Сердце эльфа забилось сильнее. Словно очнувшись от тяжкого сна, он попытался закричать — и понял, что не может. Он пытался произнести имя, трепещущее у него на языке, но не смог издать ни звука. Он не мог говорить. На самом деле Майтимо уже и не помнил, когда в последний раз говорил. Он перестал умолять о прекращении мучений уже давно.

Он сник в оковах, побежденный. Подвешенный там, где не было ни единого камешка, который он мог бы столкнуть вниз, чтобы шумом привлечь внимание к себе... И голоса уже не было. Он не мог дать никакого знака, что он здесь. Что здесь его темница. Подобно тому давнему отзвуку за туманом, музыка исчезнет, растаяв, как дым, из его серым пеплом затянутой, мучительно бесконечной жизни.

Песня почти завершилась... Голос арфы задрожал, обратившись в небрежные переборы струн пальцами, словно бы последним уже было все безразлично...

Нет.

Голова эльфа взметнулась, его глаза распахнулись, и они горели последним отсветом былого огня. Нет! Он был... Он... Он...

Да. Он — Маэдрос, старший сын Феанаро, старшего сына Финве, законный правитель своего народа. Не игрушка, не ручной зверек, не забава — король. Если это его последний шанс, то он должен воспользоваться им! Даже если это ложь, хитрость, он обязан хоть что-нибудь сделать! Он должен рискнуть!

Но... он почти не может говорить...

Это неважно.

Вместо этого он, откинув голову назад, хрипло и надрывно запел.

* * *

Бесполезно. Совершенно бессмысленно. Чего ради он вообще пришел сюда?

Фингон вздохнул и опустил арфу, разминая уставшие пальцы, слушая, как последние обрывки песни струн падают и исчезают в непроглядной тьме внизу. Здесь, над тяжким облаком ядовитых испарений, исходящих из подземелий Ангбанда, воздух был чист и свеж, но... все тщетно. Его поиски были тщетны с самого начала.

Его друг мог быть заперт в какой-нибудь темнице — их так много в Цитадели Тьмы — или, возможно, его держали на цепи в тронном зале Моргота... Или...

Или, скорее всего, он мертв.

Фингон съежился, положил арфу на колени и обхватил ее руками, пытаясь изгнать унылые мысли. Но... Возможно, его двоюродные братья правы. Как и родные брат с сестрой. Как и отец. Маэдрос — жив? В руках Моргота? Сейчас, спустя столько времени? Невозможно... Нелепо...

— Подожди-ка.

Голос.

Чей-то голос... Он поет. Поет песню, что он только что играл, ту самую песню, которую во всем мире знали только трое — Маглор (который сочинил ее в минуту вдохновения в землях Амана, что казались теперь таким далекими), он сам и...

Его янтарные глаза расширились. В тот же миг он оказался на ногах, забытая арфа упала, с жалобным звоном ударившись о камень. Эльф даже не подумал поднять ее. Вместо этого он сам подхватил песню и пел так громко, насколько хватало легких. Легкая дрожь прошла по спине, когда он, сжимая в руке меч, шел вперед, следуя за прерывистыми отзвуками дальнего голоса. Все дальше, все выше и выше... "Странное место, чтобы держать пленника", — подумал принц. Хотя, возможно, скала с очень крутыми и неприступными склонами не так уж и плохо подходит для...

Он обогнул каменный выступ, легким шагом охотника ступая по россыпи острых осколков, и замер в оцепенении, увидев, что дальше, вернее, выше подняться у него нет никакой возможности.

Он поднял взгляд наверх и тут же пожалел об этом. Отчаянное, безысходное рыдание вырвалось у него при виде исхудалой обнаженной фигуры, висящей на скале высоко над головой Фингона. Когда-то красивая темно-рыжая грива волос стала грязными спутанными лохмами. Неестественно белесая кожа обтягивала выступающие кости, пестрея синяками и ранами — старыми, уже поджившими и совсем свежими. Некоторые из них — те, что были на бедрах, руках и шее — выглядели как следы, что остаются от ладоней и ногтей. Самыми ужасными были пятна высохшей крови, размазанные по ногам эльфа, начиная от внутренней стороны бедер...

Фингон сглотнул, сдерживая слезы. Это было хуже, чем смерть.

Теперь он видел, как бессильно рыжеволосая голова свешивается на грудь, но не мог видеть, дышит ли друг или нет. Если бы не песня, оборвавшаяся мгновение назад, Фингон решил бы, что видит мертвеца. Но...

— Майтимо?.. — тихо позвал Фингон. Ответа не было.

Он окинул скалу взглядом в надежде отыскать хоть какие-то трещины или выступы, чтобы подняться повыше, но, увы, скала была совершенно ровной, а оттого — неприступной.

Один камень все же нашелся. Теперь принц мог коснуться брата, но был не в состоянии его освободить.

— ...Правда... ты..?

Голос был таким слабым, что Фингон подумал, что ему просто послышалось, но, вскинув вверх взор, встретил взгляд измученных серых глаз. Он с трудом кивнул, схватил брата за лодыжку, словно это чем-то могло помочь ему.

— Конечно, я. Разве могу я оставить тебя здесь, могу бросить в беде?

— Покинул... я...

Горечь раскаянья, что прозвучала в этих словах, была столь безысходна, что слышать их было мукой. Фингон покачал головой, хотя ужасные ночи на вздыбленных льдах Хелкараксе, где он и прочие нолдор оказались из-за...

Нет, все это уже прошло. И теперь не имеет значения.

— Ты был связан проклятой клятвой и поступал так, как считал нужным твой отец. Это сделало всех вас немного сумасшедшими. — Сын Финголфина рассмеялся коротким принужденным смехом. — Я давно простил тебя. Именно так поступают друзья.

— Друзья... — Что-то блеснуло в этих усталых серых глазах. Молодой король поднял голову, глядя куда-то поверх головы Фингона. Тот осторожно обернулся, но увидел лишь скрывающееся за горизонтом солнце. — Уходи. Он будет... здесь. Скоро. Ночь.

— Тогда мне, наверное, нужно поспешить и снять тебя оттуда? — Несмотря на жизнеутверждающий тон, Финдекано прекрасно понимал, что это ему не под силу.

Не было ни малейшей возможности подняться до вбитого в скалу стального болта, на котором крепилась цепь. Болт был вбит на высоте в два с лишним эльфийских роста. И, насколько он мог судить отсюда, столь же ничтожны были шансы спуститься к нему с вершины скалы. Быть может, это получится с веревкой? Хотя сердце эльфа сжалось при мысли, что придется оставить своего друга на еще одну кошмарную ночь. Но ведь он может вернуться сюда на следующий день?...

Все его мысли, должно быть, ясно отразились на лице, потому что Маэдрос тихими судорожными движениями покачал головой.

— Нет. Моя память... Он узнает. Захватит тебя. Только... одно. Сделай. Убей... меня.

— Что?.. — тихо произнес Фингон, ошеломленный этими словами. — Нет! Я не могу... — Он склонился, весь дрожа, словно под тяжестью невидимого, внезапно обрушившегося на его плечи бремени. — Маэдрос, должен же быть другой...

Его голос утих. Маэдрос ничего не ответил. Но это и не требовалось. В конце концов, Фингон все понял сам. Оказавшись один на один с леденящей кровь правдой, он быстро осознал, что выхода у них нет. Если Моринготто и вправду умеет читать в умах... Он сможет узнать об их встрече...

Надежды Фингона рассыпались в прах. Придя сюда, он обрек своего любимого друга на смерть. Или что-то еще худшее. Маэдрос не переживет этой ночи в руках Темного Властелина. Или, быть может, перенесет, а было бы лучше, если бы не смог...

Нет, он не бросит его на растерзание Врагу.

Сердцем своим Фингон в отчаянии искал выход, возможность спасти брата, но разум жестко сказал ему, как должно поступить. Лук уже был натянут в его руках, теперь оставалось лишь прицелиться. И стрелы, и лук он сделал своими руками. Сыновья Финголфина считались одними из лучших стрелков в Валиноре еще тогда, перед изгнанием. Он не промахнется. Маэдрос знал это...

Руки Финдекано слегка дрожали. Он и так был истерзан совестью, став убийцей соплеменников — его сны часто омрачались кровью, струящейся по лезвию его меча, так поспешно обнаженного там, в Гаванях Альквалонде. Но сейчас — это... это же будет милосердным поступком, а не убийством. Ведь так?

И все же...

И все же в эту минуту он впервые обратился с молитвою к Манве. Это было странным порывом — кто молится тем, кто ходит по тем же самым улицам и гуляет в тех же самых лесах, что и он сам когда-то? Зачем возносить молитвы Владыке, когда раньше можно было просто прийти в Круг Судеб и говорить с ним напрямую? Однако теперь от сияющих чертогов, венчающих белоснежную Таникветиль, его отделяли море и смерть телери, а он находился во владениях Врага, готовый совершить самое ужасное деяние в своей жизни. Теперь охваченный горем принц просил Владыку Ветров помочь ему попасть в цель...

Он не ждал ответа. Все было кончено. Солнце почти скрылось за западными горами. Он не может больше ничего сделать.

— Прощай, — прошептал он, нацеливая стрелу в сердце Маэдроса.

Глава шестая

Фингона чуть не сбило с ног резким порывом ветра, вызванного взмахами огромных крыльев. Стрела его, сорвавшись с тетивы, ушла в небо, а лук, выпав из рук, с грохотом скатился по камням и исчез в темном тумане, расстилающемся внизу.

Это миг был ужасен; эльф выхватил меч из ножен... Но тот, кто столь неожиданно явился к ним, не был прислужником Моргота.

Клюв, способный растерзать Фингона на куски, коснулся груди принца, и тот оцепенел. Один из золотистых глаз величиною с голову эльфа ободряюще подмигнул ему. Птица была отчего-то очень довольна своим внезапным появлением.

Орел. Это был орел, огромный, как... как... Фингон не знал даже, с чем сравнить это создание. Хотя прежде не видел он воочию таких орлов, но знал, что они существуют. И понял, кто послал его.

Значит, не отвратил еще Манве свое сердце от изгнанников-нолдор!

Орел скосил взор на измученного пленника и больше уже не выглядел довольным.

Фингон понял. Вложив в ножны меч, эльф осторожно приблизился к величавому посланцу и еще более осторожно вскарабкался ему на спину.

Орел легко оторвался от скалы, словно не ощущая веса молодого эльфа, и поднял его к другу. Фингон, мгновение поколебавшись, встал на ноги, зарывшись в перья птицы по щиколотки. Теперь он близко к Маэдросу, он может обнять его, освободить!

Но он не осмелился коснуться друга. Вблизи Маэдрос выглядел еще хуже, и Фингон побоялся причинять лишний раз боль. Он позволил себе лишь тихонько дотронуться тыльной стороной дрожащей ладони до одной из запавших щек. Затем все внимание он сосредоточил на цепи, на которой был подвешен феаноринг.

Он уже давно сбился со счета, сколько раз за этот день сердце его замирало от разочарования. Наручник казался наспех и грубо выкованным, но на нем нельзя было отыскать ни замка, ни даже трещинки. Цепь была не лучше. Или не хуже. Возможно, обладай он умением кузнеца и инструментами... Но он не владел мастерством, которому покровительствовал Ауле, а солнце почти скрылось за горами. Когда опустится ночь...

Он, недолго думая, обхватил одною рукою Маэдроса, поддерживая его, и притянул к себе цепь, чтобы лучше рассмотреть ее. Рыжеволосый нолдо выбрал этот момент, чтобы выйти из забытья, и оказался в до ужаса знакомых объятиях. Отвращение стальною рукой вцепилось ему в горло, он вскрикнул от страха и рванулся из рук принца.

Ошеломленный, Фингон едва не сорвался вниз, но, быстро восстановив равновесие, зашептал другу какие-то обыденные ласковые словечки, из тех, что говорят ребенку, проснувшемуся от кошмара. Это помогло. Маэдрос сразу обмяк в его объятиях, цепляясь за брата свободной рукой. Хрипло и тяжело дыша, он поднял голову, глядя за плечо своего спасителя, и последние лучи солнца отразились в его серых глазах, словно зарево пожара. Его рука до боли стиснула запястье Фингона.

— Говорил тебе... Он приходит... Глупый...

— Я слышал тебя. И поверил твоим словам. Но, кажется, у Владыки Манве было лучшее решение, — успокаивая друга, говорил принц, но время было на исходе, и оставался лишь один способ освободить Маэдроса. Сердце юноши обливалось кровью от мысли: "Его правая рука, это — его правая рука, рука воина, я не могу сделать этого", — но выбора им не дано...

Маэдрос словно читал его мысли. Пальцы его скользнули вниз, упали на рукоять меча Фингона.

— Прошу, — прошептал он прямо в ухо брата. — Пожалуйста... Быстро. Убей меня... И уходи.

— Я не могу, — тихо ответил Фингон. — Прости меня.

Он отодвинул пальцы друга и, собравшись с духом, вытащил меч из ножен. Отблеск исчезающего солнца вспыхнул на серебристом клинке, взлетевшем вверх, чтобы ударить. Затем раздался тяжелый, столь знакомый по битве звук, и каменная крошка посыпалась со скалы, зазвенела цепь...

Дыхание Маэдроса остановилось, словно его ударили в живот. Он не закричал. Не смог. Всего было слишком много. Глаза его закатились, и он беспомощно обвис в руках Фингона.

"Свободен...."

"Искалечен, но свободен".

И солнечный свет погас.

С пронзительным кличем орел взмахнул могучими крылами.

Фингон, прижимая к себе Маэдроса одной рукой, другой вцепился в перья птицы. Посланец Манве взвился высоко в небеса — прочь от окутанной мраком земли. Они поднимались все выше и выше, пока воздух не стал удивительно прозрачным и чистым — здесь чары Моргота были бессильны. Тогда орел развернулся и направился к Митриму, где стояли двумя лагерями нолдор.

Как только Фингон убедился, что Торондор не позволит им упасть, он оторвал часть своего одеяния и перевязал им правое запястье Маэдроса, стараясь остановить ярко-алый поток, выплескивающийся из раны с каждым биением сердца. Он действовал быстро и умело и смог остановить кровь... на время. Лучшие целители должны будут заняться этой раной. Он никогда не видел подобных ранений, не слышал о таком. Это ужасно — лишиться руки...

"Но это было необходимо", — сурово напомнил себе он, усаживая изможденное, почти невесомое тело брата себе на колени и заворачивая в плащ. Полузасохшая кровь запачкала ему ладони, когда принц согнул длинные ноги Маэдроса в коленях, чтобы тому было удобнее, и вздрогнул. Никогда ему не приходилось слышать о пытке, способной оставить такие следы, и эльда старался избегать думать об этом — слишком страшны были подозрения.

Показалось ему, или на самом деле он слышал полный гнева рев где-то далеко внизу и подумал, не предсказана ли его собственная смерть в этом диком вопле? Но сейчас все это было неважным. Все, что имело значение: сможет ли Маэдрос пережить этот путь... Но полет великого орла был столь быстр, сколь и безопасен...

Осторожно, Фингон опустил всклокоченную голову брата на свое плечо и прижал его к себе, желая согреть теплом своего тела.

— Ты в безопасности. Ты со мной. Ты — мой друг и брат. Я не брошу тебя, — бормотал сын Финголфина, задумавшись, отчего по измученному телу в его объятиях прошла крупная дрожь. Как будто... от ужаса?

Он не понимал. Он не мог знать, что эти утешающие слова, это простенькое "мой" вместе с прикосновением его тела и ароматом длинных черных кос теперь всегда, хоть на миг, будут заставлять сердце Маэдроса замирать от страха. Но на протяжении всех последующих лет, несмотря на то, как близки они стали друг другу, Маэдрос никогда не упоминал об этом.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓