Герой не нашего времени (2001)

— Окопаться! — приказал я, беря у Кельонса бинокль. В принципе, ситуация была ясна и без бинокля. Аховая ситуация, прямо скажем...

Коричневым оставалось пройти еще метров сто-сто пятьдесят, как раз расстояние прямого броска пехоты. Еще чуть-чуть и они будут ночевать в наших окопах. Если мы им это позволим.

— Погода портиться. — сказал кто-то. Я посмотрел вверх. Ничего. Посмотрел над головами коричневых и увидел мрачные серые облачка. Их было мало, но цвет наводил на мысль, что гроза не за горами.

— Хорошо. — пробурчал я. — Лишь бы побыстрее.

Хорошая гроза могла нам помочь, размыв землю до состояния жидкой грязи. По такой земле наступать, что в кружке воды топиться.

Прибыли пулеметы. Затащив в воронку, мы вскрыли первый цинковый ящик.

— Ранге-Гетдорф! — восхищенно ахнул один из гвардейцев. Я нахмурился — пулемета такой системы я раньше не встречал и в устройстве не разбирался.

— Собрать сможешь? — спросил я. Он пожал плечами:

— Попробую.

— Только быстро! Скоро карлы нас отсюда выбьют...

Гвардеец оказался знатоком. В готовом виде пулемет имел тяжелый ребристый кожух ствола серого цвета, насаженный на трехногий станок. Пулеметчик при стрельбе берется за рукояти на торце ствольной коробки, между которыми располагается пусковой крючок. Довольно удобно.

Я приказал подпустить карлов поближе и только после этого открыть огонь. Два пулемета выкосили их как траву. Это было страшно — прошитые десятком пуль карлы падали, орали дурными голосами и умирали, проклиная нас на залитой кровью земле.

Но отдохнуть мы не успели — началась следующая волна атаки. Карлы остервенело лезли прямо на пулеметы, некоторые успели добежать вплотную, и лишь тут пали под пулями гвардейцев. Если у нас так плохо, то что же на других участках? — подумал я, приказал Кельонсу "так держать" и побежал к "гнезду".

— Как дела? — я спрыгнул в окоп. Грехэм быстрым жестом отослал очередного адъютанта и повернулся ко мне:

— Хреново, одним словом... А если двумя — очень хреново! — он был не на шутку встревожен. — Карлы выбили роту Вила с позиций... Еще немного, и они зайдут в тыл Второй и Шестой ротам.

— У тебя есть резервы?

— Рота Безумного и взвод стрелков, но у них только магическое оружие. Кстати, мне передали, что ты привез десять пулеметов и сто винтовок?

— Бред. Всего два пулемета, но зато винтовок — сто пятьдесят. Пулеметы уже в бою, а винтовки можешь взять — еще штук семьдесят лежат в лагере гвардейцев… Сколько сейчас времени, кстати?

Он выудил из нагрудного кармана адъютанта луковицу часов и щелкнул крышкой.

— Девять часов двадцать две минуты. Нас атакуют уже два с половиной часа.

— Ни фига себе! Ладно... Я возьму роту.

— Сдурел? Кто тебя послушается — с твоей-то репутацией?

— Послушают. Не зря я тиран и деспот!

Дальнейшее сохранилось в памяти обрывками. Я помню, как вел роту в атаку, как карлы отбрасывали нас раз за разом, как мы, вконец озверев, пошли в рукопашную, и на одних штыках выбили засевших в наших же окопах карликов. Потом чернота, и очнулся я, судорожно передергивая затвор трофейной винтовки, и стреляная гильза падает на истоптанную землю, курясь дымком...

Карлики отступили, так и не сумев прорвать нашу оборону.

# Глава 6

Глава 6

Все поле перед окопами чернело телами, окопы Третьей роты — роты того самого Вила, что не желал менять лук на винтовку — завалены вперемежку солдатами в коричневых и серых шинелях. После боя я прошел, вглядываясь в мертвые лица, и если бы не цвет шинелей, то вряд ли смог отличить одних от других... Что ни говори, но карлики немногим отличаются от людей — даже рост у них, несмотря на все предрассудки, почти нормальный. У них редки те, кто выше метра восьмидесяти, но — бога ради! — разве у нас, у людей, таких больше? Средний рост карликов — метр шестьдесят пять, людей — метр семьдесят. Разве это повод для взаимного истребления?

Оказывается — повод. Не хуже любого другого.

По прикидкам, в этом бою карлики потеряли триста — триста пятьдесят человек. Почти батальон.

Наши потери составили чуть меньше — восемьдесят четыре убитых, сорок два раненых.

А в нахмурившемся сером небе продолжали медленно плыть тяжелые облака, превращаясь в грозовые тучи…

Возле госпиталя, куда я заглянул вечером, мне повстречалась Елена. Сперва я ее не узнал. Чисто случайно я заметил какую-то женщину в заляпанном кровью белом халате. Она стояла лицом от меня, и ее спина вздрагивала от сдерживаемых рыданий.

Не лезь, дурак, сказало подсознание, не видишь, человеку и без тебя плохо...

— Я могу помочь? — шагнул я к ней.

— Да! — отрезала она, не поворачиваясь. — Уйдите!

Голос показался мне знакомым. Но на "нет", как говорится, и суда нет. Я пожал плечами и шагнул в сторону...

— Стойте! Подождите... Я... я... не уходите — хорошо? — она заговорила быстро, теряя слова и проглатывая союзы, словно боялась не успеть и не высказать все, что наболело. Я замер.

— Когда я ехала сюда, на фронт , я думала... нет, я была уверена, что смогу... я все смогу! Я думала — я храбрая, я сильная, у меня есть знания... что я выдержу все, чтобы не случилось... Но это?! Кровь, кровь, вопли, стоны, молоденький мальчик звал маму — его ранило в живот, такая плохая рана и никакой надежды — это хуже всего, когда нет надежды... Доктор сказал — оставьте парня в покое, ему не поможешь. Пришел высокий, красивый, с усиками — фельдшер, крутил пальцами, что-то шептал, бубнил и... Мальчик умер. Но почему?! За что? Я видела, как выживают и с худшими ранами, но он... Я не смогла помочь.

Она всхлипнула. Я подошел и обнял ее за плечи.

— Тихо. — сказал я. — Все хорошо, все кончилось... Парню никто не смог бы помочь — вы сделали все, что в ваших силах.

Зря я это сказал. Она вдруг резко оттолкнула меня.

— Да что вы знаете?! — голос срывался на крик. — Что вы все обо мне знаете?! НИ-ЧЕ-ГО! Ничего вы не знаете ни обо мне, ни о моих силах!

Тут Елена узнала меня.

— Командир, сэр? — потрясение ее было велико. Мое тоже не маленьким, но внешне я остался невозмутим.

— Спокойно, Лейтенант... Вы свой долг выполнили.

— Откуда ты знаешь? Простите, сэр — откуда Вы знаете?!

Я солгал. Мгновенно и не задумываясь.

— Пирог прекрасно о Вас отзывается, лейтенант. Расслабьтесь. Отдыхайте. Завтра у нас много работы.

Всеволод Константинов — "Пирог" — главный хирург в отряде Грехэма. Я сделал ставку на то, что хирургов убивают много реже, чем простых солдат. И, похоже, угадал...

— Спасибо, сэр. — сказала она, вытирая слезы. Трясло ее уже на порядок меньше. — Но, сэр...

— Командир. — машинально поправил я.

— Но, командир, так вы знали, что я — сестра милосердия?

Сказать, что я был потрясен — значит не сказать ничего. Мои ощущения сходны с ощущениями человека, внезапно проснувшегося в троллочьей пещере...

Я попытался сохранить хорошую мину при плохой игре.

— Конечно. Мастер Оружия — прикрытие.

Ее глаза василькового цвета широко распахнулись.

— Вы знали? Все это время — знали?

Интересно, что еще я должен был знать? Ну Грейв, ну Адмирал — параноик чертов, даже мне не доверяет!

— Знал.

— Но у меня ничего не получается! С самого приезда — как отрубило...

— Ничего страшного... У всех бывают неудачные дни.

Я заподозрил, что ее дело заключается в банальной слежке — с Грейва станется. Послать молодую женщину следить за тридцатилетним одиноким мужчиной... Умно. Какой мужик догадается, что девушке не просто нравится его общество?

И почему мне так больно?

МНЕ НЕ БОЛЬНО!

— Я... — начала она, но тут загремело, загрохотало, стало темно. Первые капли упали с неба...

Пошел дождь.

Я махнул рукой на прощание и побежал к гнезду. Ночью предстояло много работы — я собирался расширить линию окопов, по иному разместить орудия. Иногда удачная расстановка играет не последнюю роль в...

Стоп. Похоже, я пытаюсь повесить фунт лапши на собственные уши. Моя голова занята сейчас отнюдь не топографией оборонительного рубежа:

Елена следит за мной? Что за чушь?! Но не учитывать такой возможности нельзя...

Я бежал под дождем, превратившимся в ливень, утопая по щиколотку в раскисшей земле, и думал, взвешивал, делал выводы и тут же, на ходу, опровергал.

Грехэм сразу заметил , что со мной что-то не так.

— Ты пьян? — осведомился он, пока я отряхивался. Земляной пол подо мной постепенно превращался в филиал местного болота — волосы и шинель промокли насквозь, и щедро делились этим подарком судьбы.

— Странный вопрос.

— А я думаю — вполне резонный. Ты свое лицо видел?

Я криво усмехнулся. Потом зевнул. Усталость накатывала словно волна.

— Только в луже.

— Можешь быть уверен — она тебе польстила... Что это еще за мрачное выражение лица? Как у обиженного ребенка, право слово... — иногда Грехэм способен выражаться не хуже учителя изящной словесности. Он не говорит, кем был до войны, но я почему-то думаю — он на "ты" обращался со всякими там художниками и поэтами. А это уровень провинциального, если не столичного, высшего света...

— Я и есть обиженный ребенок. — зло сказал я. — Где мои любимые игрушки? Где мои послушные оловянные солдатики с саперными лопатами? Где мои подневольные добровольцы? Где, я спрашиваю?

— Все готово. "Добровольцы" ждут в соседних блиндажах. Когда начнем?

— Когда дождь поутихнет. — я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Получалось неважно.

— Сядь. — сказал Грехэм, придвигая мне стакан с чем-то желтовато-мутным. Даже вонь от месячной носки портянок не смогла бы забить аромат этого пойла.

— Давай. — он поднял свой стакан. — Всего хорошего...

Главное — не проглотить, главное — не дать вырваться обратно. Желудок, пустующий около суток, сопротивлялся изо всех сил, но преодолеть волю головы не смог.

— Жуткая штука. — сказал я, сумев отдышаться. Самое странное, спать совершенно не хотелось.

— Ага. — согласился Грехэм. — Называется "Ерш". Чифирь пополам с самогоном. Можем двое суток не смыкать глаз... Нам это пригодиться?

— Да. — честно ответил я. — Завтра на нас навалятся по-настоящему. Иохим да-Брег — это тебе не Царь-Амператор... Ты слышал о нем?

— Краем уха. Расскажешь?

— Не сейчас. — я присел на пустой снарядный ящик, чувствуя как гудят натруженные ноги. — Может, позже...

— Позже так позже. — согласился Грехэм. — Но что-то ведь тебя заботит, а? Сидишь, в затылке пальцем ковыряешься — смотри, мозги не зацепи...

Я невесело усмехнулся:

— Постараюсь осторожней... Грехэм?

— Да?

— Мне нужен твой совет.

Он носком сапога перевернул соседний ящик, уселся сверху.

— Рассказывай. Все — как на исповеди...

Я попытался вспомнить, когда последний раз был в церкви. Дата вырисовывалась смутно — то ли четыре года назад, то ли десять с хвостиком. И то, насколько помню, рассорился со святым отцом, пытавшимся направить меня на путь праведный. Батюшка кричал вслед, что второго такого безбожника, как я, еще надо поискать! В чем-то он, конечно, прав...

Собравшись с силами, я выложил Грехэму всю правду. И про вызов от Адмирала, и про непонятное задание, и про Мастера по оружию.

Последним он заинтересовался особо. Мастер по оружию, красивая девушка в чине Обер-Лейтенанта (чин немалый, особенно для нашей, проповедующей мужской шовинизм армии) и — Сестра Милосердия!

— Не понимаю. — сказал Грехэм. — Если Витовская действительно Сестра Милосердия, то она не может быть Лейтенантом! Все Сестры — исключительно гражданские лица.

— Ты уверен?

— На все сто — когда-то я был с одной в достаточно близких отношениях. Вот Мастера — другое дело... Нет ни одного ниже Мастер-сержанта. Так что твоя Елена — чудо.

— Она не моя! — я чуть не сорвался.

— Твоя, дорогой друг, твоя. Сестра Милосердия и убийца — в одной очень, по твоим словам, милой девушке... Что же насчет слежки — слишком открыто, слишком нагло, слишком неосторожно, только дурак не заметит. Но ты не дурак... или не совсем дурак — на что Адмирал и рассчитывал. За тобой следят, тебя контролируют, и я думаю, не одна она.

— Почему?

— Витовская — для отвода глаз. Ложная цель. Ты заметил ее и пропустил настоящего "топтуна". Теперь можешь скрести свой затылок дальше — я спокоен, до мозгов тебе долго не дорыться, если они там вообще есть...

Я покачал головой, разламывавшейся под напором подозрений и непривычных мыслей. Грехэм скользнул по мне взглядом и отвернулся. Наступило молчание.

Прошел час. Затем еще. Дождь и не думал заканчиваться.

— Сколько? — спросил я, вставая.

— Около двенадцати.

— Пора. Зови своих "добровольцев".

Еще через полчаса, вооруженные саперными лопатами и заступами, мы пошли в непроглядную темень претворять в жизнь мой гениальный план. "Добровольцы" его не оценили и грязно ругались, по колено проваливаясь в жидкую грязь. Дождь хлестал как из ведра, норовя свести на нет все мои начинания — если земля превратится в жидкий суп — каши из нее не сваришь... Уж простите за пошлый каламбур.

# Глава 7

Глава 7

Я выбрался из ямы, в которую по неосторожности свалился, и огляделся. Тьма. Хоть глаз выколи.

Дернул же черт пойти напрямик. От новых окопов до гнезда. Заблудиться вроде бы негде, но я сумел. Теперь иду наугад, мокрый как суслик, злой как учитель гимназии, севший на стул с кнопками. Даже еще хуже...

Небо черно, подстать совести Грехэма. Не видно ни зги. Даже луна, похоже, взяла увольнительную в небесной канцелярии. Звезд тоже нет. Куда идти, знает только черт, но мне не скажет. Хоть бы огонек! Один единственный, на пару минут...

Мне холодно и страшно. И смешно — как ни странно. Контр-Адмирал заблудился в расположении собственных частей и битый час бродит кругами, не в силах понять, где он. Впору кричать: Люди! Где вы?! Но я не буду. Засмеют. После такого позора мне и роты не доверят, не то что дивизии.

Я ступил на левую ногу — в сапоге чавкнуло. Стащив сапог, вылил из него воду. В который раз! Хождение в сапогах, полных воды, становиться моим хобби. Возможно — предсмертным.

Обнаружив большой камень, по которому стекали потоки дождевой воды, я присел отдохнуть. Не в грязь же плюхаться? Так, надо рассуждать здраво. К утру меня хватятся. Или нет? Будь это не отряд Грехэма, а нормальное воинское подразделение, так бы и вышло. Но здесь? Грехэм решит, что у меня какая-то новая идея, и я в поте лица занят ее претворением в жизнь... Искать начнут послезавтра, или дня через два. К тому времени мой труп закоченеет окончательно... Стоп! Что за чушь? Я жив, я рядом со своими. Осталось пройти еще чуть-чуть и я буду греться в теплом блиндаже горячим чаем.

Я представил помятую металлическую кружку, здоровую, пар поднимается, черный чай одуряюще пахнет, озябшие ладони плотно обхватывают вытертые исцарапанные бока, тепло, восхитительное обжигающее тепло... Представил и чуть не упал с камня. Сон, всего лишь сон — мне стало до смерти обидно. И страшно, так страшно, как не было очень давно... Потому что это был не такой сон, который дарует отдых и порождается усталостью… Нет. "Ершик" Грехэма действовал, и спать мне не хотелось, я даже не зевал ни разу с тех пор, как его выпил, но холод, промозглая сырость, залезшая в каждую клеточку моего большого тела, давала о себе знать странными видениями... Как только я закрывал глаза. Тело хотело тепла — я должен был двигаться или умереть.