Metanoia

Не обнаружив ничего опасного для себя, я снова встал перед ней. Приподнятая над землей, она оказалась одного со мной роста.

Наклонившись к ней, я прошептал.

-У тебя бывают кошмары?

Вздрогнув, она тряхнула головой, в глазах ее воцарилось недоумение. Маленькие соски казались слишком темными на загорелой коже. Молча я смотрела на нее, ничего не говорила и она и я понял, что она не собирается отвечать на мой вопрос, что в тот момент показалось мне наиболее подобающим.

-Как давно ты здесь? — я опустил взор на густые волосы ее лобка и заметил, как дернулись от того ее ноги.

-Пятьсот лет. — чуть наклонив голову, она сощурила глаза. Беспомощная злоба ее доставляла мне удовольствие подобное тому, когда успеваешь съесть мороженое раньше, чем он успеет растаять.

-И никто не проезжал здесь? — черный лак на ее ногтях выглядел так, как будто его нанесли только вчера, но я и не думал верить ей.

-Это старая дорога. — она повернула голову налево и печально улыбнулась. — Когда-то она вела к кладбищу парадоксов, здесь было очень сильное движение.

Я пожал плечами.

-Почему ты оказалась здесь? — ее остренький нос выглядел бы лучше, будь он прямым, не имей он этой неприятной горбинки.

-Меня несправедливо обвинили.— летунья дернулась, натянула цепочку, тоненько фыркнула, что я счел усмешкой.

-В чем?

-Они решили, что я не человек.

-Какая глупость! — я воззрился на ее маленькие груди, явное доказательство того, что она принадлежала к человеческому виду.

Обрадованная, она кивнула, и речь ее стала чуть более оживленной.

-В тебе есть что-то странное. Кто ты? — она сделала странное движение телом, шевельнула бедрами, в чем я увидел намек на заигрывание.

-Я рыцарь его величества. — летунья совершила облет моего запястья, обвивая его цепочкой.

-Ты солдат?

Я усмехнулся, вспомнив подземные казармы, прилипчивую грязь, доверчивых насекомых, самоуверенно-ловких крыс и учебные тревоги, во время одной из которых погиб мой близнец, после чего я и поменял свое имя.

-Можно сказать и так. -я дернул рукой, высвобождая запястье из петли, летунья попыталась снова обвить меня цепью, но я отогнал ее.

-Значит, ты спасешь меня?

Но мы были созданы для целей полностью противоположных. Некогда Король вообразил первого рыцаря для того, чтобы тот помог Ему справиться с ведьмой по имени Кальвина, уничтожил ее демоническое войско и убил ее саму, совершил то, что самому Королю казалось недостойным и мерзким деянием. С тех пор мы множество раз помогали Его Величеству избавиться от надоевших, слишком многое требовавших от Него, осмелившихся угрожать Ему женщин. До сих пор подобный приказ миновал меня, но я не мог сказать, что он был бы неприятен мне. Я бы исполнил его, как и любой другой и нередко, когда я узнавал о неприятностях, которые очередная любовница создавала для Короля, мне хотелось, чтобы Он прогнал и объявил ее вне закона, чтобы отправил меня вслед за ней, ведь я видел, каких почестей и подарков удостаивались выполнявшие подобные задания братья мои.

С сомнением я смотрел на нее. Коль скоро она провела здесь пятьсот лет и пребывала в весьма приподнятом расположении духа, то и все остальное время могло показаться ей не таким уж и обременительным. Мне не было необходимости в ней. Я знал, что некоторые из моих братьев имели неосторожность вступать в отношения с женщинами даже видя пример нашего Господина, но сам, ввиду своего уродства и некоторой связанной с низкой самооценкой нерешительности, как правило, оказывался вне женского общества. Я чувствовал себя намного лучше задыхаясь от ядовитых испарений в тропических лесах, выполняя очередную странную прихоть Короля, чем в те редкие минуты, когда оставался один на один с представительницей другого пола. Не было ничего, что она могла предложить мне, кроме своего тела, а эту мелочь не следовало даже и принимать во внимание. Завороженный удовольствиями, я подразумевал их больше как то, что я могу увидеть, чем нечто ощутимое. До тех пор, пока они оставались невозможными, они существовали и оставались наслаждениями. Мне неоднократно представлялась возможность познать женщину, но каждый раз я избегал того. Наивные девушки, оказавшиеся в обществе окровавленного рыцаря, устоявшиеся женщины, теряющие привлекательность и не желающие своих обрюхатившихся мужей, слабенькие крестьянские девочки, впадающие в прострацию при одном виде оружия — все они были легкой добычей, но самое большее, чего они могли добиться — моего тревожного взгляда на их наготу.

-Ты освободишь меня? — она сощурила глаза, глядя на меня с лукавым подозрением.

Ужаснувшись тому, что она видела в свободе спасение, я отступил на шаг от нее и сложил на груди руки.

Ее сложно было бы назвать красивой, но она не была лишена определенной привлекательности. Растворимая плоть, единая и неделимая, присутствовала в ней и для нее в большей мере, чем для меня и причиной того было не только ее существование в качестве женщины. Некое странное напряжение присутствовало в ней, как будто она была настолько неуверенна в самой себе, настолько полна непреодолимых страхов и прискорбных ограничений, что действительность предпочитала согласиться в этом с ней и не противоречить ее ощущениям, обеспечить ее всей их полнотой и ничем другим никогда не беспокоить. Но именно это и превращало ее в существо более материальное, привязанное к плоти больше, чем это казалось допустимым и посему едва ли нуждавшееся в каких бы то ни было спасении или свободе. Мне следовало также учитывать и то, что неведомый проступок, приведший ее к этим оковам, мог оказать влияние и на меня, я мог оказаться соучастником, нарушителем, освободившим обреченную на медленную смерть во второй день ее мучения, предвестником ее разрушительной мести, пособником бунтовщиков, сочувствующим мятежникам, соратником революционеров. В эти дни, лишенные желания, всего можно было ожидать. Я должен был только догадаться, чего мой Господин желает от меня здесь, есть ли польза Ему от того, что я освобожу эту девушку, будет ли приятно Его Величеству, если я оставлю ее здесь. В своих путешествиях я оказывался и в более странных ситуациях и много раз ошибался, за что и нес справедливое наказание. Нередко ошибки приводили к весьма приятным последствиям, но никогда ими не сопровождалась та, что была бы связана с женщиной.

Отвернувшись к машине, я воззрился на тонкие спицы в ее колесах, едва заметно подрагивающие от восхищения перед двигателем, каждая приняла на себя отблеск солнца, каждая пылала наивнейшими чувствами и мечтала о раскаленных сомнениях. Дверца осталась приоткрытой и я слышал все такой же непонятный голос, монотонный и бесчувственный, уговаривающий и увещевающий. Вслушиваясь в него, я надеялся, что мне удастся разобрать в нем совет, намек, подозрение, что позволило бы мне решиться и оставить ее прикованной или же освободить и принять все последствия того.

И тут я заметил, что рядом с этой девушкой, в пространстве вокруг нее нет ни одного небесного стержня. Эти омерзительные существа, от прикосновений которых на моей коже оставались следы в виде пятиконечных звезд, всегда внушали мне безмерное отвращение. Вытянув меч из лежащих на водительском кресле ножен, я подошел к прикованной.

Летунья тянула меня прочь и я счел это проявлением ревности. Встав перед девушкой, держа меч в левой руке, я еще раз осмотрел ее, уделив особое внимание плоскому животу и пышным волосам на лобке. Рыцарь, связавшийся с женщиной, может погибнуть, но может и обрести новые силы. С моими братьями случалось и то и другое. Мне оставалось только гадать, что произойдет со мной. Почувствовав нужду в том, чтобы взглянуть на нее без помех, я приподнял солнечные очки, но немедля вернул их обратно. Слепящее естество мироздания показалось мне неприятным.

С искристым металлическом смехом я разбил цепи ее, сперва на ногах, затем на руках и она ловко спрыгнула на землю. Улыбаясь и приплясывая, она направилась к машине, черные оковы оставались на ее запястьях и щиколотках, обрывки цепей волочились по земле, раскачивались в тягостном воздухе, распространяя вокруг себя ощутимое напряжение, подобное тому, какое остается в том месте, где был висельник после того, как его снимут каннибалы.

Я забрался в салон и закрыл за собой дверь. На мгновение мысль о том, чтобы резко нажать на педаль газа показалась мне привлекательной. Но мы старались уважительно относиться ко всем нашим врагам, даже таким предсказуемым. И потому, когда она осторожно постучала в стекло, я открыл ей дверь, потянув за стальную ручку. Изящно изогнувшись, так, что я пожалел о том, что не было у нее груди большего размера, она проникла в машину и опустилась на кресло, презрительно фыркнув и поморщившись при том — должно быть, от прикосновения нагревшегося сиденья к ее бледной коже. Тем не менее, закрыв за собой дверь и устроившись поудобнее, она воззрилась на меня с видом существа вполне довольного происходящим и взгляд ее был нетерпеливым подозрением, как если бы в любое мгновение ожидала она от меня насилия или обмана.

Моя правая рука лежала на ручке переключения скоростей и летунья, вспорхнув, оказалась возле самого лица девушки. Мгновение они смотрели друг на друга.

-Это твоя подружка? — девица протянула к ней указательный палец, но крылатая дернулась прочь от него. — Подходит под размер твоего члена?

Усмехнувшись столь неумелому оскорблению, чувствуя жар в груди от того, что оно достигло своей цели, я надавил на педаль газа и машина медленно двинулась вперед.

Мы не проехали и нескольких минут, как голодающий горизонт вспыхнул лихорадочным сиянием, по вине которого на миг стали видны черные и красные звезды, а затем, через мгновение после того, как оно угасло, мерцающий зеленый луч устремился к небу.

-Что это? — она подалась вперед, вцепилась руками в деревянную панель. Остановив автомобиль, я выскочил из него, поднял глаза к небу, благодаря неведомых шаманов за великолепные стекла в очках ящера, позволявшие мне безболезненно смотреть на губительное в любом другом случае сияние.

Не прошло и нескольких секунд, как в бездушной высоте надо мной возник огонь, собравшийся в синевато-оранжевые всполохи, разбрасывающий вокруг себя раскаленные капли растворяющегося в переливах неба пламени. Устрашающе бесшумно, увеличиваясь и все меньше оставляя в себе жизни, он скользнул с правой в левую сторону неба, оставляя за собой медленно затягивающийся черный след, к которому немедля бросились небесные конструкторы, дабы не допустить появления еще одного шрама и где-то вдали упал, позволив облакам на мгновение обрести зеленоватый оттенок.

Закрыв глаза, я покачал головой в сожалении. Вокруг меня бредил немыслимый жар, цвета обретали в нем бОльшую насыщенность, звуки становились приглушенными, дыхание превращалось в процесс таинственный и завораживающий и вместе с тем чувствовал я, что, облегая меня подобно смертельному грибку, погружаясь в мои поры, выжигая пот раньше, чем мог он выползти из них, зной сей наделял меня странной, успокаивающей силой, для которой я не мог вообразить применения.

Вобрав в себя этот его вдохновляющее опустошение, я вернулся в машину, встречаемый ухмыляющейся девушкой, изогнувшейся, вытянувшейся, упершейся левой рукой в мое сиденье.

-Что это было? — машина тронулась вперед и смотреть я желал только на дорогу .-Космонавт? Наш? Мятежник? Инопланетянин?

Я пожал плечами.

-Что его сбило? Лазер, шаман, наногейзер, крот-дергун? — в правых пальцах она теребила поблескивающее нежными искрами стальное кольцо черного ремня безопасности, расшитого золотыми бабочками, напоминая мне ребенка, пытающегося догадаться, что за сюрприз приготовили ей родители и не подозревающая, что это будет еще один учебник.

Я не удостоил ее ответом, ибо и сам не знал его. Мне много раз доводилось видеть подобное, с разным цветом огня. Некоторое время я обеспечивал охрану наблюдательной станции в почтительных джунглях, пытавшейся следить за некоторыми космическими объектами и знал, сколь многое из происходящего над нами не подлежит каким-либо объяснениям.

Обидевшись на мое молчание, она сложила руки на своей неприметной груди и воззрилась на дорогу.

В этой пустыне было меньше смерти, чем я полагал. Никакого движения не было замечено мной, только пронеслись мимо обломки реактивного воздушного судна. Потрескавшиеся турбины, разбросав вокруг себя погнувшиеся лопатки, погрузились в песок рядом с обгоревшим, некогда белым фюзеляжем, в иллюминаторах которого до сих пор распутничали осколки стекол. Огромные крылья сгнили, оставив после себя только костяной желтый остов. На высоком киле я рассмотрел незнакомый мне герб — на черном фоне барсук, толкающий солнце, и решил позднее навести справки о том, кому принадлежал тот самолет. И на мгновение, сразу же после того, как я совершил первый на этой дороге резкий поворот, уводивший в левую сторону, вдали показалась составленная из желтовато-зеленого камня полуразрушенная ступенчатая пирамида, окруженная равными ей в высоте статуями обнаженных женщин, но я предпочел назвать ее миражом.

Дорога уходила вниз, стены из гнилого камня поднимались по обе ее стороны, пурпурно-желтые, стыдливо прикрытые кустиками сухих растений. Мне пришлось уменьшить скорость и стать более аккуратным. Полотно сузилось, в темных провалах посреди каменных пластов вспыхивали иногда хищные глаза, распахивая перепонки между лапами над нами пролетали покрытые желтым мехом создания с крошечными головами и длинными сплющенными хвостами. Очки уже не требовались мне теперь и я поднял их на лоб. Девушка положила голову на спинку сиденья и закрыла глаза, летунья устроилась над спидометром, глядя вперед, машина с настораживающей легкостью проходила повороты, лишь чуть накреняясь при этом и смущенно взвизгивая шинами и за одним из них нас встретила застава, перегородившая дорогу двумя опирающимися на массивные колеса серовато-зелеными бронемашинами.

Ровные плиты их корпусов, покрытые сложной мозаикой темных пятен, сочетающиеся друг с другом без швов и заклепок, как если бы одним целым появились они на свет, их широкие и высокие колеса, одним видом своим позволявшие понять тяжесть, украшенные по периметру своему шипастыми башнями, узкие щели стекол, едва заметно выступающие полусферы дымовых и связующих устройств, все было знакомо мне по сотне городских сражений, все было одинаково и неприятно привычно.

Я осторожно затормозил, оставив между ними и моим автомобилем длину его корпуса, но прошло немало времени, прежде чем из-за броневика появился солдат в мятой серой униформе, небрежно державший в руках штурмовую винтовку неизвестной мне модели. Гладкое, не имеющее ни одной выступающей части или отверстия на корпусе оружие с округлым магазином и коротким дулом привлекло мой взор, очаровывая лукавыми очертаниями своими, вынуждая думать о нем как о самом совершенном, что существует во всех мирах. Состояние это было знакомо мне, оно нередко посещало меня в обществе какого-либо механизма, будь то дворцовая вычислительная машина, способная рассчитать движение всех звезд во вселенной или детская заводная игрушка, забавная синяя мышка, сломанная и потому прыгающая задом наперед. Любое созданное искусственно сочетание частей движущихся или неподвижных, удерживаемых совместно при помощи стальных зубцов, печатной платы, магнитного поля или органических соединений, восхищало меня, казалось удивительным и невероятным. Сама возможность того, что некие образования, воображенные и облаченные в существование разумом и умелыми конечностями, могут существовать в соответствии с предполагаемой их функциональностью, создающей в угоду вселенскому чувству гармонии формы безукоризненно совершенные, восхищала меня. Удивительная красота сочетания, измышленного и присутствующего в представлении, немыслимая сложность, заключающаяся во взаимодействии уже двух шестерней, представляющих собой начало всех механизмов, являющая собой торжество безумного превосходства, приводящее к устройствам, состоящим из миллиардов микроскопических составляющих — сверхпроводящих, существующих одновременно в нескольких состояниях, являющих собой сложноорганизованных существ, к гигантским машинам, чья мощь разрывает подножную твердь, к невероятным устройствам способным подниматься над поверхностью планеты и татуировать небо, к невероятным творениям других машин из материалов, не поддающихся разрушению. Способные восстанавливаться и размножаться даже в тех случаях, когда их считали производимыми исключительно на заводах и фабриках, в сборочных цехах и лабораториях, они пребывали в мире независимо от нас даже когда мы полагали их служащими нам. Не обладая разумом, а иногда и не имея в себе сложной электроники или синтетической биологии, они владели слишком большой частью наших представлений для того, чтобы мы могли игнорировать их и относиться к ним так, как они того заслуживали, будучи всего лишь неодушевленными порождениями разума.