Том 3. Древо Иггдрасиль

Его Высокопреосвященство слегка сжал плечо Эшли и отошел в сторону. Он завел беседу с красивой женщиной в строгом немецком платье. У нее были длинные серо-стальные волосы и такого же цвета глаза; заметив, что Эшли смотрит на нее, женщина одарила ее презрительным взглядом и отвернулась. У Эшли от обиды задрожали губы — настолько это было неожиданно и несправедливо.

— Не беспокойся, — сказала Франческа негромко. — У Фредерики Ланге тяжелый характер. Ей трудно угодить, знаешь ли.

— А Его Высокопреосвященство сумел? — спросила Эшли.

— Да, — ответила Франческа. — Фредерика Ланге благочестива, подобно Иоанну XII, Томмазо же порочен — знаешь такое слово, как порок, дитя мое? — как Сергий III, но они добрые друзья.

Тут Эшли не выдержала. Вначале она, конечно, хотела спросить, каким же образом порок (ужасное слово!) связан с Его Высокопреосвященством, ведь порочны только грешники в аду, однако, вновь услышав странное имя "Томмазо", она решила узнать, почему же Франческа так обращалась к Его Высокопреосвященству.

Франческа рассмеялась.

— Томмазо — значит, что из нас он восьмой. Как это будет по-вашему? Хмм... Томас? Томас, в самом деле. Фредерика же — одиннадцатая, и ее имя будет звучать как Саймон. Есть у нее длинный меч с пилообразным лезвием — и это правильно, милое дитя, так и должно быть.

— А кто вы? — спросила Эшли. Она ничего не понимала.

Франческа провела тонким пальцем по ее шее. От этого прикосновения Эшли задрожала.

— Я, — тихо сказала Франческа ди Риенцо, — я Дева Мира.

Сейчас, вспоминая эту встречу, Эшли корила себя за проявленную глупость.

После тех теплых слов, которых ее удостоил Его Высокопреосвященство — "В глупой воспитаннице я не нуждаюсь" — Эшли показала поразительное невежество в беседе с Девой Мира. Задала глупейший вопрос, вдобавок не сразу осознала, с кем именно она разговаривает.

Дева Мира — проводник, соединяющий мир ангелов и мир людей; сквозь нее течет та самая энергия, что позволяет одаренным детям божьим играть с бренной материей. Она выше, чем все архиепископы и кардиналы, выше, чем сам Папа Римский. И Эшли опозорилась перед ней, и, более того, опозорила Его Высокопреосвященство!

Хорошо, что он так и не узнал об этом, иначе бы Эшли не избежала хорошей порки.

4.

Человек слаб: кто-то любит маленьких девочек, кто-то — старушек, кто-то — овечек, а кто-то — песиков, таких пушистых и мягких, будто игрушечных. Эшли знала священника, который терял голову от одного лишь запаха несвежих фекалий. Поэтому наклонности Франчески ди Риенцо ее не особо удивляли.

Однако ей все же было неприятно спать с Девой Мира в одной постели: больше кроватей в номере не было.

Утром, открыв глаза, Эшли обнаружила рядом Франческу. Дева Мира уже успела проснуться и теперь просто лежала рядом, не сводя с Эшли умильного взгляда.

Это нервировало.

— Ваше Святейшество?

Глаза Франчески были полуприкрыты. Пальцем она рассеянно водила по груди Эшли.

— Можешь называть меня просто по имени, — сказала Франческа. — Коверкай его на свой вкус, я не возражаю.

Ногтем она вдруг царапнула сосок.

Закусив губу, Эшли оттолкнула Деву Мира от себя. Та обиженно застонала. Сама не заметив, Эшли прижала одеяло к груди — стараясь защитить себя от Франчески.

— Ну, не будь такой, — протянула Дева Мира. Сладко зевнув, она встала с кровати и подошла к зеркалу.

Сейчас Франческа ди Риенцо была в одном лишь нижнем белье, и можно было заметить все плавные изгибы ее тела. Эшли покраснела и отвела взгляд.

Белый деловой костюм, в котором вчера была Франческа, грудой лежал на стуле. Поразительная для женщины неряшливость, отметила Эшли. Вот он, тлетворный дух Содома и Гоморры.

Может, стоит обратить это порок в свою пользу?

Эшли взвесила эту мысль и так, и эдак, и пришла к выводу, что стать любовницей Девы Миры — это прекрасный шанс проникнуть в самое сердце Церкви, в город святых и грешников, в Рим; Его Высокопреосвященство будет доволен. Ради этого можно вытерпеть все, что угодно. Может, Его Высокопреосвященство для этого и свел Эшли с Девой Мира?

Нет, вряд ли. Франческа ди Риенцо слишком умна — у Эшли вряд ли получится контролировать ее с помощью секса.

Да и сама мысль о лесбийской связи вызывала инстинктивное отвращение. Его Высокопреосвященство не стал бы принуждать Эшли к такому. Приказ Джеремии Кавендиша был другим: приехать в Японию, наладить контакт с Ацумори Аяо, а затем и подчинить его себе, неважно, как — через дружбу или через секс, или еще каким-либо образом. Кавендиш не предусматривал переговоров на равных условиях; Ацумори Аяо должен подчиниться, а остальное не имеет значения.

В дверях возникла Франческа. Она неторопливо водила во рту зубной щеткой. На губах пузырилась белая пена.

— Сегодня вечером садимся на самолет. Билеты я уже заказала, — предупредила она. — Хочешь, прогуляемся по магазинам? Выбор здесь невелик, но есть интересные места.

— Нет уж, благодарю, — ответила Эшли.

Она боялась вылезать из-под одеяла: на ней была лишь тонкая ночная рубашка.

— Пожалуйста, отвернитесь, мне нужно переодеться, — попросила Эшли.

У Франчески загорелись глаза.

— Я могу помочь! — сказала она, сплевывая пену на пол.

— Нет! — Эшли казалось, что говорит она с достаточно жесткими интонациям. Но Франческа ее слова беззаботно проигнорировала. Усевшись на подоконник, она выжидающе уставилась на Эшли. Изо рта у Франчески торчала зубная щетка.

Чуть не взвыв от бессилия, Эшли откинула одеяло и быстро натянула топик и джинсы поверх ночной рубашки.

Франческа разочарованно вздохнула.

Тут у Эшли лопнуло терпение.

— Почему вам нравится это дерьмо? — спросила она с негодованием. — В Библии сказано, что Бог сотворил Адама и Еву, то есть мужчину и женщину. Однополые пары они не создавал. Делайте выводы, Ваше Святейшество.

Эшли сказала это — и испугалась своей дерзости.

— Вижу, ты читала Библию. Но ты совершенно не умеешь делать выводы, — торжествующе произнесла Франческа. — Зря ты подняла эту тему. В конце концов, она моя профильная. Я ее даже студентам преподавала, в Сорбонне.

"Похоже, она не разозлилась," — подумала Эшли.

— В Библии осуждается лишь мужская содомия, — продолжала разглагольствовать Франческа. — А женская — нет. Знаешь причину запрета? От сношения двух мужчин рождаются дети — отвратительные существа, настоящие монстры. Таких следует убивать сразу после рождения. А вот брак двух женщин породить что-либо не может. Делай выводы. Кстати, Иисус является покровителем лесбиянок, ты знала об этом?

— Вы же Дева Мира. Как вы можете такое говорить? — спросила Эшли.

Упоминание Иисуса разозлило ее.

— Зато я не лицемерная, в отличие от некоторых, — обиделась Франческа. — Почему ты так настроена против меня? Прошло столько лет со дня нашей первой встречи, ты выросла в такую красивую женщину, а вот ума у тебя так и не прибавилось.

— Простите, я не очень хорошо помню нашу первую встречу. Память подводит, — огрызнулась Эшли.

Она собирала чемодан: сменное белье, мыло, мочалка и эпилятор, ничего лишнего. Пора уходить.

— Мне нужно отлучиться, — сказала она Франческе.

Дева Мира отложила зубную щетку и подхватила со стула свою одежду.

— Ты без меня никуда не уйдешь, — сказала она. — И это не обсуждается.

Эшли не могла ей возразить. Но хотела бы.

Вместе они вышли в коридор. Навстречу им двое рабочих несли длинный и узкий шкаф. Эшли пришлось протискиваться мимо них вдоль стены; ее это разозлило еще больше.

Эшли отдала ключи вахтеру, который носил свой белоснежный костюм с неимоверным достоинством, и вышла на улицу.

5.

Франкфурт-на-Одере встретил ее осенним зноем и потоками льющейся с небес солнечной радиации. Чистые, геометрически правильные улицы, заполненные квадратными домиками; искусственные деревья и синтетический собачий кал на траве. Пахло расплавленным пластиком.

— Видела шкаф? — спросила Франческа, щурясь на солнце. — Кстати, можно я буду звать тебя "дитя моё"?

— Причем здесь шкаф? — забеспокоилась Эшли.

— Так можно или нет? — чуть ли не умоляюще спросила Франческа.

— Можно, — закипая, ответила Эшли. — Что там с шкафом?!

— Спасибо. Так вот, дитя мое...

Эшли поморщилась.

— Дитя мое, — с явным удовольствием продолжила Франческа, — в этом шкафу лежал миленький и симпатичный сканер, а те двое были одаренными. Работают на правительство Германии. Они перероют комнату и попытаются снять слепки с наших душ. Надеюсь, ты же не оставила там частицы своего тела? Волосы, ногти, сопли, слюни, кровь, в том числе менструальная... Все это они могут использовать против тебя.

Эшли похолодела. Ей хотелось вытащить жезл и немедленно разобраться с этими мерзавцами. Кто-то будет рыться в комнате, где она провела ночь! Мысль об этом была невыносима. Словно эти мерзавцы залезли ей во влагалище и стали шарить там своими холодными пальцами. Такое же ощущение беспомощности, такое же отвращение.

— Не стоит думать о такой ерунде. Расслабься, — сказала Франческа. — С тобой ведь я. Так что можешь не беспокоиться, я сумею тебя защитить.

Выглядела она уверенно, и Эшли даже почувствовала к ней некую благодарность. Хоть немного, но стало легче.

Франческа встала на край дороги и вызвала такси.

— Кстати, а куда едем? Главное, чтобы ненадолго. Нам еще надо на самолет успеть.

— Мариенкирхе, — произнесла Эшли. Волшебство еще не рассеялось, и ей хотелось доверять Франческе.

А еще — заставить ее страдать.

Несомненно, это желание исходило от демонов. С самого детства Эшли ощущала у себя за спиной их смрадное дыхание. Почему же демоны привязались именно к ней, почему она, а не кто-то другой? Его Высокопреосвященство толковал это так: Эшли выше, чище, чем прочие люди, поэтому и ответственность на ней лежит большая.

Эшли старалась не слушать демонов, но порой они были сильнее ее.

— Marienkirche! — сказала Франческа таксисту-турку. Он расплылся в улыбке, увидев двух девушек, и попытался завести беседу.

— Die Wege schlecht, ganz schlecht, — произнес он по-немецки с явственным акцентом.

— Вы знаете английский? — перебила его Франческа.

Таксист удивился, однако все же ответил: да, немного.

— Тогда разговаривайте на английском. Моя спутница тоже должна понимать, — сказала Франческа.

Эшли насупилась.

В результате ничего важного они так и не обсудили. Франческа узнала от таксиста, где в городе можно найти лучшее пиво и сосиски, что думает турецкий народ о последнем законопроекте, и где можно снять лучших проституток.

Таксист был явно огорчен переходом на английский. Видно, на немецком делать пошлые намеки легче, подумала Эшли.

Решив сменить тему, таксист поднес руку к голове и, неуклюже подбирая слова, спросил, почему у Франчески столь странный цвет волос. Она рассмеялась.

— Думаете? — спросила она и провела рукой по волосам, пропуская пряди между пальцев. Ее волосы стремительно темнели, и когда Франческа опустила руку, они стали черными и блестящими, как вороново крыло.

Таксист, бросив взгляд в зеркало, обомлел.

Франческа подмигнула ему, затем крепко зажмурилась. Когда она открыла глаза, они уже приобрели темный цвет.

Дева Мира стала намного элегантнее — прежний цвет волос плохо сочетался с ее костюмом; и это не говоря уже о глазах.

— Приехали, кажется, — сказала Франческа.

Помотав головой, таксист молча нажал на тормоза и остановился перед серой церковью с черепичной крышей. Вид у него был ошеломленный. Наверное, приедет домой и к вечеру уже все забудет, или спишет на достижения современной медицины и фармацевтики.

Эшли с удовольствием спрыгнула на землю. За время поездки она успела вспотеть и теперь чувствовала, как по спине текут струйки пота. "Наверное, нижнее белье полностью промокло," — с неудовольствием отметила она.

— Забавный фокус, — сказала Эшли, когда таксист все так же молча уехал.

— Ерунда, — усмехнулась Франческа, довольная собой до невозможности. — Смотри, что я еще могу!

Она словно просела изнутри. Тело ее изменялось очень плавно и естественно — так течет река или растет дерево.

Перед Эшли стояла голенастая девчонка лет тринадцати-четырнадцати, с тонкой фигурой и огромными глазами. Одежда повисла на ней просторным балахоном. На губах ее играла озорная улыбка.

— Костюм плохо сидит, — машинально отметила Эшли.

Эта трансформация немного пугала ее. Говорят, все иллюзии от дьявола, а это же было иллюзией, не так ли?

— Это не иллюзия, — насмешливо произнесла Франческа. — Совсем нет, все без обмана. Ну, идем. А что мы будем делать в Мариенкирхе? С тех, как разбили витражи, там смотреть не на что.

— Расследовать дело Фредерики, — сказала Эшли. Потом добавила. — Ну, пока время есть.

— Ерунда, — зевнула Франческа. — Хотя ладно, пойдем.

6.

В церкви никого не было. Двери распахнуты, словно так и нужно. Войди внутрь и оскверни храм Божий, человек. Тебе все позволено.

Торстейна Нольтинга они обнаружили на погосте. Святой отец лежал в свежевыкопанной могиле и, сложив руки на груди, глубокомысленно размышлял о чем-то. Наверное, о Боге, о жизни и о собственных проблемах.

— Святой отец, мы по делу. Помните меня? — спросила Эшли, балансируя на краю могилы и стараясь не упасть внутрь.

— Конечно, помню, — сказал отец Торстейн.

Подтянувшись, он споро вылез из могилы. Длинная черная мантия была испачкана комьями земли. Выглядел отец Торстейн гораздо более бодрым и веселым, чем вчера — видимо, на него подействовала могильная терапия.

— Кто это с вами? — спросил он, указывая на Франческу. Та одарила его умильным взглядом.

Эшли не хотелось объяснять что-либо Торстейну, поэтому она просто сказала:

— Воспитанница. Не обращайте внимания.

"Вот тебе за то, что ведешь себя как ребенок," — мысленно произнесла Эшли.

Франческа исполнила глубокий реверанс, растягивая штаны как юбку.

Отец Торстейн похлопал ее по голове.

— Хороший ребенок, — сказал он.

"Господи, как с животным," — возмутилась невольно Эшли. Неужели он настолько презирает женщин, посвятивших себя Церкви?

— Пойдемте, раз уже пришли, — сказал отец Торстейн нарочито небрежным тоном. — Покажу вам алтарь. Как вы и хотели.

Он начал рассказывать Франческе про витражи и русских; она только охала, ахала и прижимала руки к груди. Эшли шла впереди, стараясь не особо вслушиваться в болтовню Торстейна.

В Мариенкирхе ничего не изменилось: все также высился неуклюжий алтарь в дальнем конце пресвитериума, над ним все также висела икона с Девой Марией и Иисусом; стены выкрашены белым, а пол деревянный, покрыт аккуратно вычерченными линиями. Дышать было трудно: спертый воздух не лез в легкие.

Эшли остановилась перед алтарем и положила на него руку.

— Святой отец, что можете рассказать о визите Фредерики Ланге? — спросила она.

Нольтинг неохотно оторвался от беседы с Франческой и произнес:

— Она приехала весной. Привезла с собой ворох всякой дряни, вонючие мешочки, порошки, крестики в футлярах — и вздумала провести в церкви какой-то сатанинский обряд. Я сказал: не смейте осквернять Мариенкирхе! У вас для этого есть Кельнский собор, там и колдуйте, а мою церковь не трогайте! — отец Торстейн сорвался на крик. — Извините уж, но спокойно об этом рассказывать не могу. Она сказала: плевать она хотела на эту церковь, и на Деву Марию тоже, и на мое мнение обо всем этом — уж тем более. И я ушел, повернулся и ушел. Вот и все. Когда я вернулся, в Мариенкирхе воняло какой-то болотной гнилью, а алтарь весь покрылся пятнами. Сама Ланге к тому времени уже уехала.