Рефель сглотнул, чувствуя боль в горле. Опустил руку на бедро, чтобы контролировать спусковой крючок самострела под столешницей. Разговоры хорошее дело, но если ты не дурак, заботишься о гарантиях. — Я знаю всех, парень. Если ищешь работу, я пошлю словечко. — Лицо юнца помрачнело. Он такой непримечательный, подумалось Рефелю. Даже скучный. Незаметный. Но это же к лучшему, верно? В таком ремесле только глупец хочет выделяться.
— Я думал, ты сказал, что в городе нет братства. Что-то насчет Защитницы.
— Да, нет организации. А убийства есть. Довольно много. Происшествия случаются... если ты понимаешь.
Юнец кивнул. — Понимаю. — Он всматривался в собеседника, глаза внимательные, как у хищника. — Поспрашивай. Принеси мне любые предложения. Знаешь гостиницу ниже по улице?
— "Прибрежье"? Да. — Рефель не добавил, что хозяин перед ним в долгах по самые кустистые брови.
— Я сниму там комнату.
— Я все устрою, разошлю вести.
— Отлично. — Парень подался вперед, не отрывая ладоней от стола. — А теперь насчет моего имущества...
* * *
В конце лета семейство Феветалвен попросило Защитницу расследовать смерть их уважаемой матроны, Денили Лиежен Феветалвен. "Тетушка", как звали ее многочисленные клиенты, держала бордель и одну из самых крупных обменных контор города.
Десять дней спустя сонная рабыня открыла дверь борделя. Выглянув в щелку, присела в реверансе, начав: — Простите, добрый господин, но дом еще не открыт. Может быть, вы решите... Ой! — Она подняла глаза, и дыхание замерло в груди. На пороге стоял самый красивый мужчина, какого она видела. Светлые, длинные вьющиеся волосы обрамляли улыбающееся лицо; дорогой работы белоснежная рубашка была стянута широким алым поясом над черными шелковыми панталонами. Стройный мужчина подмигнул ей, и пусть рабыня повидала куда больше, чем положено девицам ее возраста, но залилась краской.
— Меня ожидают, — произнес он голосом мягким и вежливым, так, словно знал обо всех трудностях и тяготах ее жизни.
— Сюда, — пролепетала она, склоняясь ниже.
Мужчина помедлил в холле, озираясь. Девица стоял неподвижно, желая, чтобы он бросил на нее еще один взгляд.
— Спайви! — закричала из комнаты женщина. — Какого Худа ты открыла треклятую дверь? Ах ты бездарная... Ой! — Вошедшая в холл худощавая женщина тоже задохнулась, но не по причине красоты гостя. Присела в поклоне и указала на лестницу: — Сюда, прошу... добрый господин. Я Тапал, хозяйка дома.
Она провела его в комнаты покойной тетушки. Гость начал ходить, исследуя стены и окна. — Все окна закрыты и заперты, — сказала она, не в силах оторвать взгляда. Защитница, думала хозяйка с завистью, берет себе не самое худшее, это точно.
Он рассеянно кивнул. Замерев перед большим камином. Встал на колени и подержал руку над камнем очага. — Холодный.
— Ну, ведь не сезон? И труба тут узкая.
— Прямоугольная, — сказал он, заглядывая вверх. Засунул внутрь руку и осмотрел сажу на пальцах. Снова заходил по комнатам, теперь изучая груды ковров и половиков. Наконец обернулся к ней. — Позор вашей госпоже, что не разводила пламя. Была бы жива.
Она раззявила рот. "Конечно нет! Как такое возможно?"
Он поклонился и направился к лестнице.
Она хотела пойти следом, но пятно на ковре, там, где он стоял, привлекло внимание. Черная сажа. Она смотрела на мерзкую отметину, пока стук шагов не заставил ее опомниться.
У дверей Спайви приседала, не отрывая взгляда от мужчины. Он тепло ей улыбнулся: — Всего хорошего, дитя.
Тапал закрыла дверь и тут же ударила Спайви по голове. — Ты держишь глаза опущенными перед гостями!
— Да, госпожа. — Девушка потерла висок, морщась, но осмелилась тихо спросить: — Простите, госпожа... кто это был?
Тапал гортанно засмеялась. — Любишь целить высоко, дитя? Это был, о невежественная простушка, сам Шелк. Маг на службе города. — Она нагнулась ближе, усмехнувшись произносимым слухам: — И... многие говорят... любовник нашей славной Защитницы!
Шелк шествовал по оживленным улицам, едва замечая окружающих. Разум его был в ином месте, сопоставлял ключи и намеки, обнаруженные в имении Феветалвенов, готовя доклад госпоже Шелменат, волшебнице и Защитнице Ли Хенга.
Поэтому он не уловил множества вздохов из уст мужских и женских; ведь люди застывали на месте, иногда забыв закрыть рты. Не слышал он звона разбитых кувшинов, шепотков восхищения и призыва, почти откровенных предложений со стороны женщин и даже мужчин. Возможно, причиной была погруженность в раздумья, но он всегда не замечал вызванного своей особой трепета — к таковому он давно привык.
Маг миновал ворота Внутреннего и Центрального Кругов без остановок: стражники узнавали его по богатому наряду, редкостно красивым белокурым волосам, но прежде всего по вздымающейся суете внимания женщин, даже соратниц по городской Страже.
Так же невозбранно он вошел во врата Дворцового Круга, пересек широкие мощеные плацы и был допущен в главный вход самого дворца. Шелк шагал по залам с обычным рассеянным видом, уносясь мыслями совсем в иные места. Многочисленные придворные чинуши и слуги, встречавшие его в коридорах, не подавали вида, будто заметили его, или кидали краткие завистливые взгляды, поджимали губы — всё зависело от их мнения. Для одних он был уважаемым городским магом, для других — привилегированным любовником Защитницы, а для третьих простым фатом, мало отличным от проститутки мужского пола.
Лакей направил его в дворцовый сад. Там обнаружилась обычная толпа писцов и чиновников выше рангом, державших почтительную дистанцию от высокой женщины с гривой потрясающих белых волос. Одета она была в простую длинную блузу и брюки из некрашеного льна. Пред ней застыл широкоплечий толстяк в кричаще-ярких одеяниях, синих и алых, с собольими мехами. Шелк узнал в нем Лакке Сумеркетола, верховного жреца Бёрн, официальной богини-покровительницы Ли Хенга.
Рядом с ними, скрестив толстые руки на столь же могучей груди — волосы подобны седому грубому войлоку, рубаха и штаны в столь же неопрятном состоянии — встал один из четверых сотрудников Шелка, городской маг, коего все звали попросту Мастер Хо.
— Мы просим вас действовать, — говорил верховный жрец. — Это ведь против закона. Вашего закона, смею добавить.
Шелк поймал взгляд Хо, но тот немедля закатил глаза к небу. Шелк постарался согнать улыбку с лица, подходя так, чтобы верховный жрец Лакке его заметил.
Жрец заметил его краем глаза и начал заикаться, щеки вспыхнули. Шелк лишь скрестил руку на груди, не выдавая чувств. — То-то есть... — начал Лакке вновь, откашлявшись и заикнувшись. — Защитница, культ Худа долгое время запрещен в Ли Хенге. Мы требуем, чтобы вы заставили работать законы города.
Шелменат ответила, не свозя взора с золотистых цветов на ближайшем кусте: — Точнее? — Голос был тихим и музыкальным, необычный иностранный акцент лишь украшал его. Как и всегда, этот голос вызвал ощущение, будто теплая рука гладит его по спинке... в ее присутствии он начинал понимать, какие чувства может он сам вызвать в окружающих.
Густые брови Лакке сошлись, он неуверенно запнулся. — Простите? Что точнее?
Защитница всматривалась в тяжелые цветки. Провела тылом бледной руки под одним, словно ожидая, что цветок прильнет к ней. — Вначале вы просите, потом требуете... но чего?
Жрец Бёрн яростно покраснел. Надулся не хуже жирного сома, что обитают в глубинах реки Идрин. Шелк и Хо обменялись улыбками при виде его ошеломления. Она умеет вгонять в краску, волшебница Шелменат.
Мужчина довольно долго сражался с растерянностью, наконец выдав: — Что... просил... разумеется, Защитница.
Она послала ему светлую улыбку. — Отлично, Лакке. Я подумаю. Будьте уверены, мы рассмотрим вопрос — как всегда. — Она поманила Шелка и Хо. — Сюда. Идите за мной, — и двинулась, не прощаясь с жрецом и не давая ему позволения уйти.
На ходу Шелк расслышал скрип зубов: — Защитница...
Они с сотрудником-магом шли чуть позади женщины. Шелменат свела изящные руки за спиной. Ноги ее были босы, шаги по гравию почти не слышны. Хо топал не хуже вола. Шелк старался шагать в своих кожаных башмаках столь же неслышно, как госпожа.
— Слепой дурак, — пророкотал Хо. — Даже не ведает, что нас ждет.
— Не то что на рынках, — заметил Шелк.
— Торговцы узнают первыми, — согласилась Шелменат. — Король Чулалорн Третий зашевелился. Кан выходит в поход. — Он резко выдохнула, замерев и отвернувшись. Руки напряглись на гибкой пояснице. — Когда?
— Скоро, — сказал Хо. — Думаю, меньше двух недель. Его разведчики и конница уже на равнинах. — Он значительно, сурово подмигнул Шелку. — Нам предстоит большая работа.
Сам Шелк испытывал потребность взять бледную женскую ручку и прильнуть губами — все что угодно, чтобы облегчить бремя, падающее на хрупкие плечи.
— Есть о чем доложить, Хо? — спросила она некоторое время спустя.
Здоровяк кашлянул. — Ходят слухи, Панг нанял какого-то чужеземного волшебника.
— Панг?
— Держит проституцию и черный рынок Кругов. Его прозвали Панг Похититель детей.
Защитница подняла голову, вглядываясь в чистое синее небо. — Ах, да. Что ж, думаю, это лучше чем Пожиратель детей.
Хо снова кашлянул с неуверенным видом. Шелк был сравнительным новичком на службе Защитнице, а вот с Хо ее связывало весьма давнее знакомство. Он не знал всего, что их соединяло; Защитница не поощряла любопытства, и Шелк не знал, хорошо это или плохо.
— Все таланты обязаны называть себя у ворот Хенга.
— Да, мадам.
— Хорошо. Может, это очередной шарлатан. Но следите за ним.
Он склонил голову. — Да, Защитница.
Шелменат обратила сияющий взор на Шелка, он торопливо потупился, дабы избежать неуместного румянца на щеках. — А Шелк? У вас есть доклад?
— Есть сведения о новом наемном убийце в городе.
Шелест льняных брюк сказал, что она пошевелилась. Шелк поднял голову. — Понимаю... — сказала она задумчиво. — Это запрещено.
Они с Хо последовали за ее быстрыми шагами. — Да, Защитница.
— Займитесь им, Шелк. Убедите его — или ее — перенести дела в другой город.
— Да, Защитница.
Она повернула к дверям, ведущим прямо в личное святилище, эту ось состоящего из кругов города. Маги остановились, поняв: аудиенция окончена. Так и стояли, пока она не ушла. О чем думал сотрудник, Шелк не знал: тот никогда не заговаривал о чем-то, не связанном с обязанностями перед Шелменат. Он даже обитал в катакомбах под городом, вечно занятый тем или иным прожектом, экспериментом. Какие-то исследования в тавматургии, подозревал Шелк.
А что думают люди о самом Шелке с его апартаментами в фешенебельном районе Центрального Круга, между жилищами, которые снимают богатые купцы для своих содержанок? Многие, наверное, гадают, с кем он спит. Да... отличное прикрытие. А сейчас... да, да. Сейчас... Он покачал головой.
Шелменат взошла по мрамору ступеней. Высокая и стройная, вся в белом — для его глаз излучаемая ею сила казалась бледным, но мощным пламенем. Он весьма сочувствовал взволнованному жрецу Бёрн, ибо многие на улицах решили, что у города появилась новая богиня-покровительница, защита от мародеров и грабителей, чужих армий и самого зверя-человека Рилландараса. Ей поклонялись у алтарей, в уличных храмах и святилищах: Шелменат, богине Ли Хенга. Иные звали ее Королевой.
Едва двери дворца закрылись, они с Хо развернулись, чтобы похрустеть гравием садовых тропинок. — Что с поклонением Худу? — спросил Шелк. — Она не отдала приказов.
— Сделаем первое предупреждение.
Шелк согласно кивнул и поджал губы в размышлении. — Почему она не привечает Серого Бродягу? Это почтенная вера. Множеству иных богов тут рады.
Маг пожал округлыми мускулистыми плечами. — Не знаю. Никогда не спрашивал. — Шелк ощутил в нем некое недовольство: мужчина относился с близоруким предубеждением ко всему, кроме своих загадочных изысканий. — Возьми с собой Дымокура и Королла. Чтобы быть внушительнее.
Шелк снова кивнул; эти двое и Мара были остальными городскими магами, привычными выкручивать руки в ежедневном исполнении воли Защитницы. Их присутствие способно впечатлить куда сильнее, нежели его... гм, его не особенно грозный внешний вид.
* * *
Как-то ночью Дорин Рав вернулся к мансарде над конюшнями семьи Уллары. Всего лишь прихоть, сказал он себе, и чисто деловое предприятие: за ним ведь должок. А долги он платит. Все было как прежде, деревянная черепица потрескивала и шипела, отпуская дневное тепло, ее перечертили потеки птичьего помета. Птицы снова сидели в устрашающем количестве в мансарде и на крыше. Он пригнулся, пролезая в сводчатое окно, и был встречен янтарным сиянием глаз обитателей насестов, сундуков и тюков. Снизу смутно раздавалось фырканье и ржание лошадей; громко кричали цикады. Мужчины перекликались на улице: открывалась ночная смена.
Он вынул мешочек с монетами — не так мало, чтобы показалось оскорблением, но и не много, она ведь дочь простого конюшего. Взвесил на руке. Решил передать лично, а не просто бросить здесь. Дорин уселся, чтобы подождать ее и заодно попрактиковаться.
Размял запястья. Два тонких клинка скользнули в ладони из потайных ножен на предплечьях. Он делал режущие выпады в приседе, потом начал прыгать и перекатываться между штабелей коробок, в узких проходах среди пыльных ящиков. Яростные глаза хищников следили, как он снует в темноте; птицы хлопали крыльями, беспокоились, когда прыжок или перекат приводили его близко к насестам.
Весь потный, он выпрямился и вогнал метательные клинки в ножны. Схватил кожаный пояс, быстро прокрутил — и тонкий шнур вылетел из руки, захлестнувшись на брусе. Он потянул, проверяя прочность зацепления. Подошел к брусу, сматывая черный шелковый корд. Не сразу сумел отцепить его от деревяшки; наконец многочисленные спутавшиеся концы лязгнули, ибо были утяжелены свинцовыми грузами.
— Вот такими веревками ловят птиц, — раздался женский голос из темноты.
Дорин вздрогнул и замер. Повернулся, морща лоб. — Ты тихая. Мало кто смог бы подобраться ко мне.
Уллара вышла из тени. Было на ней все то же старье, ноги босы и грязны. Девушка подошла совсем близко; он ощутил смутное беспокойство, потому что ее глаза, вроде бы, светились во тьме — как у птицы. — Вернулся, — сказала она.
Он кивнул, почему-то смущенный. Близость девушки заставила его услышать свое тяжелое пыхтение. Он постарался дышать тише.
— Я следила. Ты движешься так изящно и легко. Словно танцор.
Воспоминания о многих годах полных боли тренировок, о полученных от наставника ударах пронеслись в голове, и он чуть усмехнулся, отстраняясь. — Я много трудился. — Дорин подобрал мешочек. — Для тебя есть кое-что.
— О?
Он протянул мешочек. — Плата. За помощь.
Она не протянула руки. Нет, прямо взглянула ему в лицо, мимо мешочка. На миг ему почудились обида, отблеск гнева — но она торопливо отвернулась. Охватила руками хрупкую грудь и отошла к окну. И проговорила некое время спустя, очень тихо: — Благодарю за заботу, господин.
