Дэйра. Глава 9. Медвежий Угол

— А собак ты терпеть не можешь, — напомнила София.

Верное замечание. Собаки Феликса стали вопросом чести, едва появившись в поле ее зрения. Дэйра ненавидела псов, как и всех животных вообще.

Заметив, что маркиз Бардуажский смотрит отнюдь не на собак, а на ее реакцию, Дэйра поняла, что сегодня арена принадлежит ей.

И снова нарушила тишину, пронзив долину громким хохотом, который получился не веселым, как она задумала, а страшным, хриплым и каркающим, словно заживо потрошили ворона. Самой не по себе стало, а люди вокруг и вовсе насторожились. Что до графа Эстрел, так тот сразу побежал к карете и начал внушать кучеру, что им нужно уезжать немедленно, а остальные, мол, догонят.

— Не смейся рядом с собаками, девочка, — как-то сурово отчитал ее Стэрн, когда Дэйра сорвала охоту, рассмеявшись над прыжками гончей, показавшейся ей смешной.

— И вообще лучше никогда не смейтесь, маркиза, — добавил он гораздо позже, когда закончилась трагедия.

То, что ее смех был неприятным, Дэйра запомнила еще в детстве, когда Ирэн вытошнило прямо на ее платье. Девочки тогда едва познакомились, и Дэйру рассмешила прическа новой подруги. Стошнило тогда не только Ирэн, но и Поппи, и других нянечек, приглядывающих за девочками. Поппи не запрещала ей смеяться, но хорошо внушила, что если Дэйра будет веселиться до смеха, то потом, непременно, будет плакать. Дэйра, действительно, потом плакала. Мать отшлепала ее за то, что она обидела новую подругу, и лишила ее десертов на неделю.

Чтобы запомнить урок, Дэйре потребовался не один год. Никого больше не тошнило, но, услышав ее смех, люди хмурились, бледнели и старались отойти подальше. И как напророчила Поппи, Дэйра потом всегда плакала — либо ее наказывали за какой-то проступок, не обязательно связанный со смехом, либо Дэйра наказывала себя сама: падала, разбивала коленки, обжигалась... Но если реакция людей была странной, то животные и вовсе сходили с ума. После того случая на охоте, Дэйра поверила, что смех — это зло, дарованное людям плохими богами. И с тех пор старалась не смеяться сама и на дух не переносила, когда смеялись рядом с ней.

Но сегодня этот злобный дар мог спасти чью-то жизнь. Наверное, она перестаралась, потому что стошнило сразу несколько человек. Другие замерли, не понимая, что происходит с ней и с ними. Почти у всех побелели лица, многие инстинктивно отодвинулись, освобождая рядом с ней круг.

— Ой, маркиз! — все еще смеясь, воскликнула Дэйра. — Вы меня простите, конечно, но забавнее собачек я не видела. О, вспомнила! К нам в Эйдерледж как-то приезжал цирк. Там пудели также смешно виляли задними лапами. Том, помнишь тех пушистиков? Они тоже белыми были.

Брат поглядел на нее мутным взглядом, отошел к реке и, согнувшись, пополам, вытошнил обед. Эх, и почему она не догадалась в Пещере Радости посмеяться? Разве не забавно было бы поглядеть на светлого князя в столь пикантной ситуации? Да и поводов он дал предостаточно. Как еще можно было отнестись к его просьбе оживить ископаемую рыбку? Правильно — надо было рассмеяться ему в лицо. А потом отбежать подальше.

Как она и ожидала, веселье закончилось быстро. Потому что, как и люди, собаки Феликса среагировали абсолютно предсказуемо. Бросив преследовать Дженну, они развернулись и, взяв курс на Дэйру, начали стремительно к ней приближаться. Заслышав ее смех, все собаки вели себя одинаково. Впрочем, как и коты, и другие животные. Они хотели ее уничтожить.

— О пресвятой Амирон, ваши псы сошли с ума! — завопила Дэйра. — Спасайтесь, сейчас они нас порвут!

Она слукавила, так как знала, что "в случае чего" порвут только ее. Но при виде двух словно обезумевших псов, мчащихся во всю прыть обратно к реке, среди людей на берегу поднялась легкая паника. Они-то не узнали, что им ничего не угрожает. И по мере того, как Мрак и Дьявол приближались, паника усиливалась. И плевать было собачкам, что Феликс надрывал глотку, отдавая бессмысленные команды. Им нужна была Дэйра, а Дэйра, не будь дурой, вклинилась в самую гущу солдат, откуда повизгивала от страха — уже совсем не притворного, и подбрасывала уместные для ситуации фразы:

— Смотрите, какая пена! У них бешенство! А какие зубы! Наверное, холод их взбесил! Не давайте им приблизиться! Да застрелите их уже кто-нибудь!

В общей кутерьме мало кто заметил, чья стрела вылетела первой. Но Дэйра к тому времени стояла позади всех и хорошо разглядела, как Нильс, кстати тоже расставшийся с содержимым желудка, снял с седла лук и, опустившись на колено, выпустил две стрелы. Почти одновременно стали стрелять и остальные — солдаты, капитан Белиорский, его люди, и даже Уил Рокер, который, оказывается, умел не только молиться, но и стрелять из лука. Впрочем, они могли не стараться. Потому что стрелы Нильса прилетели на секунду раньше, проткнув глаз сначала Мраку, а потом Дьяволу. На это Дэйра и рассчитывала. Они были квиты. Она спасла его сестру, он спас ее.

Плохо, что тогда на охоте Нильса с ней не было. Когда взбесились гончие, они бросились к охотникам, за которыми от страха спряталась Дэйра. Собак было много, а в стае они ничем не отличались от волков. Прежде чем животных убили, погибло трое донзаров и виконт из Эйсиля, потому что вслед за собаками обезумели лошади, и виконту, упавшему на землю, разбил голову копытом собственный конь, ставший на дыбы. Слезы, которые Дэйра пролила на похоронах, были самыми горькими в ее жизни.

Она забралась в карету раньше, чем Феликс Бардуажский поднял крик, закатив такую истерику, что Ирэн, известная своими капризами, могла бы жениху позавидовать.

Конечно же, маркиз дураком не был и сразу подбежал к ней, намереваясь устроить разборки.

— Вы за это ответите! — в бешенстве кричал он. — Вы спровоцировали моих псов! Этот ваш смех... Он ужасен и отвратителен! Ничего омерзительнее в жизни не слышал! Вы мне за все заплатите!

Дэйра открыла окно и холодно глянула на Феликса через плечи Нильса и капитана Белиорского, мгновенно подскочивших к ее карете. Да с такой обороной она и самому Амрэлю смогла бы нахамить. Какому-то маркизу же и подавно.

— Ваши тупые, вонючие, гадкие собаки посмели напасть на меня, невесту принца и, возможно, будущую королеву. И если я готова забыть ваши глупые слова, которые вы только что по неосторожности произнесли, то оскорбление, которое я получила от вас, когда вы отпустили псов, забыть вряд ли получится. Возвращайтесь в карету и подумайте о том, что вы скажете вашему отцу. Потому что я намерена жаловаться не только ему, но и светлому князю Лорну, который лично пригласил меня в столицу в качестве невесты принца, дав понять, что король заинтересован именно в моей персоне. Вы подвергли меня неоправданному риску, выпустив этих диких, необузданных тварей ради собственной потехи. Вам должно быть стыдно, хотя я сомневаюсь, что вы знакомы с этим чувством. Я намерена отправить письмо Амрэлю Лорну немедленно.

Ну и что, что она немножко приврала. Зато на Феликса подействовало. Аж побледнел, бедолага. Впрочем, Дэйра давно заметила, что фамилия Лорнов вызывала у людей резкие проблемы со здоровьем.

Ничего не сказав, маркиз скрылся в своей карете, и через какое-то время они тронулись, оставив на дороге трупы разбойников, которых капеллан хотел закопать, да кто бы его сейчас слушал. Солдаты Феликса, оседлав коней, тронулись за экипажем маркиза, выехавшим первым; стражники Белиорского тоже копать могилы не стали, заявив, что им нужно охранять госпожу, а о разбойниках позаботиться природа. К тому времени небо уже затягивали голодные вороньи стаи, сожалевшие, наверное, только об одном: что Феликс Бардуажский забрал собак с собой, лишив их еще двух трупов. Впрочем, двенадцати мертвых человек им должно было хватить надолго.

Успокоив капеллана, что они отправят закапывать трупы слуг герцога, как только приедут в замок, Дэйра откинулась на мягкое сиденье и, сняв ненавистную шляпу с вуалью, закуталась по глаза в теплое одеяло. Ей было холодно, хотелось есть, а в душе царила тревога, которую не могли успокоить никакие мысли. И больше всего Дэйру мучил вопрос: а нужно ли было прилагать столько усилий и портить отношения со столькими людьми ради спасения какой-то разбойницы, которая наверняка возьмется за прежнее с еще большей злобой.

Нильс, как и прежде, держался поблизости от ее кареты, но радости на его лице не было. Он то и дело хмурился и недовольно поглядывал в сторону Дэйры, словно она была виновата в том, что его сестра стала преступницей. Впрочем, маркиза не знала, как чувствовала бы себя сама, если бы вдруг оказалось, что Томас — вор и убийца.

Ирэн на нее дулась, но страх был сильнее, и уже через десять минут подруга начала искать общие темы для разговора, звуча заискивающе и льстиво. Так ни в чем и не разобравшись, она попыталась успокоить Дэйру, что ее Феликс, мол, отходчивый парень, который, конечно же, на нее не обиделся. И сегодня вечером они вместе будут пить теплое вино у большого камина бардуажского замка, обсуждая будущую свадьбу ее и Феликса. В мире Ирэн все было просто и одноцветно. Случай с разбойниками выветрился из головы подруги быстрее, чем они успели проехать злополучную долину.

Карета загрохотала колесами по еще одному мосту и снова остановилась. Тревога Дэйры надулась и лопнула, словно пузырь воздуха вырвался из груди утопающего. Теперь в ее душе надолго поселится пустота.

Выбираясь из салона, она уже знала, что увидит. Мост был широкий, просторный, из крепких бревен. Под ним текла река — та самая, над которой Феликс собирался повесить Дженну. Вода давно вернулась в каменистое русло и, казалось, бежала по нему с удвоенной силой.

Кареты графа и маркиза Бардуажского замерли впереди. Люди вышли из них и толпились на мосту, глядя на окровавленное тело Дженны, застрявшее в огромном волчьем капкане на каменистом берегу. Ноги девушки касались стремительно несущейся реки, отчего казалось, что Дженна бежит по воде. Острые зубья впились в ее плечо, почти отделив руку от тела. Девушка лежала в странной позе, словно закатилась по земле в смертельную ловушку. Капкан был едва прикрыт травой, его было сложно не заметить, но Дженна не просто наступила, она умудрилась в него упасть.

Страшно было то, что разбойница улыбалась. Ее мрачный оскал был улыбкой дьявола, глядевшего на путников через широко раскрытые глаза мертвеца.

Если бы девушке перерезали горло или утыкали стрелами, никто бы не сомневался, что это Феликс послал солдат разобраться с разбойницей. Но сам маркиз, как и солдаты, смотрел ошарашенно и испуганно. И в его глазах было куда больше страха, чем, когда Дэйра упомянула фамилию Лорнов. Потому что всем страшно, когда в дела человеческие вмешивается сверхъестественное. А в том, что смерть Дженны — дело рук нечистой силы, не сомневался никто.

На Нильса Дэйра едва взглянула. Не скрываясь, он плакал, сойдя с моста и бессильно привалившись к стволу одинокой березы, росшей недалеко от растерзанного тела сестры.

Дэйра тоже хотела заплакать, но в глазах было сухо, как в сикелийской пустыне. Поэтому она просто глядела на воду, в рокоте бурунов и перекатов слушая голоса тех, кто обычно пел ей из Вырьего Леса. В каждом крае Сангассии был свой Вырий Лес. Как, наверное, был он и в Агоде, и в Чагарском Ханстве, и даже в далекой Согдарии.

В Вырьем Лесу, маячившим за речной долиной темной полосой мрака, обитали злые люди. Они молились дьяволу из бездны и проклинали ту, которая явилась в их земли без спроса. Глядя на мертвую Дженну, Дэйра не сомневалась, кто толкнул ее в волчий капкан.

Как река и обещала, она забрала свое, отомстив за Нильса, спасенного ею из Марены Пармы. А вот дьявол из бездны остался недоволен. Даже когда Дженну уже вытащили, похоронили — причем, могилу добровольно копали и солдаты Феликса, и люди Белиорского, а кареты снова тронулись в путь, дьявол все продолжал нашептывать Дэйре, что она должна ему куда больше смертей, чем одна мертвая девушка.