Мегалит Главы 1-7

И я выныриваю в реальность. Приоткрываю тяжелые веки и вижу перед глазами клок белой полупрозрачной марли с пятнами крови. "Чья это кровь?" -Думаю, что говорю вслух я, но понимаю: мои огрубевшие, высохшие губы не способны произнести ни слова. Даже чтобы разомкнуть их, у меня нет сил. Нет сил позвать, нет сил смотреть, нет сил для вздоха и выдоха... Даже просто жить — нет сил.

Вокруг моей головы, справа и слева я слышу тихое пиканье каких -то приборов. А вон там, вдали, тенью скользит по комнате кто-то одетый в белоснежное нечто. В пух, или облако? Во что он одет?

Пытаюсь вглядется, определиться и узнать, в что же одет идущий там, но вижу только тень на стене и белое колышущее в пространстве комнаты нечто.

-Эээ... -Зову его. А оно не слышит. -ЭЭЭааа.

У меня во рту что— то есть. Лишнее, что мешает мне. Оно ложится на язык, давит на зубы, и уходит туда, внутрь меня гибком тугим телом. Из за него мне не сказать, не позвать, и даже не вздохнуть нормально. Я набираю полной грудью воздух и кричу со всей силы. По крайней мере я так решил, но услышал только чей-то стон. Это мой? Нееет. Я же кричал! Но почему звук идет от меня? Нетт...

Пробую еще раз позвать застывшее белое облако с тень на стене.

-АААААА...

И в тот же миг белая загадка двинулась в мою сторону. Рывком бросилась к моему застывшему окоченевшему телу, и я догадался — это девица. На белоснежном лице, тонкими линиями застыли ее черты: брови, глаза, губы. Непонятным уголком высился надо всей этой прекрасной картиной только остренький носик , прямо посередине лица, упрямо вздернутый вверх.

-Ааа...-Прошелестел я.

-Очнулся! — С придыханием восклицает она. -Ну сейчас трубку вытащим, покормим тебя и можно в терапию спускать. Я только профессора позову, подожди, не засыпай, парень.

-Аааа. -Соглашаюсь с ней, и наконец— то в первый раз шевельнул головой. На сантиметр, или на миллиметр, не имеет значения. Это не суть важно. Важно то, что все пространство колыхнулось подо мной, и эта волна родила тот огромный комок боли, что кинулся на меня и разорвал на клочочки. От боли, заорал, и скользнул вновь в белое безмолвие. Где вертлявые облака начали играть со мной в догонялки, где я скольжу по белому полю с белоснежными папоротниками и касаюсь белых цветов. А потом вновь лечу куда— то... А, куда? Я даже и не помню...

Вновь гонка по белоснежным тунелям, белоснежные клочки облаков или пара, что давят на меня, выталкивают в реальность, где живет боль. Я не хочу туда. Там страшно и плохо, и больно.... Очень, очень сильно больно. Но бег не прерывается, бег только ускоряется во времени и пространстве, и вот я выныриваю, и вновь открываю глаза в знакомой комнате. А меня тут уже ждут.

Возле кровати, притулившись на самом ее краю, прислонился невысокий старичок с окладистой бородкой. Седой как лунь, с черноватыми проплешинами на голове, с выбритыми усами, он выглядел эдаким высоким гномом, одетым в белоснежный халат, и небольшими очками с тонкими серебристыми дужками на переносице. Его руки, со старческими пятнышками игриво пробегали по светлой картонной папке с торчащими тут и там неаккуратно разворошенными бумагами. Но вот он отвлекся на меня и негромко произнес:

-Что же, вы, голубчик? -Тот самый, знакомый голос мужчины, с громкой буквой р. -Решили сбежать от нас? Не получиться! А как же опыты? Как же анализы, документы...

Он продолжает говорить, пытается вывести меня на диалог. Что-то обсуждает с девушкой стоящей рядом, рассматривает протянутые ему бумаги. Все это пролетает пушистым ничто сквозь меня, никак не задевая, и, качая головой, он наконец то произносит:

-Ну, мил человек, так и быть. Трубку удалим, но, в реанимации, вы у нас, еще денёчек полежите. Так надо. -Потом сворачивает бумагу трубочкой, оглядывается виновато вокруг, расправляет листы бумаг, и вкладывает их в протянутую папке. Наверное, это моя история болезни...

-А как зовут вас, сударь? -Спрашивает меня уже решившийся отойти от моей кровати профессор. Его окладистая борода сбивает меня с толку, и я лишь мычу в ответ. Старик понимающе кивает, но терпеливо ждет.

-Что? — Переспрашивает профессор, внимательно вглядываясь в мои губы. -Вы хотели что-то сказать?

-ММмм... -Девушка вытащила трубку изо рта, и горла, и я благодарно вглядываюсь в молодое лицо.

-Внятнее, сударь, или голубчик вас называть? — С усмешкой спрашивает профессор, все также не отрывая взгляда от моего лица.

-Хе... хо... мммм. — Я честно, пытаюсь сказать хоть слово, но у меня не получается. Совсем никак... И, профессор сухонькими руками проведя себя по подбородку, переспрашивает меня моими мыслями:

-Совсем никак? Вообще не сказать? -Все с таким же терпеливым ожиданием воспрашает меня старик. Он мнется, поправляет очки на переносице, и даже одергивает белый халат, на узеньких сухоньких плечах.

-Мммм. -Соглашаюсь я с ним. Мои губы будто склеились от пустыни внутри рта. Запеклись, и не двигаются. Такое дикое чувство, что каждая губа весит по несколько килограмм. Не разомкнуть их, не открыть рта.

-А имя? Имя то у тебя есть? -Не отстает от меня старик. -Да ты не боись, как бы не назвался — нам все в радость. А то называть тебя больным двести тридцать седьмым уже мочи нет.

-Я... л....— Пытаюсь объяснить ему, что имени у меня нет в их понимании, что ... но боль уже наползает на мое тело и успеваю только скорчить гримасу. И вновь тяжесть на лице...

-Танечка, — Обращается он к девушке стоящей рядом около него все в той же позе -готовности прийти на помощь, ко мне к профессору, к любому страждущему...— Напиши в Истории болезни, что пациент назвался Ялом.

-Может Яром? — Переспрашивает она его. — Яр — вроде есть такое имя.

-Ты его еще Яромиром назови.. -Устало парирует ей профессор. -Ялом и точка.

-Так и запишу, Яромир. -Вписывая в бумажки мое имя отвечает профессору девушка. Она упрямо поддергивает плечиком, я уголком глаза вижу, как скользит по бумаге шустрая ручка в ее руках.

-Ох, Татьяна! -Не сердито качает головой старичок. -Хворостом бы тебе, да по мягкому месту...

-Грубые методы воспитания могут привести меня на скамью подсудимых... -Отвечает она ему, сжав губки в бантик. Потом она вскидывает голову и я вижу на ее губах чистейшую улыбку. Улыбку не примирения, а... любви.

-Пусть будет Яромиром. -Неожиданно соглашается с ней старичок. -Но ниже напиши Найденов.

-А отчество чье вписать? -Уткнувшись вновь в бумажки спрашивает девушка.

Старичок всматривается в меня. И внезапно выносит вердикт:

-А моё.

-Но! -Девушка в шоке внезапно всматривается в профессора. -Он же получается... вашим сыном. Яромир Павлович Найденов. Ну да, получается, становится вашим сыном...

-А и пусть. -Профессор внимательно всматривается в меня. — Может он еще вспомнит свое настоящее имя, а пока, пусть побудет...сыном.

-Как скажете, Павел Егорович. -Девушка снова утыкается в бумажки, что вложены в папку , держащейся чудом на ее руке.

Мои же глаза наливаются тяжестью. Я уплываю ... качаясь на воде... то ли от лекарств, то ли от своего больного состояния... И уже сквозь полудрему слышу негромкий разговор стоявших у моего одра:

-...Восемьдесят два процента обожженного тела, да чудо, что он вообще выжил... Диплом... Работа...

И вновь меня встречает белое ничто... я сплю...

Гриша.

Мое тело было словно песчинка в этой кровати. Меня не переставая колотило от боли, будто рвалось внутри нечто и связывалось, и исчезало, а потом, пульсаром из вне, вновь и вновь заставляло то сгибаться в болезненных спазмах, то выгибаться, откидываясь на мокрую от пота подушку от облегчения, мое тело.

Боль командовала всей моей жизнью. Я был ею. Жил ею. Боялся её, и принимал ее как наказание, должное и запретное. За что?... Эта мысль сковала мой мозг, и только еще один вопрос позволял мне жить дальше... Когда это кончиться...?

А потом приходила мама и приносила укол. Поправляла мою постель, меняла наволочку и оставляла включенным комп с музыкой Зиммера. А я, чистый, протертый губкой в сочлененьях от пота, засыпал на те недолгие несколько часов, чтобы проснуться вновь от боли... И так было не день, и не два...

На выходных приходили друзья. Смотрели жалобно на мое бледное лицо и пытались веселить себя и меня. При их приходе, я начинал ненавидеть жалобные взгляды. Срывался, и орал на маму, после того, как они уходили. А она, прижав меня к своей груди, умоляла потерпеть до понедельника. Гладила меня по голове и просила прощения. За что просила, я не понимал и плакал у нее на груди, пока не исчезали слезы.

Я потерял счет времени. Минута могла стать для меня вечностью, а час — мгновением сна. Все ориентиры времени сметались в предчувствии боли. И тело орало от нее, и просило освобождения. А я, поначалу смалодушничав, уже был согласен на все. Даже на такой простой для меня выход. И именно в этот момент, моего принятия Смерти, пришел Пашка.

-А ты опять такой напомаженный и с отличной укладкой втыкаешь в комп! — Поприветствовал меня он в своей зашибательской манере. — Лежишь и стонешь, вон даже ногами уже ленишься двигать, подонак.

-Козел ты, Пашка... И не лечишься...

-Не бзди, краусавчик, я тут че пришел... -Пашка демонстративно подозрительно понюхал воздух перед собой — Да ты, никак нагадил, овэц!

-Пашк, не надо...— Слабым голосом попросил я друга. -Только не издевайся надо мной сейчас. Мне и правда плохо.

-Дебил, ты, братиш. Я ж не нюхать твои ароматы пришел, а по делу.

-Да не срал я. Уймись. — Мне казалось я ору, но слабый голос звучит громким шепотом. -Мне и срать то нечем, я почти неделю толком не жрал.

-Вооот. Поэтому— то я и пришел. -И довольный Пашка принялся доставать из принесенного пакета картошечку, бургеры и соусы.

-Пашка, ты балбес. — Все тем же слабым голосом произнес я. -Я ж на диете. А ты тут, такой писюн, притаскиваешь мне ... вкусняшки.

-Хм, Гриш, ты же умираешь вроде. Так какая, к черту, тебе разница, что ты сейчас пожрешь? Да ты гавно можешь жрать, назло патологоанатому — пусть, гад, облюется, когда вскрывать будет... Тебе не все ли равно?..

-Умеешь ты соблазнять... -Я внутренне облизнулся. -Но, давай подождем, пока мама уколет меня.

-Наркоман хренов. С кем я дружу?! -Патетически воскликнул друг, скорчив рожицу Медведя в кустах. -Я к нему со всей душой, а он ко мне всей жопой... Суууччкаааааа....

-Пашка, не юли. -Оборвал я всю патетику эмоций друга. — Ты ко мне че приперся? Накормить меня?

-Неа. Грохнуть, чтобы не страдал. -Усмехнулся Пашка. Вглядевшись в мое ошеломленное лицо, он громко рассмеялся. И продолжил: — У меня тут дело нарисовалось, хочу тебя подключить к нему.

-Дебил. -Впечатал я в него определение его тупости. -Я дышу через раз. Согласен на любые способы вивисекции, только бы боль пропала, жру таблетки горстями и у меня вся задница и руки похожи на решето, и уже всерьез думаю о смерти, а ты, тут издеваешься надо мной...

-Да ты дослушай, бандит-самоубийца. -Прервал меня Паша. -Я короче познакомился с девкой одной. Она вроде как с Питера, ну знаешь, как всегда, к бабушке приехала Красная шапочка, ну, а тут я ...

-Седьмой гном...— Перебил я его...Принюхиваясь к доставаемым другом гамбургерам....— Или она не считает уже гномов?

-С кем я вынужден дружить.. — Возвел патетически глаза друг, вверх к белому потолку. И протянул мне один бургер. Второй же зажал в своей руке-лопате. -Держи и лопай попой...

-Щас как пёрну тебе под нос, будешь знать, как завуалированно посылать меня в известное эротическое путешествие...— Забыв о боли, проворчал, утыкаясь в такой круглый... А к черту укол.. буду терпеть... и жраааааттттть! ...Бургер!

-Да ты, смотрю, дохнуть передумал? -Разочарованно удивился Пашка. — Смотрю, жрать стал. И вон... Хватаешь еду грязными лапками. Фи, как не культурно!

-Угу... — согласился с его доводами... И, хотя, боль никуда не ушла, но под чувством голода она забилась куда -то внутрь, затаилась в организме... -Тебе бы так оголодать...

-Так я и говорю. -Пашка жалобно смотрел на то, как я буквально впихиваю в себя бургер, стараясь не растревожить боль, делая как можно меньше движений. И, уже съев его, откидываюсь на смятую постель с уже огромным потовым мокрым пятном прямо посередине ее. — Ну полежи, и послушай... морской котик на приколе...

-Пусть мама уколет. А ты... потом... -Попросил я его, в бессилии закрывая глаза. — Ты только не уходи.

-Ага. Щас. -Метнулся Пашка из моей комнаты в коридор, к кухне. -Тёть Маш, а тёть Маш...

Я только успел расслабиться, как боль накатила на меня с новой силой, вцепилась в тело и начала по новой выворачивать меня. А тут пришла мама с уколом, и я привычно протянул руку.

-Вы, мальчики, тут слишком не шумите. -Попросила она, строго поглядев при этом на Пашку. Конечно, унюхала запах бургеров и недовольно покачала головой. — Гриша, ну ладно этот балбес со своей жизнью не считается, но ты то, уже полтора года борешься, должен понимать же... -Устало устроила она мне выволочку.

-Мам, не надо. — Попросил вздыхая с облегчением я. — Ты же знаешь...

Она только покачала головой и пошла опять на кухню. А, просочившийся за ней Пашка, чумной крысой вполз в мое обиталище.

-Так, о чем я. — Начал он, всматриваясь с мои приоткрытые от чувства упоения отсутствия боли, глаза. — Девка -во! Я к ней по поводу съездить к ней, а она— ну просто беспроблемная. Приезжай, говорит, и хвостом машет. Ну я и метнулся.

-Так ты ее... -Прошептал я.

-Цыц, зараза. Я ему о возвышенном, а он все опошлил... Ржевский... -Надул губы Пашка. -Ну я и мотнулся к ней, да... На неделю. Погуляли по кабакам, заглянули в Петропавловскую, и, знаешь, я смог даже побывать в библиотеке.

-Ленина? — Брякнул я, не подумав.

-Сам ты Ленина. Лермонтова, прямо на Литейном. — Почесав свой бледный ёжик на голове с ухмылкой сказал друг. — Там при входе стоит стол, а на нем книги валяются, ну типа— кто хочет, тот может взять. Люди просто вываливают там ненужное им чтиво, ну я и полюбопытствовал. И смотри — во!

Он протянул мне невзрачную голубоватую книжку в полу порванной обложке из искусственной кожи. Повертев ее в руках для большего драматизма, он демонстративно открыл ее почти на середине, где была вложена закладка и ткнул текстом с ятями мне в лицо, под самый нос.

-Вот. Тут ты видишь мифологию. Или уже уплыл в Вечные Леса?

-Сказки, что -ли?

-Угу, почти. Так вот. Мифология славян. Я тут прочел, что они верили в кого и куда попало...

-Куда попало? -Переспросил я Пашку с усмешкой.

-Не куда, а кому. -Поправил он меня. -Да не бзди. Все равно ты половину не поймешь, я только спустя недели через две после лазанья в Инете понял, что почем и откуда у него ноги растут.

-Как ты долго мучал бедную девочку... — Уколол я друга. -И опять по моему ай кью проходишься, абыдно , да...

-Да я готов был на ней жениться! -Поднял левую бровь друг и рассмеялся. -Но она не дает! Нет женщин, не дающих... -Начинает цитировать друг истину.