Русалки в Сапри

— Ты не поверишь, брат, — со смехом сказал я. — но мы и правда все это время там морской биологией занимались.

Витторио Маркезе, фридайвер

В понедельник утром я решил прогуляться по городским магазинчикам. За два дня я немножко обжился в доме Лючии, и теперь было понятно, какими мелочами я забыл запастись.

Я вышел на большую улицу, носившую довольно странное для итальянского городка имя виа Кеннеди, и направился вдоль нее в поисках какого-нибудь не слишком претенциозного магазина одежды.

Вдруг меня окликнул женский голос:

— Витторио!

Я оглянулся, и сразу узнал говорившую. Удивительно, но за пятнадцать лет Франческа совершенно не изменилась. Когда-то давно, когда она училась на биологическом факультете неаполитанского университета, я некоторое время за ней ухаживал, но она предпочла мне аспиранта своего факультета по имени Сандро.

— Ты что здесь делаешь? — спросила она.

— Вот, отдохнуть на пару месяцев приехал. А ты?

— А я живу тут. Это, что характерно, мой родной город.

— А Сандро?

— А он тут, можно сказать, карьеру сделал. Стал главврачом местной больницы. Мы как сюда переехали, устроились в эту больницу вдвоем. А ты женился?

— Ты знаешь, нет. Вот так по-прежнему веду жизнь старого холостяка.

— А где ты здесь остановился?

— Один приятель одного моего знакомого порекомендовал меня некоей морской фермерше.

— А-а, так это ты тот приятель сослуживца Карло Риозо, который остановился у Лючии?

— А ты их знаешь?

— Вит, Сапри городок маленький, здесь все всех знают, — улыбнулась Франческа. Но я почувствовал, что что-то она недоговаривает.

Франческа пригласила меня заходить в гости. Мы обменялись телефонными номерами и разбежались по своим делам.

Придя домой, то есть к Лючии, я прошёл на кухню, поставил чайник и начал задумчиво вертеть в руках ту самую кружку с перечёркнутой картошкой.

Чайник давно закипел и выключился, а я всё сидел и сидел.

За этим занятием меня застала Лючия:

— Витторио, о чём вы так задумались?

— Да вот, пытаюсь сопоставить некоторые известные мне факты. Вот почему в городе, где главврачом в госпитале работает некий Сандро Кантари, который исчез в неизвестном направлении из университета Неаполя примерно пятнадцать лет назад, когда был заподозрен в генетических экспериментах над людьми, некая девушка, которая целыми днями плавает в майском море и не мёрзнет, дарит матери кружку с надписью "ГМ это для людей"?

— И что? Сопоставили?

— Да нет, не бьется как-то. Сколько Марине лет, 17?

— Нет, ей шестнадцать только в сентябре будет. Она просто выглядит чуточку взрослее, чем есть. Здесь вообще девушки созревают быстрее, чем в больших городах, а те, в воспитании которых принимают активное участие док Сандро и док Паскаль, тем более.

— Девушки... Значит Марина здесь не единственная такая. Ну еще Женевьева, я ее в клубе Стонетти видел. Еще какая-то Лара, которую поминал сын Стонетти.

Лючия вся сжалась и её глаза метали молнии. "Сейчас зарежет, — подумал я. — и камбалам своим скормит. Такие скромные и с виду безобидные женщины ужасны, когда чувствуют угрозу своим детям".

— Успокойся, — сказал я, намеренно перейдя на "ты". — Не буду я твою дочь никому закладывать. И весь ваш эксперимент. Я лет двадцать назад любил Франческу. И от того, что она предпочла мне Сандро, не возненавидел ни его, ни её.

Через несколько минут она уже рыдала у меня на груди, рассказывая, как ей порой бывает тут страшно.

А я поил ее из своих рук чаем. Через некоторое время она успокоилась и мы разошлись по своим комнатам.

Аркадио Карлуцци, школьник

Предпоследним уроком во вторник была биология. Урок близился уже к концу. Вдруг Марина вытащила из сумочки завибрировавший телефон, и не обращая внимания на учителя нажала кнопку ответить.

Учителя это, естественно, возмутило:

— Алессандрини, вы что себе позволяете!

— Это профессор Габриэло с острова Дино... — пояснила Марина, как будто это могло помочь.

— А, это касательно твоего вчерашнего отчета, — неожиданно мирным тоном заметил учитель. — Ну выйди в коридор поговори с ним, чтобы другим не мешать.

В класс Марина вернулась со звонком, возвестившим конец урока:

— Николя́, Адриано, Морган, — обратилась она к по какому-то странному критерию выбранной группе мальчишек. — Срочно нужна помощь кого-то из вас. В региональном парке эль Дино засадили в какую-то щель подводного робота. Мне нужен напарник, съездить туда и его вызволить.

— А я не подойду? — вклинился я.

— Ты умеешь нырять на полтораста метров? — без тени улыбки поинтересовалась она.

— Человек может нырять так глубоко, только если его учила нырять какая-нибудь обитательница океана. Вот Жака Майоля учила дельфиниха по имени Клоун. — ответил я, чтобы хоть что-нибудь возразить. — Так что если одна прекрасная ундина согласится...

— Ты Homo Delphinus читал, — улыбнулась она. — Морзянку знаешь, в геостатистике разбираешься, Майоля читал. Ну как такого не взять... Поехали с нами, посидишь на связи наверху.

В конце следующего урока нас у ворот школы уже ждала машина с с коренастым мужчиной лет сорока, одетым в потертый морской штормовой костюм, за рулем.

— А это что, новый член вашей команды, — спросил он, указывая на меня.

— Ну как сказать... — замялась Марина. — Наверное, стажер, там посмотрим. Это Аркадио. Аркадио, это профессор Габриэло.

Мы подъехали к дайвинг-клубу Стонетти, загрузили там гидрокостюмы и моноласты, и поехали вдоль берега моря на юг. Я сидел на заднем сиденье, между Мариной и Адриано. Сначала Марина объясняла мне как пользоваться кастаньетами для подводной связи, а потом мы с ней стали расспрашивать профессора по поводу системы управления этим роботом.

Впрочем, ничего особенного мы выяснить не успели, кроме того что этот робот работает без привязи, а команды на него передаются по звукоподводной связи. Как они ухитрились втиснуть в ультразвуковой канал телевизионную картинку, интересно.

Припарковались около пляжа, на котором нас ждал катер. Небольшой такой, меньше рыбацких мотоботов, но с большой лебедкой на корме. Марина и Адриан сразу же, только запрыгнув в него, начали стаскивать с себя одежду и натягивать гидрокостюмы, а потом и моноласты. Катер тем временем отвалил от берега двинулся в открытое море мимо острова Дино.

Когда остров уже превратился в маленькую полоску на горизонте, сидевший за штурвалом молодой парень сказал:

— Здесь.

Профессор тем временем колдовал с ноутбуком, на экране которого было выведено управление роботом. Собственно чернота и какие-то ряды иконок вокруг.

— Сейчас включу свет.

Свет включился, но вместо черноты на экране появилась лишь бежевая муть.

— Ну, мы пошли. — сказала Марина, уже сидевшая на борту, свесив хвост в воду. — Аркадио, слушай наши сигналы. Твой позывной будет SF, от surface.

Она прыгнула в воду, и, махнув хвостом вверх, быстро пошла вниз. Адриано последовал за ней.

Профессор протянул мне наушники, соединенные с гидрофоном.

Потянулись томительные минуты ожидания. Только на экране эхолота было видно, как две маленькие черточки скользят вниз к далекому дну.

Когда им оставалось еще примерно пятая часть пути, я услышал переданный сигнал

— SF MRN GL FD4 FE2

Я опустил руку с кастаньетами за борт и отстучал

— MRN SF R 3

Еше несколько минут, и следующий сигнал:

— SF MRN KT 4

— Опускайте им трос, — сказал я профессору и отстучал кастаньетами KT1. Тут оказалось что лебедка ручная, и спускать вниз ярко раскрашенный груз нужно руками. Мы этим занимались вдвоем с профессором, а рулевой, глядя на экран эхолота удерживал катер над ныряльщиками.

Мне показалось, что это продолжалось дольше, чем ребята плыли туда сами. Но вот снизу донеслось: KX45

Еще несколько минут они возились там, внизу, и наконец отстучали KQ1. KR1 ответил я. Профессор взялся за ручку лебедки.

На экране эхолота появилось отделившееся от дна пятнышко.

Я вообще-то уже начал волноваться. Хотя Марина и подтвердила слова Росарио, что она русалка и может пить в морскую воду, но про дыхание жабрами ничего сказано не было. И позавчера я в процессе сидения рядом за компьютером никаких жабр не нащупал. А они там уже минут двадцать безо всяких дыхательных приборов.

— AC6 — отстучали кастаньеты. И от пятнышка на экране эхолота отделились и стремительно пошли вверх две черточки.

Когда головы ныряльщиков оказались на поверхности, я сменил профессора на ручке лебедки. Роботу до поверхности оставалось ещё больше половины пути.

Пока я крутил ручку, а Марина с Адрианом выбирались на борт катера, я услышал вопрос рулевого:

— Профессор, но у них же на лице ничего нет?

— А почему ты считаешь, что должно быть?

— Ну во-первых, маска или очки. Ведь человек без очков под водой ни черта не видит. Во-вторых, они там проторчали не меньше двадцати минут. Без дыхательного прибора это невозможно.

— Все глубоководные фридайверы, — встрял я, — начиная с Жака Майоля, пользуются не масками, а контактными линзами — не надо тратить воздух на выравнивание давления. У них же нет парочки двухсотатмосферных баллонов за спиной.

— Теперь ты понимаешь, почему я обратился за помощью к этим ребятам, а не стал организовывать спасательные работы силами наших сотрудников. — пояснил профессор. — Нам бы пришлось работать на этой глубине с гелиевой смесью, тратить часы на декомпрессию, в общем, мероприятие было бы минимум на сутки. Это при условии, что ты бы вывел нас на место аварии чуточку точнее, чем сейчас получилось. А тут двадцать минут и робот уже на тросе, а ныряльщики на катере. Тем, кто идет под воду на запасе воздуха в легких, не нужна декомпрессия. Только, пожалуйста, не распространяйся, а особенно при этих обормотах-студентах, которые робота туда загнали, что в Сапри есть фридайверы, способные находиться под водой по полчаса. Они — ребята скромные, им лишняя шумиха не нужна.

Я, наконец выкрутил робота на поверхность. Он был красив, похож то ли на ската, то ли на самолет — торпедообразный корпус с двумя короткими крыльями. На хвосте — винт в кольцевом канале.

Вдвоем с рулевым мы вытащили эту железную тушу на катер, и мы двинулись к берегу. Пока профессор уточнял с ребятами какие-то детали спасательной операции, рулевой спросил меня:

— А ты тоже так можешь?

— Не-а, ответил я. Мог бы — пошёл бы вниз сам, а не пустил туда девчонку. Но я в Сапри всего две недели, надеюсь, научусь ещё. Это вообще-то не каждому дано.

Про себя я знал, что научиться нырять и видеть под водой как Марина мне не светит. С этим умением надо родиться. Но судя по реплике профессора, рулевой не посвящен в тайну генно-модифицированных морских людей. А значит имеет смысл его чуть больше запутать.

Катер подошёл к небольшой пристани на острове. Над ней на высоком лесистом горбе виднелось несколько домиков. На причале нас встречала толпа студентов и один человек постарше.

Марина и Адриано к этому моменту уже переоделись и упаковывали свои гидрокостюмы. Определить что в их рюкзаках нет дыхательных приборов или масок было невозможно.

— Ну что, Андреа, — сказал профессор Габриэло. — Что твои студенты утопили, эти ребята вытащили.

— А что это ты таких юниоров пригласил на спасательную операцию?

— Это ребята из Сапри, из дайвинг-клуба Элизы Стонетти. Это, пожалуй, лучшие ныряльщики на всем Чилентском берегу. Ну может не эти конкретно, но кто-то из их команды точно. Марина, кстати, что ты хочешь за спасение робота?

— У вас тут студенты пойдут в июле в плавание вокруг Сицилии и в Тунис. Вот я бы хотела поучаствовать, хотя я еще не студентка.

— Андреа, возьмешь? — профессор Габриэло бросил на своего коллегу многозначительный взгляд, мол твои охламоны робота утопили, теперь тебе и расплачиваться. — Мама её отпустит, я в этом уверен.

Витторио Маркезе, фридайвер

На чай к Франческе я напросился в среду. Никаких других гостей у Сандро и Франчески в этот момент дома не было, дети где-то то ли бегали, то ли плавали, и мы оказались за столом втроём — я, Франческо и Сандро.

Предыдущий раз мы вот так сидели лет, наверное семнадцать назад. Ещё до того, как генетические эксперименты Сандро привлекли пристальное внимание кого не следует и они с Франческой сочли за благо исчезнуть из Неаполя.

— Сандро, — спросил я. — А как тебе удалось устроиться врачом в местный госпиталь? Ты же был аспирант-биолог, а врачи это такая замкнутая каста, кого попало к себе не возьмут.

— А я как раз медик по образованию, — ответил он. — Когда закончил интернатуру и получил право на практику, я отчего-то решил, что мне заниматься наукой интереснее, и пошёл к профессору Зильери в аспирантуру. Когда мы с тобой познакомились, я был ученым-биологом. Но с врачебным дипломом. А поскольку в этой глуши вечно нехватка квалифицированного персонала, за меня сразу и ухватились. Вот Франке пришлось сдавать экзамены для того, чтобы получить право на практику.

После того как мы обменялись новостями за последние семнадцать лет, Франческа спросила меня:

— А как тебе понравился наш город?

— Я тут меньше недели, — ответил я. — Ну как можно почувствовать город за это время. Юмор тут только своеобразный. Вот, к примеру у Лючии на чайных кружках надпись "ГМ для людей, а не для корнеплодов". Говорит, что ей дочка такие кружки подарила.

Франческа неожиданно вскинулась. Её глаза сверкнули огнем, и она прошипела, как рассерженная кошка:

— Вот ведь стерва мелкая! Уши надеру!

— За что? — удивился я. — Если участница вашего эксперимента вступает в ассоциацию органического земледелия это и правда смотрится поводом для шуток.

— Понимаешь, Вит, если бы это был кто угодно — я, Фина, Элиза, это действительно было бы поводом для шуток. Но Лю... Мне до сих пор стыдно за тот спектакль, который Сандро тогда с ней разыграл. И то что она тогда не подбросила Марину нам, а стала её растить, свидетельствует о том, что у неё ангельский характер. А родная дочь, которая вообще-то всю эту историю наверняка знает, ещё издевается.

— А откуда она это узнает? — удивился Сандро, который секунду назад, казалось, был готов спрятаться под стол от разъяренной супруги. — Я не рассказывал. Ты не рассказывала. Больше никто из нашей команды всех подробностей не знает.

— Сама же Лючия наверняка проговорилась. Я же говорю у нее ангельский характер — всепрощение и честность. А Марина, наверняка, еще года два назад, начала интересоваться собственным местом в мире. Они все тогда начали, это Джена их сподвигла. И наверняка Марина задала матери прямой вопрос.

— А что за история-то? — поинтересовался я. Супруги явно рассуждали о чем-то своем, а я сидел и хлопал глазами, как болван в преферансе. Мне такая роль не нравилась.

— А Сандро у меня очень любит играть роль evil scientist-а. Ты не замечал, ещё тогда в Неаполе? Рассказывай давай, сам натворил, сам и исповедуйся.

— Понимаешь, — начал врач, — жила-была когда-то в Неаполе девочка. И был у неё мальчик. А у мальчика — мусковицидоз. Это такая генетическая болезнь, с которой до совершеннолетия не очень доживают, даже на поддерживающей терапии. Но этот мальчик до шестнадцати лет дожил и успел познакомиться с девочкой, которая его полюбила. Девочка эта была упорной и готовой ради своего возлюбленного на всё. Она выяснила, что, оказывается, в Голландии мусковицидоз уже лечат. Посредством генной модификации. А у нас в Италии тогда, семнадцать лет назад, генная модификация была запрещена. Денег на то, чтобы отвезти мальчика в Голландию и оплатить лечение у семьи не было. Да и не стали бы его лечить, честно говоря. Тогда умели это лечить только у младенцев. А тут парень уже шестнадцать лет прожил с этим генетическим дефектом, у него были не легкие, а рубец на рубце.