Орбита для Сталинских соколов

Оставалось ответить на единственный вопрос, что это такое, что с ним случилось? Болезнь? Переутомление? Сумасшествие?

Может быть, ответ знают те, от кого он улетел?

Он подумал о том, чтоб вернуться, но что-то внутри воспротивилось этому. Мысль об этом вызывала приступ тошноты. Нет. Возвращаться нельзя.

Он перебирал в памяти обрывки впечатлений, так и не решив, что там чьё. Лица, чертежи, запахи горелого железа и снова чертежи...

Пару часов спустя он приземлился в подмосковном лесу и двинулся в город...

Если новая столица Империи и изменилась за годы его отсутствия, то не на много.

Окраины, во всяком случае, какими он их помнил, такими и остались — те же деревянные жалкие домишки с палисадниками. От вида этих неказистых построек на душе потеплело. Не разбогатели, значит, пролетарии за счет награбленного. Получается, как не экспроприируй экспроприаторов, а чтобы жизнь к лучшему переломить, самим все-таки работать нужно... Осторожно просеянные воспоминания дали ему адрес дома в Москве. В прошлой его жизни он занимал много места, и профессор отправился туда.

Память не подвела, и дом свой он нашел быстро.

Темнота скрывала улицу и ветхий забор. Перед ним он остановился, не зная, верно ли поступает, но другого места, где он мог бы укрыться, профессор не знал. Его окно не горело, но это ничего не значило. За три года Москва не изменилась, а вот список жильцов мог и поменяться...

Идти? Не идти?

Раздумья его оборвал голос из темноты

— Владимир Валентинович!

Он обернулся.

Из тьмы появились три фигуры. Одна впереди, двое — чуть позади. Явно не гопники. Вряд ли те стали б именовать его по имени-отчеству. Даже залитые дождем они смотрелись как-то интеллигентно, что ли... У переднего на носу поблескивал очки.

— Кто вы?

— Мы друзья...

Профессор промолчал, протянул руку к калитке.

— Вам туда нельзя, — сказал первый, уловив движение.

— А куда мне можно?

— Пойдемте с нами...

— Куда?

В голосе незнакомца прибавилось настойчивости.

— Пойдемте, Владимир Валентинович!

Профессор не сделал шага вперед, но и руки с калитки не убрал. Старший потянул его за рукав, но профессор легко освободился.

— Я вас не знаю.

Голос его визави оказался неожиданно спокоен.

— Знаете, но забыли... Сейчас мы это исправим. Семен Николаевич, дайте фонарь...

В руке нового знакомого появилась открытка. Сквозь дождевые капли профессор разглядел фотографию Кремля. Точно такую же как на коробке конфет...

И память вернулась.

Это был удар, отбросивший его в прошлое, тот удар, который все объяснял и все ставил на свои места.

— Чтоб вам проще было вспомнить, я расскажу как все было... Началось это почти три года назад, -начал его новый товарищ...

Ретроспекция.

СССР. Москва.

Октябрь 1927 года.

...Рисковать и привлекать внимание Московского ОГПУ им никакого резона не имелось.

Хотя и документы у каждого имелись, сто раз проверенные, перепроверенные, хоть и выглядел каждый словно и впрямь был плотью от плоти рабоче-крестьянской, да и при случае выругаться мог так, как будто родился между молотом и наковальней, но никому тут не стоило объяснять, что Господь Бог бережет только береженого, а излишняя самоуверенность, сиречь гордыня, именуется не иначе чем "смертный грех" и наказывается небесной канцелярией при любом режиме — что при Царе-батюшке, что при господине Керенском, что при большевиках....

Поэтому и повод собраться сегодня имелся не выдуманный, а самый что ни на есть настоящий — хозяйские именины. Могли бы, как это часто бывало, собраться и нелегально, только зачем, когда такой повод подвернулся?

Конечно, никто специально не подгадывал — просто так само собой произошло.

Отрадно видеть, что успехи новой власти на поприще искоренения старорежимных привычек не так уж и велики. Как ни боролась новая власть с пережитками прошлого, а все ж повод собраться, хорошо покушать и выпить водочки стремились использовать и совслужащие и даже некоторые передовые пролетарии.

Свет яркой пятилинейной керосиновой лампы приглушенный ярко-оранжевым шелковым абажуром, падал вниз, освещая стол, на котором, словно отражение безумного времени, смешавшего в России все, что только можно, вперемешку стояли изящные кабаретницы с солеными огурцами, фарфоровые блюда с холодцом, хрустальные пепельницы полные махорочных окурков и даже невесть как оказавшаяся на обеденном столе карточная колода.

Все как у всех, только вот разговоры...

— Ах, господа! Господа! Какая идея!

— Чудо! Господи Всеблагой, настоящее чудо.... Умудрил Господь!

— Ну, это вы батюшка, того...

— Да неужели вы не видите!? Да с помощью этого можно держать мир в кулаке!

— Вы гений, господин Кравченко! Гений!

— Трудно поверить, что это возможно...

— Не скажите. Идеи носятся в воздухе. Вспомните Уэллса или хотя бы "Аэлиту" графа Толстого. Люди уже созрели принять от науки такой подарок как междупланетные путешествия. А наука щедра!

— Щедра-то щедра, только вот плоды её часто горьки... Иприт, пулемет, танки, наконец.... Кабы и это...

— Да вы, Семен Феофилактович никак в толстовцы записались? А помните, в Пинских болотах немчиков-то ихним же огнеметом потчевали? А? И на прогресс не жаловались!

— Это все, господа , суета и томление духа... Как такую штуковину сделать? Вот в чем вопрос! Как вы себе это представляете? В сарае? На коленке? Серпом и молотом? Это только в советском синема бывает.

— Обратится к цивилизованным нациям и они...

— ..а они это присвоят, не побрезгуют! Обдерут как медведь липку!

— Князь!

— А что? Не так, скажите? — возмутился невидимый в темноте князь. Его папироса с треском разгорелась. Оранжевая вспышка очертила скулы, усы, блеснуло столь ненавидимое возомнившими о себе хамами, пенсне.

— Что русским придумано, то России должно пользу принести! Неужели дарить это англичанам и французикам?

— Да уж! Надарились! Они с большевиками договора будут подписывать, а мы им — "Нате! Владейте!"?

— Князь! Спокойнее!

Видно, что хочется отпрыску голубых кровей совершено в духе времени, плюнуть на пол, но сдержался князь.

— Так они тем же и нас по мордасам...

— Вот-вот! Воистину.... Фарисеи!

— Батюшка!

— Точно!

— А где еще вы рассчитываете найти помощь? Не у тевтонов же?

Уже спокойнее князь ответил:

— Про немцев ничего не скажу. Плохо у них, но уж никак не хуже чем у нас. У них хоть строй человеческий. А вот если Антанте отдать, то они же потом нас этой штукой и гнобить будут.

— Что-то вы князь совсем опролетарились...

Гости засмеялись, а князь Гагарин, одетый в темненькую косоворотку и впрямь похожий больше на интеллигентного слесаря только рукой махнул. Большевизия — чего тут скажешь. Десять лет в совдепии прожить — это вам не канарейкин свист.

Шутка сняла накал разговора. Кто-то потянулся за холодцом, кто-то ухватился за бутылку "рыковки"... Из темноты, нависшей над столом, гость налил хозяину рюмку.

— Лучше бы вы, профессор, какую-нибудь бомбу, что ли изобрели бы, — грустно сказал с отчетливым волжским выговором княжеский сосед, одетый как средней руки нэпман. — Бомбу хоть как-то в нашем положении использовать можно. Хоть Троцкого, хоть Сталина в Кремле подорвать.... Чтоб не своей смертью сдохли вожди голодранские.

— Господа! Господа!

От звука этого голоса все стихло.

— Товарищи,— ворчливо поправил князь, ткнув окурком в пепельницу. — Давайте все-таки, Семен Николаевич, соблюдать конспирацию... Закон один для всех и для рядовых и для генералов.

— Ваша правда, князь.. Заболтались... И правда, товарищи, не о том говорим... Открытие, конечно, что говорить профессор совершил эпохальное...

Лёгкий поклон в сторону хозяина.

— Человечество вам, профессор, спасибо скажет. На скрижали занесет.

Крепкие пальцы ухватились за спинку венского стула так, что сухое дерево скрипнуло жалобно.

— Только вот Человечество — это не Россия. Нынешняя Россия — сами видите — со всем человечеством по разным дорогам идут... Понимаю, конечно, полет мысли не остановить, но...

Он вздернул подбородок, в голосе появились суровые нотки.

— Нам не о небесах нужно мечтать, вы уж простите батюшка, а о том, как тут на грешной земле у большевиков власть отобрать.

В повисшей тишине кто-то сказал, вроде как разговаривая сам с собой, или обращаясь к соседу.

— Если смотреть шире, то открытие Владимира Валентиновича развязывает нам руки. Я имею в виду массовую эмиграцию. Ведь за этой штукой, как я понимаю, ни один аэроплан не угонится?

Ему ответили с другого конца стола.

— Зачем это нам? У нас и без этого достаточно "окон" на границе, чтоб вывезти кого угодно. Нет, товарищи! Бегство — это не выход... Надо у красных Россию отбирать. Вы же не думаете, что если умные отсюда улетят, а дураки останутся и тогда все само собой решится?

— Нагрузить бомбами — и на Кремль! — восторженно выдохнул молодой-молодой голос. -Выжечь большевистский клоповник!

По тому, как он это сказано, видно было, что обладатель его сдерживался, сдерживался, да и не удержался. Прорвало.

— Авантюра!

Резкий голос со стороны, словно лязг затвора.

— Конечно авантюра, а каков размах? Представляете заголовки в газетах?

— Чушь.

Голоса вновь закружились, словно мотыльки вокруг лампы — сталкиваясь и разлетаясь в стороны.

— Да почему бы и нет?

— Из пушки по воробьям. Тогда уж проще Тушино захватить и бомбить с аэропланов...

— Нет, госпо.., виноват, товарищи. Это все мелко как-то... Сталин, Троцкий, Пятаков, Рудзутак... Нам ведь не вожди мешают, а режим. Режим убирать надо!

— Пропаганда...

— Вот вам ОГПУ попропагандирует!

Князь вскинул голову.

— Я сто раз говорил и еще сто раз скажу: единственный выход— интервенция. Без западных демократий нам большевиков не свалить. Даже если мы Московские головы отрубим — щупальца останутся.

Из темноты отозвались:

— Знаем мы эти интервенции, князь, проходили в двадцатом...

— Кулаком надо, а они растопыренными пальцами.. Японцы — там, французы — сям... Американцы вообще...

Князь вздохнул сквозь зубы, но сдержался.

Имелись! Имелись у него кое-какие идеи, только вот рано их еще до товарищей доводить. Подумать надо, посоветоваться....

С именин уходили мелкими группами.

Спустившись на первый этаж, князь задержался, зажигая папиросу. Дрянные советские спички гасли на ветру, шипя и воняя. Семен Николаевич, спустившийся следом, дождался огня и тоже прикурил. Выдохнув дым в глубину двора, спросил:

— Ну и как вам все это, товарищ Гагарин?

— Гениально, — отозвался князь.— То, что нужно....

Последним гостем из темного подъезда вышел доктор.

— О чем это вы, граждане?

Семен Николаевич показал головой наверх, напоминая о том, чему только что оказались свидетелями.

— Нда-а-а-а... В цивилизованных странах такой голове живо бы применение нашли б... Не умеем мы с гениями работать.

— Возражу вам, Апполинарий Петрович. Я нашему профессору хоть сейчас могу место найти.

— Есть идеи? — спросил Семен Николаевич.

Князь кивнул.

— Не хотел при всех...

Выбравшись из темной пасти подъезда, они неспешно направились вдоль трамвайных путей. Город окутали ранние сумерки, сделав его похожим на город их молодости. Несколько минут они шли молча, переживая одно и тоже чувство— чувство утраты.

— А помните, господа... — мечтательно сказал доктор.

— Помним, гражданин профессор, — одернул его Семен Николаевич. — Так о чем вы, товарищ Гагарин....

— Я что думаю, Семен Николаевич...

Князь нерешительно поскрёб подбородок.

— Родилась у меня идея... Не идея даже, а так, мысль, пока отвлеченная...

— ".... Воздушная, в облаках витающая"?

— Примерно... Но уж больно после сегодняшнего разговора все один к одному сходится.

Редкий снег закружил в воздухе. Князь поймал снежинку на ладонь, и та стала каплей воды.

— Как вы считаете, какова вероятность, что поляки или англичане нападут на СССР?

— В ближайшее время? Немногим больше нуля... А у вас иное мнение?

— К сожалению нет. А сами большевики, по-вашему, не захотят кулаками помахать?

— Вряд ли. После Германии и Польши они поуспокоились. А почему вы спрашиваете?

— Да вот склоняюсь к мысли, что в ближайшее время на серьёзную войну рассчитывать не приходится.

— Да, шансов не много, — согласился Семен Николаевич.

— Вот и я о том же думаю. Равновесие, черт его дери. Если бы каким-то чудом удалось нам это равновесие разрушить... Большевики ведь все мировой революцией бредят, только никак решится на неё не могут. Им бы смелости побольше или уверенности в своих силах..

— И что? Хотите с ними своей смелостью поделиться?

— Да нет, — серьёзно ответил князь. — Хочу новую мировую развязать...

Доктор посмотрел на Семена Николаевича с подозрением, словно подумал, что не понял шутки, но его товарищ смотрел на князя без недоумения.

— Вы мою позицию знаете. Я другого пути для России не вижу, — продолжил князь, — кроме как столкнуть лбами большевиков и Запад.... Мы можем, конечно, надувать щеки, но...

Семен Николаевич кивнул. Организация могла многое, но далеко не все. Это была закономерная плата за незаметность. Они могли осуществить что-то вроде дворцового переворота, может быть даже захватить какой-нибудь из некрупных городов, но не более. Сковырнуть власть коммунистов по всей России разом они, увы, не могли. Для этого нужен сильный союзник. Запад вполне сгодился бы на эту роль, но...

— У Запада в отношении большевиков свои планы. Мы теперь для них не партнеры.

Доктор говорил правду, и от такой правды душа горевала.

— Им проще с большевиками сговориться, чем нас поддержать. Нет у них политической воли к конфликту.

— Вот-вот... — кивнул князь без огорчения. — Только жизнь, к счастью, не всегда спрашивает, есть у тебя воля или нет. Она перед фактом ставит.

Он серьезно посмотрел на товарища.

— Я, граждане-товарищи, думаю, что из того, что профессор придумал, хороший кнут может выйти. Такой, чтоб мир в нужную сторону погонять. Не туда куда кому-то хочется, а туда, куда нам нужно.

— Загадками говорите, князь...

— Да какие уж тут загадки...

Он наклонился поближе, понизил голос до шепота.

— Мне известно, что большевики в Питере разрабатывают одну очень перспективную военно-техническую идею. Она у них проходит под названием "Лучи смерти". Все идет к тому, что примерно через полгода или год всё у них получится, и вполне краснопузым может в голову прийти новый Революционный пожар запалить. А уж если ту штуку с профессорским аппаратом совместить, да на орбиту куда-нибудь подвесить, то они обязательно попробуют еще раз Запад до исподнего раздеть...

Семён Николаевич остановил его.

— Не пойму я, князь. То вы союзникам аппарат отдавать не хотите, а то большевикам предлагаете.

Князь кивнул.