| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
После бессонной ночи, волнительного прощания и нескольких пирожков глаза закрывались сами собой. А то ночью так и не смогла заснуть, боялась, что сорвется поездка ко двору князя Северного — и все, конец мечтам.
* * *
Проснулась оттого, что тряска прекратилась и стало душновато. Выбралась из-под шкур — весной поутру еще прохладно — и до хруста, с удовольствием потянулась. Хотела было привычно прикрыть лицо краем платка, прежде чем высунуться из кибитки, да замерла в раздумьях: а почему, собственно, нет? Ведь я будущая невеста князя, более того, свободная кошка. И главное, рядом больше нет главного надсмотрщика — Амаля, единственного, кто имел хоть какое-то право заставить меня носить плат после созревания. Вернее, не имел, но заставлял своей властью. Еще, конечно, смелости добавили столь дружные и трогательные проводы.
Смелости и уверенности в себе!
Но сначала я решилась полностью открыть лицо, завязав платок, как обычные хозяйки, если прохладно или чтобы волосы не мешали, а дальше посмотрю, как моя охрана себя поведет. Волк Маран — один из самых верных приближенных Амаля. Похожий на него жестким, непримиримым характером. Самый преданный. Недаром брат этого пса приставил ко мне таким же надзирателем, как сам.
Взяв флягу с водой, я приоткрыла прикрывающий выход полог и выглянула наружу. Зажмурилась от удовольствия — солнышко, полдень уже (здорова же я спать), хорошо пригревает. Прямо красота! Обоз наш всего из четырех подвод: первую нагрузили провиантом для сопровождающих — тратить время на охоту и покидать ценный груз Амаль строго-настрого запретил; затем моя кибитка и телега с золотым оброком; на последнюю сложили мешки с овсом для лошадей. Лошади времени зря не теряли, воспользовавшись остановкой, пощипывали траву на обочине.
— Доброго дня, лу Савери, — раздался со стороны леса ехидный голос Марана. Затем он еще более ядовито добавил: — Вы ничего не забыли?
Я вздрогнула, словно девочка, пойманная на шалости. Высокий, широкоплечий, черноволосый Маран, и одежду предпочитал темную, словно для устрашения. Ну уж нет, не запугает, вряд ли он страшнее главы Волчьего клыка, которого я за столько лет рядом как облупленного изучила. Приподняв бровь, недоуменно и слегка высокомерно посмотрела на него и притворно любезно улыбнулась:
— Нет, ата Маран, я ничего не забыла, наоборот, нашла день удивительно солнечным.
Неторопливо вылезла из повозки, аккуратно придерживая юбку, открыла флягу и вылила воды в ладонь. Умылась, охладив горящие щеки, а Маран стоял, расставив ноги и скрестив руки на широкой груди, и с едва заметной кривой ухмылкой пялился на меня. Так и хотелось спросить: 'Давно в лицо не видел?' Наконец стряхнула с рук капельки воды и опять подняла глаза на надзирателя, продолжавшего настаивать:
— Лу Савери, вам напомнить приказ вашего брата насчет плата?
— Ата Маран, вам напомнить мой возраст? — Мы сверлили друг друга непримиримыми взглядами.
— Еще утром вы не были столь смелы, — кривая усмешка Марана стала еще более обидной, и голос буквально сочился ядом.
— Мой характер не вашего ума дело, — одарила его, надеюсь, не менее кривой ухмылкой.
А у самой внутри все дрожало от страха. Был бы у меня запах, этот волк тут же ощутил бы его и понял, что смелость эта напускная.
— Давайте договоримся в начале нашего пути, лу Савери, — слишком спокойно предложил Маран, — вы не будете ослушиваться приказов вашего брата и дадите мне правильно выполнять свою работу.
— Я не мешаю вам выполнять работу, ата Маран. Вы охраняете золото и меня? Вот и охраняйте на здоровье, пожалуйста, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, издевательски вежливо посоветовала.
Маран вдохнул рывком. Злится, но виду не подает.
— Ата Амаль сам отбирал охрану обоза. Каждый волк, сопровождающий вас и ценный груз, предан ему. Лу Савери, все мы женаты. Поэтому предупреждаю: нет смысла заигрывать с кем-то из нас в расчете на то, что кто-то польститься на ваше очаровательное личико.
— Правда очаровательное? — выпалила я не в силах перебороть любопытство
Маран весело хмыкнул, но быстро помрачнел:
— Прошу вас больше не нарушать приказ главы клана, иначе...
— А иначе — что? — подначила я. — Изобьете, как Амаль? Посадите на хлеб и воду в подвал? Что вы теперь можете сделать, если откажусь? Я в своем праве одеваться так, как сочту нужным. Я свободная кошка!
— Иначе: мне дали право напоить вас шепотником. Всю дорогу будете находиться в плену сна и шепота своих фантазий.
Я едва не задохнулась от возмущения:
— Как... как вы можете на такое решиться? Я понимаю Амаля, для него сестра — надежный резон прижать к когтю любого, ключница и порой хуже прислуги. На кого еще можно выплеснуть злобу лишнюю. Но вы?.. А вы знаете, что шепотник память может напрочь отбить, нюх, дурачком сделать?
Маран нахмурился, поморщился и осторожно пояснил:
— Я согласен с главой в одном, что нашему клану жизненно необходима сильная повитуха, да еще с даром знахарки. Последние годы только в нашей долине не умирали роженицы, благодаря вам. Другие подобным счастьем похвастаться не могут. У меня молодая жена, и глава дал слово, что вы проследите за здоровьем моей Дарьи и будущих щенков.
Я неосознанно качала головой: да, меня все жалели, но ни один не вступился, не возмутился положением бесправной рабыни. Каждый мужчина опасался, что придет его черед просить за беременную супругу или сестру у главы клана.
— Ведь я бы никуда не уехала, жила бы в своей долине, вышла бы замуж за одного из наших, а теперь еду на смотрины. — Мотнула головой и решилась на откровенность. — Вы хоть понимаете... видите, что с ним происходит? Он же на грани!
Маран облизнул губы, блеснув крепкими белоснежными клыками, — сильный, матерый волк.
— Может и видим. И понимаем, что тебе недолго унижения терпеть осталось, — решился таки признаться он, хоть тихо говорил, но твердо. — Посему каждый из нас заинтересован, чтобы в клан вернулась сильная повитуха и знахарка. Ты не обессудь, но мы в точности исполним приказ главы и проследим за тем, чтобы помочь тебе не пройти смотрины.
Я ошарашено таращилась на Марана несколько мгновений, а потом внутри у меня словно пузырь мыльный лопнул. Ах вот оно как... значит. Только Ладка тайком деньги дала и велела не показывать никому. А провожавшие сладости, пироги да вещи дарили, может и не прощались вовсе. Настрой благостный создавали, чтоб родной дом не забывала, помнила, благодаря амулетам да нарядам.
Глаза защипало, но я прикусила до крови щеку, а потом зло и упрямо прошипела:
— Лицо больше прятать не стану!
— С нами ата Роман — поверенный князя — едет, ушлый и молодой кошак и...
— Нет! — даже уши угрожающе прижала к голове, приготовившись сопротивляться не на жизнь, а на смерть за кроху свободы, которую снова забрать хотят.
Маран посверлил меня испытывающим взглядом и, видимо, не решился, портить отношения с повитухой — согласился, словно кость кинул:
— Хорошо, в дороге можно, но в тавернах или городе надо будет. И про запах не забудьте, береженого Луна бережет!
Я длинно выдохнула Марану в спину:
— Ладно...
Вокруг сновали охранники. Сноровисто обустраивали ночлег, разводили костер, поили-кормили лошадей. Мужчины с любопытством посматривали на меня, но ничего, кроме праздного интереса, в их взглядах не было. Оно и понятно: счастливо женатые и замужние оборотни никогда на измену не пойдут. А несчастливые браки на Зеленой стороне крайне редко случались, ведь потомства в этом случае не дождаться. До брака любой может гулять сколько влезет, лишь бы на здоровье, никто не осудит свободолюбивое существо, но семья — святое. Семья душу бережет от грани, за которой ты отверженным станешь, в душника выродиться можешь.
Свежий теплый ветерок, наполненный лесными ароматами и смолистым дымком костра, ласково охладил мои щеки, словно шепнув: а жизнь-то налаживается!
Глава 4
Дорога петляет мимо заросших холмов, то спускается в очередную долину или лощину, то поднимается. Солнце медленно клонится к земле. Вот-вот остановимся на ночевку. После скорого обеда подаренной на прощание снедью, во время которого я стеснялась поднять глаза на моих спутников, чувствуя себя не в своей тарелке с открытым лицом, решила сесть рядом с возницей. Хоть словом перемолвиться, все не так скучно. Не привыкла я к праздности и отоспалась уже.
Старый Вит — возница — из песцов давно обосновался в клане, еще при моем деде, тоже главе. И заметно выделяется среди пожилых оборотней нашей долины лохматой, густой, седой шевелюрой и круглой головой, за что детишки дразнят его одуванчиком, за глаза, конечно. Лицо Вита изборождено множеством морщин, а голубые глаза в обрамлении белесых ресниц светятся молодым задором.
Тридцать лет назад Вит попал под обвал вместе с моими бабушкой и дедом — родителями отца. Они погибли, а песец везучим оказался — жив остался, но потерял руку. Точнее, сам себе перегрыз лапу, будучи придавленным огромным камнем, чтобы не погибнуть. Не знаю, смогла бы я на такое решиться? Однорукого Вита мой отец принял, обогрел, помог найти работу, чтобы жил, не стыдясь ущербности, не просил милостыньку, а достойно содержал семью. Да, мои предки были справедливыми и милосердными главами, с большим сердцем. Все, кроме Амаля.
В который раз отметила на деревьях вдоль дороги венки из сухостоя с цветками бессмертника и выжженные прогалины неподалеку. Так в наших северных краях мертвых провожают в последний путь: сжигают тело и помечают место упокоения. Со временем венки разметет ветер, земля, политая дождем, порастет травой. Тогда и траур завершится по почившим.
— Как же много погибших, — я тяжело вздохнула, глядя на очередное дерево с венком.
Вит покосился на меня и печально покивал:
— Да, очень много. К сожалению не все свободные кланы и стаи, выставили против Валиана своих воинов. Вот и поплатились ярмом на шее — данью ежегодной. Княжество теперь уселось на нашем горбу. А Северный этот, леопард плешивый, чтоб у него кость в горле поперек встала, со своим войском вона как далеко зашел. Почти у порога Волчьего клыка оказался, а такого, чтобы нашему клану кто на хвост наступил, ни разу еще не бывало...
— Дак может Валиан такой сильный и умный? — подначила я Вита с улыбкой.
Грустно видеть следы войны, ничего не попишешь, но леопард, о котором идет речь, значится в моем жизненном раскладе как будущий жених, поэтому где-то глубоко внутри у меня шевельнулась гордость за него. Сильный самец любую оборотницу привлекает, а уж умный и хваткий — тем более.
Вит посмотрел на меня с укоризной, подметив и подначку, и улыбку. Покачал головой и добавил неожиданно со злостью и презрением:
— Знающие оборотни бают, что не сам он умом блещет, а завел себе шептуна чешуйчатого. Мелкий гаденыш из болотных гадюк с Желтого, но с гонором и повадками, противными природе четвероногих. Сказывают, умеет взглядом зачаровывать, свои мысли навязывать, да так, что любой их за свои принимает...
— Да неужто?! А еще что-нибудь рассказывали? — вытаращилась я на собеседника, затаив дыхание. Байки тоже любительница послушать.
— Даром что знахарка, не девчонка чай, а сама хуже моей внучки несозревшей еще. Одним словом, все бабы — дуры! — сплюнул Вит коню под копыта.
Я хмыкнула понятливо. Чего обижаться? Мнение старика песца об уме женского рода известно во всей долине. И многие знают о причине: супружница старого Вита — знатная спорщица, скандалистка и сплетница, вот ему и прощают многое. А сам Вит не болтливый, добрый, хоть и однорукий, но хозяйственный мужик.
Наконец, Маран определился с местом ночевки, выбрав большую поляну. К ней и наезженные тропки ведут, значит многие выбирали для отдыха. И весело журчащий рядышком ручей порадовал возможностью поплескаться перед сном.
— Дочка, а нет ли настоечки какой, а то суставы ломит что-то, к дождю видать. — Вит кряхтя спрыгнул с козел, отбросив поводья на круп лошади, и, морщась, потер обрубок кисти.
— Есть кое-что получше, дедушка Вит, — улыбнулась я. — Сейчас мазь вам дам добрую, пахучая, конечно, но боль снимет непременно. А на ужин заварим травок — и уйдет вся ломота. Правда, на время, но если пить всю дорогу, то хорошо себя чувствовать будете.
Пока мы возились со стариковым обрубком, остальные устраивали ночлег. Расседлали лошадей, выставили охрану. В наступающих сумерках я заметила в кустах светящиеся волчьи глаза караульных, тенями сновавших вокруг лагеря.
К большому костру, вокруг которого расселись остальные спутники, я шла, после того, как вымыла руки в ручье, испытывая смущение и неловкость. Однако поймав несколько любопытных мужских взглядов соплеменников без плотского и обидного намека, приободрилась. Лишь поверенный князя, поблескивая красивыми, почти круглыми, желто-карими глазами, слегка прикрыв веки, наблюдал за мной с каким-то своим интересом. Он чуть наклонил голову, отчего темная, со светлыми крапинами шевелюра рассыпалась по широким плечам. По характерным круглым ушам — чёрного цвета, с крупными белыми точками на задней стороне — я догадалась, что Роман довольно крупный кот оцелот.
Под его взглядом я вновь невольно вспомнила о смотринах и прискорбном факте, что соблазнять-то не умею. Или заигрывать, как еще говорят. Если бы Амаль хоть раз заметил мою попытку кому-то понравиться, убил бы беднягу и меня избил. А привлечь внимание князя лишь за счет природного обаяния рыжей морды моего каракала надежды мало. Необходимо срочно научиться обольщать, ну или что там еще нужно, чтобы застолбить князя... точнее, выгодно... тьфу, опять не о том думаю, счастливо выйти замуж...
Ой, чуть не споткнулась, задумавшись о насущном, а обретя равновесие, обдумала, как быть дальше. Заодно выбрала, на ком сейчас попробую женские хитрости применить.
Отринула сомнения, расхрабрилась, затем кокетливо, плавно — кошка я или кто? — одернула темно-синий сарафан, расшитый красными узорами. И словно невзначай перекинула край плата с правого плеча на спину, открыв длинную шею в вырезе рубашки. Скромном, правда, вырезе, но с чего-то же начинать надо? Буду как новичок в школе, как будто первую ступень обучения начала. Вот подучусь маленько и — ух-х-х... сведу с ума князя.
Уже хотела дальше идти, но вспомнила об одной важной уловке, без которой обольщение в неумелое заигрывание превращается. Облизнула губы, как наши волчицы делают, приманивая взгляды холостяков, и попыталась напустить в глаза поволоки.
Эх, тяжела доля невинной, нецелованной девицы солидного возраста!
И присущей кошкам мягкой поступью направилась к костру, покачивая бедрами и не сводя зазывного взгляда с Романа. Подействовало! У него глаза вспыхнули в темноте, будто две звезды, жадно, с горячим интересом и... весельем. Кошак облезлый!
Маран, сидевший напротив от Романа, захохотал, видимо отметив мои старания. Вслед ему и другие зрители тоже развеселились.
— Дочка, так бедрами голодные вдовушки крутят. А приличные девицы смотрят долу, да алеют перед мужиком как маков цвет, — проворчал Вит. Потом брюзгливо добавил: — Не срамилась бы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
