-Немножко подождем, надо, чтобы у тебя прошла боль, а потом будет тебе блаженство, любопытная моя, пошли в душ. Жаль, нога не дает тебя на руках нести, но это временно, нагоним.

В душе Наташка засмущалась сначала, но Ванька не был бы Ванькой — он с такой нежностью намывал её, что она почти растеклась лужицей.

-Ох, Вань, я ща упаду...

-Какой упаду, а мне спинку потереть?

Вот так и намывались, примерно с час, изучая, лаская друг друга. Бабник и ловелас Чертов млел и также растекался лужицей под её неумелыми ласками, и переполняло его ощущение, что он, как долго странствующий по разным морям и океанам корабль, наконец-то причалил в родную бухту. И понял он одержимость Авера Алькой. На самом деле единение душ случается, и возликовал, что ему тоже досталось такое счастье — быть любимым и купаться в обожании и любви этой вот девчушки, которая за три месяца перевернула и вывернула его наизнанку, мимоходом.

-Маленькая моя, — взяв в ладони её лицо, сказал Ванька, — я кроме мамки и сестриц никогда никому не говорил, что люблю. Как же я рад, что приехал в твою Медведку. Люблю тебя, моя сладкая, невозможно колючая, вреднючая, ехидная, но самая-самая, люблю!

-Я тоже тебя люблю, — задыхаясь от его поцелуев, бормотала Наташка, — Вань, я ноябрь-декабрь ваще не жила, так тошно было!

-Все, все, мы вместе, пошли спать, вон уже губы посинели, от воды наверное?

-Ага, Чертов дорвался, какая вода?

Уже засыпая, Ванька, прижав к себе свою невозможную женушку, пробормотал:

— Даже первая ночь у нас с тобой с юмором получилась.

-А то! — уже на грани сна пробормотала она. — Мы такие!

ГЛАВА 3.

Сказка для Наташки продолжилась, тем более, когда Ванька, разбирая свою сумку, хлопнул себя по лбу.

-Наташ, я совсем забыл, — он достал из сумки фотоаппарат "Зенит".

-Ох, Чертов, ты мои мысли читаешь, да? Я так мечтала сфоткать всю эту красоту, пусть черно-белую, но ведь это бесподобно красиво.

И теперь без фотоаппарата никуда не ходили, Наташка фоткала все, а поставив на выдержку бегом бежала к своему ненаглядному Ванечке, чтобы успеть, и было на каждой из семи пленок множество фото счастливой пары.

Ванька с утра ходил на всякие процедуры. Наташке, чтобы она не скучала без мужа, тоже взяли контрастный душ и хвойные ванны, потом шли на обед и гулять. Съездили на озеро Рицу, знакомое Наташке только по названию конфет, побывали в Новом Афоне, съездили в Сухуми, там Наташка обалдела от Ботанического сада, обезьянник ей не понравился, как-то не впечатлили её эти животные.

Самая сильная страсть, после мужа, конечно,случилась у неё к морю. Она могла бесконечно любоваться им, ножки свои помочила и не раз. Они вместе с Иваном, закатав штанины, взявшись за руки, ходили по кромке моря, долго так бродить муж не разрешал, но Наташке хватало и этого. А когда она нашла несколько ракушек, выброшенных морем после недолго бушевавшего шторма, восторг зашкаливал.

Съездили в Сочи, прикупили кой чего из вещей. Наташке яркую куртку на межсезонье и теплую на зиму, несколько вещичек по мелочи, а Ванька самолично, ничуть не смущаясь, выбрал три комплекта красивого нижнего белья для жены.

-Жаль, в сердечках и поцелуйчиках нету.

Частенько вечером, нагулявшись,— нога у него стала проходить, он начал ходить без палки, но не быстро, — забредали к чете Адлейбо, которые всегда радостно встречали их и начинали суетиться, шумно переговариваясь, и каждый раз готовили для Чертовых что-то новенькое.

Узнав, что их младшенький, Зураб, учится в Москве в Тимирязевке, Иван сказал:

— Если надо передать что-то сыну, собирайте, здесь проводите, а там студенты встретят

. -Ай, Ваня. Какой ти хароший человэк, канэшно сабирём!

Новый год встретили на улице, сначала позвонив всем своим с переговорного, потом полюбовались на разноцветные салюты, погуляли и пошли в номер.

-Наташка, Наташка, что ты со мной сделала? Я же беспрестанно хочу тебя! Ужас!! Мелкая, ты приворот какой что ли знаешь? Сдается мне, что мы с тобой уже точно не одни.

-Это как? — испуганно дернулась Наташка, оглядываясь...

-Глупыш, ребенка точно уже сделали.

-Да ладно? — не поверила коза-дереза, — так прямо сразу и сделали?

-Ну, милая, раз мы с тобой получаем это твое неземное блаженство, как в книжке, то точняк. Или, — он хитро прищурился, — в книжке все лучше?

Наташка в ответ только хихикала и сама тянулась к своему нежному амбалу.

— Я-то в книжке читала, а ты вот, реально можешь сравнить.

Он щелкнул её по носу:

-Что было до тебя, то всё водой смыто, а сейчас нет никого, забыто и выкинуто, есть только ты. А давай девочку родим, вон, как у Авера, он там растекается от своей дочурки.

-Не, мальчишку хочу, такого же как ты.

-Ты чё? Папа не подарок, а сыночек ещё хлеще получится, мы ж с тобой вместе — гремучая смесь.

Но всё имеет свойство заканчиваться. Провожали их оба Адлейбо, Иван и не понял, на какую авантюру он согласился, а когда Георгий начал выгружать из багажника баулы и корзины, он ошалел.

-Однако, ты сыну на полгода предаешь гостинчика?

-Зачем так гавариш? Эта половина для Зураб, а это для твоей уважаемой мама и сестриц, скажеш, ждем летом всениприменно, ваша семмя — тэпер и наша тоже!

А у Аверов заболел Мишук. Пришел из садика с соплями и кашлем, и чтобы не заразить капельную Настюшку, его отправили к деду.

Минька три дня сопливился, потом понемногу начал выздоравливать, Алюня моталась между домами, оба с Сашей переживали, чтобы малышка не заболела, она же постоянно пищала и плохо брала грудь. Вызвали врача, та послушала, осмотрела тщательно и сказала, что ребенок совершенно здоров. И только когда выздоровевший Минька явился домой родители поняли, что Настюшка, оказывается, скучала по своим верным мужикам Миньке и деду.

Под Минькины песни она опять хорошо чмокала и засыпала без писка. Новый год встретили дома, были морозы и, конечно, мелких в Медведку не потащили.

Ребята Алькины жаловались, что было не так, как всегда, не хватало Алюни. Гешка приехал советоваться:

-Аль, жениться хочу, но Люська только десять заканчивает, учится хорошо, а мне ждать невтерпеж, и так три года почти жду.

-Геш, может, ей на заочное поступить, если невтерпеж? Или дай ей пару курсов отучиться, а потом...

— Не, потом долго, надо ща.

-Поговори с её родителями, может, вместе что и надумаете.

-Во, блин, никогда не думал, что на малолетку западу.

У Авера наступили напряженные дни — всем мужским коллективом военкомата готовились провести теперь уже зимние военно-спортивные игры. Торили лыжню, которую пару раз приходилось прокладывать заново из-за обильных снегопадов, на большой поляне устанавливали стенды для стрельбы, готовили место для кухни. Очень много помогали и афганцы, приезжавшие на выходные со всего района, подключились комсомольцы, ПТУшники, старшеклассники, все с нетерпением ждали соревнований. Авер немного дергался — должны были присутствовать представители облвоенкомата, а Щелкунов, наоборот, горел азартом.

В Медведке Натахины пажи, посовещавшись, решили всем доказать, что они и без неё не лыком шиты. Особенно старался Валёк Карманов. Выпросив на время у физрука школы мелкашку, он приезжал с учебы, бросал сумку быстро на ходу жевал, надевал лыжи и убегал, невзирая на ворчание бабы Плони. Ребята засекали время, по очереди прибегая на стадион и начиная стрелять.

-Не это не биатлон, это гонки патрулей, — пояснял всем любопытным Валёк, уж очень ему нравилось такое название.

Ребята дополнили свои тренировки ещё и бегом на охотничьих, широких лыжах. И оказалось, что лучше всех получается бег и стрельба именно у Валька.

Баба Плоня отвесила ему тумаков, когда преподавательница из ПТУ, встретив её, пожаловалась, что внук подзапускает учебу.

-Баб, чесслово, все исправлю, вот, после соревнований, тама же не только наш район будет, еще чусовские приедут и пермская какая-то сборная команда, а мы чё, хуже их, в лесу-то живши.

-Смотри, Валёк, ты мою тяжелую руку знаешь, не погляжу, что восемнадцать в феврале.

-Баб, ей Богу, ты меня тоже знаешь.

По выходным с Авером, конечно же, постоянно увязывались Минька и дед. Минька шустро бегал на своих детских лыжах, которые одевались на валенки, а дед степенно приходил по уже хорошо утоптанной дороге — дело находилось всем: Минька помогал собирать хворост, дед суетился возля крепости, помогал обтесывать большие глыбы снега, а девчонки Аверы, оставались дома. Алька готовила большую кастрюлю супа-щей-борща, наваривала много картошки, доставала грибы, капусту, компот, зная, что с тремя мужиками Аверами наверняка придут медведкинские и приедет на коляске Коля Егоров.

-Такой хороший парнишка! — сокрушались мамка с Антоновной, и не сговариваясь взяли над ним негласное шефство.

Коля, получив квартиру — дедову однушку (дед оставил там усю меблю, узял только телевизор и холодильник, "у мяне у Алькиной хате усе осталося, хай будя и у тябе где спать и на чем сидеть"), очень усиленно начал готовиться к поступлению в институт на заочное отделение.

И как-то незаметно он вписался в число близких для Аверов людей. Мать его тянула ещё двух сестренок подростков, и Коля старался её не напрягать. По вечерам он три раза в неделю ездил в ДК, там был небольшой зал с древними тренажерами — упорно занимался, помня слова одной пожилой женщины, врача-травматолога в госпитале:

-Все, сынок, в твоих руках, у тебя голова есть, значит, ты не инвалид. Хуже, когда руки-ноги есть, а голова отсутствует. Я не могу сказать точно, но бывали случаи, когда люди с такими ранениями на войне, имея сильное желание и через сопли и слезы, начинали ходить заново. Легче всего сидеть в коляске и жалеть себя, вон, люди, которые не сдались, уже и на олимпиаде выступают, и слепые и хромые, всякие — мне зять рассказывал. Он как раз в Канаде в командировке был и видел как-то парлично-олимпийские, что ли игры. Поверь мне, старой, жизнь-то у тебя не кончилась, а спиваться и орать на бедных родителей — много ума не надо.

И частенько заезжал Коля к Аверам на огонек, советуясь, консультируясь или с просьбой помочь решить трудное задание.

На день игр погода выдалась как по заказу — небольшой морозец, градусов пятнадцать, чистое небо, яркое солнце... в воздухе прямо витало ощущение азарта и праздника.

Оставив Настюху с Антоновной, Аверы всей семьей пошли поболеть, народу собралось видимо-невидимо, Егорыч дал отмашку и понеслось...

Скептически настроенные поначалу два офицера из области, вскоре, забыв про свою важность, орали, свистели, хлопали друг друга по плечам, особенно, если вперед вырывались пермские, но их постепенно и незаметно поджимали местные: команда-2, в которую и вошли Медведкинские.

Авер сохранял невозмутимость — он должен был быть беспристрастным, а его Алюня болела за двоих. Как она кричала, прыгала, обнимала в восторге стоящих рядом одноклашек, которые не отставали от неё...

Саша втихую любовался своей Алюней, а для Валька Карманова настал звездный час... он умудрился победить и в гонке патрулей, промахнувшись по мишени всего один раз, и в гонке на охотничьих лыжах. Худенький, среднего роста, он как живчик проскочил пять километров с винтовкой и два на тяжелых лыжах. Как орала Медведка...

Потом был штурм крепости, тут все перемешались: и условно раненые, и условно убитые — все дружно перли на штурм, судьи видя такое азартное наступление, махнули рукой, не стали засчитывать этот вид соревнований никому. Но надо было видеть восторг и штурмующих и обороняющихся — разрумянившиеся, смеющиеся, получившие большой заряд позитива, все оживленно обсуждали игры.

Напоследок было награждение отличившихся. И две из трех символических медалей за победу, остались в районе, а точнее — уезжали в Медведку, только бег на лыжах выиграли чусовские.

А через два дня в Медведку пришла почта с последним выпуском местной районной газеты, где на второй странице весь лист был посвящен играм, и красовались аж две фотографии Валька.

Баба Плоня, уставшая после работы, она отработала сорок лет поваром в детском садике, неспешно зашла в магазин, где было человек пять покупателей, минуты через две туда заскочила почтальонка Ася:

-Теть Плонь, как хорошо, что я тебя увидела, смотри, на.

-Чё там может быть интересного?

-А ты разверни, разверни.

Плоня развернула, увидела фотографии счастливого Валька и охнула.

-Ась, че тут написано-то, я без очков.

-А написано, что Валек теперь знаменитость, победитель двукратный этих игр, уступил только в беге на лыжах чусовскому пареньку, а так лучше всех выступил.

-Ох, а я ему тумаков навтыкала. Ася, а как бы газеточку-то ещё одну мне, я бы Пашке отослала, пусть порадуется, мамке-то на них наплевать всегда было.

-У меня только одна лишняя, но я поспрошаю у кого.

Утром в садике приходящие детки, раздевшись, прямиком шли к тете Плоне и отдавали ей газетки с Вальком. Насчитав десять газет, Плоня расплакалась:

-Вот, награда мне какая и от внука, и от деток.

А Валек, выспросив московский адрес атаманши, послал ей тоже:

-А пусть не думает, что мы без неё слабаки.

Атаманша же, пророческими оказались слова мужа, мучилась токсикозом...

Приехав в Москву, с полмесяца все было спокойно, хорошо, а потом началось... Наташка резко похудела, тошнило сильно, особенно по утрам, и Ванька на цыпочках, стараясь не разбудить свою козу-дерезу, уходил в ванную, мамка тоже всячески оберегала её.

Ольга Евсеевна, понаблюдав с неделю за молодыми, оттаяла душой: её такой безбашенный сын резко изменился, после службы летел домой, постоянно старался как можно ближе сесть возле своей жены, дотронуться, обнять, чмокнуть в щеку, а та вся светилась. И вздохнула мамуля с облегчением, увидев, что девочка вся в её Ваньке.

А потом началась тошнота... Когда Наташка в первый раз выскочила из-за стола, Иван как-то и не понял, что это, а Ольга Евсеевна, очень удивила его — перекрестившись и как-то радостно вздохнув.

-Мам, ты чего это? Вроде и неверующая? — недоуменно спросил сын.

-Дубина ты, двухметровая, ребенок у вас будет, а у меня внук или внучечка.

-Чё, серьезно?

-Тебе ли не знать, откуда дети появляются.

-Ох ты, — он вскочил и помчался за своей конопушечкой, минут через десять пришли — смущенная, растерянная Наташка и важный, раздувшийся от гордости Ванька.

-Эт мы как Аверы — в сентябре родим, йес!

Иван очень бережно ухаживал за своей Наташкой, приносил питье кисленькое, ей все время хотелось кисленького, покупал на рынке клюкву, морщился, видя, как она ест её горстями, приладился готовить что-нибудь легкое, на один укус для жены.

Она же, когда не мутило, не сидела без дела, разобрала большую кладовку, до которой у Ольги Евсеевны не доходили руки, раскопала где-то в залежах вещички Ивана — младенчика, постирала-погладила их и твердо сказала, что из роддома только в этих вещичках, папиных, малыша забирать будут...