно похожи. Катсухико ненавидел заниматься самоанализом. И, чем сильнее пытался избежать подобных внутренних разборок со своим агрессивным, ощерившимся альтер-эго, тем глубже оказывался погруженным в свои личные проблемы. Они были похожи — это было ясно. Это было на поверхности. Похожи в своем одинаковом безразличном восприятии к окружающему. Высокомерно-безразличном. Такому, каким оно было в реальности. Цвета, краски и собственное понятие о красоте — вот то, что сближало их, делало сходными и помогало понять друг друга... Не смотря на яркие различия во всем остальном. И, может быть, Кано был нужен ему не меньше, чем он — художнику? Да и, в конце концов, они оба с огромным удовольствием спали друг с другом! Это уже что-то, да значило...

Глядя на живущий своей жизнью, даже ночью, Токио, Ито с грустной улыбкой признал себе, что парень в кратчайшие сроки заставил его почувствовать интерес к жизни.

Катсухико обернулся к спящему.

"Но признаваться мне в любви — это уже слишком".

Он в великой задумчивости скрестил руки на груди и покачал головой...

Кано, сквозь сон, почувствовав на себе чей-то взгляд, распахнул глаза и уставился на модельера.

— Доброе утро? — Улыбнулся он сонно.

— А похоже?

— Судя по сгусткам темени за окном — нет. Но ты не спишь... — Он перевернулся на живот и устроил острый подбородок на скрещенных пальцах.

— Ты тоже. — Катсухико, то ли привлеченный гипнозом грустной улыбки юноши, то ли бликами отсветов на его оголенных плечах, вернулся на свое законное место в кровати подле любовника.