Зовущий из тени

Глухая стена за спиной. Скользящая по полу тень. Пробуждение — сердце колотится, горло саднит от крика.

— Вылезай ко мне, Орри! Идем, чего покажу.

— Утром покажешь.

— Нет, сейчас.

Ледяные пальцы, до боли стискивающие запястье. Бег на пределе сил. Глиняные фигуры вдоль дороги.

— Тавхоэни, девочка не выдержит! Надо заканчивать.

— Нельзя, Лирсли. Мне жаль.

Чужая комната. Едва теплящийся огонек свечи. Темнота, густая, как грязь, ползущая вверх.

Слова. Непонятно откуда взявшиеся в сознании, но почему-то важные.

— Все, все, отдохни.

Отдохни? Кажется, раньше ее звали как-то иначе.

* * *

Черное, серое, желтое. Словно битые стеклышки. Они складываются в узор, красивый, но от него почему-то накатывает тошнота. Потом орнамент распадается, осколки кружатся, то вспыхивают яркими огоньками, то тускнеют.

Возвращается темнота, и от этого легче, даже дурнота отступает. Но потом стекляшки выныривают из нее вновь, взрываются множеством оттенков, мельтешат, суетятся, выстраивают и тут же разрушают орнаменты.

Эти узоры и есть мир. Только тебя в нем нет. Ты смотришь извне, с бессильным отвращением, но у тебя ни имени, ни памяти — ничего. И непонятно, как ты все это видишь.

Темнота побеждает, окутывает тебя спасительным маревом. А когда осколки вновь начинают свою игру, тебе уже легче. Ты начинаешь различать что-то, вот-вот нащупаешь. Ты уже почти есть, и ты — не часть чужого узора, ты отдельно.

Ты... человек. Ты жив... жива. У тебя есть имя, может быть, ты даже сможешь вспомнить, какое. Надо только еще немного отдохнуть в темноте.

А потом игра огоньков перестает пугать: это просто свет проникает сквозь закрытые веки, и никаких разноцветных орнаментов.

Некоторое время Орри лежит неподвижно, наслаждаясь вернувшимся осознанием себя, ожившей памятью. Потом она открывает глаза.

Знакомая комната, но не ее, другая. Тусклый свет за витражными стеклами, но свечи еще не горят. Значит, вечер. Пасмурный. Или утро?

К горлу внезапно подступают слезы. Опять храм! Почему они не отпустили ее домой? Она хочет к маме, сейчас же!

Орри вскакивает с постели — и тут же падает обратно: голова кружится. А слезы текут по щекам, безудержно, неостановимо. И со слезами уходят остатки сил.

Почему здесь никого нет?!

Позвать бы, но во рту пересохло так, что языком не пошевелить. Хочется пить. Наверное, где-то здесь есть кувшин с водой, должен быть, но чтобы найти его, надо приподняться с кровати или хотя бы открыть глаза. А веки слишком тяжелые.

Темнота возвращается, кружится гигантской воронкой, засасывает Орри. Ей невозможно сопротивляться. Да и не хочется.

А потом что-то холодное касается лба, и девочка открывает глаза.

— Жара нет, — озабоченно говорит склонившаяся над ней Лирсли. — Ты помнишь, кто ты?

— Ну... да, — голос вернулся, слабый и хриплый, но говорить все-таки можно. — Что это было? Вы жгли какую-то гадость в чаше... травы всякие. Мне стало плохо.

Жрица не отвечает. Подносит к губам Орри кувшин, придерживает, пока та с жадностью пьет.

— Я как будто вернулась туда, — неуверенно говорит девочка, закончив. — На Нижний луг. В ту ночь, в следующий день.

— Так было нужно, — синие, словно вечернее небо, глаза жрицы смотрят сочувственно. — Жаль, что пришлось...

— Вы были там со мной, да, тавхоэ? — перебивает ее Орри. — Что же вы меня не защитили?

Глава 2. Эпидемия

Прошло не меньше полного круга Матери прежде, чем Орри смогла встать и пройтись по комнате. Все это время Лирсли навещала больную, но больше никто не появлялся. И родных к девочке не пускали, сколько та ни упрашивала.

Наконец настал день, когда Орри окрепла настолько, что решилась выйти за дверь. Эта часть храма была ей незнакома. Занятия для городских детей проходили в просторном зале неподалеку от главного входа, и еще Орри знала, как оттуда добраться до библиотеки.

Девочка никогда не задумывалась, сколько жриц живет в храме Вастарны. На праздниках появлялось, наверное, несколько десятков, но в лицо Орри знала только Верховную — тавхоэни Эрисею. Ну, и конечно, Дивильду и Лирсли, которые вели занятия. И Айху, Хранительницу свитков и обладательницу самых роскошных на свете иссиня черных кос. Если бы у Орри были такие волосы, она ни за что не стала бы их заплетать. Они окутывали бы ее до самых колен, словно шелковый плащ, и все мальчишки, и даже парни постарше провожали бы ее восхищенными взглядами. А Орри делала бы вид, что не замечает этого. Правда, никто не распускает волосы до замужества, да и после — разве что при близких, но... когда очень красиво, то наверное, можно все?

От фантазий о собственной неотразимости девочка немного повеселела. Между тем, коридор оставался пустым, а двери по обеим его сторонам были плотно закрыты. Орри немного подумала и осторожно постучала в одну из них. Никто не ответил. Девочка нажала на ручку, но дверь, похоже, была заперта. Кештиора вздохнула и пошла дальше.

Ни людей, ни голосов — пусто и тихо. Ей стало бы не по себе, если бы она не знала, что храм Матери — самое безопасное место в мире.

Коридор закончился аркой из красного мрамора, за которой оказалась ведущая вниз лестница. Орри спустилась по ней, цепляясь за перила: ослабевшие ноги настойчиво требовали отдыха. Добравшись до нижней ступеньки, девочка обессиленно уселась на нее.

Перед ней была еще одна мраморная арка — нет, три подряд: белая, голубовато-серая и снова белая. Дальше виднелся короткий коридор, а за ним — огромная двустворчатая дверь, украшенная росписью. Сюжет картины был знаком Орри: великая Мать поднимается в небо, посылая живущим свой нежный серебристый свет и благословение. Из нижних углов картины к ней тянутся уродливые лапы чудовищ — раньше Орри нравилось их рассматривать, но теперь почему-то совсем не хотелось. Твари жадно смотрят на Мать, но не смеют приблизиться к ней: бдителен Страж в кроваво-красных доспехах, и наготове в его могучих руках длинная секира с хищно поблескивающим серпом на конце.

Разглядывать картину можно было долго: художник был искусен и не пожалел ярких красок. Но гораздо больше Орри хотелось узнать, что там, за дверью. Очень может быть, что самое главное помещение храма. Тайный алтарь Вастарны, например, к которому пускают только высших жриц. Или хранилище для самых редких, самых секретных книг.

Любопытство победило усталость. Орри поднялась и заковыляла к двери.

Изнутри слышалось пение. Множество женских голосов, слаженно звучащих, глубоких и сильных.

Орри толкнула дверь, но та не поддалась. Стучаться девочке не хотелось: это могло помешать поющим, а Кештиоре жаль было обрывать музыку. Она прижалась ухом к прохладной створке и замерла.

Мелодия была неспешной и очень торжественной, а слова — незнакомыми. Снова древний язык?

Слабость опять вернулась, и Орри с сожалением поняла, что не только не доберется до своей комнаты, но даже по лестнице подняться не сможет. Она опустилась на каменный пол сбоку от двери, свернулась калачиком и крепко уснула.

— Вставай. Эй, вставай!

Орри открыла глаза. Лирсли настойчиво трясла ее за плечо.

— Не стоит спать на камнях. Я тебя еле выходила, не хватает только, чтобы ты еще и простудилась. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату.

— Тавхоэ, кто это пел? Можно мне посмотреть, что там, за дверью?

— Туда нельзя заходить никому, кроме посвятивших свою жизнь Матери, — покачала седой головой жрица.

* * *

Девчонка, к счастью, спорить не стала. То ли надеялась при случае все-таки сунуть нос в запретный зал, то ли действительно покорилась.

Лирсли с трудом дотащила ее до комнаты: Кештиора едва держалась на ногах и клевала носом, а нести ее на руках было слишком тяжело — все-таки не малышка, хоть и исхудала в последнее время.

Уложив девочку, жрица вышла, закрыла за собой дверь и приостановилась, колеблясь. Ей и самой стоило поспать: была глубокая ночь, а Лирсли за последние трое суток почти не отдыхала.

Следовало бы, конечно, вернуться к внутреннему алтарю и продолжить обряд вместе с остальными. Сейчас каждый голос на счету: часть жриц погибла, больше половины лежат больные в закрытой части храма, и едва ли многие из них выживут.

Мшаная лихорадка, прокравшаяся в город, не обошла стороной даже дом великой Матери. Песнопения должны были остановить беду, но Лирсли видела, чувствовала, что Вастарна не помогает своим верным, не пытается их спасти. А это могло значить одно из трех: или богиня оскорблена, или ее внимание занято чем-то иным, или же она бессильна. Мать не подавала никаких знаков, и ни в книгах, ни даже в самых древних свитках пока не удалось найти записей о подобных несчастьях.

Лирсли еще немного подумала и направилась в свою комнату: поспать было необходимо. Обряд нельзя прерывать, но если не отдыхать хотя бы по очереди, то в конце концов кто-нибудь просто свалится, нарушив стройное течение ритуальной песни. Была бы здорова Эрисея, она бы распорядилась, чтобы сестры служили богине по очереди. Но Верховная слегла вчера утром и даже если пока жива, уже ничего не может сделать, а старших жриц еще четверо, кроме самой Лирсли, и согласия между ними сейчас нет.

Если Вастарна так и не вмешается в ближайшие дни, Северная Данмара обречена. И ближайшие селения тоже: когда болезнь только появилась, некоторые горожане успели бежать, и часть из них могли разнести заразу. Синий дым, предупреждающий о поветрии, выпустили в небо позже. И Юппава, и сухопутные дороги теперь перекрыты, в города беглецов из Данмары и окрестностей никто не пустит.

* * *

Орри проснулась и наморщила лоб, пытаясь вспомнить что-то важное, перебитое сном. Или приснившееся? Какие-то яркие картинки, чьи-то голоса, ведущая вниз лестница.

Так и не разобравшись, что ей привиделось, девочка встала и оделась. Было светло, сквозь витражи проникали яркие солнечные лучи, разбрызгивали по комнате разноцветные блики. Девочка чувствовала себя вполне бодро, только есть хотелось ужасно. До сих пор еду и питье приносила Лирсли, но сегодня жрица почему-то не появилась.

Орри умылась из кувшина в углу, пригладила волосы и подумала, что очень давно не смотрелась в зеркало. Пожалуй, с того самого проклятого вечера, когда они с Роуном затеяли свое глупое приключение. Так глядишь, тебя саму за буттака примут. Да, за буттака! Девочка усмехнулась: не будет она избегать этих мыслей. И управу на злобную тварь найдет, и друга отыщет и спасет. Что жрицы не помогли приятелю, Орри не сомневалась: иначе Лирсли обязательно рассказала бы, что все хорошо. И домой бы отпустила.

Несмотря на пережитое, Кештиоре больше не было страшно. Во-первых, невозможно бояться больше определенного предела, это она уже знала. А во-вторых, справилась же она один раз с этой штукой, ну, да, жутко было и трудно, но ведь сумела же. И снова сумеет. Этот город — ее, Орри. Ее и Роуна, а не какого-то там пришлого буттака. Вот пусть тварь и убирается вон.

Сколько же времени прошло? Может, пора Сна наступила? Или даже Пробуждения? Жаль, если Орри пропустила праздник Обновления, с которого начинается небесный цикл. Это ее самый любимый день, точнее, двенадцать дней, когда торжественные песнопения в храме сменяются играми и танцами на площади, дома украшены разноцветными лентами, а взрослые не скупятся на лакомства и подарки.

А ведь отец и мама наверняка волнуются и грустят, хоть и знают, что дочка в храме, под присмотром жриц. Да и сама Орри соскучилась до смерти: странно, что она почувствовала это только сейчас. Хотя почему странно — она словно во сне была все это время.

Девочка решительно вышла из комнаты и отправилась искать кухню. Снова пустые коридоры — ни голосов, ни людей, совсем, как в недавнем сне. Или это был не сон?

Неужели буттак искал Орри и сожрал тут всех — мелькнула паническая мысль. Сердце немедленно подпрыгнуло к горлу, по всему телу выступила испарина. Девочка прижалась к стене, испуганно озираясь, но никаких признаков чудовища не было. И потом — должна ведь орать кошка, а не орет, значит, все в порядке.

Отдышавшись, Орри пошла дальше. Так, сначала поесть. Потом отыскать все-таки зеркало и привести себя в порядок. А дальше — обязательно найти дорогу в библиотеку: надо выучить слова, которыми можно подчинить тварь. Стирхи с ним, с кладом! Но Роуна буттаку придется вернуть, и пусть только попробует отказаться!

Скупо освещенный коридор уперся в развилку. Куда теперь: направо или налево? Орри принюхалась. Кажется или справа пахнет едой? Она повернула, все ускоряя шаг. Аппетитный запах усилился — точно, еда! Рутовая каша. Вот бы еще и с ягодами шилги! Девочка проглотила слюну и толкнула дверь.

— Где же ты ходишь? — устало спросила высокая жрица.

Лицо ее было очень бледным, а под глазами темнели круги, словно она хворала или не выспалась.

— Бери вот котел, неси. Давно все готово, стынет. Что же они покрепче никого не...

Она осеклась и безнадежно махнула рукой.

— Я отнесу, — торопливо заверила ее Орри. — Только можно мне сперва поесть?

— Давай быстрей, — женщина наполнила миску, сунула девочке в руки ложку и обессиленно опустилась на стул.

— Как вы там? Держитесь?

— М-м-м... — протянула Орри, не зная, что ответить.

К счастью, жрице хватило и этого: никто же не станет требовать внятной речи от человека с набитым ртом.

— Малолетка совсем, — вздохнула женщина. — Запей травяным отваром. Я толченый корень змеехвоста добавила, он сил придаст.

Корень змеехвоста Орри совсем не понравился: горькая гадость. Но спорить не хотелось: от непонятных слов незнакомой жрицы, от ее измученного вида девочке стало не по себе. В храме что-то происходило, и скверное. Так что силы понадобятся. Найти бы Лирсли и выяснить, что стряслось!

— Давай, неси котел, — поторопила Кештиору жрица.

— Куда? — Орри отставила опустевшую глиняную кружку.

— В зал Служения, конечно, — с досадой сказала женщина, словно это само собой разумелось. — Да смотри не отвлекай остальных. Снаружи котел поставь, да бегом сюда за посудой. Надо было кому-то еще с тобой прийти...

Она покачала головой.

Орри с трудом подняла тяжеленный котел — к счастью, ручка была хоть и горячей, но не настолько, чтобы обжигать, — и выбралась за дверь.

Ну, и где этот зал Служения? Не спрашивать же у жрицы в кухне.

Жаль, что на занятиях им не рассказывали об устройстве храмов. Точнее — ни о чем, кроме внешних помещений, доступных для всех. А здесь настоящий лабиринт.

Ладно, за спиной кухня, стало быть, зала Служения там точно нет. Орри сморщила нос, припоминая свой сон — а может, и не сон, кстати. Кто-то там пел за расписной дверью. Жрицы — больше-то некому. Причем много, целый хор. Наверное, это и есть те "остальные", кого следует покормить.

Орри опустила увесистую посудину на пол, перехватила поудобнее, подняла и отправилась дальше, то и дело останавливаясь подумать, куда идти. Один из коридоров показался ей смутно знакомым, и девочка повернула туда. Путь ей преградила тяжелая дверь, и Орри изо всех сил толкнула ее задом, стараясь не уронить котел.