Манящая корона часть2

-Чем??!

-Ты хочешь, чтобы я не только смотрел на обнаженную женскую плоть, но и касался... да смилуются надо мной боги...

-Святой отец, во-первых, вы не мужчина...

-Как это?!

-Да что вы дергаетесь, будто шилом в зад кольнули! Я хотела сказать, что вы в первую очередь — священник, и только потом — мужчина, не так ли?

-Ну... Вообще-то так...

-И потом, она тощая, как скелет, все ребра наружу... Чтобы соблазниться такой плотью, надо быть или редкостным дураком, или извращенцем! Вы, к счастью, ни тот, ни другой! Хватит упрямиться, помогайте! — вконец рассердилась служанка.

-О, святые угодники! Ну, хорошо, хорошо...

— — — — — — — — — — — — — —

Кубки снова сдвинулись с тонким хрустальным перезвоном.

-За будущего Наместника!

-Ваше здоровье, господин посол!

-Кстати, дорогой господин Борк, за несколько лет, что я провел... в Империи, — слегка улыбнувшись, произнес эсан, — меня все время занимал вопрос: как вы ухитряетесь обходиться одним-единственным именем? С высшей знатью понятно: их всего-то несколько десятков человек. Но остальные?!

-Клянусь всеми святыми, никогда не задумывался, — пожал плечами брюнет, пребывавший в благодушном настроении после нескольких порций своего любимого напитка. — Вот я — Борк, и никакого другого имени мне не надо.

-Да, да, конечно... И все-таки странно. Как определить, к какому роду, или семейству относится человек? Мое имя — Геро, и моего отца звали Геро, и деда, и прадеда... Это вовсе не обязательно, просто у нас такая семейная традиция. Но у меня есть и родовое прозвище, или, как любят выражаться ученые мужья, фамилия — Деспас. И у каждого жителя Эсаны, будь он родовитым дворянином или последним бедняком, тоже есть фамилия.

-А у короля? — поинтересовался глава Четвертого Семейства.

-Безусловно! Полное имя его величества, да хранит его всемогущий Маррнок и пошлет долгую жизнь — Торвальд Карнсен.

-Ну, в каждой стране свои порядки, — кивнул Борк.

-Само собой, но, согласитесь, ваши порядки сопряжены с немалыми сложностями. Вот, к примеру, Правители могут выбирать своим первенцам какие угодно имена, а высшее дворянство — нет. Старший сын графа или барона обязан носить то же имя, что и отец... почему? Какой в этом смысл?

-Не знаю, господин посол, так исстари повелось... Кстати, надеюсь, ваш король не будет вводить вторые имена и прочие штуковины, которых в Империи сроду не было?

Геро Деспас решительно покачал головой:

-Можете быть спокойным, его величество очень рассудительный человек, и не захочет без всякой нужды беспокоить своих новых подданных.

Борк продолжал улыбаться, но глаза его внезапно посуровели.

-Я вот что скажу, господин посол, уж не взыщите за прямоту. Даже если бы и захотел — со вторым-то именем народ худо-бедно смирился бы. Может, поворчал бы немного, пошумел, да и успокоился. Не то это дело, чтобы из-за него бучу поднимать. А вот если, упаси боги, он захочет нашу веру переменить, да заставить кланяться этому вашему Маррноку...

-Это исключено. Слухи о том, будто бы наш король фанатично нетерпим в вопросах религии, абсолютно ложны, их злокозненно распространяют враги моей страны. Да, его величество ревностно придерживается веры предков, но вам будет предоставлена полная свобода — молитесь своим богам, исполняйте все обряды, на здоровье! Конечно, нельзя исключить того, что некоторые жители Ве... Империи — с чуть заметным напряжением подчеркнул посол — захотят поменять веру, но это будет их собственный выбор.

-Что же, прекрасно... И все-таки, господин посол, вы сами понимаете, чем я рискую, ... поэтому не сочтите за обиду, поклянитесь именем вашего бога.

-Вы... не доверяете мне? Отпрыску одного из самых древних и славных родов Эсаны?

-Доверяю, господин посол. Но, знаете ли, у нас есть поговорка: "Береженых и боги берегут, а не береженых тюремщики стерегут..." Уж не взыщите, поклянитесь!

С видом человека, не способного держать зла на ближнего своего, даже если тот допустил вопиющую бестактность, посол извлек левой рукой из-за пазухи золотого Маррнока, и, подняв раскрытую правую ладонь к потолку, торжественно провозгласил:

-Именем верховного бога нашего, который видит и слышит меня, памятью предков и честью своей клянусь, что все слова и обещания, сказанные и данные мною будущему Наместнику Империи, в обществе которого я имею честь находиться, истинная правда. А если я лгу, да постигнет меня возмездие и в земной жизни, и в вечной!

Спрятав обратно изображение крылатого чудовища, он сухо спросил:

-Удовлетворила вас моя клятва, господин Борк?

-Конечно! — расплылся в улыбке глава Четвертого Семейства. — Прошу прощения, но это было необходимо. Теперь я спокоен.

— — — — — — — — — — — — — — —

Женщина чуть слышно простонала и заворочалась.

-Дочь моя! — склонился над ней отец Дик. — Ты хочешь что-то нам сказать?

Большие, глубоко запавшие карие глаза смотрели на него с мольбой и испугом.

-Ре.... Ребе....

-Что, что? — священник наклонился пониже.

-Ребе.... Ребенок.... Д-дочка...

-Она бредит, бедняжка, — развел руками святой отец. — Попробую спасти ее душу, пока еще не поздно. Выслушай меня, дочь моя, и постарайся вникнуть...

Маленькая исхудавшая кисть, с трудом поднявшись, вцепилась в рукав его рясы.

-Ребенок... Ко.... Короб... В коробе....

-Какой ребенок? — изумленно переспросил отец Дик.

-Да уж не в этом ли самом? — ахнула Эйрис, бросаясь к плетеному коробу, оставленному священником у входа.

-О боги, что за деревенщина! — запричитала хозяйка. — Сколько раз можно повторять: слуги в приличных домах не бегут, сломя голову, они ступают степенно, с достоинством...

Не обращая на нее внимания, Эйрис возилась с застежками.

Жалобный писк, похожий на мяуканье голодного котенка, заставил служанку на секунду замереть, а потом с удвоенным рвением возобновить работу.

-Откуда в моем доме кошка?! — гневно сдвинула брови госпожа Мелона. — Немедленно выгони ее! И, кстати, подавай обед, я проголодалась!

Эйрис отбросила крышку и, сдавленно ахнув, схватилась за голову:

-Святые угодники! Действительно, ребенок!

Священник торопливо, насколько позволяла его грузная комплекция и флегматичный нрав, подскочил к ней, взглянул на пищащий сверток и закрестился, шепча дрожащими губами:

-А я чуть не бросил короб на дороге, думал, надо живую душу спасать, не до вещей... О боги, какое счастье, что передумал, положил-таки в повозку!

— — — — — — — — — — — — — — —

Бывший сапожник Рамон в этот вечер напился до такой степени, когда человек способен на многое. Например, принять еще столько же алкоголя, почти не замечая его действия (похмелье будет невероятно тяжелым, но оно еще впереди, а пока исстрадавшейся душе хорошо и уютно). Или подраться и после сразу же побрататься с полудюжиной собутыльников. Или внезапно обнаружить в себе задатки непризнанного гения, до сих пор мирно дремавшие в самой глубине проспиртованного организма... После некоторых колебаний судьба выбрала последний вариант, и сделала так, что невероятной силы галдеж, раздававшийся в "Золотом барашке" с самого утра, утих именно в ту секунду, когда Рамон, вскочив и опрокинув табурет, истошно возопил:

-Братья мои!!!

Многие десятки голов инстинктивно повернулись к бывшему мастеру сапожного ножа и дратвы, и даже те, кто рванулся к освободившему месту, решив, что клиент уходит, замерли на месте, уставившись на новоявленного оратора.

-Дорогие мои, выслушайте! — принялся вещать Рамон, воздев левую руку к потолку, а правой ударив себя в могучую волосатую грудь. — Граф Хольг — наша надежда! Мы хвалим его, мы кричим: "Слава ему!" — и это хорошо, потому, что неблагодарный человек хуже скота бессловесного. Но этого мало! Мы должны помочь ему!!!

Все удивленно переглянулись. Чтобы люди низших сословий помогали высшим?! Это было что-то новое, неслыханное!

-Вы все знаете, что произошло, — продолжал витийствовать новоиспеченный пророк. — Никто не мог сладить с разбойниками — а граф Хольг сладил. Злодеи явились к нему темной ночью, чтобы ограбить и убить, а вместо этого сами нашли свою смерть — туда им и дорога, демонским отродьям!

Толпа отозвалась громовым ревом одобрения, хотя ничего нового Рамон не сказал, лишь повторил то, о чем третьи сутки судачил весь Кольруд.

-Стража ничего не могла сделать с разбойниками — а Хольг сделал! — распаляясь, продолжал бывший сапожник. — Наш Правитель не смог с ними справиться — а Хольг справился! Если бы Хольг стал Правителем, как хорошо бы мы зажили!!!

Вот тут у слушателей округлились глаза от изумления и испуга, а принятый алкоголь волшебным образом улетучился. Не у всех, конечно, но у многих...

Граф Хольг стал кумиром горожан, они готовы были молиться на него, но то, что было сказано — это уже ни в какие ворота не лезло, более того, попахивало государственной изменой.

Продлись наступившая тишина, очень нехорошая и зловещая, еще несколько секунд, быть бы Рамону нещадно битым — и это в самом лучшем случае. В худшем — ему пришлось бы сначала протрезветь в камере городской тюрьмы, куда его отволокли бы, как бунтовщика, посягнувшего (хоть и только словесно) на священный порядок Престолонаследия. А потом — долго и истошно орать от боли уже в другой камере, допросной... Но судьба была милостива к нему: он продолжил свою пламенную речь вовремя.

-Но Хольг не может стать Правителем, ибо таков закон! А что из этого следует, братья мои? Из этого следует, что мы должны помочь ему стать Наместником!!!

Снова наступила гробовая, звенящая тишина, но она очень скоро взорвалась воплями — не негодующими, а восторженными.

Потом, когда уже немного улягутся страсти, каждый начнет утверждать, что эта мысль пришла ему в голову давным-давно, а молчал он исключительно от скромности: ну, зачем лезть со своим мнением, когда вокруг столько умных и уважаемых людей! Но сейчас слова Рамона произвели такое же действие, как раскаленный кусок угля, упавший на охапку сухой соломы.

Стекла в трактире задребезжали с новой, куда большей силой, когда из множества луженых глоток вырвался дружный, могучий рев:

-Ура-а-ааа! Хольга — в Наместники!!!

Бывший сапожник, сверкая глазами, с побагровевшим от духоты и волнения лицом, вскочил на стол, принялся размахивать руками и отбивать ногой такт, скандируя:

-Сла-ва Холь-гу! Сла-ва Холь-гу!

И толпа, на удивление быстро подхватив этот ритм, взвыла в унисон:

-Сла-ва Холь-гу!!!

Пример оказался заразителен: то в одном, то в другом месте люди принялись карабкаться на столешницы, сбрасывая кружки и блюда, точно так же топая и размахивая руками. Мастер Джервис, благоразумно укрывшийся за стойкой, схватился за голову и что-то беззвучно шептал, с трепетом оглядывая этот воцарившийся хаос.

Со стороны могло показаться, что он молит богов вернуть людям рассудок и уберечь его трактир от неминуемого разгрома.

Однако с его губ срывались не слова молитвы, а самая черная и мерзкая ругань, вперемешку с проклятиями.

Он проклинал это гнусный пьяный сброд, впавший в дикое умопомешательство, проклинал бывшего сапожника, прежде не способного связать двух слов, а теперь так некстати открывшего в себе талант оратора, проклинал идиота Барона, попавшего в детскую ловушку: именно поэтому его, Джефриса, план, блестяще разработанный и продуманный, провалился ко всем демонам...

Но больше всего он проклинал графа Хольга.

И сейчас его не только терзала ненависть — его мучил самый настоящий страх.

— — — — — — — — — — — — — —

-Дочь моя! — деликатно, но настойчиво воззвал священник. — Ты слышишь меня? Если тебе трудно говорить — просто мигни, подай знак!

Эсанка, одетая в запасную рубашку Эйрис, — ветхую, залатанную, но чистую — приоткрыла глаза.

-Слышу...

Голос был едва различимым, словно прошелестела трава от легкого порыва ветра.

-Кто отец твоего ребенка?

Женщина медленно покачала головой, в уголках глаз блеснули набежавшие слезы.

-О боги! — не на шутку разволновался отец Дик. — Ты не знаешь его имени?! Может быть... ты стала жертвой насилия?..

-Погодите, святой отец! — вмешалась Эйрис. — Дайте мне с ней потолковать, женщине она расскажет, а вас может застесняться.

-Долго я буду ждать обеда?! — донесся возмущенный голос хозяйки.

Тут уж даже священник скорчил страдальческую гримасу, весьма далекую от милосердного снисхождения к недостаткам ближнего.

-Госпожа Мелона, имейте терпение, у нас неотложное дело...

-Поболтайте к ней о чем-нибудь, — сказала служанка, подталкивая святого отца к креслу-качалке. — А я поговорю с бедняжкой.

— — — — — — — — — — — — — —

Рамон вскинул обе руки, требуя тишины, и — о, чудо! — она наступила.

-Братья мои!!! Знаете, что нам надо сделать?

"Братья" — мокрые от пота, распаренные, возбужденные и донельзя счастливые — уставились на него во все глаза, затаив дыхание.

-Надо прямо сейчас, сию же минуту, идти к графу Хольгу и просить его стать Наместником!

-Ура-а-ааааа!!!

На этот раз стекла из переплетов не вылетели только чудом.

И голосовые связки не лопнули только по милости божьей — с такой дикой, необузданной силой грянул общий ликующий вопль.

Рамон попытался спрыгнуть со стола, но его подхватили, подняли вверх, как знамя или икону, и понесли к выходу, громоподобно скандируя:

-Сла-ва Холь-гу!!! Сла-ва Холь-гу!!!

Толпа повалила из трактира, опрокидывая столы и лавки, ломая табуреты, разбивая глиняные блюда и тарелки, а заодно прихватив несколько десятков оловянных кружек — то ли по забывчивости, то ли в память о столь значимом событии.

При подобных обстоятельствах любой трактирщик бросился бы спасать свое имущество, или, по крайней мере, возмущенно возопил, призывая громы и молнии на головы забулдыг, но сейчас Джервис будто превратился в безжизненную статую, только глаза его горели яростным, ненавидящим огнем.

Все рушилось. События вышли из-под контроля...

Самое ужасное и обидное — что в Империи действительно будет Наместник! Но не тот, кого он выбрал.

А о последствиях страшно было даже подумать.

— — — — — — — — — — — — — —

-Давайте выйдем на минутку, святой отец. Здесь так душно, просто голова раскалывается...

-Охотно! — кивнул священник. — В самом деле, день очень жаркий.

-Вы сговорились уморить меня голодом?! — снова напомнила о себе хозяйка.

-Пойдем, пойдем! — заторопился отец Дик, первым устремляясь на крыльцо. — Бедняжка, как ты только ее выносишь!

-Как сами учили, в надежде на награду в жизни вечной! — с грубоватой едкостью отрезала Эйрис. — Ладно, сейчас речь не обо мне... Эту бедную дурочку, что вот-вот преставится, обрюхатил барон Гермах — знаете такого?

-О боги! — простонал священник, хватаясь за голову. — Мало ему было наших баб... то есть, женщин и девушек, он еще за эсанок принялся!