Нежность Пустоты Грядущей

Приподнявшись, отчего волосы почти скрыли ее лицо, она провела ладонью между ног и лизнула покрытые спермой пальцы.

-Не так уж и плохо...— улыбаясь, сказала она, легла на бок и вскоре уснула, а он, польщенный, взволнованный, дрожащий, лег рядом с ней и сон долго не шел к нему. Он смотрел на листья высоко над собой и их неровный, мерцающий расплывчатый свет лишь усиливал его беспокойную слабость, шепча ему о том, что теперь он стал совсем другим и следующий день узнает его более сильным, мудрым и решительным. Отвернувшись от девушки, чувствуя себя не в силах даже посмотреть на нее после того, что сделал с ней, он вспоминал все совершенное им и от этого член его снова напрягся. Не смея и пошевелиться, чтобы не потревожить ее сон он все же подумал о том, не предложить ли ей и второй раз получить его семя, но размышления и фантазии слишком много потребовали от него сил и он уснул так и не осмелившись разбудить ее для того.

Проснулся он от выстрела, прозвучавшего у него над головой. Открыв глаза он увидел девушку стоящей над ним, одетой и прижимающей приклад винтовки к плечу.

-Что случилось? — вскочив, он осмотрелся и сам смог ответить на свой вопрос.

В небольшом отдалении от них беспокойно кружили, припадали к земле, подпрыгивали, подвывая, десяток форгов. Выцветшая белесая шерсть неровными пятнами, безобразными клочками вздымалась над их тощими телами, короткие сильные лапы длинными когтями взрывали поверхность листа, приплюснутые морды исходили желтоватыми клыками, десять черных маленьких глаз один с другим соперничали в презрении и ненависти, четыре коротких черных рога угрожали шумной расправой.

-Кто это? — ее голос остается спокойным в то время, как она прицеливается, поводя стволом из стороны в сторону и твари, уже знакомые с оружием, прижимаются к земле, прыгают, стараясь не попасть под ее взгляд, двое из них уже лежат мертвыми и одна из них, та, что упала дальше, подрагивает лапами, выбрасывает в воздух брызги бледной крови, разлетающиеся угрюмым блеском. Сородичи не обращают внимание на павших. До тех пор, пока живая и другая добыча есть перед ними, они будут стремиться к ее благословенному мясу и только потом, если не удастся заполучить ничего более приятного, обратятся к погибшим братьям своим.

-В прошлом году они убили троих наших мужчин, — рассмеявшись этим словам, она снова выстрелила, но от волнения поторопилась и пуля врезалась в зеленую плоть листа между лапами одного из хищников, забрызгав его шкуру. Отпрыгнув, тварь зарычала еще громче, чем прежде, в то время, как другие уже обходили, окружая, двух незадачливых путешественников. Бросившись к рюкзаку, Линмар достал из него пистолет и снял его с предохранителя. Подняв оружие, держа его обеими руками он закрыл левый глаз, стараясь

прицелиться как можно точнее и все же промахнулся. Пройдя мимо того форга, в которого он целился, пуля скользнула по коже другого, оставив на ней длинный кровавый след. Взыв от боли, форг бросился к своему брату и вцепился в заднюю его лапу. Схватившись, они откатились назад, но остальные не обратили на них внимания, продолжая замыкать кольцо вокруг намеченных жертв. Выстрелив снова, Линмар попал на сей раз, но пуля ударилась о неровную, желтоватую костяную пластину, по количеству и форме которых безошибочно можно было отличить одного форга от другого. Хищник взвыл, но пуля не смогла пробить кость или срикошетила от нее, и, дважды обернувшись вокруг себя, тварь вернулась к прежнему занятию своему, лишь более злобным стал ее стонущий лай.

Винтовка дернулась в руках девушки и отчаянный, затухающий вой возвестил о попадании. Повернувшись, Линмар увидел ее плечи, блестящие и гладкие, едва ли не зеркальные от пота и, почувствовав его взгляд, она обернулась и улыбка, радостная и довольная, возбужденная и волнующая, жестокая и надеющаяся на неожиданности, показалась ему тем, что само по себе может зачинать жизнь. Светлые пряди скользили по плечам, падали на правый глаз, шевелились от легкого ветерка и высоко над ней темные листья взирали на них, делая ставки только на то, кто больше убьет неуверенных хищников.

Подброшенные, один за другим в одно мгновение взмылив воздух разрывающиеся тела форгов, поверхность листа взорвалась всплесками зеленой плоти, смешивающимися с кровью, обрывками кожи и шерсти и осколками костей. Удивленный, Линмар поднял голову и увидел зависшим почти над его головой летательный аппарат, для которого запретны были симметрия и ровность форм. Черные, бордовые, прозрачные, мерцающие сферы, пирамиды, кубы, текучие и пульсирующие образования составляли тело его. Медленно вращаясь, он извергал из себя один выстрел за другим, но сколько ни старался юноша, так и не смог он заметить источника их. Форги умирали и счастливцы, находившиеся дальше от Линмара, пытались сбежать, осыпаемые тем, во что скорострельные пулеметы превратили сородичей их, но только двум удалось остаться живыми при том, что один из них сильно хромал на переднюю правую лапу, а другой истекал кровью из раны на левому боку. Если даже они и не загрызут друг друга, жизнь их не может быть долгой. Всегда найдутся те, для кого они станут легкой добычей или же загноившиеся раны отравят их, превратив в мучение последние дни. Говорили, что даже форг не станет есть мертвого форга, но Линмар, знавший многое об этих животных из рассказов и собственных наблюдений, сомневался в правоте тех слов.

Летательный аппарат медленно опустился невдалеке от них и пока он снижался, девушка спокойно собирала разбросанные по покрывалу вещи. Повесив на плечи рюкзак и винтовку, она свернула подстилку, зажала ее под рукой и направилась к приземлившейся машине.

Она была в нескольких шагах от нее, когда над аппаратом возникло туманное черное облако, состоявшее, как показалось Линмару, из крохотных многогранных частиц, сквозь которое навстречу девушке, улыбаясь и протягивая руки для объятий вышла та, что могла бы соперничать с ней красотой, если бы прошлой ночью юноша насладился ею. Теперь же, одурманенный образом своей первой женщины, он, отметив стройность фигуры, нашел ее все же несколько тяжеловатой, обратив внимание на груди под черным тугим корсетом, счел их во всем уступающими, не такими красивыми, как те, к которым не так давно прижимался, ноги, оказавшиеся более мускулистыми, назвал чрезмерными в том и вся она показалась ему неровной в сравнении с его женщиной, линии чьих лица а тела не позволяли себе ненужных изломов и искажений.

Она бросилась к потерпевшей крушение, тела их ударились друг о друга, объятья сцепились жестокой страстью, а губы, ставшие вдруг такими же медлительными, как в тот момент, когда первое слово произносили они, растеклись в поцелуе, равного которому в нежности и завораживающей чистоте не доводилось видеть ему. Он видел, как под опущенными золотистыми веками движутся глаза черноволосой, повторяя, должно быть, движения языка и не сомневался в том, что видит она в мгновение то удивительные места и невероятных созданий, равными кому в красоте могла быть только спутница его. Головы их склонились, руки вцепились в чужие плечи так, как будто только это могло спасти от неминуемого и нежеланного превосходства.

Нехотя отстранясь, они мгновение рассматривали друг друга, наслаждаясь чужим великолепием, после чего черноволосая отступила на шаг и опустилась на правое колено.

-Госпожа, — она склонила голову и длинный хвост ее волос упал на правое плечо,-Простите за промедление, мы не сразу смогли определить место вашего...

Она замолчала и последнее, непроизнесенное слово пугливой дрожью замерло в воздухе.

Спутница Линмара усмехнулась, склонившись и собирая вещи.

-Как далеко до города? — закинув на плечо рюкзак, она встала перед незнакомкой и в улыбке ее было ровно столько же презрения, сколько радости и довольства.

-Три часа полета, госпожа.

Усмехнувшись, она направилась к летательному аппарату и только когда несколько шагов разделяло их, черноволосая вскочила и последовала за ней. Линмар же стоял в нерешительности, понимая, что теперь уже не нужен ей и она должна бросить его здесь, что в городе она сможет найти мужчин намного красивее, выносливее, опытнее его, более умелых и уверенных в себе. Ей пришлось трижды поманить рукой его, замершего с неподвижным, полным слез взором, прежде чем злость возобладала над гордостью и она позволила ему услышать ее голос.

-Эй, дикарь! — он вздрогнул и, обрадованный, подбежал к ней. Стоило ему оказаться возле нее, как она, резким ударом в живот лишив его возможности сопротивляться, развернула и пинком поставила на колени, чтобы извлеченной из кармана веревкой туго связать руки. После чего, под смех черноволосой, она, схватив задыхающегося, хрипящего юношу за шею, толкнула его в сторону машины. Он успел закрыть глаза и вжать голову в плечи, но удара не последовало, вместо этого он оказался в трясущемся темном пространстве, где не мог вытянуть ноги, а в бока упирались острые холодные трубки. Затхлый воздух и тяжелый грохот, дрожь, разбивавшая мысли, так напугали юношу, что он, обезумевший от всех этих страданий, закричал, завизжал, ударяя ногами в твердую, не дающую им разогнуться преграду, но от усилий тех голова его закружилась и он погрузился в темную дремоту, блаженную, ибо в ней все те злобные звуки уже не казались такими опасными.

Когда свет возник для него вновь, он почувствовал, как сильные, грубые руки вытаскивают его из того, что показалось ему вязкой жидкостью, после чего он оказался на твердой поверхности, составленной из различных по размеру и форме серовато-зеленых гладких плиток, под ярким солнцем, окруженный странными сладкими запахами и ощущением нестерпимого счастья.

Ему удалось подняться на колени и развернуться и тогда он увидел парящий в нескольких шагах от него аппарат, из черного гладкого тела которого, как будто бы твердость его была водянистой насмешкой, улыбаясь вышли, обнимая друг друга за талии девушки, которых он начинал ненавидеть.

Высокое и тонкое существо, блестящее украшенным редкими серебристыми волосками черным хитином подошло к девушке, неустанно склоняя в почтении маленькую острую голову и та передала его тонким, покрытым зубцами рукам свои рюкзак и оружие.

Линмару доводилось слышать о том, что жители районов близких к стволу ведут постоянные войны с его обитателями, ведь издавна сложилось так, что листья были обиталищем людей, именно на них зародилась человеческая раса, в то время как ствол принадлежал существам удивительным и невероятным. Читая их описания в книгах, разглядывая картинки и немногие фотографии, он чувствовал себя ничтожным и бессмысленным, зная, что некоторые из обитателей ствола размером своим могли сравняться с несколькими домами, такими же большими, как жилище старейшины, а поведение, цели и существование других, пусть и выглядевших нередко схожими с человеком, не поддавались объяснению. Он чувствовал во всем этом угрозу для себя и всех, кто принадлежал к народу его и страх тот порождал в юноше ощущение близости с каждым человеком, иллюзию общего несомненного родства, лишь одно которое могло защитить их от неведомых тварей, которым они ничего не могли противопоставить.

До встречи со светловолосой путешественницей у него не возникало и мысли о том, чтобы покинуть свою деревню и отправиться не то что к стволу, но даже в великий город Фаррин, но рядом с ней он чувствовал себя защищенным и сильным, ни одно из тех существ не могло причинить ей вред, в этом он был уверен так же, как и в том, что один вид ее груди вытягивает из него семя.

И потому не удивился он, когда увидел, что грозные атры со спиленными жвалами прислуживают ей. Так и должно было быть, ведь само мироздание благоволило к ней. Он читал, он знал, он видел кинематографический фильм, когда проектор был проездом в их деревне, о многих войнах людей и атров и было известно ему, что на многих листьях народ его одержал победу, превратив этих отвратительных существ в покорных рабов. Жидкость, текущая в правой ветви их тройного позвоночника после некоторой переработки становилась веществом, которое, будучи введенным в кровь человека доставляла тому поразительное удовольствие, но вызывала привыкание, сокращала жизнь и делала мужчин бесплодными, а женщин — неспособными достичь оргазма.

Облаченные в серые комбинезоны слуги бежали к опустившейся машине, трое несли, обхватив руками, черную гибкую трубу, из ран которой капала на камни синеватая жидкость, коротко подстриженная рыжеволосая девушка, ростом на голову ниже пришедшей от корней госпожи, но равная ей в размере груди, поднесла деревянный поднос, на котором в прозрачных запотевших бокалах, формой подобных мужскому члену маслянисто мерцала янтарная жидкость.

Трое атров блуждали вокруг аппарата, прикладывая к нему стальные пластинки, от которых тонкие провода тянулись к повисшим на кожаной сбруе приборам, издававшим тихое гудение и смрадный аромат новорожденного морна.

Гладко выбритый мужчина с кожей загоревшей и покрытой множеством крошечных шрамов, в черных коротких волосах которого зеленые и синие таились пряди с жестоким презрением посмотрел на Линмара, поставил ногу в тяжелом ботинке на его плечо. Упав на камни, юноша с ужасом воззрился на первую свою женщину, пьющую холодный нектар и смотрящую на него так, словно был он источником всей скверны, какая только была на всем Великом Древе.

-Что делать с этим дикарем, госпожа? — солдат направил на Линмара свое оружие, но не это стало причиной страха его. Более всего боялся он, что она отправит его обратно в деревню, где он никогда больше не увидит ее.

-Я решу позднее.

Перед тем, как его втолкнули в жаркую темноту здания, он, обернувшись, увидел, что снова целуются они, отставив держащие бокалы руки, заливая друг друга сладким вином, слизывая его с щек и подбородка друг друга, смеясь и радуясь всему вокруг, как будто и не было иных наслаждений, как будто не могло быть опасности и смерти нигде, кроме самых высоких ветвей.

2.

Он провел несколько дней в маленькой камере с гладкими серыми стенами, узкой деревянной кроватью, которую никак не смягчал тонкий грязный матрас, прислушиваясь к странным, незнакомым звукам, доносившимся из маленького круглого окна под самым потолком.

Дверь с крохотным треугольным окошком и вырезом внизу, через который ему дважды в день подавали блюдо с жидкой похлебкой из нунса открылась в тот самый момент, когда он, встав на колени, ласкал свой член, вспоминая о грудях и горячем лоне своей первой женщины.

Под насмешки солдата, едва ли не такого же юного, как он сам, сопровождаемый тем взглядом имевшего множество вмятин и трещин на хитине атра, который казался ему осуждающим, он проследовал по узкому коридору к тесной кабине лифта и далее в маленькую комнату, где его встретили две маленьких полных женщины, под прозрачными лиловыми накидками которых он видел обвисшие груди с проколотыми и подкрашенными пурпуром сосками, пышные животы и поросшие длинными густыми волосами дряблые ноги.

Издавая пронзительные звуки, ничего общего не имевшие с речью, они вцепились в одежду Линмара и потянули ее, раздирая, стягивая с него.