Такие смешные человечки

— Ну пока, Вань, я полетел. До завтра! — Ян помахал рукой и его ярко разрисованный транспортер по пологой кривой взмыл вверх. Лететь Яну было недалеко и поэтому он не стал забираться в стратосферу а продолжил полет на высоте всего около километра. Ивану же надо было лететь подальше. Он проводил взглядом транспортер Яна, набрал на пу­льте автопилота координаты своего дома и откинвувшись в кресле на­жал кнопку пуска. Тотчас ожили турбины, голубое пламя, разгоняя вечер­ние сумерки, метнулось из под брюха транспортера и плавно оторвавшись от земли он завис на мгновение, заботливо пряча лапки — шасси, и затем. устремился вертикально вверх, быстро набирая высоту и скорость. За прозрачным колпаком кабины Иван увидел словно проваливающиеся вниз огни поселка с ярко освещенными прямыми улицами и почти затерявши­мися среди густой зелени корпусами лабораторий, украшенных редкими фонарями.

По мере того как росли скорость и высота нос транспортера все больше задирался вверх пока наконец Иван не оказался лежащим в сво­ем кресле. Кресло слегка развернулось, занимая оптимальное положение и Иван почувствовал как под ним надувается пневматический ложемент, заключая тело в мягкие объятия. На высоте около километра гул турбин резко усилился, голубые отблески засверка­ли на колпаке кабины и возникшая вместе с этим перегрузка вдавила тело в кресло. Иван улыбнулся представив как из кормовых дюз ударил ослепительно яркий, узкий язык пламени. Озаряя окрестности голубым сиянием транспортер свечой устремился в темное небо.

Иван отвернулся чтобы не смотреть на величественную панораму от­крывающуюся его взору. Он и так отлично помнил, что увидит там: Варшава, сияющая всеми своими огнями, выглядела с такой высоты весело и жизнерадостно, но Иван знал что это умирающий город, как впрочем и большинство городов Земли. Люди бегут из созданных ими же многоэтаж­ных муравейников не желая проводить жизнь в постоянной толкотне. Застроенные уютными, утопающими в зелени виллами пригороды куда и перебралась большая часть населения, широко раскинулись вокруг породивших их городов, а сами города постепенно пустели. Особенно удручающе выглядели районы типовых многоэтажек построенные в конце прошлого ве­ка и сейчас совершенно обезлюдившие, заросшие высоким как лес бурья­ном. Дома возведенные с огромными затратами ручного труда, не прослужив своим хозяевам и десяти лет оказались вдруг никому не нужными и теперь Стояли, постепенно разрушаясь, совершенно пустые, с выбитыми оконными стеклами, с покосившимися дверями парадных подъездов, сверкающими пятнами облупившейся краски, немые я и темные как безмолвный укор людям, так и не научившимся разумно использовать свои силы. Убо­рочный машины по — прежнему старательно подметали и мыли дороги и до­рожки по которым давно уже никто не ходил и не ездил, ночные фонари как и былые времена все так же усердно освещали пустынные улицы, но все это напоминало всего лишь грим на лице покойника. Только го­луби и кошки во множестве обитали в этих мертвых кварталах, ведя отчаянную борьбу за существование среди стали и бетона.

Погруженный в эти невеселые думы Иван задремал и не почувствовал ни момента отключения двигателей, ни возникшей вслед за этим невесомости. Подобно снаряду транспортер несся в безвоздушном пространстве по баллистической кривой. Когда минут через 15 Иван очнулся от забы­тья и глянул на навигационный дисплей, то увидел что он уже почти что дома. Более тысячи километров осталось позади и сейчас внизу рас­стилались черноземные равнины, называвшиеся когда — то Белгородской областью, и бывшие одной из главной житниц России а теперь скром­но обозначенные на навигационном планшете автопилота как сектор СВ — 437. Наивысшая точка траектории уже была пройдена и транспортер начал снижаться, но невесомость еще не исчезла — до плотных слоев атмосферы было пока что далеко, об этом же говорили и немигающие звезды ярко блестевшие на абсолютно черном небесном фоне.

В своем стремлении на восток маленький кораблик убежал от солнца и сейчас под ним расстилалась совершенно темная равнина, закрытая плотной облачностью. Вскоре Иван почувствовал как постепенно возвращается сила тяжести. Транспортер развернулся принимая удар атмосферы на теплостойкую защиту днища, кресло под Иваном тоже развернулось и теперь он видел только темное небо над. головой все в ярких искорках звезд. Перегрузка росла, языки белого пламени лизали борта транспор­тера, яркими сполохами перескакивали на колпак кабины, но вскоре плазменный огонь погас, вернулась привычная земная тяжесть. Кресло возвратилось в нормальное положение, предоставив Ивану возможность пол­ного обзора, пневмоложемент испустил дух, предвещая скорое завершение полета. Потеряв космическую скорость транспортер продолжал камнем падать вниз и вскоре пробил облачный покров. Внизу, прямо под транспортером Иван увидел свой дом, напоминавший с высоты огромную ромашку лежащую на ворсистом ковре Молодых лесонасаждений, выросших на месте бывших сельхозугодий расстилавшихся здесь когда— то до самого горизонта. Как и положено ромашке она состояла из сердцевины и отходящих от нее тридцатиметровых лепестков представлявших из себя поля солнечных батарей, сердцевина же была занята собственно жилым корпусом, теплицей, энергоблоком, гаражом, цехом утилизации и прочими вспомогательными службами. Стеклянная крыша теплицы ярко светилась и служила своеобразным маяком к которому и направлялся Иванов кораб­лик в своем падении.

"Пора бы уже включаться турбинам" — подумал Иван когда до земли оставалось всего чуть больше километра, но не стал вмешиваться в действия автопилота так как по его мнению подобное вмешательство послужило бы признаком душевной слабости. Автопилот вспомнил о своих обязанностях на высоте около трехсот метров: земля стремительно приближалась, казалось что вот сейчас она в последнем прыжке разнесет в щепки утлое суденышко вместе с его пассажиром и невольный приступ первобытного страха уже начал сжимать сердце Ивана своими холодными пальцами а Ивановы руки подсознательно рвались к пульту управления, но тут турбины взвыли, словно спохватившись, и транспортер, замедлив падение, завис на мгновение, как бы выбирая место поудобнее, выпустил шасси и наконец мягко приземлился на посадочную площадку между ле­пестками ромашки, подняв в воздух целое облако пыли и разного мелко­го мусора накопившегося за день.

"На этот раз, похоже, обошлось, — подумал Иван выбираясь из кабины и вытирая рукой вспотевший лоб, — Аттракцион, однако, не для слабонервных. Впрочем, он отлично понимал что сам виноват в том что ему пришлось слегка поволноваться: перестарался задавая режим полета. И куда было так спешить?,

"А нервишки у тебя, братец, ни к черту" — придя к такому неутешительному выводу Иван направился к жилому комплексу по дорожке бегущей через небольшой садик, эта дорожка вывела его к невысокой керамичес­кой оградке — доброму символу тех времен когда дома еще были просто домами а не огромными автоматическими комплексами с замкнутым цик­лом жизнеобеспечения. Тогда эта оградка отделяла дом Поповых от тро­туара и от проезжей части по которой сновали ужасно чадящие автомо­били с двигателями работающими на продуктах перегонки нефти, вдоль улицы домики лепились один к другому тесными рядами, кроме главной улицы были и другие улочки и переулки заросшие лопухами , и вообще на этом месте в те времена располагалось раскинувшись широко большое русское село Краснохатка.

Но все это было до "большого скачка", а после него вдруг оказалось что средняя полоса России это не самое лучшее место для жизни, что людям, особенно детям здесь остро не хватает тепла и солнечного све­та и они часто болеют во время долгих холодных зим. Выяснилось так же что гораздо приятнее жить где — нибудь на так называемых "новых территориях, то есть в бывших африканских или австралийских пустынях, пре­вращенных при помощи самовоспроизводящихся систем в бесконечные цветущие сады, иметь уютную, утопающую в вечной зелени виллу на бере­гу искусственного озера в котором можно купаться в любое время года, неожиданно открылось что детям гораздо полезнее бегать круглый год голышом под ласковыми лучами тропического солнца, еще более мягкими благодаря мощному озоновому слою восстановленному над всей планетой, а если кто — нибудь вдруг заскучает по хрустящему морозцу, по искристому снегу или по катанию на коньках или на лыжах, то в этом случае вполне можно воспользоваться услугами климатического парка или же отправиться на недельку — другую на какой — либо горный или приполярный курорт. Впрочем, опыт показывает что для того чтобы насладиться всеми прелестями зимы вполне хватает нескольких дней, а в целом человек оказался существом сугубо летним, рассчитанным в основном на жизнь в теплом тропическом климате.,

Когда люди постепенно все это для себя уяснили, то они потихоньку незаметно, обычно по осени, вслед за перелетными птицами потянулись на юг, поближе к экватору. Семьи одна за другой оставляли свои дома со всем скарбом и налегке перебирались в теплые края, где их уже жда­ли белые виллы под развесистыми пальмами. Ночью к брошенному, ставшему никому ненужным дому подъезжал роботизированный комплекс, робот — буль­дозер разрушал стены, робот — экскаватор грузил мусор в самосвал, освободившуюся площадку засыпали питательным компостом и сажали на нем молодые деревца, а с восходом солнца на месте бывшего человеческого жилья уже зеленела небольшая рощица, встречающая первые солнечные лучи радостным трепетом листьев, и уже трудно было поверить в то что среди этих кущ когда — то теплился чей — то семейный очаг.

В одно такое чудесное утро золотой поры бабьего лета Поповы вдруг обнаружили что в радиусе нескольких, километров от их дома не осталось больше ни одного человеческого жилья. Молодые лесонасажде­ния занявшие так же и ставшие никому ненужными сельхозугодия, раскинулись до самого горизонта, и только бетонная автострада, пересекаю­щая лесной массив в том месте где проходила главная улица села Краснохатка, напоминала о кипевшей здесь некогда жизни. К тому времени люди давно уже не терзали несчастную землю колесами своих автомоби­лей а порхали по воздуху словно птицы, и поэтому когда в течении ме­сяца ни одно, даже самое захудалое транспортное средство не потрево­жило пыль на этой чудесной. красиво размеченной многорядной автостра­де, Иванов отец заказал на несколько часов роботизированный комплекс и в течении одной ночи уничтожил это автодорожное чудо из асфальта и бетона, чтобы оно не мозолило глаза и не терзало душу.

Заняв и территорию бывшей автострады деревья полностью воцарились в округе, потеснив, казалось, и людей, но время от времени человеки все — таки напоминали, кто является настоящим властелином под этим небом: когда появились продовольственные модули с автоматической теплицей и животноводческим комплексом, и когда потребовались новые энергети­ческие мощности для всего этого а также для транспортного модуля и цеха утилизации бытовых отходов, то поля солнечных батарей широко раскинулись вокруг дома Поповых, потеснив зеленые заросли своим бле­ском и величием и образовав ту самую ромашку которую Иван видел с высоты птичьего полета.

Размышляя обо всем этом, наслаждаясь тишиной и прохладой летней ночи и отдыхая душой после беспокойного дня, Иван оперся о небольшую дюралюминиевую калиточку, ведущую в палисадник, непосредственно при­мыкающий к дому. На этой калитке Иван подолгу качался вместе со своим другом Колькой, когда они, возвращаясь из школы, никак не могли расстаться, болтая о чем — то ужасно важном. Кажется это было так давно. . .

Потом Колькина семья уехала жить куда-то на Аравийский полуост­ров, и Колька с тех пор всего несколько раз прилетал к Ивану на ка­никулы и все ужасался: "Как ты здесь живешь!" А теперь Колька и вовсе обосновался где — то за пределами Земли, Иван даже не знал точно где, кажется, на каком — то планетоиде.

Иван, когда был мальчишкой, часто спрашивал отца, почему они не пе­реселятся поближе к экватору, куда переместилась вся цивилизация, а продолжают жить в этой богом забытой глуши, далеко не в самой лучшей климатической зоне. Иванов отец — ужасно старомодный человек, всегда в таких случаях очень смущался и начинал — бормотать что — то о земле своих отцов, о могилах предков и нести прочую сентиментальную чушь. Отец никак не мог понять как это люди, получив наконец — то полную экономическую свободу, так быстро смогли забыть и свою Родину и даже родной язык, неужели все эти фразы о родной земле, о русском народе были пустой болтовней, идеологической мишурой, державшейся только . до тех пор, пока люди были материально зависимы друг от друга и от той земли на которой они жили, как легко осыпалась вся эта мишура как только люди обрели истинную свободу и перестали зависеть от кого бы то ни было как материально, так и в вопросах личной безопасности.

С настырностью юности Иван допытывался у отца почему, ну почему он должен любить этот клочок Земли больше чем любой другой уголок пла­неты, что здесь — люди какие — то особенные, или деревья растут по дру­гому, а может небо совершенно неповторимое? Отец только смущенно улы­бался и успокаивал своего ретивого сыночка: "Да, конечно, эта часть планеты ничем не лучше любой другой и, кажется, нет ничего такого осо­бенного за что бы ее следовало любить больше остальных, но понимаешь в этих вопросах слова порой бессильны, тут ничего невозможно объяс­нить, все происходит на уровне подсознания, может быть даже звериных инстинктов. Когда ты станешь повзрослее, ты возможно почувствуешь что такое любовь к родине, а нет, так я буду только рад за тебя, значит ты станешь настоящим гражданином Солнечной системы, непривязанным к одному конкретному месту или какой — либо планете.

Так говорил Иванов отец. С тех пор Иван многое повидал, многое уз­нал и многое понял, но вот за что надо любить свою родину так и оставалось для него неясным. А самое удивительное что теперь, став взро­слым, Иван вовсе не собирался куда — либо уезжать из родных мест, не смотря ни на холодный зимы, ни на одиночество. Когда к Ивану в го­сти прилетали друзья, то они долго восхищались окружающими лесами а потом обычно заключали: "Слушай, Вань, и как ты только живешь в такой глухомани? Давай бросай эти милые российские дебри и переби­райся к нам в Африку" — или в Австралию или в Америку, или в Океанию, но Иван только молча улыбался в ответ на эти столь заманчивые пре­дложения тижхой спокойной улыбкой будды. Он знал что отец оказался прав и не всегда поступки людей определяются только их сознанием, порой звериные инстинкты оказываются гораздо сильнее. Да и во что бы вообще превратилась наша жизнь если б весь ее уклад определялся только требованиями холодного, трезвого рассудка!

А друзья удивлялись и покачивали головами: "Ох уж эти пресловутые загадки русской души! "