Альберт решительно убрал нераскуренную сигарету в пачку, пачку в карман. Вытянул из-под рамы “Нокию” — створка захлопнулась. Лежер повернул ручки, затягивая замки окна. Подумал вслух:
— А ведь могли взорвать. Или еще проще: испортить оборудование. Починка встала бы в миллиарды! Но не стали. Как-то пролезли внутрь, налепили наклейку и смылись без жертв и разрушений. Не знаю, кто там за ними стоит. Право, обижусь, если очередные шейхи или русские олигархи. Или кого там назначат крайним в этом году. Может быть, шеф, вы и правы. Некто желает создать новый мир. Что же плохого в созидании?
— Топливом для него станут наши миры, уютные маленькие мирки всех нас. Мы с вами, Лежер, ляжем кирпичиками в основание его величественной мечты.
— Сколько пафоса, господин комиссар!
— Тем не менее, это так, — отрезал де Бриак.
Альберт подошел к столу, взял невыключенный планшет комиссара:
— Интересно, шеф, что же натолкнуло вас на этакие мысли?
Пролистнул в начало и прочитал заголовок:
— Скрещение...
Скрещение
Капитанское кресло по центру рубки выглядело на свои полтора века — именно столько лет назад от вечно подтекающей гидравлики перешли к силовым захватам. Тогда пилотские кресла сделались легкими, на вид изящными, без утолщений и наплывов — вместо механизмов заработали силовые поля; а вместо запаха гари в случае перегрузки появлялось лиловое или серебристое сияние.
Весь “Кентавр” и оснащался именно такими силовыми креслами, надежно сохраняющими космонавтов при любых ускорениях — хоть осевых, хоть крутильных, хоть, не к ночи помянутых, даже легенных. А капитанское кресло — единственное в шестикилометровом карандаше диаметром тысяча ноль двадцать четыре метра — выглядело антиквариатом. Курсанты видели такие кресла в учебных фильмах — ну и в драмах о первых столетиях освоения космоса. О той седой древности, когда в железных кораблях, движущихся еще на принципе отброшенной массы, летали стальные люди. Тогда случалось всякое — втайне каждый курсант “Кентавра” и мечтал, чтобы с ним тоже что-нибудь случилось. Почетно же возвратиться из учебного рейса с наградами за неучебный подвиг!
— Допросились приключений, а?
Тим постучал по кнопкам — жестовое управление отказало, до зубовной чесотки напоминая очередную учебную задачу, которые так любили наставники астрошколы. Основной блок моделлера как будто уцелел. Но кусков корабля от первой до третьей и от седьмой до девятой диафрагм словно не существовало. Из этих отсеков не доходило ни единого сигнала; а вот отсеки до, между и после слепых зон почему-то спокойно подсвечивались зеленым.
— Наринг, Суэйн!
Пилоты челноков синхронным движением включили скафандры; за прозрачной пленкой силового поля синие глаза Суэйна и карие Наринга смотрели серьезно и спокойно. Тим тоже взял себя в руки. Наставник пока не вмешивается — а это значит, нечего Тиму сопли жевать. Он все еще капитан, и действовать придется ему.
— Наринг, стартуй в надир на половину мегаметра, Суэйн в зенит. Посмотрите со стороны, на связи постоянно, чуть что не так — сразу голосом.
Пилоты кивнули по-прежнему синхронно и молча, единым движением повернулись и исчезли в проеме.
— Андрей!
Врач корабля переступил с ноги на ногу. Большой, круглый, волосатый (во всех местах, шептались девчонки) Андрей одним своим видом внушал надежность. Андрей, как и Тим, учился уже на последнем курсе, и шел с экипажем среднекурсников именно что для страховки.
— Капитан. Все люди целы. Медотсек в полном порядке. Биологическая обстановка без угроз. Что бы это ни оказалось, с моей стороны оно безопасно. Что, Хейл?
Единственная подчиненная Андрея — шоколадная индианка с Проциона — тихонько пробормотала:
— Если, разумеется, датчики не врут. Вживую мы туда пока не ходили.
Широко распахнула и без того громадные черные глаза, просто сказала:
— Боимся.
После чего возвратилась в обычное состояние молчаливой улыбки.
— Штурман, где нас расклинило?
От навигационного поста, прямо из огромной голографической трехмерной схемы, выступила на центр комнаты симпатичная блондинка с каноничными зелеными глазами. Повела световой указкой по разноцветным звездам на схеме:
— Лира так, Цефей так. Мы вот отсюда и сюда, это наш мост.
Капитан Тим кивнул: всем ясно. Инга продолжила:
— А сейчас мы приблизительно посередине. Судя по характеристике ионного ветра, по масс-детектору — мы прошли высшую точку моста и начали снижение.
— И тут влипли, — мрачно констатировал Тим. — Еще бы знать, во что? Вельд не вернулся пока? Мавр, ты его не видишь?
Восьмой член экипажа — моделировщик Мавераннахр — отозвался от пульта системного контроля:
— Наблюдение в порядке до первой, за третьей до седьмой, и потом после девятой до кормы. Вельда вижу. Он с умным видом стучит молоточком по этой хрени. Дать его на связь?
— Обычная связь работает, сам спрошу, — сказал Тим. — Я поставил блокаду по диафрагмам. Вахтенный пусть глядит, чтобы не лезло, чего не надо. Андрей, ты тоже пусти там барраж, пусть пробы берут.
— Шаг поставлю пока что десять минут. Если что заметим, перейдем на поминутный, — согласно наклонил голову Андрей.
— Второй, — сказала связь голосом Суэйна. — Занял точку, наблюдаю. Командир, мы его перечеркнули.
— Как? — Инга даже руками всплеснула. — Это же физически невозможно!
В обзорном голокубе появилась картинка: бублик, перерезанный карандашом. Или “перечеркнутый ноль”. Шестикилометровый карандаш все опознали тотчас: это их собственный “Кентавр” наложился на чужой бублик теми самыми кусками между первой и третьей, между седьмой и девятой диафрагмами.
— Первый, подтверждаю. Вижу то же самое. Видеонаблюдение работает исправно. Уровни излучений не превышают нашего фона.
— То есть, механика у него примерно как у нас, — Мавр задумчиво вертел на своем голокубе схему моделлера. — Капитан, у меня ЧП. Часть вычислительных блоков попала в слепые зоны. Я не получаю диагностику от них. Но при этом весь моделлер исправно работает. Словно эти блоки никуда не пропадали. Насколько я понимаю, это нонсенс.
— Не больший, чем сам факт пересечения, — фыркнула Инга. — Звезды движутся относительно друг друга с огромными скоростями. Их взаимное положение постоянно изменяется. Уж не говорю, что космос огромен... Но вот наш мост как-то пересекся с чужим?
— Вельд! Слышишь меня?
Вельд ответил не сразу. Некоторое время связь доносила слабый звон молоточка и мурлыканье в нос; потом интеллект корабля вывел картинку с ближайших камер. Расставив датчики, запустив рой диагностических роботов, единственный в экипаже первокурсник залихватски обстукивал серую преграду геологическим пробником, и так этим увлекся, что ответил только после повторного вызова:
— Здесь Вельд, хорошо слышу.
— Что там такое? — выпалил Мавр прежде, чем капитан успел ругнуться на дисциплину связи. Вельд пожал плечами:
— Стена...
* * *
“Стена объекта не сплошная, чему пока объяснения тоже не найдено. Если принять гипотезу, что объект является кораблем, движущемся на том же принципе линейного скольжения по гравитационной струне, как наши корабли, то в зоне пересечения мы должны столкнуться с его наружной обшивкой. Тем не менее, в преграде обнаружены многочисленные проемы сложной формы... Анализ формы показал...” — Тим прервал диктовку. Пощелкал пальцами, вспоминая, потом сдался:
— Икс!
Искуственный интеллект корабля отозвался:
— Найти ссылку на формулу фрактала и добавить?
— Да, и графическое выражение фрактала на контур отверстия наложи, подрисуй красным. Для наглядности.
— Выключи свет, чтобы темно стало, — хмыкнул Икс. — Позови брата, чтобы пришел.
— Ну извини.
Тим потер виски, зевнул.
— Андрей на вахте, — подсказал Икс. — Жизнеобеспечение проверяет, считает ящики с консервами. Не спит. Да и я тоже. Можешь подремать. До экспедиции еще полторы смены.
— Оценка риска?
— Сорок семь за, пятьдесят три против. Если он движется на том же принципе, то среда в нем вполне вероятно будет похожа на нашу.
— А с чего бы ему двигаться на том же принципе?
— Вероятность соударения двух самолетов или двух субмарин между собой намного выше, чем для соударения самолета и субмарины.
— Все так, — Тим снова повертел пальцами. — Но что-то мне покоя не дает. Может, вовсе туда не соваться? Там пересечение гравиструн. И тут мы. Возмущение от массы киберов, от массы самих исследователей... Попасть в хвостовые отсеки можно челноками через вакуум, не обязательно ломиться сквозь аномалии.
— Нам нужны данные. — Голос Икса сделался неприятно-сухим. — Без них все мои гипотезы ничего не стоят.
Капитан поднялся из-за стола и прошелся по каюте. Кораблик учебный, надежный, защита от дурака везде. Даже нарочно сломать его или вызвать какой там неучтенный эффект практически невозможно. Конструкция отшлифована добрым столетием использования. Никто не предполагал, что учебный “Кентавр” может взять и застрять в Пространстве. Поэтому жилой блок тут маленький. Десять кают умеренного размаха. Намного больше — общий зал. Совсем большой спорткомплекс, незаметно переходящий в парк — и все. Зелень только в парке, а так повсюду моющийся пластик, практичный металл. Разве только вместо стен экраны, чтобы обитатели корабля могли придавать им любой вид. Жизнеобеспечение по замкнутому циклу — стандарт, любое обиталище в пространстве должно иметь возможность выжить в полном отрыве от населенных планет... Тим поежился. Вот эту тему обдумывать не хотелось.
Но тогда экспедиции в чужака не избежать. Без новых сведений неясно даже, как скрещение струн отзовется на отправку самой обычной гравиграммы о помощи. Допустим, сигнал о помощи пройдет — но корабль-спасатель тоже ведь может подойти только по струне. А на ней уже висит пара кораблей. И вторая струна поперек, что по теории того же Грина-Каллаби-Яу совершеннейший нонсенс. И весь узел наверняка окутан облаком физических аномалий.
На приемном конце моста увидят, что “Кентавр” не прибыл. Постучат по струне — ответа не дождутся, или получат привет из аномалии. Дешифровка — допустим, что быстро, а то совсем как-то кисло выходит. Поймут, что случилась беда. Но где и какая? Световой луч достигнет любого из концов моста через сорок стандартных лет. Только после этого поймут, куда высылать спасатель. Разгон, потом торможение, потом разгон обратно? Не годится. Хорошо, пока спасатель будет бороздить просторы, можно вручную, в стиле героических легенд, собрать фотонное зеркало, перенастроить конвертер на режим тягового двигателя. Предположим, удалось и это. Тогда в конвертер — груз “Кентавра”, затем лишние куски корпуса. Допустим, что его массы хватило на разгон и уравнение скоростей с пролетающим без торможения спасателем. Можно выиграть навскидку лет надцать. Уточненный расчет уменьшит цифру, но все равно, в итоге выйдет намного больше полувека...
И в каждой фразе этого якобы плана — “допустим” или “предположим”! Все настолько зыбко, что нет смысла ни считать вероятности, ни обсуждать с командой. Курсанты наверняка уже обдумали такой сценарий, и уж тем более, искуственный интеллект “Кентавра” давно все понял.
Ничего себе приключение для учебного полета.
Получается, надо искать способ расцепить гравитационные струны — и желательно, чтобы “Кентавр” остался одним куском. Потом ремонт... Этого Тим не боялся. Груз “Кентавра” в конвертер, штатный режим разборки на частицы, потом синтез необходимых материалов, а из них уже и деталей — всей нужной техникой корабль оснащен, сам процесс отработан в тренажерах...
Тим подумал, что если сейчас он проснется, и окажется, будто все это глубокая симуляция, очередная проверка — от радости и облегчения даже морду автору шутки бить не пойдет.
Искуственный интеллект все еще молчал, и капитан-старшекурсник выполнил предписанные упражнения для проверки ясности сознания. Увы, учебной симуляцией тут не пахло: мир вокруг оказался настоящим. Как, собственно, и проблема.
* * *
— Проблема, тьфу! — Вельд заулыбался во весь рот. — Через проемы пролезем. А там до третьей диафрагмы всего-то километр. Спорим, это грузовик, вроде нашего?
— Запасные батареи всем по три комплекта, — не поддержал шутку Мавр. — Инга, несешь трекер. С тебя запись маршрута. Не знаю, сохранится ли там связь... Хотя электроника работает, зонды пока все целы.
