Цветное шитье

Я содрогался от внутреннего хохота. Кажется, меня разоблачил только Марко.

Лоренцо стоял бледный, в растерзанной рубашке.

— Больному нужен покой, — уловив взгляд хозяина, сказал врач.

И все, кроме него, ушли.

— Синьор Доминико, у вас раньше были такие кровотечения? — вдруг серьезно спросил синьор Альберто.

— Такие обильные или такие длительные? — гнусаво переспросил я.

— Похоже, вы понимаете, о чем я спрашиваю. Вас кто-то учил основам медицины? Итак?

— Мама рассказывала. Нас семь братьев, сами понимаете, не аристократы. Нет, длительных не было.

Доктор понимающе хмыкнул.

— Полагаю, у вас сломан нос. И свертываемость крови не лучшая. Я прослежу за вашим выздоровлением.

— Ого! Я переусердствовал! — я засмеялся, насколько мог.

Синьор Альберто подхватил свой саквояж.

— Все шутите, молодой господин. Я сообщу синьору Марко ограничения в вашем режиме дня. Советую употребить свободное время для самообразования. И размышлений.

— Спасибо, доктор, я постараюсь, — искренне пообещал я.

По меньшей мере — три дня свободы!

Но они мне не обломились.

Наверное, Марко приказал нанести на мое лицо такое уродство — повязку вокруг головы, фиксирующую нос. А я так мечтал, что и у меня появится такой зигзаг, как у Рико. Или, по крайней мере, такая горбинка, как у Ворона.

Размечтался. Похоже, я нужен хозяину похожим на маму.

Если бы не мама...Я терпеть не могу, когда меня принимают не за того, кто я есть.

Да, я шут, паяц, пересмешник. Но я — это я.

И с этой повязкой я не мог никуда выйти. Поэтому Марко, наверное, позволил маме придти ко мне.

Кажется, я возлюблю моего господина до последних дней моих.

Мама, мамочка. Она принесла мне чудо — вышитую рубаху. За переплетением шелковых ниток не видно было почти прозрачной ткани — самой дорогой, батиста, больше похожего на туман.

Я не стал спрашивать, откуда она взяла деньги на ткань и нитки. Ведь плату за мое паясничание я передавал через Рико домой. И каждый раз напоминал о ночных свечах на подоконниках в моей комнате. Это казалось самым важным моим предназначением...

Я молча прижался лицом к ее ладоням. И заплакал, как никогда не плакал в детстве.

Мама плакала вместе со мной.

— Мама, я не девочка. Кто увидит это чудо?

— Ты его видишь. Доминико, я хочу, чтобы снились тебе хорошие сны.

— Мама. Я хочу научиться вышивать, как ты.

Дея заплакала. Я видел что Дея, а не Доминика.

— Я всегда хотела дочку. Но я не хочу, чтобы ты становился девочкой.

— Я не стану, мама.

— Не ссорься с синьором Марко, сынок. Он жестокий, но справедливый человек. Когда-то он поступил благородно, отказавшись от брака со мной. И даже способствовал, чтобы семья не изгнала меня, а дала минимальное приданое. Все твои братья и ты родились в доме, крошке моего приданого.

— Мама, теперь я выплачиваю твои долги?

Вошедший в комнату Марко смущенно кашлянул и постучал в дверь с внутренней стороны. И как мы его не заметили?

Мама присела в поклоне, а я психанул. Мог бы и раньше обозначить себя, благодетель!

Марко сказал:

— Дея, ты мне ничем не обязана. Доминико, ты тоже. Можешь уйти в любую минуту.

Я впервые остро почувствовал, как неприглядно сейчас выгляжу, противоборствуя с таким мужчиной. Но задрал свой забинтованный нос повыше и ответил:

— А если я хочу остаться?

Античная статуя не дрогнула.

— Тогда изволь выполнять предписания доктора. Тебе положено каждый день гулять в саду. Кроме этого я выписываю учителя фехтования — тебе нужны ежедневные физические упражнения. А мне мальчик для битья, — добавил он с намеком на улыбку.

Не знаю, понравилось ли маме, когда я запрыгнул на Марко, обхватив его руками и ногами, как обезьянка.

Явно на меня подействовали пилюли доброго доктора. Стал слезливым и чувствительным.

— Тогда подарите мне маску, чтобы, гуляя по саду, я не выглядел пугалом.

— Тогда я подарю тебе и платье, чтобы уж точно никто не догадался, что это вредный шут Доминико, — вдруг серьезно сказал Марко.

Мама прижала обе ладони ко рту. А Марко ей подмигнул!

Очевидно, я дурно влияю на своего господина.

Чем еще мне нравится мой синьор, кроме чувства юмора: он ни разу не назвал меня ни маленьким, ни малышом.

Наутро перед моей кроватью стояла вешалка со скромным, но достойным платьем. А на трюмо лежала маска, закрывающая все лицо. И с вуалью— сеточкой для волос.

Я надел мамин подарок. Оторвал у платья лиф. Получилась юбка. Обвязался по талии поясом. Взглянул на себя в зеркало. Да, из меня получилась неплохая на вид девочка. Только плоскогрудая и узкобедрая — такие живут в самых бедных кварталах Венеции. Но нет у них ни таких роскошно вышитых рубах, ни парчовых юбок. Ни масок, чтобы скрыть оспины, нечистую кожу, жидкие волосы, грустные рты.

Только теперь я понял, как мне повезло с родителями. С семьей. И с судьбой. Я могу смеяться — и мне за это платят. Я красив, умен. И могу быть любим. Только нужно с толком обойтись с моим незримым наследством.

Но я последнее время промахнулся дважды. С Фредерикой. Доверился. И с Лоренцо. Ну как я не понял, кого прислуга называет Котом? Ведь ни разу в дружеских разговорах со мной они не называли рядом со словом Кот имя племянника синьора. Кстати, почему я ни разу не постарался узнать, отчего он живет у Марко?

Размышляя, я сначала выглянул в окно, вдохнул запах цветущего парка. Май. Если мне повезет, я еще найду последний цветок камелии — так захотелось, аж плачь. За своими фокусами и притиркой к хозяину и дому я и не заметил, как прошла весна. Пробежала мимо...

Надел маску, взглянул в зеркало.

Жаль, что меня не видит Марко. Интересно, а Лоренцо меня узнает? Или внутренняя охрана сразу же погонит меня? Нет, наверняка Марко предупредил, что в парке будет гулять дама в...ага, уже не в синем платье, а в синей юбке.

Я похихикал и просто выпрыгнул из низкого окна в клумбу. Извините, неизвестные цветочки, я вас потом полью.

Конечно, в первую очередь прогулялся к той беседке. Впервые с маскарадной ночи. Я просто боялся пойти туда, где Лоренцо прикасался к моему животу...И ниже.

Потому что знал — его там не будет. Он так явно игнорировал мое присутствие в доме.

Но теперь я кое-что знаю. Теперь я надеюсь.

Я попытался сориентироваться.

В солнечном свете Венеция дрожала под моими ногами. Вилла Дожа стояла на высоком холме, наросшем над скальным основанием. Я знал об этом, потому что Марко как-то рассматривал старинные чертежи, намереваясь реставрировать центральное здание, а я сидел у него на коленях. Он посадил меня как кошку — согреть в холодном кабинете. Может, и Лоренцо ему для того, чтобы греть холодную душу видимостью родственного тепла?

Так размышлял, поминутно выдергивая складки юбки из кустов. Как это я ходил в платье пять часов на маскараде? И дошел до беседки.

После ночного дождя мраморные поверхности блестели. Листья вечнозеленого плюща, гладкие, как зеркало, давно стряхнули все капли.

Жаль, что рядом не было ни одного цветущего куста.

Но откуда-то шла настойчивая приятная струя, перебивая гнилостную вонь канала под беседкой.

Я нашел. Там, где я когда-то прятал свою одежду, стоял маленький стеклянный флакон, притертый пробкой в виде вороньей головы.

Последнее время неожиданные подарки сыпались на меня со всех сторон. Я осторожно вынул пробку.

В запахе было что-то будоражащее. Или я воображал себе собственное волнение?

Нельзя было надушиться, чтобы не вызвать вопросов синьора Марко. Или подозрений прислуги. Я ведь никогда не пользовался душистой косметикой. Она вредна для организма, как учил меня старый фигляр, спивающийся от тоски.

Изгнанный из уличного театра, он часто слушал мои песенки и шутки, а когда не было публики, подсаживался ближе и рассказывал, будто в пространство, о правилах гримирования, о театре масок.

Когда я уходил, то оставлял в его вечно пустой шляпе значительную часть моего дневного заработка. Мы так и не познакомились. Но большая часть моих актерских знаний — из его щербатого рта.

Я с сожалением плотно закрыл флакон и засунул его за пояс. Нужно будет с Рико передать его домой, чтобы мама поставила его на подоконник в моей комнате. Пусть корабли зовет к берегу запах земли. И любви.

Мой первый подарок от влюбленного человека!

От радости я запрыгнул на скамейку, оттуда на стол. И теперь растерянно стоял, не в силах сообразить, как соскочить, не запутавшись в юбке, тупо смотрел вниз на тугие парчовые складки.

Поэтому вздрогнул, когда услышал голос Ворона рядом:

— Маленький, ты решил снова поиграть в Фредерику?

Глаза его сверкали. Лоренцо был по— утреннему свеж и небрежен в одежде. Распахнутая почти до пояса белая рубашка простого покроя, штаны, обтягивающие узкие бедра, растрепанные ветром иссиня-черные волосы.

Он был по— мужски красив. Я никогда таким не буду...Мама хотела девочку, а я не хочу быть девочкой.

Ворон подошел ближе — и неожиданно поднырнул под юбку. Его проворные руки быстро подтянули рубаху к поясу.

Горячий язык скользнул между сомкнутых бедер.

Я замер.

Кажется, у меня когда-то было сердце? Куда оно делось?

Что он там делает? О-о-о...

Я рванулся в сторону, все равно куда. Но юбка, проклятая, спутала ноги, связала меня с ним...

Чувствую себя колоколом, висящим в синей пустоте неба. Дрожащим от ожидания — вот-вот...

Рот, жадный, высасывающий из меня плоть. Я становлюсь невесомым облачком, несущимся по небу. И разлетаюсь под порывом ветра на легкие воздушные следы.

Я бы сел. Но Лоренцо поддерживает меня обеими руками под трясущимися коленями, прижимается лицом, щекочет усами, шепчет:

— Какой ты вкусный, мой птенчик!

А я лечу, я стою высоко. Поэтому вижу, как по парку, вертя головой во все стороны, приближается доктор Альберто.

— Идут, — выдавливаю из себя. Мне странно, что кто-то передвигается по земле, когда я еще парю в синем майском небе, в котором растворились мои глаза.

Ох, мама! Вот и оценили вышитую тобой рубаху!

Лоренцо скрылся, и даже листья плюща за ним не зашуршали. Как олень, застигнутый на родной поляне. Нужно будет узнать, скольких и кого в этой беседке поджидал Кот, которого я знаю, как Ворона. Тот, который только что сделал меня самым счастливым облаком в небе.

Не обращая внимания на приближающегося доктора, я разворачиваюсь, глядя на мой любимый город. Венеция сияет под редким солнцем. Она прекрасна. Она принадлежит мне, только никто об этом не знает, даже она сама.

— Молодой господин, я вас повсюду ищу. Двери в вашу комнату заперты, и только помятые гортензии на клумбе под вашим окном подсказали, что вас стоит поискать в парке. Мне необходимо осмотреть вас, чтобы сообщить синьору Марко, можете ли вы приступить к занятиям с мастером фехтования. Он уже прибыл. Могу ли я спросить, почему вы в юбке?

Альберто, ты или подслеповат, или удачно притворяешься дураком, как положено по службе мне?

— Какое славное утро, не правда ли, доктор? Я одет согласно желанию нашего синьора. Почти. Я оторвал лиф. А рубаху вышивала моя мама. Может, вы поможете мне спуститься? — жалобно продолжил я. — Хотел достать вон ту ветку плюща для новой репризы. Не умею обращаться с юбками. Опять грохнусь и добавлю вам работы.

Доктор, как мне кажется, на десяток лет старше Марко, тем не менее, легко снял меня со стола, обхватив за талию.

И тут флакон выскользнул из-за пояса и звонко стукнул по мраморной скамье, пробка отлетела в непролазные заросли. Разлился дивный аромат.

Доктор ловко подхватил флакон, в котором осталась еще половина содержимого, принюхался.

— Сильнейший афродизиак. Наверное, вы не заметили флакон, когда прыгали на стол, а сейчас смели его подолом, — не глядя на меня, предположил доктор. Я молчал, и он продолжил. — Оставим его здесь, ведь это место свиданий и прислуги, и господ. Пусть радуются жизни.

Во мне что-то онемело. А если бы я надушился? Как могли пойти события? А вдруг это провокация, и флакон оставил не Ворон?

Я шел рядом с доктором, задумавшись, пока в виду виллы он не остановил меня, рывком развернув к себе.

— Я не зря спросил вас, почему вы в женском платье. — Голос Альберто стал резким. — Это ваши игры? Вам нравится быть в женской роли?

Я очнулся.

— О чем вы, доктор? Нет, я не собираюсь становиться девочкой, если вы об этом. И как? В театре мужчины часто играют женщин, но от этого не становятся женщинами.

— Синьор Марко — прекрасный человек, — вдруг слегка громче обычного сказал в пространство Альберто.

Я молча кивнул головой.

А он быстро зашептал, повернувшись спиной к вилле:

— Он любит женщин, и он любил вашу матушку, я в этом доме с детства, знаю. Кастрировать хирургическим путем вас уже поздно, но существуют и химические методы. Если вы намерены оставаться мужчиной, не провоцируйте окружающих, не соглашайтесь на женскую одежду и даже на женские роли. Доказывайте, как можете, что вы мужского рода. Кстати, я ни в чем никого не подозреваю. Но не советую спрашивать о предмете нашего разговора синьора Марко: вы можете натолкнуть его на мысль.

Я с ужасом посмотрел на доктора и кинулся бежать.

Первым делом, оказавшись в своей комнате — через окно, конечно, — я высыпал все лекарства, предписанные мне, в отхожее место. Пусть тритоны, которые, как говорят, обитают в каналах, становятся русалками, а я не намерен.

Значит, еще и доктора нужно записывать в недруги. И Ворона?

Я тихонько завыл, сжимая руки между ног. Содрал с себя юбку, залез в ванну и занялся грешным делом: самоудовлетворением.

Целый день я слонялся по вилле, прислушиваясь к разговорам. Как обычно, на меня обращали внимания не больше, чем на кошек. Разве что не боялись наступить на хвост и получить царапину на ноге. Что-то витало в воздухе. Разговоры при виде меня не прекращались, но переходили на обычные бытовые темы. Урывками я слышал, что на вилле ожидается съезд гостей. Нечто вроде ежегодного ночного праздника, на время которого большинство прислуги отпускали домой — по желанию.

"А я останусь, интересно!" — сказала одна из новых служанок. "Да тут никого не неволят, потом сама будешь разбираться со своей судьбой", — с иронией в голосе ответила дородная повариха.

Праздник, о котором я ничего не знаю? Ведь мне необходимо подготовиться. И никто меня не предупредил?

Доктор меня осмотрел, дал несколько рекомендаций. Хорошее питание, прогулки и все такое. Посоветовал не увлекаться спиртным. Ну я вообще не по этому делу.

Снял повязку.

Когда думал, что я не вижу, оценивающе рассматривал меня. А я видел выражение его лица в зеркале. Думал, как меня перекроить? Что где отрезать и куда приклеить?

Я понимал, что скатываюсь в паранойю.

Мой мир продолжал разрушаться. Мне становилось все страшнее. На самом ли деле я могу покинуть виллу и вернуться домой?

А про себя я решил, что не буду делать долгов, за которые придется расплачиваться моим детям.