Сароллат. Тихий перевал (Свитки Сурры и Кланга)

"Да, Дужки это твой шанс. Много возможностей".

"Как решишься — действуй быстро, напористо и, главное, с умом, — вновь возник в голове голос старины Зэпа. — Продумай любую мелочь, каждый шаг, каждый вдох. Великие любят тебя, девочка! Тэннар тебя любит! Эрок и Фора тебя любят!"

И в душе у Сурры снова запели птицы. Запищали птенцы надежды, если выражаться точнее.

— Уже скоро, — выдохнула она, облегчённо.

— Что? — встрепенулась Ния.

— Сестричка, милая, я прошу, что бы ни случилось — терпи и не делай глупостей.

Ния промолчала, лишь на мгновение сомкнув в знак согласия веки.

Сурра взяла её лицо в ладони и поцеловала в лоб:

— Потерпи ещё капельку...

"Как же хорошо, что ты, милая, успокоилась. Время всё лечит. Мы всё вытерпим и убежим. Обещаю!"

— Что встали?! — нарушил их идиллию Майага. Конь под ним загарцевал, верэнг привстал в стременах и несколько раз щёлкнул кнутом, сбивая с побуревшие листья.

"Пять красных на всём дереве было — в три удара все выбил, ни одного жёлтого не тронул, — подметила Сурра. — А вот лук тебе, краснозубый, что Халога-змеежору пирожок с капустой".

Верэнг придержал жеребца, огляделся, бросил угрюмо:

— Пошевеливайтесь! Ждать вас никто не собирается.

— Идём, — огрызнулась Ния. — Не ори.

Неожиданно лицо варвара потеряло жестокость, даже шрам, как показалось Сурре, разгладился.

— Скоро на месте будем, — Майага скривил губы в подобии улыбки, — тогда и отдохнёте.

* * *

Рано поутру, двое суток спустя, они добрались до первой Дужки. Она началась неожиданно, просто в какое-то мгновение, поглощённая мыслями Сурра заметила, что идти стало тяжелее, а линия неба вместе с верхушками деревьев опустилась до уровня глаз. Под ногами заскрипело каменное крошево. То тут, то там из трещин выползали чахлые деревца. Поддаваясь порывам ветра, эти "карликовые уродцы" покачивали узловатыми стволами и отчаянно тянули вверх тощие ветви, кривые и безлистые, но густо унизанные гроздьями увядших ягод.

Появились первые искроцветы; тоненькие свитые в спирали ножки, узкие коричневые листья влажно блестят росой в свете миниатюрных бело-голубых молний, с треском перелетающих от бутона к бутону.

— Гляди, Су, — подалась к диковинному цветку Ния, — гляди!

Она вовремя остановила сестру, схватив её руку.

— Это искроцвет, никогда не касайся его...

— Лучше смотри за сестрой, хуза, — гоготнул Сарона. — Майага если что с тебя за неё шкуру снимет.

"Что? Майага? За неё, с меня? Да, я сама с него шкуру спущу! Пусть только пальцем Нии коснётся!"

— Да я и не собиралась их трогать, — оправдываясь, заверещала сестра, — что я дура что ли.

— И близко к нему не подходи. Не смей. Даже когда бутоны закрыты.

— А Поющие камни где? Ты говорила, что услышим как только к Дужкам подойдём.

— Завоют скоро, не беспокойся.

Дужка оказалась короткой. Шагов через двадцать она закончилась. Теперь отряд находился на площадке приблизительно тридцать на тридцать шагов, на которую снизу приходила ещё одна перемычка, а отходило аж четыре: три, достаточно узкие, вели на следующую площадку; одна, как и та, по которой они сюда пришли, спускалась вниз и тонула в лесном разноцветье.

С каждой следующей площадкой они поднимались всё выше и выше. Верхушки деревьев сперва опустились на уровень ног, но вскоре оказались далеко внизу. Пропасть под ними росла. Истёртую и выщербленную от времени поверхность камня, пестрившую мшистыми оспинами, кое-где пересекали наводившие ужас зигзагообразные трещины, чаще сквозные, — эдакие змеящиеся кусочки неба под ногами. Сурра слышала шум воды — далеко внизу текла речка — бурливший поток, окутанный водной взвесью и окаймлённый острыми зубцами камней. Множество чёрных птиц кружили над островками, хлопали крыльями и перекликались друг с другом противными хриплыми голосами.

Запели, ну или что больше похоже на правду — завыли Поющие камни.

Они не видели их, лишь слышали звук — заунывный вой вперемежку со скрежетом.

"Хорошо хоть далеко ещё. И кто только додумался назвать это пением?"

Ния первый раз видела и слышала такое, и ей стало по-настоящему страшно, она жалась к сестре, а один раз, обхватив руками, попросила:

— Су, милая, если решила бежать, то не здесь, не сейчас. Пожалуйста.

— Лучше уже не будет, — прошептала Сурра.

— Это не важно, мне, наверно, надо просто привыкнуть.

— Хорошо, — она прижала сестру к себе, погладила по волосам. Заглянула через её плечо вниз, на клокочущую, в острых камнях, реку и сглотнула.

Вскоре они оказались на огромной площадке, размеры которой определить было трудно, но на подходе Сурра видела, что в ширину она тянется, насколько хватало глаз, и в ближайшей видимости к ней подходит как минимум ещё пять Дужек. В глубину зависший в воздухе остров, как выяснилось позже, оказался около пяти сотен шагов. Скала Кабана, о которой напоминал ей Зэп, находилась намного правее. Ориентиром Сурре служили возвышавшиеся над лесным океаном огрызки трёх Небесных древ. Вспомогательные стволы.

Сарона не дал никому времени на отдых, и отряд углубился в гущу островного перелеска.

Время от времени проникавшие сквозь листву лучи Лайса ласкали лица девушек. Вокруг щебетали птицы, поскрипывали ветвями и шелестели листвой деревья, "пели" камни, пахло травами, цветами и... дымом...

— Здесь кто-то прячется, — тревожно прошептала Сурра.

— Кто?

— Не знаю. Тише, сестрёнка, может, это друг, — говоря так, она подумала было о Зэпе, но тут же отмела такое предположение: вряд ли опытный хуз попадётся на таком пустяке.

— Ой, смотри, Су!

В небе над поляной кружил большой белый ворон.

Сарона, похоже, тоже учуял дым. Он спешился и осмотрел траву в поисках следов, сделал знак ладонью, приказывая остальным оставаться на местах, и шагнул с тропы. Вскоре он вернулся и, скупо жестикулируя, объяснил что-то Халога. Вожак кивнул и приказал продолжать движение.

Они прошли две трети острова, когда Майага неожиданно, в два прыжка, подскочил к огромному выворотню и легонько постучал копьём по его основанию.

— Ну-ка вылезай, — прошипел он сквозь зубы. — Живо... Я знаю, что ты там. Хватит сопеть! — Стоявшая у его правой ноги лигрица, подсела, готовясь к прыжку. Зарычала негромко.

Из норы донеслись обречённые вздохи.

Майага оскалил зубы, рявкнул свирепо:

— Ну!

— Оглох, что ли? Вылезай! — добавил от себя Сарона.

В дыре, промеж корней, что-то захрипело, закопошилось, и через мгновение на поверхности показалась наполовину выбритая ранее, но уже порядком заросшая лёгким, как пух, волосом голова. Чуть позже медленно появилось и лицо, грязное, в древесной трухе, сучках, листьях и комьях паутины. Старик поднял глаза на Сарона.

Воин ухватил его за балахон, выдернул из норы.

На первый взгляд, незнакомцу было далеко за тридцать, до неприличия далеко, и для молодых воинов он являлся чуть ли не выходцем с того света, а точнее, по какой-то прихоти Виноки туда не ушедшим. Верэнги взрослеют рано и живут недолго. Что означает, что Великие отвели им совсем немного времени на старость. Мало кто видел старого верэнга. А такого старого, как этот, и подавно.

Сарона нахмурился, отступил на пару шагов, а двое воинов, повинуясь взмаху руки Халога, соскочили с коней и поспешили ископаемому деду на помощь.

Старик стряхнул с морщинистого лица паутину, разгладил совиные брови, почесал большим и указательным пальцами основание носа и с треском чихнул.

Несмотря на полный комплект верэнгского антуража, Сурра с первой секунды поняла, что не верэнг перед ней, а онталар и ему не "за тридцать", а как минимум за полторы, а то и за две сотни лет. Долго выдержать пронзительный взгляд старца, который угадал причину повышенного интереса с её стороны, было невозможно, и она, смутившись, отвела глаза.

Маловероятно, что Халога и его воины понимали, кто в действительности сейчас перед ними находится: во-первых, навряд ли им довелось видеть столь древнего соплеменника, во-вторых, они никогда (Сурра была в этом почти что уверена) не встречали онталаров, если вообще подозревали об их существовании. Старик говорил, как верэнг, как верэнг, был подстрижен. Одежда его (её остатки) не оставляла сомнений, что владелец принадлежит одному из южных кланов, а эмаль гнилых зубов ещё хранила следы оранжевого раскраса. В руке он держал посох из кривой коряги, до блеска отполированной тысячей его прикосновений, с набалдашником из черепа какого-то грызуна и ожерелье из связанных бичёвой мелких косточек. Вместо пояса скрученная наподобие сумы тряпка. Из не верэнгского был у него неестественный цвет кожи, который легко соотносился с его древним возрастом.

"Я знаю, кто ты на самом деле, — мысленно обратилась к нему Сурра, — и, судя по испепеляющему взгляду, ты это уже понял. Надеюсь, в твоём лице у нас появился союзник... или злейший враг? Нет — друг! Иначе не как. Знаю, что друг, верю в это, — внутренне улыбнулась она. — Боги послали тебя нам с Нией в помощь. Назови своё имя, и мы будем друзьями".

И старик, будто прочитав её мысли, произнёс:

— Кланга я, сыночки. Из клана Чёрных Пауков.

Он скосил правый, окружённый паутиной шрамов глаз на Сурру. Зрачок левого меж тем остался неподвижным и продолжал сверлить дырку во лбу отступившей лигрицы. Тира отвечала ему взаимностью и не сводила со старика жёстких немигающих глаз.

— Старый я, умирать от своих ушёл, да вот шестой год как один, да всё никак не приберёт меня Виноки. Я — дряхлый, никому ненужный старик, изъязвлённый гнойной коростой калека. И самое ужасное то, что Виноки, видимо, забыл про меня и умирать мне предстоит ещё долго, может быть, очень долго.

— Так сколько ж тебе лет, Паук? — презрительно искривил рот Халога.

— Сорок два стукнуло...

— Сколько? — вырвалось у Битта, самого молодого воина в отряде.

Халога насторожился, внимательно, с брезгливым интересом и подозрением рассматривая древнего старичка.

— Куда ты ползёшь, Паук? — сощурившись, спросил он.

— Да решил, коль Виноки я не нужен домой вернуться.

— А по второму разу в раг-рисс зайти не пробовал?

...Случалось, что Божьи Врата отвергали пришедшего к ним в поисках загробной жизни верэнга. Но случаи эти были редки и являли собой либо факт вопиющей безответственности любимых Богов, либо свидетельствовали об их тайном замысле относительно зажившегося подопечного и его исключительной роли в их божественных планах. Как принимать сие неоднозначное проявление высшей воли, верэнги не определились (всё не до того им было — жизнь коротка, и думать о пустяках не хотелось), а потому и к "переспелым" своим собратьям относились они с недоверием и настороженной снисходительностью...

— Думаешь, это так просто, сынок? Я в первый раз страху натерпелся. Выплюнул меня раг-рисс — не пропустил к Виноки...

Высоко в небе прокричала птица. Видно было, как она, сделав два больших, постепенно сужавшихся круга над отрядом, сложила крылья и спикировала вниз.

Лигрица насторожилась, вильнула хвостом.

— Мой ворон! Мой, не трогайте! — поспешил выкрикнуть Кланга, подсаживаясь в коленях и размахивая тощими как сухие ветки руками.

Большая белая птица расправила крылья и описав дугу мягко опустилась на плечо старика. Потёрлась клювом о его щёку. Лицо онталара расплылось в умильной улыбке.

Ворон был куда как крупнее своих собратьев, с огромными, как ятаганы, когтями и тяжёлым иссиня-чёрным клювом.

— Белый, йохор мне в ухо! — восхищённо воскликнул Халога, не обращая внимания на последние слова Кланга. — Вот так птица. Давай меняться, старый: я тебе паука найду, самого большого в Валигаре, а ты мне ворона отдай. Пауку паук, Ворону ворон. А?

— Да как я, как? — развёл руками онталар.

Лигрица рыкнула, Майага сел, обхватил мощную её шею руками и начал шептать что-то в ухо.

"Чего меняться-то? — отбери и вся недолга! С тебя станется, — мысленно фыркнула Сурра. Она пыталась разглядеть пальцы Кланга. — Плохо видно, далеко до него, и Халога застит, — но то, что пальцы старика необычайно коротки для онталаровых было видно и так. Но вот почему, она определить не могла. Пока. — Ничего, будет время, — ухмыльнулась, — рассмотрю ещё".

Удивительно, но Халога был настроен гораздо дружелюбнее, чем по представлению Сурры был должен, и отбирать ворона не собирался.

— Хочешь, я тебе хузу отдам. — предложил он. — Потом, сделает, что должна и забирай. — От острого взора вождя не укрылись тайные взгляды Кланга, которыми он успел одарить Сурру. — Тебе, она, поди, молодкой кажется.

— Заманчиво, — разулыбался Кланга.

Ворон недовольно каркнул, перешагнул с одного плеча онталара на другое, и неожиданно клюнул его в ухо. Видимо не сильно потому как тот даже не ойкнул, шикнул на пернатого проказника и принялся щекотать его пальцем.

— Су, милая, погляди: у него все пальцы на четверть обрублены, — зашептала Ния, прижимаясь к ней.

— Да вижу я, — она только-только поняла, в чём дело. "Умно, Хорбут тебя раздери, один раз перетерпел, и ничего боле никому объяснять не нужно. Удар рап-саха и нет длинных — в четыре фаланги — без ногтей пальцев. Был онталар, стал калека верэнг. А ты, Паук, как я погляжу, тот ещё пройдоха. Брехун знатный. А Ния-то, Ния! Глазастая у меня сестричка — сразу что к чему разглядела!"

— Решайся, старый, а то ведь так заберу! — с завистью глядя на их идиллию, бросил Халога. Он протянул руку и попытался погладить ворона. Тот взмахнул крыльями и взмыл в небо.

— Видал какой, — взгляд Кланга устремился вверх.

— Гордец, — прицокнул языком Халога.

— Мы по земле ходим, он в небе летает. Захочет — спустится, а нет... — Кланга развёл руками. — Гордая птица, умная, сама выбирает с кем ей быть.

— Это дело поправимое. Я его змеиным мясом кормить буду. Пусть привыкает. К Виноки уйдёшь, он со мной останется.

— А что, я не против, — выражая крайнюю степень притворного безразличия, почесал бородавчатую шею Кланга, — как сдохну, мне ваша возня уж неинтересна будет. Я в Верхних Землях с Виноки буду юху пить, змей есть да девок тискать — зачем мне там ворон или хуже того паук... Ох, сынок, побыстрее бы уже, устал я. Есть у меня, вождь, уж коль мы с тобой задружились, просьба одна.

— Что хотел, говори?

— Слышал я, что Великий Ящер — Битохора — ведёт верэнгов на запад? Приглядись, вождь, может, и я на что сгожусь? Возьми меня с собой под "Воронье" крыло: я хоть и стар, но ещё о-го-го какой! Отдам свою никчёмную жизнь Перьям Ворона, а мне, глядишь, за это Виноки красивую смерть подарит. Что думаешь, вождь?

— О-го-го говоришь? Однако. Красивой смерти захотел? Как по мне, так ты хоть какую-никакую задрипанную смертишку у Виноки бы вымолил, а уж после на красивую зарился.

— Когда после, вождь? Смерть-то, она одна, а я в ожидании натерпелся и потому хочу красивой смерти — в бою!