Вот это я влип (рабочее)

— Постой, Лир, а как это соотносится с тем, что Рао сейчас тридцать пять, а мне двадцать восемь?

— Тут всё в порядке, отец солнцеликого был ещё тот бабник, не пропускал ни одной симпатичной юбки, так что наличие бастардов никого не удивляло, ни старше, ни моложе тебя. Вся загвоздка была в том, что твоя мать была из очень знатного рода и это могло вылиться в такой скандал, который мог пошатнуть устои государства. Не обижайся, но это я, в своё время, предложил царю удалить твою мать из дворца, как только стало известно, что она ждёт ребёнка. А эта сволочь так и не обмолвился, его это ребёнок или нет.

У тебя может возникнуть резонный вопрос, почему я тянул до последнего и не завёл этот разговор раньше? Всё дело в том, что я не был уверен, что ты согласишься взвалить на себя такой груз ответственности. Рисковать своей жизнью ради чужой страны — на это не каждый согласится. Я знавал двух уневетов, которые предпочли забиться в глушь и там спокойно жить на новой для себя родине.

А потом я учил расположение комнат и жилых помещений в родовом гнезде, запоминал схему расположения тайников с семейными ценностями, узнал о наличии своих детских схронов в спальне, где, по словам старца, меня дожидается то золото, что он поднял со дна океана.

— Золота у тебя достаточно, чтобы ни в чём не знать нужды и что бы содержать сотню воинов в качестве личной дружины. В столицу не торопись, сначала утвердись в воеводстве, пусть слухи о тебе достигнут царя и его ближайшего окружения. Надо посмотреть на его реакцию, так как я уверен в том, что с новой силой вспыхнут слухи о вашем родстве....

Мара всем своим видом выражала недовольство столь медленным передвижением. Откуда ей было знать, что я с трудом сижу и удерживаю равновесие в седле, что, кажется, так и норовит сползти в сторону. Это мой первый опыт верховой езды, не считать же за него те два круга по двору, что я сделал под руководством Лира. И почему они до сих пор не придумали стремян? Почему под седлом какой-то фиговый листок, а не попона? Почему подпруги больше похожи не на ремни, а на нитки, а уздечка имеет столь сложный и запутанный вид? Всё-таки эта порося чувствует мою неопытность и некий страх перед ней. Иначе чем объяснить её внезапные взбрыкивания во время неторопливого хода и обязательный поворот головы, чтобы посмотреть на мою реакцию.

Мы двигались, по совету старца, к побережью, избегая наезженных дорог, постоялых дворов и трактиров, предпочитая останавливаться на ночёвку в небольших деревушках, где за медяк можно было плотно покушать и получить торбу зерна или охапку свежего сена для Мары. Никто не интересовался кто мы и откуда, не задавал вопросы и не провожал подозрительным взглядом. Я так полагаю, что этому способствовал мой знак командира отряда наёмников — серебряная голова волка на камзоле и в виде фибулы на накидке.

Как и говорил старец, я вышел между двумя прибрежными рыбацкими деревнями и прямиком направился к приметному домику, что стоял на отшибе. У двери меня ждал ещё крепкий старик, в холщовых штанах и без рубахи. Без предисловий я сразу же сказал, — Лир просил тебя подтвердить при случае, что я приплыл на лодке со стороны Солей и ты лично меня встречал и помогал разгрузить мои вещи и лошадь. Я кинул ему золотую монетку и не оборачиваясь пошёл к Маре, которая в это время вылизывала белую от соли корягу на берегу. Эта вредина давала мне понять, что я совсем её не кормлю и она вынуждена есть даже деревяшки, что бы не помереть...

Обратно мы уже возвращались по наезженным дорогам, останавливаясь на ночлег в трактирах и на постоялых дворах. Каждое наше появление на новом месте вызывало скрытый интерес со стороны завсегдатаев, наёмники здесь были в диковинку, тем более командиры отрядов. В одной из деревушек, через которую мы проезжали, я услышал звук удара молота по наковальне, а вскоре на отшибе увидел и саму кузню — покосившийся сарай для инструмента, отдельно стоящую печь с горном и наковальню под навесом. Подъехав ближе, я увидел, что заправлял всем этим широкоплечий молодой парень лет семнадцати. Работал он без помощника, легко играя молотом и молотком, периодически поддерживая огонь, раздувая угли мехами. По тому, как он лихо со всем этим управлялся, эта работа была ему не в новинку. А вот дружелюбием он не отличался.

— Что надо? Если перековать эту клячу, то только завтра с утра. — естественно, Мара такого обращения не потерпела, тут же подлетела к нему и цапнула за плечо. От неожиданности кузнец выронил молот, который очень осторожно и даже как-то ласково упал ему на ступню. А эта 'кляча' отошла в сторону и с невинным видом смотрела как кузнец прыгает на одной ноге.

Я торопливо предупредил его, — Не вздумай замахиваться на неё, если не хочешь получить копытом в грудь или в голову, а также выбирай выражения, когда обращаешься к ней. Она обидчива и злопамятлива, так что я советовал бы извиниться перед ней. Моя лошадка необычная, её зачаровал самый сильный волшебник царства Солей, так что вполне возможно, что в прошлой жизни она была знатной дамой. А став лошадью, она от своих прежних замашек полностью не избавилась.

Кузнец мои слова принял вполне серьёзно и даже поклонился Маре со словами извинения. Эта хитрюга тоже изобразила ответный поклон как настоящая цирковая лошадь, чем окончательно добила кузнеца и изрядно удивила меня. Возникла даже шальная мысль, — а что, если моя догадка правильная и эта непростая кобыла, превращённая в животину, бывшая подруга Лира или какая-нибудь знатная дама, которая перешла ему дорогу? Кто знает этих колдунов, вдруг они способны и не на такое?

'Молодецки' спрыгнув с Мары и разминая ноги, я подошёл к кузнецу. Из-под полы накидки был извлечён самострел, и я представил его пареньку.

— Сможешь изготовить и подобрать болты к этому чуду с двухгранными и конусными наконечниками?

— Ух ты! Первый раз вижу подобное чудо. Потрогать можно?

— Можно, но только не разбирать, — и я протянул ему арбалет.

Пока кузнец любовался и осматривал его со всех сторон, я обошёл кузницу и укрепился в своём мнении, что эта кузня не принадлежала ему — не чувствовалось хозяйской руки, а значит подмастерье пришлый. Вероятнее всего он приходит в деревню только на рабочий сезон, когда на его мастерство имеется спрос. Да вот только деревенька выглядит бедной, так что вряд ли он сможет здесь хоть что заработать, хотя с другой стороны, для закрепления навыков работы с металлом, это место подходит как нельзя кстати.

Как оказалось, жил кузнец здесь же, варил себе сам из тех продуктов, которыми с ним за работу рассчитывались деревенские, так что мне самому пришлось готовить ужин на двоих, благо Мара нашла неплохую полянку с сочной травой и теперь намеревалась превратить её в безжизненную пустыню. Миха, так звали кузнеца, рассказал мне, что он родился и вырос в большом селе Хвалынка, что в четырёх днях пешего пути отсюда. Отца своего не знает и в двенадцать лет нанялся в помощники к одному из местных кузнецов. Сначала был мальчиком на побегушках — подай-принеси, затем был допущен к работе лёгким молотом, а заметив неподдельный интерес мальца к кузнечному делу, его стали понемногу учить. И вот по прошествии пяти лет его наставник объявил, что ничему новому он его больше не научит и настала пора Михе заняться самостоятельным промыслом. Он же и надоумил его отправиться подальше от Хвалынки и найти небольшую деревеньку, где раньше была кузница.

— Наставник учил меня, что бы я не гнался за большими деньгами, мне главное сейчас получить побольше практики. Этого добра здесь хватает, ремонтировать и восстанавливать приходится много, а вот с деньгами совсем плохо. За два месяца каждодневной работы всего пятнадцать грошей, этого даже не хватит на небольшую чушку ковкого металла невысокого качества. Так что, господин, изготовить вам болты я бы мог, но не из чего. Деревенские трясутся над каждой железякой и даже остатки после ремонта и восстановления забирают себе. Я даже уголь вынужден покупать себе сам...

Я слушал Миху в пол уха, так как уже принял решение и надеялся, что этот жадный до знаний и работы паренёк примет моё предложение стать отрядным кузнецом, а для начала отправиться со мной в вотчину, где я, знал со слов Лира, была большая кузница. Уговаривать его долго не пришлось, практически сразу же он согласился, пояснив, что в его селе и так имеется аж три кузнеца, которые чуть ли не дерутся за заказы и четвёртый будет явно лишний.

Дождавшись, когда паренёк заснёт после сытного ужина, я достал из седельной сумки промасленный свёрток — прощальный подарок старца.

— Вот, посмотришь, когда отъедешь от леса на два дня пути. Я так и не смог с этим разобраться, лежит мёртвым грузом, а у тебя может быть получится. Если ничего не выйдет, то закапаешь где-нибудь в укромном месте до лучших времён, но в чужие руки это попасть не должно ни при каких условиях...

В свёртке было духовое ружьё в кобуре, весьма похожее на наши кавалерийские карабины. Разобрался я с ним достаточно быстро. Стреляли из него свинцовыми или стальными шариками как от большого подшипника. Перезарядка и взведение поршня происходило по примеру винчестера из вестерна — опускаешь скобу со спусковым крючком до упора и возвращаешь назад. Всё, шарик уже в стволе, порция сжатого воздуха готова выплюнуть его в цель. Одномоментно в карабин можно было зарядить десять снарядов, правда после двух десятков выстрелов приходилось качать насосом, что был спрятан в прикладе, чтобы восстановить приемлемое давление в камере. Вместе с ружьём мне досталось по пятьдесят пуль каждого вида, и как я понял, стальные были бронебойными, а свинцовые использовались против лёгких или кожаных доспехов, хотя возможно, это было просто охотничье оружие на крупного зверя. Опытным путём я установил, что оптимальная прицельная дальность составляет девяносто метров для свинца и сто пять метров для стали. На прицельной планке были риски с двух сторон, для каждого вида пуль, хотя до семидесяти метров никакой разницы между ними не было.

В преддверии выхода в более обжитые места, возрастала возможность встречи как с лихими людишками, так и людьми воеводы, охочими до чужого добра. Вот и решил я привести своё оружие в боевое состояние. С утра предстояло закрепить карабин на Маре так, чтобы он был всегда под рукой и легко доставался...

Ранним утром меня разбудил звонкий перестук молота и молотка. Это мой кузнец, разогрев горн, ковал из сэкономленного железа два металлических болта, а также готовился отлить несколько наконечников для деревянных стрел. Как я понял, уж очень ему хотелось посмотреть на мой арбалет в действии. Видимо он считал его простой игрушкой и не очень верил, что это боевое оружие. Завтракать он пришёл к полудню и, весьма довольный собой, представил мне два бронебойных болта и пяток деревянных стрел с двухгранными наконечниками. Ел он быстро и жадно, глотая кашу не пережёвывая, торопясь опробовать самострел. Он же, после завтрака, показал мне старую колоду, от которой я отсчитал тридцать шагов. Учитывая, что средний шаг взрослого ровняется семидесяти пяти сантиметрам, а мой чуть больше, то тридцать шагов составляли что-то около двадцати пяти метров — прицельная дальность ПМ, что меня вполне устраивало. Пробные стрельбы превзошли даже мои ожидания. Железный болт полностью вошёл в колоду, а деревянные стрелы — более чем на половину. Я даже дал выстрелить Михе, с условием, что он потом извлечёт из колоды мои боеприпасы. И пока он курочил колоду, я мастрячил кобуру карабина на седло, а заодно присматривал, как бы прикрепить стремена и заменить подпругу на более широкие ремни, что бы они не врезались в тело Мары. Хорошо бы конечно, найти замену этому лоскутку, что выполняет роль попоны под седло, или, как его назвал Миха — чепрак, что бы седло не натирало спину Маре. Болт и стрелы он достал все, правда наконечники требовали небольшого ремонта, но так как результат был весьма хорош, то на эти мелочи я не стал обращать внимания.

В общем, и в этот день мы никуда не стронулись с места, а вечером, вручив Михе несколько серебряных и медных монет я отправил его в деревню, за широкими кожаными ремнями и материалом для попоны и чепрака. Вернулся он через час избитый и с синяком под глазом. Шмыгая разбитым носом, он поведал, что деревенские отобрали у него деньги и пообещали прибить, если он ещё раз у них появится.

— Понятно, деревенские понятия не имеют, что значит связаться с наёмником, тем более с боярином в своём праве. Что ж, надо преподать им урок, который они запомнят на долго. Людишек то запомнил, которые тебя грабили и мордовали? Пойдём, покажешь их хаты.

К трём оставшимся болтам я прикрепил тряпицы, пропитанные маслом, приготовил кресало и факел. Подъезжая к деревне, я уже чувствовал, откуда дует ветер, а вскоре первый мой небольшой огненный подарочек воткнулся в крышу обидчика. Точно такая же участь постигла ещё двух охочих до чужого добра, а вскоре огонь разгорелся так, что не заметить его было невозможно. В деревне поднялась паника, помогать погорельцам никто не собирался, все были озабочены тем, что бы огонь не перекинулся на их хаты и постройки.

— Вот он, аспид, с сыновьями бил меня ногами в живот и лицо, когда сбили на землю, но и я им хари попортил.

— Это вон тот, что суетится у второго пожарища?

— Да, это он.

— Жди меня здесь.

Мара, почувствовав толчок мои каблуков, резво понеслась к указанной кучке мужиков, в которую я ворвался с уже обнажённым мечом. В этот раз покинуть седло у меня получилось достаточно быстро, и я начал разить всех подряд. Никто не смеет поднять руку на наёмника, надеясь, что это ему за это ничего не будет. Пять тел, правда одного пришлось добивать, что бы не мучился. Мара ходила за мной как собачка и била копытом в распластанные тела, словно производила контрольный выстрел. Да, не простая у меня лошадка, очень непростая...

Утром меня разбудил Миха, — Господин, там деревенские пришли с повинной. Они боятся, что днём вы спалите всю деревню. Они готовы выдать на ваш суд оставшихся двоих, что избивали меня и отбирали деньги, а также принесли то, что я собирался у них купить.

— Хорошо, вижу урок пошёл впрок. Деньги то вернули? — Дождавшись его утвердительного кивка, я продолжил, — Рассчитайся с ними по-честному, а этих двух пусть привяжут к дереву, я чуть позже решу, что с ними делать...

Вот и закончилось наше пребывание в этой деревушке. После себя мы оставили пять пепелищ и двух повешенных у кузницы. За эти два дня, под моим чутким руководством Миха не только заменил и улучшил подпругу и заменил чепрак, но и выковал мне стремена и приспособил их к седлу. Его работой я остался весьма доволен и в качестве премии вручил ему одну большую серебряную монету. Он даже кинулся мне целовать руки, так что пришлось прочитать ему целую лекцию о гордости наемника и дать обещание, что мы ненадолго заедем к его матери, что бы он передал ей заработанные гроши. Видя, что Миха мнётся, я сразу понял, что это не всё.

— Давай, выкладывай, что ещё?

— Господин, невеста у меня есть. Ей нельзя оставаться дома. По осени её силком выдадут за лавочника Фита, а она сказала, что наложит на себя руки, если я не заберу её к себе, — и он с надеждой посмотрел на меня.