Дары данайца

Ну, вот, на мозг теперь не давит ни желудок, ни то, что пониже, следовательно, можно заняться собой и немного порефлексировать, а это придется делать — иначе никак. Сначала неспешно огляделся: небольшая палата на четыре койки, из которых заняты только две — та, на которой я сижу, рядом с дверью, и у окна. Но там все гораздо хуже, на плоской подушке голова в бинтах, из-под которых проглядывает чернота синяков, нехило кому-то досталось. Причем рядом с койкой приютилась кособокая стойка капельницы, с ободранной местами краской, и то, что ее не убрали, много говорило о состоянии больного. Интересно, а я лучше выгляжу? Пощупал бинты на голове и решил, что досталось мне явно меньше соседа, но насколько еще следует определить, а так как зеркала нет, вопросом внешности озаботимся позже. Окно..., окно монументальное, высокое, с рамами, в которые можно вставлять небольшие стекла, и вряд ли его можно просто так открыть, интересно, что форточка на нем находилась на середине высоты, что не удивительно, если бы она находилась выше, то добраться до неё можно было бы только с подоконника. Кстати, подоконник тоже высоко и просто так на него не забраться. Ну и в довершение всего, красили эти окна видимо часто, так как повсюду были видны закрашенные следы от защищенной в разное время старой краски. Кровати, расставленные в палате, из серии 'прощай молодость', с панцирной сеткой, как в армии, в которой мне довелось оттрубить два года, скрипучие, но не разболтанные. Матрасы ватные, но живые, то есть набивка еще не успела рассыпаться и сбиться в комочки, не в пример тощей подушке с большой синей печатью на наволочке. На спинке кроватей проволокой прикручены планшеты, на них что-то должно быть написано, надо будет потом добраться и посмотреть. О прочей 'мебели' говорить не буду, такое в мое время без разговоров выкидывали на помойку. Ну, и как вишенка на торте, одинокая лампочка, свисающая с высокого потолка на полуметровом перекрученном проводе, который протянулся через весь потолок с помощью фарфоровых изоляторов к дверному выключателю.

Ну что ж, теперь можно сделать кое-какие выводы. Первое: несмотря на все усилия, бывший ЗК Вячеслав Андреевич Мартынов не смог противостоять воздействию некоего заумного устройства и отошел в мир иной. Второе: и все же, трепыхания не были напрасны, вместо того, чтобы уйти в небытие, раствориться в эфире пространства и послужить топливом для создания портала другой души, мое Я выжило, и не просто выжило, а сумело зацепиться за чью-то жизнь... Или все произошло вовсе не так, попробуй теперь докопаться до истины. Ладно, чего-то мне гадать совершенно не хочется, главное я мыслю, а значит — существую, об остальном буду думать потом, когда появится время и буду в настроении. Осталось только определить, в какое время мне посчастливилось попасть, ведь эти экспериментаторы сами-то не могли точно рассчитать, но хоть закинули по планируемому вектору, что хорошо видно по состоянию палаты, стены и потолок покрывали мелкие трещинки, так бывало когда штукатурили по дранке. Знаю, что так стены штукатурили очень давно, по крайней мере, в мое время так уже не делали, да и на полу не совсем тот линолеум, к которому мы привыкли, неужели такое убожество когда-то выпускали? Зато открытые провода по стене, да, делали, и считалось это последним писком моды, но так как в черный, местами заляпанный известью патрон, была ввернута обычная лампочка, а не новомодный нитевидный светильник. Вывод однозначный — это, конечно, прошлое и точно не начало двадцатого века, но и не восьмидесятые как обещал этот Олег. Ладно, все это лирика, необходимо срочно найти ответы на следующие вопросы: Кто я такой? В когда меня забросило? И как без последствий вжиться в это общество? На первый вопрос хмыкнул, когда смотрел фильм с Джеки Чаном 'Кто я', там главный герой потерял память. Ага, может где-нибудь в Африке это и прокатит, а здесь вряд ли, так что вопрос действительно актуален.

Что-то опять голова разболелась и глаза в разные стороны смотреть стали, однако пора снова прилечь, рано мне еще мозг напрягать, осторожней им пользоваться надо, мало ли кто им раньше владел. Хм. Владел. Получается захватчик я, обобрал ребенка на гоп стопе. Все, спать.

В сон провалился мгновенно, именно в сон, в цвете и объеме, никогда раньше не видел таких снов. Причем раньше, в снах, я был действующим лицом, а тут зритель, причем соображающий зритель, то есть, во время сна я имел собственные мысли, хотя и не мог управлять действиями главного героя. Что передо мной прокручивалась вся короткая жизнь подростка, в теле которого мне теперь посчастливилось материализоваться, сообразил сразу, а вот остальное не понравилось, и очень сильно не понравилось. Ведь почему он оказался висящим на стене на уровне четвертого этажа? А вот потому, что Михаил Калинин, в теле которого теперь поселилось мое сознание, в своей среде имел кличку 'мух' и был форточником, то есть лазил в окна квартир и открывал двери своим старшим подельникам. Благодаря небольшому весу и силе рук, мух мог вообще без проблем забираться по старым неоштукатуренным зданиям до любого окна, за что и получил свою кличку, старшие ценили пацана и довольно часто привлекали его к 'очистке помещений' от лишнего. В этот раз его тоже взяли на 'дело', надо было забраться в форточку одного барыги на четвертом этаже, однако веревка, на которой его спускали с крыши видимо не выдержала издевательств острой кромки жестяного покрытия крыши и оборвалась. Падение с четвертого этажа старого дома вряд ли могло закончиться благополучно, но подросток, благодаря тому, что ударился ногами в выступающие из стены кирпичи, успел извернуться и вцепиться в парапет, ну а дальше мое сознание подхватило это обреченное тело и все закончилось относительно благополучно. Если, конечно, не считать жуткого головотрясения от прилетевшего откуда-то сверху обломка кирпича. Сон растянулся надолго, по моим ощущениям не на один день, однако проснулся я мгновенно от того, что рядом снова загромыхала тележка, на которой должны были привезти обед. Вот так, есть хотелось очень сильно, и мозг сам сообразил, когда надо срочно проснуться.

На этот раз кормежка была гораздо сытнее: гороховый суп, с намеком на мясо — плавало что-то в жиже, перловая каша и та же пародия на чай. Два куска хлеба мне показались особо ценным дополнением. Ухнуло все это богатство в желудок не задерживаясь, давая намек на сытость — съел бы еще чего-нибудь, но и так неплохо, до ужина можно дотянуть. Стоп. А чего это я стал делать из еды культ, раньше такого не было, хотя, если вспомнить, то есть Мише хотелось всегда, и даже когда изредка ему удавалось наполнить желудок под самое 'больше не могу'. Ясно, под действием обстоятельств меняется психика и то, что в теле пацана взрослый дядька особой роли не играет, примирился же я как-то с жизнью Михаила после сна без всяких рефлексий, а без изменений в психике это в принципе не получится. После обеда, потихоньку, полегоньку, вдоль стеночки отправился в 'общее заведение', как же без этого. М-да, чтобы хорошо понять насколько изменилась в будущем наша жизнь, надо обязательно побывать в туалетах прошлого. Унитазы здесь были, вот собственно и все что можно сказать, зато остального не было, хорошо еще, что помня о прошлом, захватил листы серой бумаги залежавшихся в тумбочке, думал, что с туалетной бумагой здесь должны быть проблемы. Проблемы есть, но не только с ней, с крышками, как я понял, деревянными в виде подковы, здесь тоже облом (в прямом смысле этого слова), вероятно, они когда-то были, но не в этой жизни. Мокрая, вся в потрескавшейся краске труба вела к такому же бачку, прикрепленному метрах в двух над унитазом, из него свисал отрезок провода, завязанный замызганным узлом на конце. Бя-я... В довершении ко всему вода из бачка текла непрерывно, а вся внутренняя поверхность унитаза была в потеках проржавевшего железа, которые естественно никто не мог или не хотел отчистить. Добро пожаловать в старое светлое прошлое. После направился к мойкам, вдоль стены их приютилось целых три штуки, кран на каждой только один, вода холодная и только над одной висело старое зеркало, вот к нему и подошел. Правда посмотреть на себя сходу не получилось, мелковат, только пучок волос можно было разглядеть, но ничего мы тоже не лыком шиты, где-то там в углу я видел ведро, минута и перевернутое ведро послужило мне подставкой. Ну что же, из-за слегка подернутого дымкой старого стекла отразилась обычная нагловатая морда в бинтах, которая явно никогда за своим состоянием не следила. Чуть поддернутый кончик носа, с едва проглядываемыми веснушками, серые ничем непримечательные глаза и темно-каштановые волосы. Кстати, надо срочно их пригладить, а то от долгого лежания и намотанного бинта они торчали пучками в разные стороны, и я стал похож на домового Нафаню. Рассматривал себя в зеркале долго, пока одному из заглянувших в туалет, так же как и мне, не понадобилось осмотреть свои украшения на лбу. Обратно добирался так же неспешно, придерживаясь за крашенные зеленой краской стены коридора и изредка встречающийся по пути больничный инвентарь в виде катающихся и переносимых приспособлений. До ужина меня снова никто не трогал, что, в общем-то, не удивляло, хоть и возмущаются медики, когда им говорят о разнице ухода за больными в будние и выходные дни, но из песни слова не выкинешь. Завтра понедельник, поэтому сегодня отдыхаю, раз есть возможность, а вот потом погонят на анализы и процедуры — всегда говорил, чтобы позволить себе болеть, надо иметь отменное здоровье. Удивительно, но в голове, благодаря утреннему сну, все гармонично разложилось по полочкам, никакой мешанины, воспоминания Михаила никак не вступали в противоречия с моими, такое впечатление, что его прошлая жизнь как бы заменила мою жизнь подростка. Но и своя никуда не пропала и когда надо вспоминалась без особого напряжения, даже позволил себе хмыкнуть — так вот ты какая, шизофрения.

Дабы не терять времени впустую, стащил пачку вчерашних газет с тумбочки дежурной медсестры, которая как всегда куда-то 'временно' отлучилась, знаю, что с газетами в эти времена строго, за помершего больного так не спросят, как за отсутствие газет. Что хорошо в этом времени, так это с наличием информации в газетах, не в смысле, информации вообще, а информации в частности. Конечно, верить советским газетам я не собирался, ибо правды в 'Правде' советского периода много, но только об одном, об успехах движения к коммунизму, а если кто будет искать информацию о трудностях и неудачах, то он нам не друг и не товарищ, но враг. И не надо говорить, о том, что много лет спустя, все кардинально изменилось, нет, наследники железного Феликса по-прежнему стоят на страже, только в это время они стоят на защите от посягательств на целостность передовой идеи человечества, а в двадцать первом веке будут стоять на защите чиновничьего беспредела. Причем по мере выслуги их будут пристраивать на крупные предприятия, для надзора, как бы в поощрение за честную и 'бескорыстную' службу..., ой..., не надо кричать, что они бездельники и кровопийцы на теле трудового народа, ничего подобного, они честно выполняют свою работу. Да проблемы у них есть, не получается ловить настоящих жуликов, воров и мошенников, все мелочь какая-то в расставленные сети попадает, но разве они виноваты, что их заставляют работать по принципу — 'Чем больше бумаг, тем чище ж..а'?

ХМ, а здесь и сейчас за такие мысли могут и лоб зеленкой намазать. Но это так, небольшое отступление, которым я ни с кем не поделюсь даже под пытками. На самом деле, чем живет страна из газет сквозь призму критического отношения выявить можно. Особенно много этой информации добывается из победных реляций: там что-то построили, там чего-то увеличили выпуск, там поработали над недостатками, а то и вовсе взяли на себя повышенные обязательства. Вот из этой шелухи информация и выделяется, выделяется с трудностями примерно девять десятых шлак, но при должной настойчивости... Да, забыл сказать сегодня шестнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, за окном яркий солнечный день, и порхание снежинок..., вот не надо ловить меня на вранье, тополиный пух мешал жить во все времена. А что я сам помню из событий пятьдесят седьмого года... тысяча девятьсот который? Знаю, что где-то именно в это время началась реформа в сельском хозяйстве, о которой многие потом говорили как о самой бестолковой — все разрушили, но мало чего создали. В октябре будет дан старт космической гонке, слово 'Спутник' станет самым популярным в мире, а в Америке начнется ядерная истерия — закопают весь бюджет в землю, причем следует понимать это буквально, будут строить огромное количество подземных бункеров на случай ядерного удара. Да! Как я мог забыть, оттепель же, всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Теперь можно будет ходить строем не только молча, но и петь песни. Однако люди об этом еще не знают, думают, действительно начинается новое время и право излагать свои мысли перестанет быть наказуемым. Наивные, наказывать действительно сильно не станут, реальных сроков получит не так много людей, но всех предупредят о неправильном понимании тезиса единства прав и обязанностей. Пока еще народ сильно в этом направлении не разошелся, память о былых временах выветривается не быстро, но время идет, поэтому меры недремлющим оком будут приняты обязательно, во избежание... Ну, а когда наступят брежневские времена, 'права и обязанности' разделятся, одним достанутся обязанности, другим права, и закладываться это разделение начинает именно в это время.

Чем еще знаменит тысяча пятьдесят седьмой год? Секундочку... Точно! В этом году перенесли сроки платежей по займам тридцатилетней давности, ещё на двадцать лет, и люди поняли, что их в очередной раз обокрали, поэтому последовал массовый отказ от 'необязательной' покупки облигаций государственного займа. Как следствие с этого времени начался неуклонный рост цен на продовольственные и промышленные товары, не нашлось как-то другого пути парировать рост доходов населения, несмотря на резкое увеличение объемов производства, для удовлетворения потребности этого самого населения, товарного изобилия перестало хватать. А значит, начался формироваться новый класс зажиточных торговых работников — начало конца развитого социализма.

Гл. 3

Сознание определяет бытие

'Понедельник — день тяжелый', особенно в эти времена, хорошо не догадывались о моей принадлежности к человеку прямо ходящему и большинство анализов взяли на месте моего пребывания, а потом на каталке отвезли в рентген кабинет, где просветили мой череп в двух проекциях — будут искать трещины в Мишкиной бестолковке. И никакого лечения. Голова не болит? Какое тогда к хренам лечение? Сон и питание лучшее лекарство, а остальное от лукавого. Кстати, совершенно согласен с мнением зав. отделения, я и в своем двадцать первом веке настороженно к нашей медицине относился, а уж в а пятидесятые годы тем более десятой дорогой надо все эти клиники обходить.

Ближе к концу дня, проведать меня пришел следователь, торопился, задал несколько вопросов, даже не поинтересовавшись, что делал подросток глубокой ночью на улице, быстренько оформил протокол, который подписала дежурная медсестра, и отчалил со спокойной совестью. В целом все его труды в протоколе сводились к ставшей бессмертной в будущем шутке — Шел, упал, очнулся, гипс. Ну и хорошо, мне его присутствие не очень понравилось, тем более у Миши всегда были сложности в общении с милицией, не с милицией вообще, а конкретно с детской комнатой милиции. И вот ведь не задача, сам по себе Миша среди подростков не особо выделялся, но игнорировать разборки с соседним районом, когда с двух сторон сходились до сотни полторы подростков, он не мог в принципе. Таково условие среды, в которой он жил, и если не принимать участие в этой 'общественной' жизни, то недолго стать изгоем, когда каждый 'нормальный' пацан при нечаянной встрече, будет считать своим долгом, выразить презрение. Вот так и получилось попасть на учет, да еще сотрудник этой комнаты непонятно почему взъелась именно на него, хотя понятно почему, кого-то из ее родственников домушники обнесли, а участие Мишки в таких делах ни для кого в округе секретом не являлось. Статус, мать его.