Свалка

Как же мне захотелось стукнуть мелкую идиотку! Но здравый смысл, который у меня, в отличие от пигалицы, присутствовал, говорил не дергаться, а послушно стоять на месте. Мысленно молясь Верхнему городу, чтобы выбраться с Арены живым, я наблюдал за разворачивающейся сценкой.

— К Палачу, значит-с, — протянул Пухлый и заинтересованно присмотрелся к Никс. — А откуда ты знаешь про Палача?

— Мой папа — Марвел Штырь! — с гордостью ответила пигалица.

— А-а-а, — задумчиво протянул Пухлый и сощурил глаза. — Это его Майки выпотрошил как тухлую селедку вчера?..

Мне не нужно поворачиваться к Никс, чтобы ощутить, как она вся затряслась от злости. Не успев толком подумать, я одним движением встал перед ней, не давая с кулаками броситься на Пухлого. Если чокнутая полезет в драку, то стрельбы не избежать, и все закончится нашими продырявленными тушками.

— По шестому правилу Арены я требую кровной мести, — серьезно и удивительно спокойно произнесла Никс, похоже, давно заготовленную фразу. — Скажи Палачу, что я требую крови Майки Отшельника!

Пухлый вместо того, чтобы разразиться хохотом, как головорез внизу, вдруг серьезно поманил девчонку толстым пальцем:

— А ну за мной.

И не дожидаясь реакции пигалицы уверенно направился по железному коридору вперед. Никс тут же потрусила следом, хоть походку нельзя было назвать уверенной — видимо, все еще не отошла от удара, потому пошатывалась при каждом шаге. Я кинул взгляд на бойницу, через которую пробрался внутрь Арены, но не успел даже дернуться, как прогремел голос Пухлого:

— Даже не думай! Тоже за мной пошел, мститель.

С объяснениями, что мне кровная месть даром не сдалась, я решил повременить. Пухлый затащил нас в темный закуток, куда с трудом пробивался свет алых диодов, и мощно треснул кулаком по ржавой металлической дверце с покосившейся табличкой "Приемная". С той стороны донеслось шебуршение, затем погрюкивание и наконец недовольный с хрипотцой голос:

— Чего?

— Дочка Штыря за кровной местью приперлась! Выпустишь на Арену? — гаркнул Пухлый без доли иронии в голосе.

— Пусть идет, — раздалось из-за двери. — Через час свободное место, Рыжий скопытился. Майки сам скажи, чтоб готовился.

— Палач, ты бы глянул, — с ухмылкой почесал голову револьвером Пухлый. — Тут дело особое...

Дверца со скрежетом распахнулась, и из погруженной во мрак каморки медленно выкатилось инвалидное кресло. Спицы в колесах угрожающее позванивали под уверенными движениями накачанных рук. Ноги Палача скрывал черный шерстяной плед, а лицо прикрывала треснувшая в нескольких местах белая хоккейная маска. Так что пойди пойми пятнадцать тому или пятьдесят.

— Сдурел? — коротко бросил Палач, лишь увидев пигалицу, и стал прокручивать колеса кресла назад.

— Она хочет, а толпа требует новенького, — развел руками Пухлый. — Выпустишь?

— Я владею ножом! — влезла неуемная девчонка, бесстрашно приблизившись к креслу и заглянув в прорези маски. — Пустите меня.

Палач на пару секунд замер, раздумывая и что-то разыскивая в голубых глазенках пигалицы, а после махнул рукой.

— Выпускай, — хриплый голос обжег полнейшим равнодушием. — Труп девчонки сдашь мамаше, если та еще жива. На переработку не спихивай, я самолично за этим прослежу. Будет возмущение в толпе — сам разбирайся.

После этого Палач спокойно заехал обратно в каморку и с грохотом захлопнул дверь.

— Ну что, мелочь, кровная месть, так кровная месть, — мерзко осклабился Пухлый, продемонстрировав черные из-за порошка зубы, и повернулся ко мне: — А ты, значит-ца, секундантом на дуэли будешь.

Понимая, что как говорил дед, бежать с подводной лодки поздно, я не слишком уверенно кивнул. Мысли уже занимали тщетные попытки вспомнить: убивают ли секундантов на Арене или нет?..

4 глава. Одна минута и сорок восемь секунд

Ники ушла рано утром, не попрощавшись. Только на столе оставила записку корявым почерком с громадной кляксой в конце: "Переоденусь и разберусь с делами. Увидимся на металлоломе". Ручку, к слову, она прихватила с собой, то ли по рассеянности, то ли уже умудрилась растерять весь запас канцелярских принадлежностей, который я ей подарил в прошлом месяце на день рождения.

Разборки с братцем Ники ненадолго выбили меня из графика, однако следовало возвращаться к привычной работе. Набить брюхо на халяву, как иногда делала Ники, у меня не получится.

Еще до восьми утра я добрался до северо-восточной части Свалки, в самое крупное скопление металлолома. Знакомые лица копошилась в грудах строительного мусора, органических отходов и битых кирпичей, старательно выискивая ценный металл. Пока я поднимался по тропке к своей негласной делянке, успел нехотя кивнуть на приветствие долговязому Джеку и Рою, которые успели уже сгрести приличную кучу штырей и сейчас устало сидели, вытирая струящийся пот. На северо-востоке работали только те, кто мог дотащить на своем горбу приличную партию железа. Хлюпикам не место на металлоломе. К счастью для меня, такие как Джек и Рой не отличались говорливостью и не лезли с расспросами, а просто делали свое дело, заткнув рты.

Пусть Ники бы возмущенно меня стукнула за гендерные стереотипы, но на стекле, куда в основном сбредались женщины, стоял тот еще галдеж. Даже под дулом револьвера не смог бы там проработать и суток. Чесать языком не входило и в сотню любимых занятий.

Сбросив куртку и оставшись в одной майке, я вытер испарину со лба. Похоже, в Верхнем городе ощутимо поменялась температура и наступила жара. Быть может даже пришло лето — сложно следить за временами года, когда над головой неизменный проржавевший кусок металла.

В такие душные дни наверху жизнь у нас превращалась в баню, так как потолок прогревался за считанные часы и дышать приходилось словно через слой ваты. Горячий, наэлектризованный воздух обжигал гортань, заставляя то и дело делать жадный глоток воды из пластикового контейнера.

Нацепив перчатки, чтобы не оцарапать ладони, я принялся разгребать ближайшую городу отходов, выуживая железки. Через три часа поясница уже адски саднила, майка пропиталась кислым потом, а на руках, несмотря на всю осторожность, появилась пара мелких порезов. Да только железа толком не нашлось — мелкие запчасти, пара внушительных крюков и всего половина дверцы от автомобиля.

— Крис! — раздался возбужденный голос Ники, вынырнувшей из-за ближайшей мусорной горки. — Ты как?

Устало присев на найденную автомобильную дверцу и сделав жадный глоток воды, я оценивающе прошелся взглядом по подруге. Та приоделась и даже прихорошилась: вместо моих не по размеру громадных штанов цвета хаки она нацепила обтягивающие, порванные в паре мест голубые джинсы, а сверху заляпанную в паре мест краской кофту с тем еще декольте. Да и выглядела куда бодрее и даже веселее, в голубых глазах так и сверкали искры. На мою вопросительно вскинутую бровь Ники тут же затараторила, не хуже близнецов у перерабатывающего бака.

— Я ходила распрашивать. Че так пялишься, как монах, Крис? Как еще думаешь развязать язык кому-то в этой помойке, — будто оправдываясь, воскликнула Ники и жадно выхватила контейнер с водой. Сделав пару глотков, тут же скривила лицо и чуть не сплюнула. — Кх-х... Что-то с водой в последнее время... Так горчит... Странно. Ты что не чувствуешь?..

Я лишь пожал плечами: когда усталость наваливается чугунным грузом на плечи, будешь хлебать хоть воду из болота с привкусом тины или того хуже — водичку из доков, провонявшуюся бензином и стоками химзавода. Ники с подозрением заглянула одним глазом внутрь контейнера, сморщила нос, но все же сделала еще пару глотков.

— Двадцать три сейчас у двоих на Арене. Кира Когтя и Неуловимого Джека, — продолжила Ники.— Оба под описание подходят — не амбалы, а юркие парни. Вечером Коготь должен биться. И малыш Рик по дешевке через пару часов притащит мне две проходки. Так что сможем пройти на Арену... Ты же пойдешь... Ты же собираешься со мной туда?

Судя по смущенно порозовевшим щекам Ники только сейчас додумалась, что я могу послать ее в Верхний город. Нервно закусив губу, подруга уставилась на меня.

— Не знаю. У меня почти полностью закончились отложенные запасы. Не до Арены, сейчас. И я по-прежнему считаю это все глупой идеей, а тебя — идиоткой, лезущей куда не нужно, — жестко ответил я, чувствуя что жара и усталость окончательно меня доконают.

К счастью, Ники привыкла к моей периодической грубости. Расстроенно дунув на челку, она вскочила и стала мерить широкими шагами очищенный участок вокруг меня. От мельтешения у меня быстро стала раскалываться голова, так что я прикрыл глаза. К сожалению, от голоса подруги это избавить не могло:

— Хорошо. Ты... ты и не должен. Тьфу, прости Крис. Сама не знаю, чего тебя впутываю. У меня, похоже, совсем башка не работает в последнее время. Я сама пойду. Тогда сейчас скажу Рику, что нужна всего одна проходка...

— Это и-ди-от-ская затея, — по слогам, медленно повторил я, с трудом пытаясь побороть раздражение. — Ники, тебя там до сих пор помнят. Если наткнешься на Палача или Пухлого...

— Ты преувеличиваешь, — недовольно ответила Ники. — Тем более, я сильно изменилась.

-... они тебя прирежут, а труп сбросят в доках. А я не буду каждый раз спасать твою задницу.

— Сама спасу свою задницу, если понадобится, — уже с долей раздражения ответила Ники.

— Как тогда? — скептически спросил я, раскрывая глаза.

Подруга уже не ходила, а сидела под импровизированным пластиковым навесом, скрестив ноги по-турецки. От моей последней фразы она дернулась и непроизвольно потянулась к вырезу кофты, осторожно нащупывая задрожавшими пальцами грубую, выпуклую полоску старого шрама...

Десять лет назад

До боя оставалось не так много времени, когда меня с Никс буквально швырнули в маленькую каморку, неподалеку от центра Арены, и захлопнули дверь. Через тонкие, вибрирующие от каждого неосторожного движения стены, прорывался рев толпы, смешанный со звоном металла. Улюлюканье и хлопки, казавшиеся такими манящими с крыши соседнего здания, сейчас в паре метров от меня вызывали оторопь и желание забиться в угол. Мне хотелось убраться как можно дальше от залитой кровью Арены и от чокнутой знакомой, которая выглядела куда спокойнее меня. Будто не ей предстояла схватка не на жизнь, а на смерть с отбитым наглухо Отшельником, который, по слухам, вгрызался в плоть поверженных противников, как дикий зверь.Отпечатки зубов на трупах — это его метка.

Медленно и методично пигалица разминалась: наклоны, растяжка рук, затем ног и приседания. Все выглядело бы куда забавнее, наблюдай я за подобным зрелищем не в запертой коморке. Да и что ей, мелкой идиотке, даст разминка? Как будто есть хоть малейший шанс... Разве что толпа сжалится и попросит выставить пигалицу с Арены, отвесив хорошенький пинок под зад на прощание.

— Если ты так хотела отомстить за смерть отца... — не выдержал я, но запнулся, натолкнувшись на злой взгляд голубых глазенок.

— Убийство, — жестко поправила меня пигалица.

— Убийство своего отца, — послушно поправился я. — Почему ты не подкараулила Майки в темной подворотне? Или не швырнула чем тяжелым с крыши? У тебя вообще мозги есть, припереться сюда, на Арену?..

Никс раздраженно засопела и выудила из кармана безразмерной куртки громадный нож — лезвие сантиметров двадцать пять, не меньше. Задумчиво всматриваясь в свое отражение, она медленно произнесла:

— Он разорвал его на глазах у всех. И пинал... и жрал... его труп. И я убью его на глазах у всех. Пусть знает, почему он сдох.

Речь прозвучала угрожающе, только на последних словах у Никс на глазах заблестели предательские слезы. Она жалобно хрюкнула опухшим носом и попыталась поспешно вытереть лицо рукавом, чуть не задевая саму себя заточенным лезвием. На мгновение мне даже стало жаль пигалицу, но раскрыть рта и утешить ее я не успел.

Дверь каморки отворилась, а на пороге появился Пухлый, все в той же куртке на голое тело, открывающей неприглядное выпирающее пузо с волосяной дорожкой. Ухмыльнувшись, он кивнул Никс:

— На выход, мстительница. Толпень тебя уже ждет не дождется... Им комедии хочется.

Никс кинула затравленный взгляд на меня, а потом гордо вскинула подбородок и направилась из каморки.

Пухлый, настоящее имя которого так и осталось загадкой, проводил нас к железной решетчатой дверце, открывающей проход к главному полю Арены. Сквозь прутья проглядывались покосившиеся ряды трибун, битком набитые разгоряченными предыдущими боями жителями Свалки.

Воздух, будто пропитанный недавно пролитой кровью, с примесью подгоревшего серого порошка оседал на языке металлическим и чуть горьковатым привкусом, пьяня и дурманя. Заставляя пульс подскакивать за сотню ошеломительно громких ударов в минуту. Песок, бордовый, сбитый во влажные комья, захрустел под подошвами ботинок, когда Никс на подрагивающих ногах вышла на поле под жадные взгляды толпы. "Хрр-р-хр-р-р-с-с-т" стал казаться мне самым громким звуком на Свалке, а фигурка пигалицы в громадной черной куртке — единственным четким пятном. В красном свете диодов казалось, что Никс уже утонула в крови.

Пухлый толкнул меня в спину и указал пальцем на первый, огороженный бетонным бортиком ряд у самого поля.

— Место для секундантов, — увидев мой непонимающий взгляд, нехотя пояснил Пухлый и крутанул на пальце револьвер. — Чапай, чапай, малец. Хотел же на бой посмотреть, хех.

Драться предстояло пигалице, а ноги отчего-то перестали слушаться меня. Путь до положенного места показался самым длинным в жизни. Песок, как живой, обволакивал и цеплялся за ботинки, не давая сделать и шага.То слева, то справа поблескивали валяющиеся ножи, штыри и куски арматуры с уже подсохшими бурыми каплями. Невольно вглядываясь в обдолбанных порошком и покрасневших от хмеля зрителей на трибунах, я старался увидеть во взглядах жалость или сочувствие, но куда там! Звери, а не люди жаждали оплаченного тяжким трудом зрелища.

Никс сбросила куртку, оставшись в белой майке с тонкими лямками. Сколько в ней килограмм? Двадцать? Тридцать? Пигалица напоминала скелет, обтянутый кожей, а скинь она одежду, наверняка бы сверкнула выпирающими ребрами. По толпе прошлись смешки, а уж когда она показала нож, то и откровенные похрюкивания.

На другой стороне круглого поля появилась фигура Майки Отшельника: как и у Никс на нем красовалась одна лишь майка, да широкие штаны, но в отличие от девчонки он мог похвастаться габаритами. В мощных руках, покрытых рубцами шрамов, как растяжками, поблескивало лезвием мачете. Черные волосы, завязанные в высокий хвост, колебались при каждым решительном шаге. На лице же — ни одной эмоции, только в глазах неимоверная скука.

— Кровная месть! — прохрипел из динамиков, подвешенных у потолка, мужской голос. — Дочь по правилам Арены требует крови Майки Отшельника! Ставки на продолжительность боя сделаны. Самый высокий коэфициент — одна минута и двадцать пять секунд.

Как обухом жахнуло понимание: сейчас толпень ждет не зрелища, а сыгравшей ставки. От того через сколько минут отлетит башка пигалицы на песок, зависит набьет кто-то сегодня брюхо или нет. И судя по прогнозу, Никс осталось жить меньше пяти минут.